Читать книгу Князь Тавриды - Николай Гейнце - Страница 19

Когда Емельяныч привел Степана Сидоровича к Дарье Васильевне, последняя сделала ему чуть заметный знак, чтобы он остался присутствовать при разговоре.

«Еще оборони Боже, бросится с безумных глаз драться!» – мелькнула у нее трусливая мысль.

Она пристально посмотрела на стоявшего перед ней с опущенной головой Степана.

Тот был окончательно смущен.

Работая уже несколько недель над приисканием безопасного способа исполнить страшное поручение своего барина, и работая безуспешно, осенившая его мысль при виде мертвого ребенка, разрешающая все сомнения и долженствовавшая привести все дело к счастливому концу, до того поразила его, что он тотчас полез с предложением уступить ему мертвого младенца к Фаддею Емельяновичу, не приняв во внимание, что подобное предложение, в свою очередь, должно было поразить старика своею необычайностью, и последний, несмотря на соблазнительный куш, не только откажется, но доведет этот разговор до сведения своей барыни.

Степан Сидоров все это сообразил только тогда, когда уже старик, снова войдя в людскую, сказал осторожно и мягко:

– Войди в комнаты, барыня тебя кличет…

Отступать было нельзя, и Степан машинально отправился вслед за Емельянычем, без мысли о том, как ему придется объяснить странное предложение, сделанное Фаддею.

Потому-то он и предстал перед Дарьей Васильевной с поникшею головою.

– Ты чего это у меня тут смутьянишь… тебя честь честью приняли, как гостя, а ты так-то за гостеприимство платишь… Думаешь, задаток дал, так у меня и дом купил, так возьми его назад, коли деньги твои в шкатулке в прах не обратились, ты, может, и впрямь оборотень…

Дарья Васильевна говорила отрывисто и громко, стараясь придать возможную строгость своему голосу, хотя внутренне страшно трусила.

Мысль, что он «оборотень» показалась до того страшной Степану Сидоровичу, что он невольно вскинул глаза на говорившую.

Дарья Васильевна в них не прочла ожидаемого безумия и несколько успокоилась.

– Что за шутки со стариком Емельянычем шутишь? Кажись, он тебе в отцы годится, а накось, что выдумал, у него мертвых младенцев приторговывать… напугал и его, да и меня даже до трясучки… Говори, с чего тебе на ум взбрело такие шутки шутить?..

Степан Сидорович стоял ни жив ни мертв; он чувствовал, что почва ускользает из-под его ног, что так быстро и так хорошо составленный план рушится… Если он повернет все в шутку, случай к чему давала ему в руки сама Дарья Васильевна, мертвого младенца зароют, а за ним все-таки будут следить, и все кончено.

План исполнения воли князя останется снова неосуществленным.

Все это мгновенно промелькнуло в голове Степана.

Он решил действовать начистоту, и вдруг совершенно неожиданно для Емельяныча и для Дарьи Васильевны бросился в ноги последней.

– Не вели казнить, матушка-барыня, вели помиловать, – заговорил он, лежа ничком на полу.

– Что, что такое, в чем простить?.. – встала даже с кресла Дарья Васильевна.

– Я не купец… не торговец…

– Кто же ты?

– Я камердинер его сиятельства князя Андрея Павловича Святозарова.

– Святозарова? – воскликнула Дарья Васильевна, и снова, но уже совершенно машинально, опустилась в кресло.

– Точно так, матушка барыня, точно так-с…

Мы уже знаем, что Дарья Васильевна, по поручению сына, была знакома с княгиней Зинаидой Сергеевной, и по ее рассказам, а также из писем Григория Александровича, знала, что княгиня, разошлась с мужем, который ее к кому-то приревновал, и уехала в свое поместье, чтобы более не возвращаться в Петербург.

Других подробностей княжеской размолвки она не знала, но и этих сведений для нее было достаточно, чтобы сообразить, что появление камердинера князя близ именья его жены, появление с большой суммой денег – из рассказов Емельяныча Дарья Васильевна знала, что у купца деньжищ целая уйма, – было далеко неспроста.

Покупка мертвого ребенка, в связи с каждый час ожидаемым разрешением от бремени княгини, – Дарья Васильевна знала это, так как бывала в Несвицком, имении княгини, почти ежедневно, и даже отрекомендовала ей повивальную бабку, – тоже показалось для сметливой старушки имеющей значение.

Она вспомнила усиленные просьбы сына по возможности сообщать ему подробные сведения о княгине и о том, получает ли она какие-либо вести от своего мужа, то есть князя Андрея Павловича, камердинер которого теперь лежал у ее ног, и решила выпытать от последнего всю подноготную.

– Зачем же тебе или твоему князю понадобился мертвый ребенок? – уже прямо спросила она его.

– Все скажу с глазу на глаз, матушка-барыня… – поднял с земли голову, не вставая с колен, Степан.

– Встань, – сказала Дарья Васильевна, уже совершенно оправившаяся от первоначального испуга. – Ступай, Емельяныч, ты мне больше не нужен.

Старик направился к двери, окинув подозрительным взглядом Степана Сидорыча.

Последний все продолжал стоять на коленях.

– Встань! – повторила Дарья Васильевна. – и рассказывай…

Степан встал с колен.

– Только не ври… – добавила Потемкина.

– Как на духу расскажу всю истинную правду, матушка-барыня, – заявил Степан.

Он действительно во всех подробностях рассказал Дарье Васильевне поручение князя Андрея Павловича, не признающего имеющего родиться ребенка княгини своим, не скрыл и известного ему эпизода убийства князем любовника своей жены, офицера Костогорова, и кончил признанием, что им уже подговорены и горничная княгини, и повивальная бабка.

«Господи Иисусе Христе, Господи Иисусе Христе…» – только шептала про себя набожная Дарья Васильевна, слушая страшный рассказ княжеского камердинера.

– Что же вы с младенцем этим делать-то хотите, изверги? – прерывающимся от волнения голосом спросила она.

– Князь, как я вам докладывал, изволил приказать украсть, раньше чем его окрестят, чтобы, значит, он его фамилию не носил… Наша холопская доля – что приказано, то и делать надо… князь-то у нас строг, да и человек сильный… У самой государыни на отличке… Только так украсть-то несподручно… княгиня тоже молчать не станет… и тоже управу найдет… так оно и выходит по пословице: «Паны дерутся, а у холопов чубы трясутся».

– Что же делать?

В силе и значении князя Святозарова Дарья Васильевна не сомневалась; она слышала сама эту фамилию, да и сын писал ей о его несметном богатстве и высоком месте при дворе. Бороться против его воли ей, как и Степану, казалось немыслимым, потому-то она даже повторила как-то растерянно:

– Что же делать?

– Да уж я давно ума приложить к этому делу никак не сумею… Надумал я одно… тысячу, другую рублев повивальной-то отвалить… согласится, живорезка… только уж грешно больно… младенец невинный… ангельская душа…

– Чего ж ты надумал?

– Да так, легонько давнуть, как принимать станет… много ли ему, ангельчику, нужно, и дух вон…

– С нами крестная сила! – не своим голосом крикнула Дарья Васильевна. – Душегубство какое задумал… И из головы это выбрось… грех незамолимый…

– Знаю, матушка-барыня, знаю, и самому во как боязно, только что же поделаешь, тоже свою шкуру от князя спасать надо… Живого не украсть, как он приказал, а иначе никак не сообразишь, как и сделать… Княгиня-то тоже не наша сестра, заступу за себя найдет…

– Ох, Господи! – вздохнула совершенно ошеломленная Потемкина.

– Вот, матушка-барыня, как увидел я мертвенького Акулинина младенца, и озарила меня мысль, без греха тяжелого дело это оборудовать, и княжескую волю исполнить, и ангельской души не губить…

– Это как же?

– Подменить…

– Что-о-о?

– Подменить, младенцев-то… Акулинин-то сойдет за княгинюшкина, а княгинюшкин-то сюда, будто он Акулинин, а князь за деньгами не постоит, его на всю жизнь обеспечит… Уж больно я той мысли возрадовался, матушка-барыня, да Емельянычу и бухнул… а он, вишь, как перепугался, да и вас перепугал, матушка-барыня!..

Степан замолчал.

Дарья Васильевна тоже молчала, низко опустив свою седую голову.

Она думала.

План Степана Сидоровича относительно подмены ребенка показался ей не только исполним, но и чрезвычайно удобным в том отношении, что она всегда будет в состоянии возвратить ребенка его матери и раскрыть гнусный поступок князя и его слуги. Для всего этого ей нужно было посоветоваться с сыном, которому она подробно и опишет все происшедшее здесь и сделает так, как он ей укажет.

«Ему с горы виднее, а мы здесь люди темные!» – мелькнуло в ее голове.

Горой почему-то она считала Петербург.

– Что же вы мне, матушка-барыня, скажете, как ваша милость решит, так и быть…

– Что же, по-моему, ты дело надумал… Я распоряжусь, поговорю с Емельянычем, возьми ребенка, а княгинина принеси сюда, да поосторожней, не повреди как-нибудь, да не простуди…

– Уж будьте покойны, матушка-барыня, в целости и сохранности представим. Дозвольте к ручке вашей милостивой приложиться, сняли вы с меня петлю вражескую… от геены огненной избавили…

Дарья Васильевна протянула Степану руку.

Тот горячо поцеловал ее. Потемкина не чувствовала, что на ее руку капнуло что-то горячее.

Степан плакал.

С его души на самом деле спала страшная тяжесть. Исполнить волю князя теперь было более чем возможно.

Она и была исполнена…

После разговора Дарьи Васильевны с Емельянычем, Степан вышел на свидание со своими сообщниками со свертком в руках.

В эту же ночь княгиня Зинаида Сергеевна Святозарова родила мертвого ребенка – девочку.

В доме же Дарьи Васильевны Потемкиной, в ее спальне, появилась люлька, где спал сладким сном спеленутый здоровый новорожденный мальчик.

Акулина была рада, что за ее ребенком, – от нее, когда она на другой день пришла в себя, скрыли подмену, – так ухаживает барыня, допуская ее лишь кормить его грудью.

Дарья Васильевна обо всем подробно написала сыну.

Это-то роковое известие и получил от матери Григорий Александрович.