Читать книгу Нам было по девятнадцать - Николай Иванович Васин - Страница 2

Глава 1

У всех, кто успел эвакуироваться и остался в оккупированной Калуге, сохранились воспоминания о днях боев за наш красавец город на Оке. Трудно представить себе, как все калужане, все без исключения – старики и дети, юноши и девушки ждали возвращения Красной Армии.

Вале Иконниковой только что исполнилось семнадцать лет. Очень часто именно в этом возрасте девочки расцветают, становятся чудесно сложенными, удивительно привлекательными. И уже тогда-то скоропостижно меняются их взгляды на окружающее и начинают ключом бить соответствующие возрасту интересы. Но ничего этого еще не произошло с Валей. Она оставалась все такой же тоненькой долговязой девчонкой, ничем не привлекательной. Как и прежде она больше всех на свете любила свою маму, а когда бывала на улице, то, как и прежде, пареньков не замечала, да и бывала там большей частью по заданию матери, по делам большой многодетной семьи.

Двадцатого декабря был сильный трескучий мороз. Но Валя Иконникова вместе с Лялей Мишиной, с которой вместе росла на одной улице, пошли в центр города в управу, чтобы зарегистрировать, наконец, паспорта, так как откладывать указания оккупационных властей и дальше было небезопасно. Когда, девушки проходили около кинотеатра «Центральный», раздались свистки полицаев. Девушки посмотрели вокруг и увидели, что перекресток улиц у кинотеатра оцеплен. Полиция подходила к задержанным, проверяла паспорта, а паспорта с собой были у каждого, потому что без этого документа никто не имел права выходить из дома в дни оккупации, и сортировали людей: молодежь отводили на одну сторону улицы, остальных на другую.

Точно такое же оцепление и с такой же целью провели полицаи и на улице Герцена, вокруг городской управы.

Соединив две группы молодых калужан в одну, защитники фашистских порядков повели их на вокзал. В пути Валя и Ляля держались за руки, чтобы не потеряться в этой большой толпе. Они не чувствовали себя арестованными: за дни оккупации привыкли к выводам людей на работу таким образом. Но у каждой в душе была тревога, вели-то их не куда-нибудь, а на вокзал. В голову лезли разные мысли. И была среди них самая страшная: «А что, если в Германию отправят?».

На вокзале каждому дали лопату и приказали очищать железнодорожные пути от снега. Для руководства этой работой немцы поставили пожилого железнодорожника, усатого стрелочника. Молодежную группу временных рабочих на путях, человек тридцать, держал под охраной долговязый немец. Он ходил по перрону, стучал ногой об ногу, останавливался около молодежи, покрикивал:

– Шнель! Шнель!

Здесь же вертелся и полицай. Встречая озлобленные взгляды парней и девушек, устремленные без утайки на его красную, пухлую рожу пропойцы и подлеца, он злобно выкрикнул:

– Три дня, с шести утра до четырех вечера будете работать.

– А паспорта?

– Тогда и паспорта отдам.

Валя, Ляля, кто слышал слова полицая, облегченно вздохнули: все-таки не самое худшее.

На железнодорожных путях молодежь с разных концов города, парни и девушки с разных улиц. Завязываются знакомства, появляется доверие друг к другу. Парни и девушки обмениваются последними новостями, говорят о чем угодно, передают последние слухи о «наших». Смеялись молодые калужане над тем, какую чушь несут немцы и их холуи в своих сводках и в паршивой газетенке.

А немец все ходит поодаль, все ежится, все стучит нога об ногу. Иногда он не выдерживает холода и уходит погреться на вокзал. И пока его нет, парни, и девушки совсем не работают. Усатый стрелочник видит их саботаж и помалкивает. А полицая никто не боится.

– Не пожалуешься немцу, не поймет он тебя,– бросали вызов парни. Полицай в ответ зло ругался и отходил в сторону.

Глава 2

Утром следующего дня Валя проснулась рано. И не только она, все проснулись от своеобразных шелестящих и свистящих звуков. Это снаряды пролетали, казалось, над самой крышей. Снаряды пролетали над всем городом и разрывались где-то за вокзалом. Мать говорила Вале:

– Что-то непонятное начинается, а тебе через весь город идти. Не пойти нельзя – расстреляют.

Если бы знала Валя, что началось тогда, морозным утром 21 декабря! Если бы знала, что наша Красная Армия, ее боевая ударная группа заняла место, буквально у стен города. Валя бежала бы навстречу красноармейцам, но не знала, что она совсем близко, за рекой. И никто в Калуге не знал, не знали этого и фашисты.

К Вале пришла Ляля и девушки пошли по темному утреннему городу. От улицы Свердлова до вокзала около часа ходьбы. Снаряды с шуршанием пролетали где-то сверху, и юные путницы жались к домам. Девушки увидели, что на вокзале за ночь произошли большие изменения, вокзал гудит, как растревоженный улей. Немцы в растерянности, злы. На путях много новых вагонов, платформ, составов. На платформах танки, они, наверное, прибыли только что, вчера их не было. На молодых калужан, прибывших отработать вторые сутки на расчистке путей, уже мало обращают внимании, не до них.

Разрывы снарядов слышны четко, и, кажется, что рвутся они где-то близко-близко. Парни спросили первого попавшегося немца, указывая в сторону разрыва:

– Вас ист дас?

Солдат в зеленой шинели на это ничего не ответил, выразительно махнул рукой, что, видимо, означало «не мешайтесь, не до вас». А вертевшийся около немцев напуганный полицай крикнул:

– Партизаны! За рекой объявились.

Все наши парни и девушки радовались, услышав испуганный крик предателя. Поняли молодые калужане, что дело здесь не в партизанах. Но радость старались скрыть. А Вале в это время вспомнился Володя Смирнов, их славный «боцман». Хотелось быть вместе с ним теперь, поделиться радостью и услышать от него самые последние новости: уж он то знает, что-то очень важное, уж он то сказал бы, что нужно делать сейчас. Но вместо этого Вале, Ляле, другим молодым калужанам приходиться слушать заверения фашистов, что партизанам капут и видеть, как они сгружают танки, пушки, с эшелонов, которые подходят и подходят на станцию.

Звуки боя доносятся от реки, с каждым часом они усиливаются. На станции и на вокзале, шум и суматоха. Когда этот шум стихал, то Валя отчетливо различала стрельбу из пулеметов и автоматов, где-то у реки, в районе лесозавода, там, где ее дом. И радостно, и тревожно билось сердце девушки. Мысли обращены к тем, кто ведет бой с немцами за освобождение их от фашистских захватчиков и к домашним: «Как они там, целы ли?»

Усатый стрелочник с доброй стариковской ухмылкой отпустил всех пораньше.

Глава 3

Валя и Ляля вышли на вокзальную площадь, удивление их было беспредельное, когда они увидели, что творится на улицах. От вокала к центру города, соблюдая походный порядок, двигались свежие немецкие части, а навстречу им по улице Советской от Московских ворот, от кинотеатра «Центральный» вся улица забита беспорядочными толпами солдат, техникой, повозками. Девушки видели танки разных размеров с различными знаками на башнях, огромных лошадей-битюгов, тянущих пушки, повозки с разным военным имуществом и повсюду, куда не глянь, солдаты вражеской армии. Девушки ликовали: «Ага! Получили по зубам!» Их больше всего удивлял вид гитлеровцев из числа тех, кто к вокзалу драпал. Если раньше Валя и Леля видели тыловиков в начищенных до блеска мундирах да свирепых эсесовцев, то теперь перед ними проходили какие-то людишки в грязных, обтрепанных одеждах. Русская зима вынудила их повязать сверх пилоток платки, даже женское нательное белье служило им шарфами, а на ногах вовсе незнамо что намотано.

– Если бы не серьезность и драматичность обстановки, мы бы даже долго хохотали от такого вида немецких вояк. Этот дикий хаос отступления на всю жизнь врезался мне в память, – вспоминала Валя.

Девушки дошли до кинотеатра «Центральный» и опять встретились с полицаями – не пропускают никого из населения к улицам Революции и Луначарского. «Как же пробраться домой?» – думали подруги. Они смотрели в ту сторону, где их дом, их убежище и спасение. Издали им казалось, что именно у их домов, возле реки сплошное море огня. И слышно было им, что там идет большой бой.

– Стойте! Назад! – кричали на девушек полицаи.

Но Валя и Леля ничего не слушали, в этот момент они были смелыми и решительными, они побежали по улице Кирова к пожарной части, затем по улице Степана Разина. Они хотели пересечь улицу Никитина, но этого не удалось, потому что там, на пересечении улиц, посреди дороги стоял немецкий танк. Кроме того они видели, что пушки и пулеметы расставлены вдоль этой улицы, чтобы стрелять в сторону реки. И стреляют.

Солдаты из тех, что толпились у танка, закричали на девушек, замахали на них руками, требуя, чтобы он убирались с этой улицы. Валя и Леля свернули в сторону и побежали по улице Никитина. На их пути часто встречались заслоны. На них кричали. Угрожали орудием, прогоняли дальше от своих позиций. А они все бежали. В грохоте боя, под постоянной угрозой смерти они продолжали бежать. И не знали уже путем эти две девушки, куда же они бегут? Нигде не видно было местных жителей, все дома горожан закрыты наглухо. Так в окружении вражеских солдат девушки пробирались разными закоулками на улицу Салтыкова-Щедрина. А там они оказались в самой гуще боя.

Глава 4

Вся улица в огне. Людей не видно. Стреляют из каждого дома. Воздух пронизан дымом и гарью. Рассветало. Улицами к своим домам девушки не пробрались. Пытались двигаться напрямик, перелезая через заборы. Таким образом, они успешно пересекли несколько дворов и огородов. Но дальше так передвигаться им не пришлось: от казарм, что внизу, их обстреляли из автоматов.

Прячась за стены домов, за тесовые заборы, быстрее ветра бежали девушки, падали, поднимались и вновь бежали. И вот, наконец, они выскочили на Окский переулок, затем на свою улицу Свердлова! А на этой, родной их улице еще больше огня. На Свердлова, у своих домов девушки расстались.

Валя еще издали увидела шестьдесят четвертый дом. И в голове мелькнула тревожная мысль: «А может и здесь, как повсюду в городе, все двери на запоре? Стучать нет времени: остановишься – пуля вмиг найдет». Но, калитка ее дома оказалась открытой. Валя вбежала во двор. А там, из под навеса, служившего укрытием, навстречу ей вышли богатыри в маскхалатах с автоматами. Они преградили путь девушке к двери ее дома. Один из них окликнул строго, спросил:

– Стой! Кто такая?

Валя ничего не отвечала. Ее сознание было парализовано всем пережитым и этой бесконечно длинной огненной дорогой от вокзала к родному дому. До сознания девушки не сразу дошла та самая желанная истина, о которой она так много думала все дни и часы вражеской оккупации – перед нею стояли красноармейцы! Валя резким движением отстранила одного, другого, вбежала в дом и услышала родные, восторженные голоса, слова удивления:

– Валя!

– Валя вернулась!

Домашние уже не ждали Валю потому, что знали, что она где-то далеко на железнодорожной станции, а здесь, у реки, в районе лесозавода за каждый метр земли люди бьются насмерть.

Не смолкая бушует сражение. И, как всегда, на войне, люди видят много смертей. Погибают, как красноармейцы, так и мирные жители.

После пережитого кошмара на пути домой, Валя увидела своих солдат, домашних. И все в сборе. Это подействовало на нее магически. Она, уже знавшая цену секундам, быстро выскочила во двор и спросила первого красногвардейца:

– Где командир?

От группы воинов отделился высокий, стройный человек со смуглым, обветренным и волевым лицом.

– Я командир эскадрона Коляда.

– Товарищ, командир, я от самого вокзала бежала домой по улицам и переулкам нашего города. Я видела, где собралось много немцев, где у них пушки, танки, – торопясь высказать все, что видела, говорила Валя.

– Пойдем в дом, нарисуешь, – сказал Коляда.

Вошли в дом, и Валя нарисовала на листе бумаги все как видела, командир перенес на карту. И строго произнес:

– Сам проверю. Как бы все эти сведения не были ложными.

Валя очень обиделась на такие слова, заплакала:

«Их ждали, так ждали, а они не верят».

Глава 5

Ранним морозным утром в Валин дом пришел командир Коляда и подтвердил, что все сведения, переданные вчера Валей, проверены, все верные.

– Благодарю вас, девушка, – сказал он не строго по военному, а просто, душевно. Валя просияла:

– Возьмите меня с собой в разведку. Возьмите! Я знаю каждый дом, все закоулочки, проведу незаметно, куда хотите.

В полуподвальной Валиной комнате, как более безопасной, собрались все жители дома – человек двадцать. Спали только дети, а взрослые слушали грохот боя, который не прекращался ни днем, ни ночью. Дремали сидя на узлах. Все были одеты, в полном сборе, готовые в любую минуту покинуть дом, чтобы перебраться в другое укрытие. Никто из них не задумывался над тем «куда?», потому что это безразлично: куда угодно, только бы укрыться от этого страшного гнева разбушевавшейся смерти.

В дом принесли тяжелораненых бойцов – в живот, в голову. Все женщины перевязывали раненых. Перевязывали – кто, как сообразит, потому, что медиков среди них не было. «Чем перевязывать?»– все чаще раздавался вопрос в полуподвале. Любая материя – простыня, нательное белье – все, что, по мнению, женщин, подходило под бинты, было уже использовано. И когда чистого белья не осталось, в ход пошло разное тряпье.

В доме топится печь. Женщины ставят ведра и таз со снегом поближе к огню. Снег тает, воду переливают в котлы, стараясь вскипятить ее. Пробуют и самовар использовать с этой целью, раненные требуют воды, воды, воды.… Доводить воду до кипения некогда.

С тазом и ведром Валя часто выбегает во двор собирать снег. Пули свистят над головой, тыкаются, шипя в снег. Страшно Вале. Но твердо решает не обращать внимания на страх, не замечать его. Одно знает точно: она не может явиться в дом без снега, потому что там ждут ее тяжело раненые бойцы и командиры. Они потеряли много, очень много крови и теперь все, в один голос, просят:

– Пить, пить…

И Валя, рискуя жизнью, соскребает снег во дворе.

Бой не утихает, наоборот, усиливается. Он уже совсем рядом. Обитателям полуподвальной квартиры слышны автоматные очереди, взрывы гранат. В помещение ползет запах гари и дым пожарищ.

Во дворе теперь трудно сгребать снег, его очень мало остается. Но Валя продолжает ходить. Бойцы ворчат на нее:

– Из укрытия к черту на рога лезешь!

– А что делать, вода нужна, – отвечает Валя и выскакивает из помещения. При этом думает: «Меня ругаете, а сами ходили ночью на реку, в Некрасово, куда кажется, невозможно пробраться из-за сильных пулеметных обстрелов, и притащили оттуда термосы с жирной гречневой кашей». И это был единственный случай за последние трое суток, когда бойцы, и раненые, и все те, кто ютился в полуподвале, поели горячего. И хорошо, досыта поели.

Смотрит Валя на красноармейцев и думает: «Вроде бы вы обыкновенные люди, как все. Но это только кажется мне. А на самом деле вы необыкновеннее, вы – герои. Я хотя бы немножечко посплю ночью, приткнусь к матери. А вы….?»

Ни разу не видела Валя, чтобы красноармейцы спали. А только поглядит по утру вдоль стены, где раненые лежат, а их уже нет там, за ночь переправляли в медсанбат, в деревню Некрасово. И не только раненых ночью переносят наши бойцы за реку, но боеприпасы доставляют оттуда.

За домами, до самой железнодорожной ветки, тянутся огороды. А там, дальше, за линией Ока. Вале из окошка видно, как под сильным пулеметным огнем ползут красноармейцы. Не от метели – снежного урагана бойцы сжимаются и зарываются в снег, их преследует сильный пулеметный огонь. И артиллеристы обстреливают. Едва только стихнет шквальный свинцовый ливень, и красноармейцы опять поднимаются и бегут, к освобожденным от немцев домам.

Только на несколько минут забежит в дом такой красноармеец, в изнеможении упадет на пол и мгновенно заснет тяжелым сном. Но стоит войти командиру и окликнуть бойца, он моментально поднимается и бежит на помощь товарищам. Там, на улице, он плюхнется в глубокий снег, и опять поведет бой, отбивая натиск немцев. Все настойчивее, все яростнее прут фашисты. Они уже обошли Валин дом, проникли на территорию фанерной фабрики, – все делают, чтобы выбить из города горстку наших храбрецов.

«Родные! Хорошие! Как же вам трудно!», – глядя на своих защитников, причитают женщины. Никто из них не слышал жалоб от красноармейцев. Свирепого декабрьского мороза и буйства самой смерти не замечают. Лица у всех мужественные, решительные.

Среди бойцов, сражающихся за Калугу, – люди с разных концов страны – русские, украинцы, узбеки. Но русских больше. И пришли они сами освободить Калугу, оставив свои дома в Туле, в Сибири, в Донских степях. Здесь, в боях за город, они породнились между собой и стали родными для всех калужан.

Глава 5.

Валя Иконникова продолжает ухаживать за ранеными. Теперь она не различает дней. Для нее, для ее матери с детьми и для всех обитателей дома они слились, превратились в сплошной кошмар.

Как-то вечером в дом забежал командир. Он потребовал покинуть дом.

– Немедленно! – добавил строго.

– Куда нам теперь деваться? – раздался тревожный женский голос.

– В убежище идите. Бой усиливается.

Жители дома и все, кто укрывался в нем в эти грозные дни, были готовы на всякие действия. Они быстро перебрались в убежище – землянку, сделанную в огороде. А через полчаса все убедились в правильности этого решения, так как дом оказался на переднем крае. Вначале в дом, затем в землянку полетели гранаты. Они взрывались и разрушали накат. С наружной стороны землей придавило дверь, убежище заволокло пороховым дымом.

Старики и женщины с детьми кое-как откопали выход и выбрались наружу. Все что они видели вокруг, слилось в их преставлении в одну страшную незабываемую картину ужаса войны, взрыв снарядов, мин и гранат, тарахтение пулеметов и трескотня автоматов, грохот и крики. А у ворот, направив на жильцов автоматы, стояли немцы. С чердака в сторону реки строчил их пулемет.

«Конец. Всех перебьет сейчас». – Подумали в страхе вылезшие из убежища люди. Но их не расстреляли. Немцы кричали на них что-то по своему, толкали, выгоняли всех за ворота на открытую для обстрела улицу. Беспорядочной толпой пошли беззащитные люди по улице Свердлова в сторону такой же бурлящей улицы Салтыкова – Щедрина. Они двигались через охваченные пожаром улицы, там, где оставались пепелища вместо домов, с замиранием сердца смотрели на трупы красноармейцев и гражданского населения. Кто эти убитые – такого вопроса не задавали, над этим просто не задумывались, мысленно различая лишь то, что на одних одежда серого цвета, военная, на других самая разнообразная гражданская.

Около восьми часов вечера, а по-зимнему очень поздно, Валя с матерью и с маленькими сестричками и братиками добрались до тетки, к самой хлюстенской больнице. Несколько дней Иконниковы провели там, но оттуда выгнали их фашисты. И пошли они дальше бродить по городу без продуктов, без теплой одежды.

Глава 6.

30 декабря в семь утра стихла канонада. Замолчали вдруг пушки и «катюши».

Не помня себя от радости, Валя бежала на свою окраину. На пути ее встречались бойцы. Они были радостны, смеялись. Валя обнимала их, целовала, кричала в восторге слова благодарности и бежала дальше, в сторону реки: к себе на улицу Свердлова.

Не веря своим глазам, девушка вбежала в свой дом. В ее комнате сидели «наши»! – командиры, красноармейцы. При появлении в доме хозяйки, красноармейцы встали – так были рады они тому, что законные жильцы этого дома живы. Командир встал вместе со всеми и восторженно приветствовал:

– Ура! Хозяйка! Жива!

– Родные вы наши! Прогнали немцев. Родные вы наши!… – невнятно бормотала Валя, переживая, кажется, неизвестное до сих пор счастье жить, дышать свободно, среди своих. Она была немного смущена теплотой встречи, оказанной ей.

Глава 8

Захваченная бурным потоком волнений, Валя поспешила искать бабушку с дедушкой, живших на одной с ними улице, около церкви. По пути Валя видела много, очень много трупов жителей улицы Свердлова. Многих знала она с самого раннего детства. Позднее, когда жизнь города восстановилась, Валя прочитала в печати о том, что потери среди жителей улицы Свердлова за дни боев составили четыреста человек.

Валя пробиралась среди развалин и пепелищ, шаг за шагом приближаясь к цели. Но бабушкиного дома не оказалось. На том месте, где он стоял еще недавно, теперь развалины. Около этих развалин Валя увидела жуткую, леденящую кровь картину: на снегу, рядом лежали двадцать пять или тридцать безжизненных тел наших бойцов и командиров. Черные, обугленные, как головешки дров на пожаре, только обутые в валенки ноги были у них целые.

Валя смотрит, смахивает слезы и не может понять, как же это произошло?

Бабушка нашлась на другом конце города, на улице Поле Свободы. Там много было беженцев из районов города, охваченных сильными боями. Бабушка рассказала Вале, что во время боя наши бойцы-санитары клали тяжелораненых под окном ее дома. Они рассчитывали вывезти их, потом из боя и передать в госпиталь. Бой все усиливался и наши отошли. Немцы заняли дом и вскоре подожгли его. По-своему, по-фашистски, расправились они с беззащитными, тяжело раненными красноармейцами. Они хватали их за ноги, свирепо кричали что-то и совали их головой в пламя горящего дома. Бойцы бились, кричали и умирали в нечеловеческих муках. Когда же извергам и палачам и самим становилось нестерпимо жарко, они вытаскивали из огня обуглившееся тело заживо сожженного человека и бросали его в снег. Затем принимались за следующих. И так пока всех не сожгли.

«Сверхчеловеки», носите красивые, глянцевые открыточки, а сами.… Какие страшные, черные дела творите, звери» – думала Валя бледная от пережитого и душевного негодования.

Валя видела местных жителей и бойцов, которые с разных концов вереницей шли к обугленным трупам. Люди наши при первом взгляде на тех, кто недавно еще жил и сражался, содрогались от ужаса чудовищного злодеяния. Слез у свидетелей этого преступления не было, в их глазах горела ненависть. Люди сжимали челюсти и каждый думал, что он, именно он отомстит фашистам и будет биться с ними до тех пор, пока не уничтожит всех этих извергов до единого.

Девять страшных дней непрерывных боев за Калугу остались позади.

Валя вышла на улицу. Стояла удивительная тишина. На черном бархате неба сверкают крупные звезды.

Никто из калужан не знал, сколько фронтовых путей, дорог придется пройти ему в Великой войне. Не знала Валя того, что ее, комсомолку, ожидала длинная боевая дорога до самого фашистского логова – Берлина, в составе воинской части, освобождавшей Калугу.