Читать книгу Полковник был бы доволен - Николай ИДАТЧИКОВ - Страница 3

Нынче летом я автостопом рванул в Абакан к сродному брату. Давно не виделись, он недавно переехал сюда с “северов" на постоянное жительство.

В общем, получилось лучше некуда – сюда же приехала его сестренка Аня с мужем Виталием. Они набрали черники и решили ее продать: зарплаты-то четыре месяца нет, а жить надо, благо, они рядом с тайгой живут.

Ну, ягоду продали, затарились всяким нужным для душевного разговора товаром и наконец-то устроились на кухне. Дальше, как обычно, закусили, разговорились. Сначала о семье и родственниках, делах, но с этим разобрались довольно быстро.

Виталя – классный охотник, стреляет с левой и правой, причем во все попадает. В свои сорок – строен и красив. Интересных случаев и историй из жизни у него куча в запасе, слушай – не переслушаешь. Но вдруг он замолчал и, внезапно изменившись в лице, заговорил снова:

– Ты знаешь, у меня тут было такое, что бывает, наверное, один раз в жизни.

Видимо, он рассказывал это уже не раз, но чувствовалось, что эти воспоминания до сих пор волнуют его.

– Аня уже слышала про это, и мы вместе решили, что это была судьба. Мы были еще не женаты, но все скоро должно было решиться. Я в это время учился заочно и был на сессии в Иркутске. Экзамены сдал и собрался лететь домой. Дело было как раз под Новый год, народу в порту тьма и задержки еще. Что делать, сидим, ждем.

И тут я увидел ее… Знаешь, как гипноз какой- то, стройная, волосы черные, жгучие глазищи в пол-лица. Я все забыл, про Аню, про свадьбу. В общем, прилип к ней, как пацан, нес всякую чепуху, смешил, хвастался. А она молчит, улыбается, так, скажет слово-два и все. А меня это еще больше заводит. Я ей уж замуж предлагаю выйти, обещаю, что будет жить, как у Христа за пазухой, соболями завалю, в доску, мол, разобьюсь, а все у тебя будет.

А она только улыбается и молчит. Где-то часа два это продолжалось, хотя время пролетело незаметно. Вдруг объявили регистрацию сразу на несколько рейсов. Все задвигалось, смешалось.

Потом я уже был в накопителе, перед самым выходом к самолету. Народу, как селедки в бочке, сразу на несколько рейсов. Холодина, пар от дыхания висит, стоим, мучаемся.

Вдруг вижу, впереди меня парень лет двадцати пяти спокойно так у стоящего впереди мужика бумажник из кармана вытаскивает. А тот не чувствует, стоит как стоял.

Я тихо вора за рукав беру и шепчу: “Положи на место!". А он и ухом не ведет, как будто это я сам с собой беседую. И тут чую – мне в спину что-то острое и холодное входит, так, на полсантиметра. Ну, думаю, влип! В такой толкотне зарежут, и пикнуть не успеешь! Оглянулся – сзади тоже парень стоит и даже не смотрит на меня, чуть ли не зевает от скуки. Но дальше свое "жало" не втыкает. Так и стоим. Что делать, черт его знает.

Вдруг от входа в накопитель громко что-то сказали, коротко так. Смотрю, вор бумажник обратно – бац! А тот лопух даже ухом не ведет, вор повернулся и пошел протискиваться к выходу.

Чувствую – “шило" тоже убрали. Смотрю назад, вижу: она у входа, а по накопителю с разных сторон мимо нее, как змейки, люди двигаются, да много так, и – на выход.

Тут я опять, как кролик к удаву, иду к ней, как будто тянет кто-то, как околдованный, прямо. Подхожу, а она посмотрела на меня и бросила: "Живи!» – и вышла.

Мороз под тридцать, а с меня пот в три ручья. В общем, понятно, что если бы я за ней не ухаживал, прикололи бы точно.

Стало тихо и как-то неловко, что ли.

– Ну, нам пора. – Виталя поднялся, хотя было видно, что он еще там, в аэропорту, еще слышит раз за разом небрежно брошенное: “Живи!”.

ПОДСТАВА

Так получилось, что я пошел служить в двадцать пять лет. Так как был сельским учителем, то призыву не подлежал. Каждый год весной и летом проходил вместе с призывниками медосмотр и снова на работу. Наконец удалось найти понимание в райкоме партии, и в мае проводили меня на полтора года в армию. Ученики подарили альбом на память, коллеги устроили небольшую вечеринку, а вот домашние устроили все как надо: с родственниками, гостями и одноклассниками. На полгода попал в учебку, сразу продвинули в комсорги роты, приняли кандидатом в партию. Всё было устроено на все полтора года: мордовать не будут, в партию примут, звание старшего сержанта обеспечено. А в конце – курсы летёх и на дембель. Красота, и все это в городе-герое Минске. Но я тогда был человек правильный, а может упертый. Решил армию посмотреть, за границу съездить за счет государства. На уговоры начальства не поддавался и поехал, вместо обещанной группы войск в Германии, в Туркестанский военный округ. Причем округ был воюющий, на дворе осень 1984 года.

Было нас из учебного взвода трое. Привезли в пересылку, откуда направляли по частям. Однополчан быстро отправили «за речку». Причем делалось все ночами и в большой спешке. Вот в такой спешке уехал за речку и весь мой багаж: рюкзак с вещами, шинель, парадка – все солдатское барахло, выданное в учебке. Уехал с каким-то бойцом и комсомольский билет. Остался, в чем ходил, но военный билет был на месте, в нагрудном кармане. Наконец распределили меня и других товарищей в ашхабадскую дивизию. Еле-еле взяли, потому как вещей при мне нет, а должны быть, и сопровождающие не хотели брать на себя эту проблему. Нашелся робкий сержантик фельдшер, которому меня и всучили. Поездка в вагоне с постоянно ржущими призывниками, обкуренными анашой, была бы самым запомнившимся приключением, но в соседнем вагоне ехали дембеля из Закавказья. Они пытались поживиться, но призывники были в наркотическом угаре и только ржали, а наши солдатики проявили норов и послали гостей подальше. Взвесив количество и настрой сторон, старослужащие успокоились и удалились.

Но приключения шли по нарастающей. Сержантик привез нас в штаб, сдал бумаги и слинял, перекрестившись, что все обошлось, и ему не влетело. Была суббота. Мы сидели на плацу, без еды, без воды, никто не подходит, ничего не командует. Попытка обратиться к проходящим офицерам закончилась ничем – суббота, начальства на месте нет. Среди нас оказался парень, прослуживший год, а значит более тертый. Куда-то сбегал, с кем-то договорился, и нас после поверки тайком провели в столовую, дали хлеба. Потом запустили в казарму, и мы до подъема устроились на полу. Утром мы снова разместились на плацу. Но тут нас стали гонять офицеры, потому что беспорядок! Сержант и я, как самый взрослый, двинулись в штаб. На раз третий удалось пройти и найти дежурного по части. Он все понял, заочно отматерил сбежавшего сержантика, который чего-то не доложил кому надо. Но решение дежурный принял правильное: назначил старшим сержанта, составили список, всех пристроили на кормежку в столовую и на ночлег, хотя и опять на полу. В понедельник выдали всем сухпай на три дня, распределили по частям. Я получил проездные в г. Теджен, в учебный батальон.

      Прослужил недолго: гепатит не дремал, и на два месяца я загремел в госпиталь. Находился он в Марах, лечили здесь витаминами, жили в огромных солдатских палатках с двумя печками. Топливо воровали на станции за забором: то уголь, то саксаул. Там же и встретили Новый год. Прибыл в часть в феврале. Здесь тоже все устроилось, стал комсоргом батальона, выделили в штабе каптерку. И служба была однообразной: дежурство по штабу, как говорилось «через день на ремень». Приказы до офицеров доводить, следить за поливкой газонов и утром не проморгать приход командира батальона и начальника штаба. Остальное время – спи-читай. Из развлечений вне дежурства можно назвать только утреннюю пробежку – 3 км до Теджена и обратно, все это от скуки. Хотя там же бойцы из «учебки» медиков таскали на себе друг друга, тренируя выносливость и готовность вытаскивать раненых. Весь гарнизон был учебным. Готовились все кадры, в том числе и нашим батальоном, исключительно для 40-й армии. Танкисты, медики, шоферы, ремонтники – всех забирал Афган. Иногда приходилось успокаивать куражившихся старослужащих, которых мордовали год назад такие же хлопцы. Не раз прятал в каптерке дембельские альбомы, когда комроты наводил порядок и грозился все пожечь. Комсорга не проверяли: не положено. К тому же я уже год ходил кандидатом в партию, а это тоже играло роль и немалую.

В апреле начались отправки служивых из учебки в Афганистан. Я был неплохим комсоргом, мог поставить вопрос перед начальством о качестве еды, не молчал на партийных собраниях. И решил, что должен я подать рапорт на отправку в Афганистан. Как-то стыдно стало что ли. Решение пришло не вдруг, крепко подумал. Домой решил не писать, чего беспокоить. Тем более, служить оставалось полгода. Рапорт подал по команде, начштаба майор Фролов был мужик прямой и крутой. Фактически он и командовал батальоном. Получив на руки рапорт, спросил:

–А тебе зачем это?

– Решил, что так надо, а то только болтаю, получается. Пацанов не спрашивают, отправляют. А мне 25 лет, сижу тут, агитирую за Родину.

Фролов впервые удивленно, с интересом взглянул на меня. То, что я образован, умел складно говорить – это он не считал важным и искренним.

– Не дури, забери рапорт. Надо будет – отправят и не спросят, чего переться на рожон!

Я потупился:

– Забрать не могу, я решил.

–Ну, что ж, рапорт отправлю по команде, ждите.

Майор положил рапорт в ящик стола. Случайно о моем рапорте узнали в роте. Сам проболтался. Старослужащие сразу решили, что это я зря, погорячился. Но трое парней помоложе тоже подали рапорта, чтобы добровольцами пойти в Афган. Снегирев Жека, (Снегирь), увалень, борец-вольник. Володя Балабас, длинный, нескладный, голос как удава из мультика «33 попугая», классно рисовал в дембельских альбомах. Леша Блохин (Блоха), вылитый двойник знаменитого футболиста, невысокий, но коренастый. Все по году службы, всем по 19 лет. Пробило их что-то, решили участвовать, у многих там были товарищи, знакомые. Ну, подали и подали.

Служба пошла своим чередом. Осенью демобилизация, а ехать домой мне не в чем: все сперли еще на пересылке. Правда, оттуда выдали бумагу, что вещи утрачены не по моей вине. Шинель и сапоги подобрали из бэушных еще зимой. А летом мне по рапорту выдали новую парадку. Не хватало только новых сапог. Сходил в Теджен, купил кирзовые сапоги в магазине. Парни в мастерских стачали к ним высокие, по армейской моде, каблуки. Ушита была парадка, оснащена офицерскими пуговицами и эмблемами. Оставалось только найти новую, или около того, шинель.