Читать книгу Муза и мода: защита основ музыкального искусства - Николай Карлович Метнер - Страница 5

Сегодня появляется все больше работ, где рассматривается взаимовлияние и перекличка идей братьев Метнеров – Эмилия и Николая. Так, в недавней диссертации Н. Календарева (2005) пишет: «Атмосфера взаимовлияния существовала в тройственном дружеском союзе Метнера, его брата Эмиля и А. Белого. Э. Метнер был лидером этого трио в духе “любительского академизма.” Близкая дружба Эмиля с А. Белым привела к активному обмену идеями между философом, писателем-публицистом и музыкальным критиком, хотя у Эмиля и не было формального музыкального образования. Эмиль также оказал сильное влияние на Н. К. Метнера. Метнер уважал Эмиля за его большой интеллект, академичность, эстетические взгляды и критико-полемическую деятельность. В книге Метнера “Муза и мода,” было невозможно не услышать эхо идей из книги его брата “Модернизм и музыка”[33], которая появилась в 1912»[34]. Перекличке взглядов на модернизм в музыке у братьев Метнеров посвящено также исследование Д. Эберлейн, которая в монографии о русских музыкантах начала XX века (1978)[35] отмечает в главе «Nikolaj К. Metner (1880–1951)», что Эмилий Метнер «обладал талантом тщательно разбирать и критиковать каждый такт концертного исполнения, чему Белый дает очень наглядное описание, см. главу “Эмилий Метнер” в книге Андрей Белый. Начало века, Москва 1933, С. 75 и сл.». Описав символистское окружение музыканта в первые два десятилетия XX века и роль в нем руководителя «Мусагета» Э. К. Метнера, исследователь приходит к следующему выводу: «Величайшее духовное влияние на композитора Николая Метнера имел его брат Эмилий, таким образом эстетический трактат „Модернизм и музыка” Эмилия Метнера, появившийся в 1912, может рассматриваться не только как самый важный источник эстетических взглядов композитора, возникших в период его московской жизни, но и как непосредственный предшественник появившегося в 1935 его собственного труда „Муза и мода”»[36]. Далее исследователь приводит подробный анализ концептуальных и даже текстуальных соответствий по отношению к модернизму в книгах Э. К. и Н. К. Метнеров[37]. Отечественный исследователь К. Ю. Постоутенко в аналитической статье о братьях Метнерах также пишет, что: «собственно музыковедческие концепции братьев Метнеров обнаруживают значительную концептуальную близость, подчеркиваемую даже перекличкой книжных заглавий («Музыка и модернизм» и «Муза и мода»). Резко антиэволюционистское толкование основ музыки, апеллирующее к канону и беспощадно критикующее модернизм, почти одинаково в обеих книгах»[38].

В России Э. Метнер более всего известен как создатель и руководитель издательства «Мусагет», собравшего вокруг себя символистов: без поддержки, в том числе финансовой, этого издательства многие – ныне всемирно известные – романы Андрея Белого и другие произведения русского младо символизма – вряд ли были бы написаны. В Германии Эмилий Карлович предстает в новой роли – пациента, а затем ученика К. Г. Юнга, в итоге – председателя Цюрихского Психоаналитического клуба. С. Шпильрейн и Э. Метнер – два русских пациента Карла Густава Юнга, ставшие затем последователями юнгианского извода глубинной психологии: оба они оставили свой заметный вклад в пропаганде юнгианских идей психоанализа, в том числе – о символических архетипах, коллективном бессознательном и др[39]. Деятельный сторонник идей Карла Густава Юнга, Э. К. Метнер несомненно повлиял на размышления своего брата Николая Метнера об истоках музыкальной культуры, изложенных в книге «Муза и мода». Мы отчетливо видим это на примере рассмотрения Н. К. Метнером истории музыкальных ритмов: по мнению музыканта, в XX веке отражающая ритмы европейского бессознательного музыкальная лира оказывается «расстроена». Сам Н. К. Метнер о сути своего «послания» в книге пишет, что: «Эта попытка не должна быть принята как претенциозная, самоуверенная проповедь, а как страдная исповедь, то есть как мучительное распечатление бессознательных впечатлений»[40]. Сегодня появляется все больше работ о взаимопознании и взаимном влиянии Эмилия Метнера и К. Г. Юнга[41], а также о возможном влиянии юнгианских идей через Э. К. Метнера на музыку Н. К. Метнера[42]. Действительно, в период эмиграции братья не прерывали тесного общения[43], в связи с чем Н. Метнер был в курсе юнгианской деятельности брата и даже лично знаком с К. Г. Юнгом[44], разделяя с братом его интерес к бессознательному, поскольку, согласно выводам М. Юнггрена: «Метнер столкнулся с психоаналитическим истолкованием тех личных проблем, с которыми он сам боролся и которые он пытался сформулировать в философских и полемических работах»[45]. В этой связи, украинский исследователь Е. В. Подпоринова пишет: «естественно предположить, что идеи Юнга, связанные с коллективным бессознательным, особенностями его существования и проявления, могли наложить отпечаток на художественно-философские размышления композитора, направленные на объяснение специфики формирования и становления музыкального языка как системы, рассмотрение проблемы общепонятности и доступности музыки как универсального вида искусства. Заметим, что образы бессознательного фигурируют в рассуждениях Метнера об обретении темы… Проблема соотношения сна и сознания затрагивается композитором и в “Музе и моде”, где процесс создания музыкального произведения связывается со сном (видением) художника, в котором ему являются некие темы-идеи. При этом задача авторского сознания, считает Метнер, осуществить выбор “подходящих ко сну образов”, гармонично отражающих созерцаемое “видение”»[46].

С. Д. Титаренко на страницах монографии «Фауст нашего века» в посвященной связи юнгианства и русского символизма главе «Понятие архетипа и символов трансформации в русском символизме и эзотерической традиции: Вяч. Иванов – Э. К. Метнер – К. Г. Юнг» вслед за М. Юнггреном указывает на «связующую роль Метнера между представителями русского символизма, прежде всего Андрея Белого, с Юнгом». Титаренко подчеркивает, что «Э. К. Метнер выбрал в качестве центра консолидации символистских идей учение Юнга, а также в своих статьях 1920-1930-х годов подчеркивал генеалогическую и типологическую связь русского символизма и юнгианского психоанализа, как и некоторые другие его современники, например, Б. Вышеславцев». Таким образом, получается, что было бы ошибочно разделять и говорить отдельно о рецепции Н. Метнером идей религиозной философии и «соловьевского извода» символизма Серебряного века – с одной стороны, и учения К. Г. Юнга – с другой, поскольку, для Н. Метнера его брат оказывался носителем уникального соединения этих мировоззрений: «Показательно, что Э. К. Метнер – музыкальный критик, вдохновитель и руководитель символистского книгоиздательства «Мусагет», стал не только носителем знания всего комплекса идей этого движения, но и, как Вячеслав Иванов, человеком, заинтересованным в том, чтобы символизм стал не только явлением эстетическим, но и внеэстетическим, то есть методом становления и саморегуляции личности, выполняя, по его словам, древнейшую функцию религии, обряда и мифа в некоем синтезе культурного универсального знания»[47].

Следует, однако, подчеркнуть, что на сегодняшний день все еще отсутствуют специальные работы о перекличке идей в творчестве братьев Метнеров: выводы и сопоставления исследователей, по большей части, носят декларативный характер, а потому вопрос о влиянии исканий Эмилия Метнера[48] и рецепции идей всего Серебряного века в целом[49] на мировоззрение Николая Метнера в книге «Муза и мода», несомненно, еще только ждет своих исследователей. Эта ситуация объясняется тем, что культурфилософская мысль России в последние два десятилетия обратилась к внимательному и не окрашенному идеологически изучению творческого наследия представителей русского символизма (Д. С. Мережковский, Вяч. Иванов, Андрей Белый, А. Н. Скрябин), а также преданных в «культуроведении» времен СССР незаслуженному забвению мыслителей близкого им круга (в том числе – Николая и Эмилия Метнеров), признав, наконец, русский символизм особым явлением отечественной культуры Серебряного века, интегративно преобразившим социально-культурное пространство России своим религиозно-эстетическим дискурсом, связанным с зарождением новых форм религиозного сознания и жизнетворческими поисками «образа Нового Человека», при которых возрождение как личности, так и общества в целом связывалось с пробуждением «духа музыки» в культуре, о чем много писали объединившиеся вокруг метнеровского «Мусагета» символисты. Сам Э. К. Метнер видел общее становление нового стиля в искусстве и в произведениях «поэтической прозы» младосимволизма – прозаических симфониях пестуемого им А. Белого, – ив музыкальном творчестве опекаемого им брата (и ученика создателя новаторского подвижного контрапункта С. И. Танеева), – Н. К. Метнера, – с музыкой которого была связана симфония А. Белого «Кубок метелей»: все трое были связаны общими чертами миросозерцания, характерными для русского младосимволизма и проявлявшимися ими в различных видах художественного творчества. Э. К. Метнер писал о книгах-симфониях Белого, как о музыкальных композициях: «Последняя из них – “Кубок метелей” – довела гениально созданные приемы до головокружительной виртуозности, до микроскопической выработки самых утонченных подробностей, до своего рода словесного хроматизма и энгармонизма; <…> кажется, ее надо выучить наизусть, чтобы вполне оценить ее грандиозную и в то же время кружевную структуру и, овладев последнею, пробиться к идее с ее темами и понять необходимость их сложного развития»[50]. Отголоски такого мировоззренческого синтеза нашли отражение и в написанной спустя два десятка лет книге Н. К. Метнера, которую объединяет с ведущими младосимволистами начала века лейтмотив особого кризисного времени и особой духовной ответственности каждого, живущего в нем истинного художника, способного в поистине исихастском молчании ума совершить восхождение от окружающей его реальности в логосическую «наиреальнейшую реальность», по терминологии Вяч. Иванова[51]. Так, в специальной главке о Николае Метнере в монографии «Философия кризиса» Т. Ю. Сидорина показывет[52], что метнеровская критика низведения музыки до «уровня праздных развлечений», делающего «музыку лишней, как бы несуществующей и весьма похожей на большую дыру, образовавшуюся в истории музыки», есть, по сути своей, анализ проявления в музыке европейского кризиса культуры, кризиса современного Н. Метнеру европейского общества.

Незадолго перед смертью музыкант-мыслитель признался готовившему к изданию английский перевод «Музы и моды» А. Свану, что считает книгу важнейшим из созданного им и писал о ее издании: «я накануне смерти не могу оставаться вполне равнодушным к единственному земному делу, которое может хоть сколько-нибудь помочь мне на Страшном Суде»[53]. Это важное свидетельство несомненно вносит новый ракурс в оценку наследия Николая Метнера и предполагает более внимательное отношение исследователей и ценителей его творчества к предлагаемой вниманию читателей «книге-исповеди» «Муза и мода».

А. Л. Рычков