Читать книгу Из Испании с любовью - Николай Иванович Левченко, Н. И. Левченко - Страница 3

В то время, когда Статиков умчался на автомобиле к центру поселения, в покинутом им красочном местечке возле маяка, представленном как с ностальгическим оттенком на открытке, происходила следующая сцена. Едва «Сеат» исчез за поворотом, на бывшую в ста метрах перед берегом стоянку у рекламного щита с пенистой бутылкой пепси-колы вызревшей маслиной выкатил из-под олив, скрывавших въезд на старую дорогу, блестящий под лучами солнца черный «Форд». При появлении его, открытый красный «Кадиллак» с туристской парой, имевшей разногласия из-за того, где лучше отдыхать, под привередливую реплику сидевшей за рулем девицы, стремительно сорвался с места.

Из «Форда» вышел молодой мужчина в роговых очках, уверенно сидевших на его чуть розоватом от загара и ничем не примечательном лице со скромным римским носом, тонкими губами и слегка рыжевшим, будто он забыл побриться утром, подбородком. Он был в хлопчатых белых брюках и с бумажным свертком, придерживая тот у туловища локтем. Захлопнув дверцу и на ходу обдумывая предстоящий разговор, он медленно направился к колонне маяка, перед которой взад-вперед сновала смуглая фигура. О людях этой нестареющей профессии известно было ровно столько, чего тем надо было, чтобы это знали, иначе говоря, негусто. Для ограниченного круга лиц его оперативным псевдонимом было имя Феликс. Данное ему пять лет назад как бы авансом в память о сподвижнике революционного вождя, чего являлось просто совпадением, оно, естественно, не делало погоды в сфере его деятельности, и все-таки он этим именем гордился. В смежных областях Испании его все знали как предпринимателя – Марко (или, если на испанский лад, то Маркоса) Джеронимо, который пару лет назад приехал из Флоренции, где его бизнес прогорел, не выдержав высокой конкуренции. И он благодаря открывшимся возможностям ЕС решил испробовать себя на новом месте, – подался в Каталонию и с этих пор вполне легально проживал тут с общеевропейским итальянским паспортом. Фирма его занималась мелкооптовой продажей электрической коммуникации, что позволяло разъезжать по всей стране, осуществлять контроль заказов, а также видеться с людьми необходимыми для сбора информации. Как Феликс он имел уже немалый опыт теневой работы, и с самого начала его чего-то настораживало в этом деле. Сценарий предстоящей операции был выношен и разработан наверху, в убийственной тиши отлакированных рабочих кабинетов, глядевших окнами за мглистый горизонт, и потому, как иногда случалось, на строевой форшлаг в отрыве от реальной обстановки. Во всей многоступенчатой логической цепочке проводимой акции, так скрупулезно проработанной, что не оставалось места для импровизации, было стилевое упущение: она казалась слишком уж громоздкой. Так что если что-нибудь сорвется на очередном ее этапе, то отвечать за все, как мелкому шурупу в ведомственном шифоньере, предстоит ему. Возможно, его отзовут в Москву для нахлобучки. Тогда придется отказаться ото всех удобств, которые давало назначение сюда, от встреч с Амандой, прелестной и смышленой каталонкой, отец которой был одним из лидеров сепаратисткой партии, сменившей лозунг полной автономии на отделение и из-за кризиса особенно нуждающейся в средствах. В Москве считали, что Феликс должен разрабатывать намеченную связь через Аманду дальше. Осуществив задание, то есть, оказав посильное влияние на ситуацию, он смог бы получить приличную надбавку в послужной бэкграунд. Но если в управлении чего-то переменится, придет другое руководство, чего уже имело место, пока он был в Италии, и временно план операции по Каталонии положат под сукно, тогда, пока все устаканится, он смог бы тут еще пожить, не выставляя себя напоказ, залечь и окопаться. Тогда он смог бы сделать предложение Аманде, которая, как виделось, уже созрела для такого шага, была, похоже, безотчетно влюблена в него, – и с несомненным преимуществом для собственного бизнеса и для своих первостепенных дел на ней жениться. Вступивши в этот мезальянс, и обзаведясь при помощи ее отца влиятельными связями, он мог бы стать в пока что не своем открытом предприятии одним из пайщиков, насчет чего уже была договоренность. Служа все тем же идеалам, он мог тогда зараз убить двух зайцев: остаться в поле досягаемости и пустить здесь корни. Да, и чтобы более его по всяким пустякам уже не дергали! Пусть даже в некоторых задачах, что возлагались на него, ему и приходилось сомневаться, в свое предназначение и избранность пути он верил искренне. К тому же, если не вдаваться в изложение идеологии, так выбранное поприще нравилось ему как таковое, интеллектуально. Его считали мастером по многоходовым и нестандартным комбинациям и, если от него чего-нибудь зависело, он как гроссмейстер, видящий на несколько ходов вперед, мог наслаждаться уж самим процессом каждой партии. Его союз с Амандой, которая была для Центра гражданским непроверенным лицом, при этом подданной другого государства, и в силу одного того могла бы представлять опасность, был против жестких правил, запрещавших долговременные связи, и с точки зрения Москвы мог выглядеть двусмысленно. Но он считал, что с перспективой на отрывавшиеся преимущества такого брака, начальство эту его вольность оценило бы. Тогда он смог бы приступить к осуществлению возложенной на его миссию большой задачи. Таков был видимый расклад при всех разумных допущениях, – и междустрочный и собственно его, житейский, если это слово тут уместно. Но если что-нибудь сорвется в этой несуразной операции, то его планам будет амба; пойдет ползком слушок между его коллег, разбросанных по европейским городам и весям: известно будет, что он в чем-то прокололся. Поэтому, идя на встречу с завербованным им парнем, он думал убедиться, что первый ход в намеченном дебюте – верен. А если так, тогда он сможет контролировать всю партию, не дать ей произвольно отклоняться в сторону или нарастать как снежный ком.

Марио стоял у люка с кабелем и электрической разводкой. Он еще издали заметил Маркоса, что было ощутимо по движениям его сухой и жилистой фигуры, ставшей сразу мешковатой, скованной. При первой их приватной встрече, которая была у скверика перед часовней, Маркос минут двадцать наблюдал за ним из своего автомобиля и сделал вывод: для более серьезных поручений этот прыткий итальянец не годится.

– Привет! – сказал он по-испански. – Чего, смотрю, опять авральные работы?

От вразумлявшего фаянсового тона Марио немного растерялся, собрался вроде что-то брякнуть, огрызнуться, но тут же осознал свою оплошность. (Считалось, что накоротке они знакомы не были, до этого беседовали раз и то при посторонних).

– Привет! Да нет, дневной регламент, как обычно. Шеф подойдет к обеду, начальство тоже хочет погулять. Я вижу, ваша фирма бойко управляется с заказами. Он говорил, что ты приедешь позже.

«Я этого не обещал», – оглядывая двор, отметил Маркос. Паренек юлил, чтоб скрыть свою растерянность.

– Мы думаем о нуждах наших постоянных покупателей. Сам понимаешь: польза для клиентов – выгода для нас. Твой босс заказывал предохранители. Жаль, я не застал его. Вот, получи и сосчитай, всё как договаривались.

Свидетелей их разговора не было; о том, что они коротко знакомы, никто не знал, и конспиративность не была такой уж обязательной. Но парня надо было приучать к порядку.

Марио взял сверток, наполовину развернул, взглянул на фирменную надпись на коробке и показал на дверь внизу колонны маяка:

– Шеф любит аккуратность, я положу на полку, чтобы на виду уж было. Подождешь?

Он был сообразителен. Между предохранителями была пачка денег, некрупная, но и недурственная для проведения вечернего досуга на ближайший месяц. Когда он вышел, то по его лицу и правому карману удлиненных шортов заметно было, что он проверил содержимое – и положительно доволен.

– Как раз что надо! – деловито произнес он. – Шеф за такую расторопность будет благодарен.

Маркос усмехнулся.

– Что надо, говоришь? Ну, я ведь – коммерсант, и для себя старался.

Он оглянулся на свой припаркованный автомобиль, который был по-прежнему один перед кольцом дороги, и посмотрел на ограждение за маяком, на самой оконечности вытянувшейся к морю кромки суши.

– Вы ведь не пускаете сюда туристов? Давно хотел взглянуть: наверное, оттуда отрывается шикарный вид. Мне кажется, твой босс излишне щепетилен: сделали бы ограждение получше и брали бы со всех, кому охота, деньги.

Смышленый Марио кивнул. Сделав вразнобой десятка три шагов, они остановились у перевитых поржавевшей проволокой хлипких столбиков перед обрывом. При разговоре с этим парнем особой осторожности не требовалось, но Маркос был привычно бдителен: внизу, на каменистом ложе волны с ревом пенились, и шум их приглушал слова. Марио смотрел на остроклювых птиц, круживших над волнами, и с недоумением поглядывал на своего наставника. При всей своей неискушенности он был ответственен и ожидал расспросов. Маркосу немножко стало жаль его.

– Ты сделал все, как я просил?

– Да. Он был взволнован. Как ты и говорил, он стал рассказывать мне про свою пропавшую жену, которую он хочет разыскать.

– А о ребенке, своем сыне, ничего ни спрашивал?

– Нет, только о жене.

– И ты направил его прямиком в полицию?

– Ну да, как ты просил. Мне показалось, что он отнесся к этому с иронией. А что я поспешил? Думаешь, он больше не появится?

– Может и появится. Но больше не вступай с ним в разговор, сошлись на то, что дел по горло. Я думаю, что он уже и так заинтригован. В полицию он не пойдет, уж точно. Открытку он показывал?

– Показывал. Я рассказал ему, о чем мы договаривались, к тому же это – так и есть. Когда я показал ему в пятно на фотографии, где эта недостроенная башня, и объяснил, что она появилась тут недавно, его это как будто заинтересовало. Послушай, Марко… – Парень неуверенно повел на Маркоса своей, должно быть, сильно возбуждавших девушек бородкой. – Послушай. Я знаю, что не вправе спрашивать, и все же, что там, на холме? какой-нибудь тайник? Ты говорил, что он – член русской мафии, приехал для того, чтобы свести тут с кем-то счеты. Хотя, ты знаешь… Да, я понимаю, у меня нет опыта. Но коли судить по разговору, он на громилу не похож и выглядел прилично.

Маркосу вновь стало жаль его.

– Ты сделал свое дело, Марио, и вправе задавать вопросы. Не то чтобы тайник, а так, условный знак, в котором он хотел удостовериться, чтоб подтвердилось то, что он не опоздал и фотография, которую он получил, – не липа. Все дело в подлинности этой фотографии и соответствии ее тому, чего он тут увидел. Ты ведь объяснил ему, что эта башня там недавно? Нам было надо, чтобы у него закралось подозрение, чтоб он засуетился и наделал глупостей. Не переживай, меры уже приняты, так что никто не пострадает. Если он надумает осуществить свой тайный план, с ним встретятся, поговорят и все. Такая карусель. Уж извини, но больше я тебе сказать пока что не могу.

Чтобы успокоить парня, Маркосу пришлось солгать, сказать, чего тот сам хотел услышать. Без меры насмотревшись мыльных телесериалов, тот делал заключение о скрытой сущности людей по одному шаблону. «Спросить бы у него, а кого я ему напоминаю!» Он отодвинулся на пол-локтя, чтоб лучше было видно профиль парня. По впечатлению его несведущий подельник был удовлетворен ответом: от погружения в детали операции, как и любой профан, был рад и преисполнен осознанием своей немаловажной роли.

Парень помолчал и нерешительно взглянул на Маркоса:

– Ну да. Я понимаю…

Нетрудно было угадать, какой вопрос так и просился с его языка, но вместо этого он показал на чернокрылых птиц, летавших над волнами:

– Ни разу их тут не было еще, по крайней мере, я не помню. Я говорю – фрегаты.

Он мог себе позволить расточать слова и быть сентиментальным. Думая, как можно это обстоятельство использовать, Маркос тоже поглядел на экзотических пернатых, которых, может, с Кабо-Верде занесло сюда. Ему подумалось, что этот малый не по норме уж смышлен для человека, которому по ходу операции следовало знать о ней как можно меньше, и в случае малейшего прокола он должен будет тут же сообщить об этом нанятом им персонаже Центру. Марио был тоже итальянцем, – правда, настоящим. На родине он примыкал к одной из правых молодежных группировок, участвовал в ее крикливых сходках и манифестациях, хотя по наведенным справкам ни в чем порочащем замешан не был. В оперативном плане это было минусом; и все же некоторый крючок был в его личном прошлом, в одном подвохе на любовном фронте, также как и в продолжавшейся разгульной жизни здесь. Любитель приключений и неутомимых похождений с каталонками, по возрасту и темпераменту он был горяч и все еще любил играть в шпионов. Смысл проводимой акции, насколько смог проникнуть в ее дебри Маркос, заключался в том, чтобы направить Странника по следу, при помощи чего найти другого человека, который срочно требовался Центру. Поэтому для всех ее участников, кроме, может, одного, она должна быть ювелирной и бескровной. Но в случае провала с возможностью утечки информации, это не касалось лиц с таким набором сведений, которых было бы достаточно для наблюдательных спецслужб, чтобы за самый кончик нити ухватиться. По своему психологическому складу и агентурной разработке парень этот был – случайное наемное лицо, и Маркос мог лишь посочувствовать тому: сорвись чего-нибудь, пойди не так, он знал, как с ним поступят.

– Фрегаты, говоришь, которых никогда тут не было? Скучаешь по своей Сицилии, я вижу. Ладно, я кое-что скажу тебе, а ты потом уж сам подумай. Знаешь, есть такие люди, которые кочуют тоже как фрегаты. Не все, незримая глазами часть из общего числа, зато такие, кого по праву можно было бы назвать элитой. Служа идее справедливости и движимые чувством долга, они нередко забывают о самих себе и, залетая в дальние края, рискуют. Работа этих смельчаков опасна. Но все их знания и мастерство направлены на то, чтобы спасать других, предупреждать и отводить несчастье. Считай, что…

Он посмотрел на сицилийский профиль парня, чтобы оценить, насколько тот расчувствовался от его патетики.

– Да, ты славно справился с заданием. Считай, это своим посильным вкладом и экзаменом. Встречаться здесь нам больше ни к чему, ну, разве что твой босс мне позвонит, еще чего-нибудь закажет. Следи за предлагаемым ассортиментом нашей фирмы. Придет пора, я сам тебя найду.

Речь вышла зажигательной, хотя и пустоватой, что и требовалось. На этом шустром пареньке свет клином не сошелся, но он достаточно владел английским языком и еще мог понадобиться. Все координаты Маркоса, которые тот знал, – так же, как и сам смотритель, были малозначимыми или вымышленными. Их задушевный разговор мог вообще не состояться: сообразуясь с обстановкой, Маркос сделал тут поблажку парню. Тот был сметлив и понял это. Когда они прощались, его ладонь была податливой и влажной, как из неокрепшего твердеющего воска. Он честолюбиво улыбнулся, переваривая похвалу, и как-то по-собачьи заглянул в глаза.

– Выходит, что теперь одним убийством станет меньше? Как метко ты сказал об этих птицах! А ведь, казалось бы, фрегаты – как фрегаты: как улетят, никто о них уже не вспомнит. Так ты найдешь меня, если я еще понадоблюсь?

В душе он вроде был и не таким уж простачком, каким казался, и червь сомнений все еще глодал его. Маркосу не оставалось больше ничего, как только лишь похлопать парня по плечу.

– Не сомневайся, Марио. Найду.

Когда они прощались, то на другом конце Европы, в одном из кабинетов с видом на тенистый лесопарк, что полегоньку поглощался новостройкой по сторонам от проходившей недалече МКАД, – на пятом этаже высотного прямоугольного строения с чеканным и двойным фасадом, за Т-образным полированным столом, увенчанным графином со стаканами и почти девственной стеклянной пепельницей с вдавленным в нее еще с утра окурком, беседовали трое человек. Для двух из них, что ведали составом европейской агентуры, а также разрабатывали и курировали из столицы ход текущей операции, которая была известна всем троим под кодовым названием – «Икар», планерка у начальства в этот жаркий летний полдень, ни выпади она из графика, могла бы оказаться рядовой и скучной. Перед полковником, одетым в легкий бежевый костюм, лежала папка с фотографиями, очки со сложенными дужками, а также обрамленная пластмассовым каркасом лупа. Не глядя на своих коллег, похмыкивая и хмуря брови с проседью, он перебирал материалы дела пальцами, пока ни просмотрел всю папку.

– Какой-то ералаш! – сказал он, ни к кому не обращаясь.

В его глазах на табельно-морщинистом лице, – для тех, кто помнил его тридцать лет назад, суровом и холодном, но с возрастом помалу поистратившем былую непреклонность, как пообмякшем в этом кресле, – зажегся огонек, не предвещавший младшим офицерам ничего хорошего. Фамилия ему была Астахов. В недрах СВР ему подведомственен был небольшой отдел со штатом грамотных, прошедших полевые испытания сотрудников; причем его пост не был строго засекречен и в аналогичных иностранных службах по разным слухам до третьего колена знали его родословную. Когда-то несший службу в КГБ и перешедший после в ПГУ, сам кадровый разведчик, он поначалу тяготился этой популярностью, которую при прочих обстоятельствах едва ли можно было бы рассматривать как преимущество. Но так распорядилось руководство в свое время, переместив его на эту должность. Оно решило, он исполнил. Таков порядок: понятно, что в итоге кто-то должен отвечать за все.

– Я говорю, какой-то ералаш! – сухо повторил он, на это раз подняв сердитые глаза на подчиненных. – Сидите, точно в рот воды набрав.

По расторопности и интеллекту он выделял двух этих офицеров из более аморфной массы. В условиях работы он помнил их еще юнцами. Некогда перспективные воспитанники в «школе», как еще по старинке тогда назвали институт – КИ КГБ СССР, где он преподавал, оба после славно отслужили за границей. При выполнении задания один был ранен, а всё сумел с кровоточащей раной и раздобытым микрофильмом удачно пересечь границу; другой через посольство переслал материал, который нужен был для разработки нового ракетного оружия. Впоследствии оба офицера были представлены к наградам и по его ходатайству снова оказались под его крылом. Он был доволен тем, что настоял на этом назначении. Так же, как он сам до этого, приятели были поставлены на кропотливую оседлую работу, где уже образовалась брешь: от прокатившей по российскому простору смуты и реорганизации в сердце Управления тогда особенно нужны были способные и знавшие оперативную работу люди. А инициативные – всегда упрямые. У этих двух был дар к теоретической работе, что у практических разведчиков встречается нечасто, к тому же оба знали, что иногда могли с ним и поспорить. Для пользы дела он позволял такую вольность, но, памятуя их изобретательность и биографические данные, старался этих удальцов держать в узде. Прежде, в разведшколе, где имена их ныне обросли легендами, эти двое были ярыми соперниками, все норовили перещеголять друг друга, за что сокурсники, помимо «школьных» азбучных фамилий, втихую наделили их своими прозвищами – Хара и Астерион. (В средневековье, насколько знал он, так назывались группы звезд в созвездье Гончих Псов: южная именовалась Хара, а северная – Астерион). Людская память въедлива. Хотя у каждого из них теперь уж были свои дети, они при нем по-прежнему конфликтовали по привычке. И он, когда бывал не в духе, все так же называл про себя. Ткнув ножкой лупы в фотографию, он посмотрел на ближнего к нему брюнета с точеным узким подбородком и глубоко сидевшими малоподвижными глазами, который в институте был известен как Астерион.

– Я говорю, все слишком просто, прямо как первоапрельский розыгрыш. Вы проверяли, криминалисты в смежной контрразведке не могли напутать?

– Нет, скорее, если уж вы сомневаетесь, так аналитики чего-то намудрили, – не изменяя настороженного выражения лица, ответил офицер, который был в рубашке с засученными рукавами. – Как было установлено, в пятне на фотографии закамуфлирован ряд цифр, невидимых невооруженным глазом. По данным аналитиков семь чисел совпадают с датой дня рождения и номером по избирательному списку публичной политической персоны. Сейчас разгар предвыборной кампании. Открыто он не афиширует свои симпатии, но как сенатор примыкает к праволиберальной партии, ратует за усиление расходов на нужды МВД и оборону.

– Что, Верхняя палата представителей, в которой заседает этот ваш сенатор, так тоже уже делится теперь на фракции?

– Формально вроде нет, – насмешливо сказал Астерион.

– По-моему он просто горлопан, – вставил кареглазый полноватый Хара, он был отходчиво завистлив, в меру скрытен и, как всегда, присаживался через столешницу от своего приятеля. – Они себя сенаторами сами называют. В общем, это даже и не наше дело, если бы оно так точно ни вписалось в наши планы. Семь цифр. Они не могут быть случайным совпадением. Ну, разве только перед выборами тамошние, да и наши аналитики лишнего чуток подстраховались: решили сразу с этого конца копать.

– А я тебя про аналитиков не спрашивал, ты за другие овощи и фрукты отвечаешь, – взглянув в бумаги, урезал его прыть полковник; ему казалось, план операции грозил сорваться, была нужна коррекция. – Ну, хорошо. Представим, что не совпадение. Тогда при чем тут этот Статиков, он же по проводке – Странник?

Из-за допущенной осечки сослуживца Астерион подумал, что вопрос был обращен к нему.

– Открытка была послана родителям его жены, которая по нашим сведениям находится сейчас во Франции. Со Странником она в разводе. Но у него есть сын, которого он хочет разыскать и привезти сюда. О местонахождении ребенка с матерью ее родители не знают. Расчет был сделан этой его бывшей, как я понимаю, именно на то, чтобы разжалобить его, ну, как это умеют женщины, понудить вылететь в Испанию. И нам пришла идея эту ситуацию использовать. Разыскивая сына, он должен вывести нас прямиком к искомому объекту, а также фигуранту затянувшегося дела.

– А дельце-то объемистое! – вставил Хара. – И это даже без того, чем мы располагаем. Недреманным коллегам на Лубянке его давно уж сплавила прокуратура.

Надев очки, полковник посмотрел на фотографию.

– Насколько понимаю, этот фигурант – тот самый, которого вы окрестили Мулом? Да вроде непохож. А что это вы всем тут беговые клички дали?

– Он – темная лошадка, Николай Ильич, – вновь перехватил инициативу Хара. – За ним тут старые долги, но в основном он нужен здесь по делу о Трофимове, которого вы лично знали, если я не ошибаюсь.

Это был долгоиграющий намек на скрытую осведомленность и заинтересованность начальства. Полковник мог бы тут же остудить всезнайство подчиненного, но, руководствуясь своим соображением, сдержался.

– Не ошибаешься. Не раз встречался с уважаемым – и по своим прямым обязанностям и как приятель. Без преувеличения могу сказать: он был исполин и по кругозору и в работе. Как из последних могикан. Таких людей, как говорят, уж не осталось и, может, никогда не будет. Но вот что любопытно. Умер человек. А то, чего нашли в его бумагах, хватит для анализа таким, как вы, еще на десять лет.

Хара понял, что не вовремя упомянул об уважаемом покойнике, квело улыбнулся и с напускной покорностью понурил голову.

– Вы нас недооцениваете, Николай Ильич! Я всего-навсего хотел сказать, что это дело обросло травой. Простите, я не хотел вас чем-нибудь задеть.

– Да ты и не задел. А я кого люблю, того ругаю… Не дергай сразу с места да в карьер! Ну, что у вас там дальше?

– Так вот, – продолжил Хара. – Поскольку в его прежних связях нам не все понятно и у прокуратуры к нему есть вопросы, то лучше, если бы он выехал сюда без всякого нажима, добровольно.

– Кажется, он мнит себя борцом за справедливость. Боец невидимого фронта, – запальчиво сказал Астерион. – В некотором смысле наш коллега. Такая хирургия, Николай Ильич: если это дело просочиться в прессу, тут же раструбят, не пожалеют красок.

Хара косо посмотрел на своего приятеля.

– Ну, может быть, его и посадили бы, да кто-то прикрывал, у прокуратуры руки были связаны. По нашим данным некогда у них была здесь дружная компания, еще со школы. Мул прежде промышлял валютой. Его отец, первый секретарь обкома, был из разряда новоиспеченных прогрессивных коммунистов, затем трагически погиб. И в память об отце сынка не трогали. Потом пути их разбитной компашки разошлись. Один, который выехал в Испанию пораньше, успел обзавестись семьей там. Ныне проживает в Барселоне. Устроился на ниве экспорта отборного вина в Россию.

– Это оно здесь отборное, а там идет как суррогат из жмыха, – не удержался от сарказма не больно ласковый Астерион.

– Ну, перед тобой я не такой большой знаток по этой части! – огрызнулся Хара.

Полковника не удивило бы, если бы они сейчас вскочили, чтоб подраться. Астерион был более горяч, когда отстаивал свою позицию. Хара же, если ему не мешал его приятель-интеллектуал, мог изъясняться, хоть и очень нудно, – точно отмерял губами каждый слог, – зато последовательно.

– Я слушаю, закончи свою мысль, – сказал он офицеру.

– Так вот. О нем самом и о его теперешних подельниках мы не владеем точной информацией. Видать, нашел пригожее местечко где-то и хорошо законспирировался. О третьем, который в то же время был его телохранителем, данных у прокуратуры тоже кот наплакал. Но изо всей былой компании Мул, по-моему, единственный, кто мог иметь прямое отношение к выявленной криптограмме на открытке.

– Хм. И вы хотите, чтобы этот плут приехал добровольно?

Полковник знал уже, какой последует ответ. Планерка шла, как полагалось. От мелких стычек подчиненных четче выделялись контуры и еще скрытые пропорции всей операции. Если бы он сделал им обоим взбучку, они бы только попусту перегоняли ртами воздух и оправдывались.

Хара посмотрел в глаза начальству, льстя себе надеждой что-то прочитать в них, и перевел взгляд на стоявшую правее пепельницу.

– Я понимаю. Мы проработали и этот вариант, – растягивая гласные, сказал он. – Само собой, с расчетом на опережение. До выборов еще четыре месяца. Я думаю, успеем.

– Ну-ну! – Полковник одобрительно кивнул бровями и развернул досье с оперативной сводкой, присланной из смежного подразделения. – Здесь сказано, что этот Статиков живет с любовницей, большую часть времени проводит за работой дома и сам вне подозрений. В характеристике по месту его прежней службы, в том числе указано, что он чувствителен, отзывчив. По логике вещей понятно, что он желает разыскать свою пропавшую жену с ребенком. Каких-либо проводок по его недавним связям, которые могли бы вызвать подозрение, в этих справках нет, – да мало ли чего? Ну, это мы пока опустим. А вот что получается на деле. Выходит, как он получил эту открытку, так сразу же уехал. Но если сам он вне игры, тогда неясно, как он собирается разыскивать свою жену. Она – во Франции, а он сейчас – в Испании. Зачем?

– Вы правы, – согласился Хара. – Пока неясно, насколько он причастен. Одним из аргументов в его пользу может послужить тот факт, что у него в руках, возможно, есть координаты друга Мула, этого Лепорского, что проживает в Барселоне. И с его помощью Странник думает узнать чего-то о своей жене.

– Да, такая вероятность есть, – сказал Астерион. – Хотя они уж восемь лет не виделись. Я бы, окажись на его месте, не рискнул.

– Да ты и на своем стараешься не рисковать! – не удержался от попутной шпильки Хара.

– Ладно, прекратите! – одернул их полковник.

Дело представлялось ему не таким простым; чтобы не сесть в калошу, всё надо было тщательно продумать.

– Допустим. Но если все в аналитическом прогнозе – верно, то кроме нашей службы его может кто-нибудь еще использовать. Круг его нынешних знакомств уже проверили. И все-таки, не мог ли он кому-то показать открытку?

Астерион ощерился полоской белых, как искусственных зубов, или никогда не знавших сладостей и никотина. Он ожидал, когда шеф возвратится к этому вопросу.

– Я говорю, здесь неувязка. За месяц до его отъезда наружка ничего не выявила. Он домосед, ни с кем особо не встречается. Сейчас его контакты перепроверяются – ну, в предположении, что верен вывод аналитиков. И в общей сложности – я просчитал – по этой операции такая хирургия получается: даже если цифры на открытке – совпадение, пустив по следу Странника, мы ничего не проиграем, Николай Ильич.

От витиеватой и прозрачной медицинской лексики морщины на лице полковника сложились в выражение неудовольствия, как если бы он съел прокисшую капусту. Раздумывая над сделанной ремаркой, он опустил взгляд в папку с фотографиями. Астерион, хотя и был горяч, и все же нравился ему побольше Хары, был утонченнее того – умом, не на словах. С тех пор как ему вырезали в госпитале полжелудка, это свое «хирургия» он произносил как бранно оборотистое – «блин», когда хотел цветисто выругаться.

– Возможно, вы не проиграете, майор. Речь идет об уважаемом публичном человеке, а не о бомже каком-то. А вы сидите тут вдвоем и философию разводите!

Полковник для острастки пожурил их, но сам же понимал, что оба рассуждали здраво. Здраво и последовательно. Он поглядел на офицеров, которые как ожидали, что он это скажет. «Здраво рассуждать» – сделалось его привычным выражением, которое он с возрастом все чаще повторял при подчиненных, хотя когда сам слышал то же от начальства, не терпел. Скандал, когда чего-то просочится в прессу, может обернуться преждевременной отставкой, в которую ему по возрасту и так пора. Но уходить с таким пятном в досье он не хотел. Класть же свою голову на плаху, то есть признаваться в том, что вверенный ему отдел чего-то проглядел, не может справиться и надо подключать другие службы, – учитывая то, какие в это дело втянуты персоны, – пожалуй, тоже было преждевременно. Он верил в трезвый ум и оборотливость своих специалистов, на месте их он рассуждал бы точно так же и мог на это положиться. Астерион как более предусмотрительный был прав. Правда или нет, чего нашли на этой криптограмме, профилактической работой по предупреждению терактов и заказных убийств на территории страны ведает не их структура. При этом даже если покушение не состоится, его потенциальную возможность и организацию можно будет адресно списать на Мула, который, как его найдут, может испугаться правосудия, поддаться малодушию, чего уже не раз бывало в практике, и не доехать до России. Набившая на нем оскомину прокуратура, заваленная более тяжеловесными делами, от этого лишь радостно вздохнет. В то же время этот претендующий на президентский пост сенатор, на чью фамилию оперативно вышли аналитики, не так был выгоден кому-то, если на запрос о несанкционированном доступе в его компьютер служба, контролирующая всякие тому подобные претензии, решила ограничиться простым уведомлением. В противном случае поднялся бы переполох и на ковре у руководства, сначала двум его коллегам в ФСБ, а после и ему пришлось бы раскрывать все карты. Но если с ролью Странника все сложится удачно, они на этом смогут выиграть, предупредив все неудобства связанные с Мулом, хотя бы в случае частичного провала.

Он снял очки, сложил и постучал их уголком по развороту папки.

– Короче, так…

Оба офицера ожидали, что он скажет. Субординация. Они могли хоть целый день глядеть ему в глаза: лицо не выражало ничего, за вычетом того, что требовала ситуация. Да, он мог бы одним махом отменил всю операцию, чего им надо было бы расценивать как недочет во всей уже проделанной работе; но это был бы и его просчет.

– Короче, так. Защита государственных персон – на наше дело. Я говорю об этом всеми уважаемом сенаторе. Я попрошу, чтобы за ним присматривали и чтобы держали вас обоих в курсе. Шум поднимать пока не будем. А то мне вон уж переслали по этапу тарахтелку: взлом личных данных. Направил, кому следует запрос, и жалуется.

Он спрятал в стол свои очки и строго посмотрел на подчиненных. Они стрельнули вбок зрачками и переглянулись.

– Мы тут не при чем. Это на Лубянке… Это аналитики перестарались. У них свое начальство, – сказали разом Хара и Астерион.

Расставшись с Марио, Маркос не хотел лишать себя возможности обследовать уж заодно и этот злополучный холм, поэтому как сел в автомобиль, решил проделать часть пути по той позаброшенной дороге, которой он сюда приехал. Легенда у него была отличная, и он за всю свою работу не мог посетовать на то, что был неосторожен. Но в каждом деле, которое пока что не лежит в твоем кармане, всегда есть доля риска. Как было оговорено в полученной шифровке, за Странником он наблюдал от самого аэропорта в Мадриде, узнав того по присланной из Центра фотографии. Инструкция предупреждала, что объект – не лох и наблюдателен. А Маркос знал, что есть такие люди, что могут тотчас же запомнить человека, даже если мельком где-нибудь того увидят. Так что лишний раз светиться перед тем в безлюдном месте не хотелось.

Взглянув в окно и убедившись, что приближавшихся автомашин не видно, на малой передаче он въехал в рощицу олив. Метров через двести, у подъема, где она заканчивалась, был поворот на основную магистраль, а серпантин асфальтового полотна стремился от подножия холма к рассаженным по южным и восточным склонам виноградникам. В четыре по полудни он должен был увидеться с Алонсо, своим нештатным, но талантливым подручным, который был незаменим для всевозможных хлопотливых дел. Алонсо знал его как начинающего коммерсанта, имевшего помимо прочего свой интерес по части виноделия на юге Каталонии: Маркосу нужны были перспективные заказчики для мелкооптового рынка сбыта, сведения о потенциальных конкурентах и заодно любая дополнительная информация о них. Алонсо честно отрабатывал свой гонорар, при этом был сообразителен и обладал бульдожьей хваткой. Учитывая это, Маркос собирался под каким-нибудь предлогом поручить ему отслеживать дальнейшие контакты Странника. Те самые контакты, которые, если полагаться на расчет, должны бы скоро увести того отсюда. Главная цель операции была на юге Франции. А Франция была вне сферы деятельности Маркоса, он знал, что выезжать отсюда ему не придется. Но заключительный аккорд игры, как говорили ему навык и чутье, по всем прикидкам будет здесь. Так что до конца сиесты, когда весь городок как вымирал, надо было бы на всякий случай изучить все подступы, ведущие от маяка на холм, и место наверху, где находилась эта недостроенная башня.

Когда он выехал из рощицы на земляной не зарастающий участок между подъездом к новой магистрали и забиравшей вверх, с однополосной колеей дороги, по днищу как картечь защелкала щебенка. Здесь был уклон, водители старались притормаживать, и щебень мог свалиться с идущего наверх грузовика. Он благополучно миновал промоины, которые остались от ручьев прошедшего когда-то ливня; и лишь покрышки прикоснулись к плотному покрытию, автомобиль рванулся вверх проворнее. В зеркале обзора, кроме удаляющейся рощицы и двух напуганных овец, все еще глядевших ему вслед, больше ничего не видно было. Пасущиеся овцы навели его на мысль, что через холм, когда еще крутые склоны того ни облюбовали виноградари, должна вести бы где-нибудь тропа, которой могли пользоваться жители или для прогулок на вершину парами или чтоб не делать долгий крюк в соседний городок. Топографическая съемка в его планы не входила. Хотя любой ничем не примечательный пустяк когда-то может пригодиться, и он решил, что как поднимется, так надо будет лучше оглядеться. Если разыскать ведущую наверх тропу, прикинул он, то весь подъем от маяка при надлежащей тренировке займет не больше двадцати минут. Внутренне он не был расположен к грубым методам работы, поэтому ему бы не хотелось, чтобы по ходу операции кому-нибудь пришлось воспользоваться этим подступом не с экскурсионной целью. Та пара в красном «Кадиллаке», которую он видел возле маяка, была нездешняя, да и на туристов мало походила. И это Маркосу не нравилось. Центр мог подстраховаться, это ясно. Но если так, ему должны бы были сообщить. При необходимости он пользовался специальной связью, передавал и получал шифрованную информацию; но с самых первых пор работал в одиночку: чтобы отсечь все подозрения, его тут напрочь изолировали, и он так и варился в собственном котле. Его прямое руководство знало об Алонсо, но тот был не из тех, кому он мог доверить более того, чем краткосрочные услуги по своим коммерческим делам, пусть даже вымышленным. Иначе говоря, таких напарников, при помощи которых он мог бы с меньшим риском обеспечить выполнение задания с прикрытием, здесь не было. Вся его разведывательная деятельность пока что заключалась в том, что называлось неактивной фазой, то есть, в наблюдении и передаче информации в Москву. Но если так случиться, что составные звенья миссии будут под угрозой срыва или же разоблачения, уж тут они спохватятся, – подумал он, поддавливая тормоз, – безотлагательно пришлют кого-нибудь!

Дорога сделала последний поворот перед откосом, слева за которым простирались хребты гор, сделалась пологой и из зеленеющих шпалер еще не различимого на лозах винограда уперлась в ограждение строительной площадки. Размахом футов семьдесят, по сторонам от приоткрытых грузовых ворот, сводивших ее в этом месте к минимуму, она была обнесена в рост человека пластиковой сеткой. Маркос подогнал машину к изгороди и сделал разворот, чтоб можно было сразу без помех уехать. Затем сменил свои очки на дымчатые, которые лежали в бардачке; достал соломенную шляпу с заднего сидения, извлек из сумки фотоаппарат со всеми причиндалами того и вышел. Теперь он был – беспечным иностранцем, большим любителем пейзажей, заметившим удобную для съемки точку снизу. Он знал, что мог легко сойти за англичанина, проездом заскочившего сюда, чтобы пощелкать с высоты затвором. К тому же брошенная стройка никем не охранялось, а за воротами аграрные владения кончались.

Двор внутри был иссечен траншеями с уже проложенной коммуникацией и арматурными опалубками; напротив, у края противооползневой стенки был запертый сарай, в которых держат инструмент или чувствительные к влаге стройматериалы. Канава для отвода сточных вод, у выложенного кирпичом колодца, вела к бетонной эстакаде в центре, с надстроенной в два этажа незавершенной башней. То, что ее называли «смотровой», явилось поводом для разногласий муниципальной прессы, представленной всего одной газетой, с местной властью. Когда та объявила, что речь идет всего-то об обзорной и оснащенной телескопами площадке для туристов и город сможет получать от этого доход, – неоговоренная часть которого, надо полагать, была нужна еще кому-то, – строительство задумчиво остановилось.

Через траншею к входу были перекинуты мостки. Пройдя по ним, Маркос оказался в темном затхлом помещении, похожим на редут или на подземный склеп для съемки триллеров. Он сделал два шага вперед, чтобы впустить внутрь свет, и с правой стороны увидел лесенку, та была на металлических опорах и в три зигзага поднималась к выложенному досками настилу. Когда он начал подниматься, она как шлюпка на воде гуляла под ногами, неверно ступишь – того гляди могла перевернуться. Согнувшись в три погибели, через открытый люк он вылез на площадку. Снаружи воздух был прогретым, в глаза ударил блеск стеклянного осколка. Периметр площадки где-то на полметра опоясывала стенка с крестообразно сделанными выемками. На досках был песок и вороха строительного мусора: видно было, что по ним никто давно уж не ступал. Одна доска была закреплена непрочно, прогибалась, если наступить на край.

Он выбрал место меньше засорённое, поближе к бортику, и чертыхнулся. По требованию профсоюза лиц его профессии – засушливое время года стоило бы вовсе упразднить. Была бы слякоть, так высохшие отпечатки чьих-то ног, тогда бы еще можно было обнаружить. Так что оставалось удовольствоваться тем, что есть, и положиться на фантазию. Да, чего-чего, а этого в Испании хватало. «Сегодня ночью обещают дождь!» – мурлыкала ведущая дорожной развлекательной программы, когда он утром ехал к маяку. Она хихикала, ей и самой не верилось в такой прогноз. Прикрыв лоб козырьком ладони, Маркос поворочал головой. Жарящее солнце близилось к зениту, ослепляло после казематной тьмы внизу. Мыс, автостоянка и площадка перед маяком, с рябившей бирюзовой водной гладью, лежали у подножия холма как на ладони. Бленду к фотоаппарату он поленился захватить. Заметив в куче мусора газету, он нагнулся и поднял ее. Это был апрельский выпуск Marca – спортивного издания, которое здесь было очень популярно. Он вытряс из нее песок, свернул, прикидывая, как будет выглядеть такой навес, чтобы от берега не видно было никелевый байонет и блеска объектива. Затем поднял на темя свои солнцезащитные очки и сделал вдоль – по склону и до маяка – четыре фотоснимка. Выполнив рутинную работу, он вынул из кармана специальную насадку и закрепил ее на байонете аппарата, вследствие чего видоискатель мог работать как бинокль. Он опустил тот вниз, к началу склона перед виноградниками, и вскоре разглядел меж зелени тропу: она была правее того места, где он из рощи выехал на горную дорогу. Через прикрытую калитку в изгороди, тропа карабкалась на холм, вилась вокруг шпалер и выходила к башне. Пока неясно, придется ли ему или кому-нибудь еще по ходу операции воспользоваться этим подступом сюда. Но городские власти были правы: лучшего, чем это, места для панорамного обзора не найти.

Он приподнял видоискатель и там, где сам был только что, перед обрывом, у колонны маяка, увидел коренастую фигуру Марио. Его подряженный поверенный успел переодеться в яркую рубашку и кремовые брюки, дудочкой. Закончив свой «дневной регламент», наверно дожидался шефа, чтобы отпроситься у того и покутить: прикидывая, как потратить честно заработанные деньги, как вкопанный стоял у ограждавших столбиков, перед которыми невдалеке кружились птицы. Да, фрегаты были, как ниспосланы ему самой судьбой. Он был спиной, засунув руки в брюки, и не двигался. Если б не увеличение бинокля, так всё тот же. Да не тот: поза была что-то больно основательна для будничных раздумий… С минуту поглядев на парня, Маркос зачехлил свой фотоаппарат, сунул в боковой карман газету, рассчитывая выкинуть ту где-то по дороге, и, раскидав поверх своих следов песок из кучи мусора, спустился через люк к мосткам. Чего-то не вязалось в его мыслях с первым впечатлением от этого ковбоя. Ничем существенным не занятый, типичный шалопай и ловелас, желавший чем-нибудь прославиться, – и всё. Печально будет, если он ошибся!