Читать книгу Спич - Николай Климонтович - Страница 5

Для пущей ясности нам следовало бы открыть подоплеку этой странной истории и собрать на Равиля Ибрагимова своего рода досье. Ходить далеко не пришлось, в Интернете оказалось достаточно материала, выдержанного, правда, в жанре агиографии. Самый подробный очерк жизни восточного магната принадлежал перу областной журналистки и был написан несколько лет назад. В повествование вплетены немногословные интервью, которые автор взяла у бывших односельчан и одноклассников Равиля. Я постарался выудить из этого жития зерна, отбросив плевелы явной лести.

Будущий миллиардер родился в оседлой семье в населенном пункте, носившем нелепое название им. Первого Мая, позднее поселок переименовали более удобоваримо – в Первомайский. То есть родился не в юрте, которыми зимой бывала уставлена стылая степь вокруг поселка, но в одной из глинобитных хибар самой бедной здесь махали. Он был вторым по старшинству мальчиком в семье, за ним шли еще три девочки. Своего отца он не знал. Впрочем, мало кто в поселке помнил этого человека, носившего отчего-то имя Филипп, что довольно непривычно для татарина. Странно и то, что Равиль, как сказано, был не единственным ребенком в семье, а значит, этот самый Филипп должен же был время от времени появляться хоть для зачатия очередного отпрыска.

Впрочем, позже мне стало известно, что, помимо отправления супружеских обязанностей, этот самый Филипп занимался и воспитанием детей, как он это понимал. А именно читал им вслух Коран. Это была старая драгоценная книга дореволюционного издания, доставшаяся ему от его отца. Читал он по-русски, хоть в книге и был параллельный арабский текст, но арабского Филипп, конечно, не знал. Он выбирал места наиболее назидательные, и Равилю с детства запомнилось такое, из семнадцатой Суры, таинственно называвшейся Перенес ночью:

– И не ходи по земле горделиво: ведь ты не просверлишь землю и не достигнешь гор высотой!

Равиль Филиппович знал этот стих наизусть, потому что решил, что старой книге не следует слишком-то доверять: современная жизнь такова, что поступать следует с точностью до наоборот.

Соблазнительно было бы нафантазировать, что отец Равиля был человеком степи и имел несколько семей в разных местах, куда заносила его жизнь вольного кочевника. Для пущей стройности биографии магната можно бы предположить, что его отец был разбойником, конокрадом, угонял чужих овец, присваивал верблюдов. А также держал под контролем систему арыков, собирая дань с оседлых декхан, издавна выращивавших здесь в наиболее пригодных низинах рис и даже тощий хлопок. И могила его неизвестна. На самом же деле, на что глухо намекает авторша, этот самый Филипп был горький пьяница и бродяга и похоронен на поселковом кладбище. Здесь необходимо обратить внимание на этот мотив пусть не полного бастардства, но сиротства при живом отце: нет ли здесь завуалированного намека на чудесное рождение героя. Впрочем, автор этого жизнеописания вряд ли думала о таких тонкостях, лишь добросовестно записывая слова редких доживших до наших дней сверстников Равиля. Эти интервью давались ей, по-видимому, с большими трудами: героический интервьюер должна была дождаться, пока ее собеседник выпил лишь стакан водки, а не всю бутылку, которую она ему поставила, и этот промежуток был краток.

Дальнейший рассказ тоже ложится в канон апокрифа. Скажем, то и дело упоминается необычайная сила и ловкость подраставшего героя, как положено, случайно и неожиданно, к вящему удивлению матери и односельчан, обнаружившим себя. Причем о первом подвиге сказано вскользь, что говорит лишний раз о том, что авторша плохо чувствовала законы избранного ею жанра. Речь идет о том, как девятилетний Равиль в одиночку извлек из грязи намертво застрявший в ней грузовик: что-то подложил, налег плечом. Упоминание об этом эпизоде тонет в описаниях кулачных боев Равиля, из которых он всякий раз выходил победителем, о чем на высоких нотах повествует восхищенная журналистка. Здесь она нажимает на то, что с младых ногтей Равиль зарекомендовал себя лидером: надо понимать так, что уже лет в тринадцать-четырнадцать он был вожаком поселковой шпаны.

Очень важны еще два мотива, которые развивает автор очерка. Первый – это неукоснительная приверженность Равиля трезвости. Нет, дело здесь не в законах шариата, родной поселок Равиля Первомайский в те годы – конец шестидесятых – поголовно спивался. Это неудивительно, если учесть, что жили здесь советские мусульмане, давно слившиеся с русскими в то, что прежде называлось новая общность – советский народ. То есть порок бежал героя, так надо бы сказать эпически. Впрочем, дело скорее обстояло проще. В глубинной России часто встречаются случаи, когда в одной семье пьющие и непьющие поколения чередуются. То есть дети, глядя на пьющего отца, на горе матери, испытав на своей шкуре все лишения и ужасы, которые несет алкоголизм главы семейства, с младых ногтей проникаются к водке ненавистью и отвращением. Но и вполне может статься, что просто-напросто организм героя не принимал алкоголя: во всяком случае, по моим данным, будучи уже взрослым и богатым человеком, Равиль никогда не пил ничего крепче шампанского.

Второй важный мотив – мотив неудачливого любовника. Судя по анализируемому нами тексту, Равиль Ибрагимов на этом поприще не был былинным богатырем. Он не был хорош собой, скорее – наоборот, так что все его любовные победы были обеспечены только напором и силой духа. Этому мотиву в цитируемом очерке уделено значительное место. Журналистка отыскала в областном центре и встретилась с первой любовью Равиля, Дарьей Сухорук, и остается лишь догадываться, откуда в степном ауле появилась украинская девушка. Наверное, она была из семьи ссыльных, но об этом в очерке ни слова.

Эта самая Дарья Сухорук, судя по всему, была польщена вниманием прессы, но факт связи с Равилем Ибрагимовым начисто отрицала: у меня с Равилем ничего не было, он только пытался за мной ухаживать, приглашал на танцы, пару раз поцеловал. К тому же после окончания восьмого класса его избранница уехала из поселка, окончила пищевой техникум и попала в официантки в ресторан центральной областной гостиницы, что было для Первомайского головокружительной карьерой. Впрочем, она отрицала, что именно разница в социальном положении свела к нулю шансы Равиля: во-первых, я была уже молодой женщиной, а Равиль – просто сопляком, тощим и рыжим, а мне никогда не нравились рыжие, к тому же он был немного помешанный, что ли, но спокойный, задумчивый какой-то, а девчонкам нужны хулиганы. Но проболталась-таки, что позже, когда ее уже давно не было в поселке, а он бросил школу, ей говорили, что теперь Равиль на танцах мог взять любую.

Показания разноречивы. Надо ли понимать дело так, что, будучи отпетым хулиганом, в свои пятнадцать он одновременно мог взять любую, хотя годом раньше был смиренным соискателем расположения девушки, четырьмя годами его старше. Причем белокожей блондинки – об этом упоминается в очерке, тогда как сам Равиль был рыжим. Отметим лишь, что свой сексуальный путь Равиль начал с фиаско, хоть поначалу и получал, кажется, кое-какие авансы, но позже наверстал упущенное с лихвой. И еще одно важно: не блистательная ли карьера неслучившейся любовницы послужила позже причиной его интереса к гостиничному бизнесу.