Читать книгу Гнев Неба - Николай Коростелев - Страница 13

Через два дня мальчишка-рыбак, устанавливая в канале закидушку [20], за что-то зацепился. Блесну было жалко. Он вырезал её целый день из найденной на днях кем-то выброшенной пустой консервной банки. На блесну пацан возлагал нешуточные надежды: сияющие бока самодельной блесны играли в воде, как настоящая рыбка, поэтому хищная щука или окунь, которые водились в канале, не могли остаться к такой приманке равнодушными.

Когда блесна была готова, он решил идти рыбачить подальше от города. Туда, куда местные пацаны ленились ходить, а значит, у него был шанс. А тут рыбалка ещё не началась – и сразу зацеп.

Нужно нырять, решил он и полез в воду.

Глубины оказалось метра три. Мальчишка задержал в лёгких воздух и, быстро перебирая руками по шнуру закидушки, стал спускаться к месту зацепа.

Сквозь мутную воду он увидел, что блесна зацепилась за какой-то тюк. Неужели тюк материи? – боясь спугнуть удачу, подумал мальчишка. Наверное, с большой лодки упал.

Сердце радостно забилось. Повезло! Вот отец будет рад!

Мальчик потянул за край тюка. Тяжёлый, к тому же мокрый, самому не поднять. Нужна помощь.

Выбравшись на берег, он привязал закидушку к камню и рванул за отцом…

Весь город всколыхнула страшная новость.

В тюке, выловленном в канале, найдено мёртвое тело дочери одного из лодочников города. К тюку была привязана кованая каминная решётка, в которой местный кузнец признал свою работу. Её он ковал по заказу настоятеля католического костёла.

Тело девочки было завёрнуто в плотную материю, поэтому рыбы не объели труп, но страшные укусы и множественные синяки указывали на то, что перед смертью над девочкой издевались.

Несчастный отец поднял тело дочери на руки и понёс его к костёлу. По его морщинистому, обветренному лицу катились слёзы. За ним шёл кузнец, тряся каминной решёткой и громко выкрикивая имя того, для кого он её ковал.

К процессии присоединялись всё новые и новые люди. Они сочувственно смотрели на безутешного отца и возмущённо роптали, указывая на возвышавшийся над крышами золочёный крест католического храма.

Вскоре по дороге двигалась толпа в сотню человек. С приближением к костёлу она становилась всё более шумной и воинственной. Чиновник местной администрации попытался выяснить причину беспорядка, но получил в зубы и спешно ретировался.

Когда процессия проходила по городу, к ней присоединились крепкие парни из местной школы кунг-фу. Настрой толпы становился всё агрессивней.

Дорогу к костёлу пыталась преградить жиденькая цепь из китайских полицейских, но в них полетели камни и палки. Полиция ретировалась в проулок. Возле храма, хмуро глядя на подступающую толпу, выставив вперёд штыки, замер патруль германских солдат. Сержант поднял руку и приказал толпе остановиться.

– Разойдитесь по домам! Не то я вынужден буду отдать приказ открыть огонь! – громко выкрикнул он.

Но толпа подходила всё ближе. Впереди шёл несчастный отец, неся на руках истерзанное тело дочери. Уже тысячное людское море требовало выдать убийцу-пастора.

Солдаты растерялись. Минутная заминка привела к тому, что ученики школы кунг-фу разоружили солдат и толкнули их в возмущённую толпу.

Сначала их шпыняли и толкали, затем стали бить руками, а тех, кто упал, – топтать. Не понимая, почему впереди начали бить солдат, каждый участник шествия старался дотянуться до несчастных, чтобы щипнуть, толкнуть или ударить их. Из десяти немецких солдат из толпы удалось вырваться двоим.

Избитые и ободранные, прикрываясь от озверевшей толпы руками, они бросились в сторону китайских казарм. Остальные семеро вместе с сержантом остались лежать на земле, растерзанные и растоптанные.

Вслед убегающим солдатам кайзера летели камни, навоз и оскорбительные выкрики. Толпа снесла ограду храма, завалила ворота и окружила костёл. По распоряжению настоятеля служки закрыли тяжёлые дубовые двери на запоры.

Лодочник Фэнг подошёл к крыльцу и положил тело погибшей дочери у самых дверей. Кто-то из толпы крикнул:

– Сжечь исчадье ада!

– Вместе с домом и прислужниками! – подхватила толпа.

– Сжечь Белого Дьявола!

– Сжечь Ягунцзы!

– Сжечь! Сжечь!

Десятки человек бросились разбирать хозяйственные постройки храмового подворья. Вокруг костёла начала стремительно расти куча деревянного хлама.

Кто-то бросил факел, и маленький, робкий огонёк, будто примериваясь, осторожно лизнул сухое дерево. Огонь зацепился за сухую доску и уже по ней побежал по кострищу. Через несколько минут длинные языки пламени вырвались из его глубины, взметнулись вверх и, выбрасывая снопы искр, набросились на деревянные двери храма.

А люди тащили и тащили палки, доски, брёвна и обкладывали ими горящее здание со всех сторон. В окна полетели горшки с маслом.

Вскоре огонь ревел не только вокруг, но и внутри здания. Сквозь разбитые стёкла оконных витражей было видно, как в огне мечутся оказавшиеся в огненной западне люди. Среди них мелькала и белая сутана настоятеля.

Китайские католики, жившие вне подворья храма, увидев над его крышей огонь, бросились на помощь.

Но возле костёла их ловили и тащили к ревущему пожарищу.

От них требовали публичного отречения от веры в распятого Бога. Тех, кто отрекался и плевал на горящий храм – отпускали, других, проявивших стойкость и преданность вере, – живьём бросали в огонь.

Дубовые балки, удерживавшие свод костёла, прогорели и, выбрасывая снопы искр, рухнули вниз, и стены здания, потеряв опору, стали проседать и медленно заваливаться внутрь. Держалась лишь одна стена с чудом сохранившимся витражом. На разноцветной мозаике плясали отблески горящего здания, отчего казалось, что изображенные на витраже грешники ожили и теперь корчатся в адском пламени.

Придавленный упавшей пылающей балкой святоша, предавший своего Бога, лежал прямо напротив чудом уцелевшего витража. Страшные ожоги покрывали его тело, а кожа лица шипела и пузырилась от жара горящего рядом с головой распятия. Настоятель был в сознании. Сломанные рёбра и тяжесть придавившей его балки не давали пошевелиться. Извращенец пытался отвернуть лицо от близкого огня, чувствуя, что его глаза вот-вот закипят, но сил не было даже на это. Он попытался обратиться к Всевышнему, но потрескавшиеся губы спеклись и не могли прошептать слова последнего покаяния. Он хотел прочесть молитву про себя, но в голове, заполняя всё его сознание, вдруг грозно зазвучали слова:

Я ИЗВЛЕКУ ИЗ СРЕДЫ ТВОЕЙ ОГОНЬ, КОТОРЫЙ ПОЖРЁТ ТЕБЯ; И Я ПРЕВРАЩУ ТЕБЯ В ПЕПЕЛ НА ЗЕМЛЕ ПЕРЕД ГЛАЗАМИ ВСЕХ ВИДЯЩИХ ТЕБЯ, ВСЕ ЗНАВШИЕ ТЕБЯ СРЕДИ НАРОДОВ ИЗУМЯТСЯ О ТЕБЕ; ТЫ СДЕЛАЕШЬСЯ УЖАСОМ; И НЕ БУДЕТ ТЕБЯ ВО ВЕКИ [21].

Ужас и понимание неотвратимости наказания застыли в глазах настоятеля. Острая боль пронзила его, паралич сковал ставшее вдруг непослушным тело. Кожа на руках и ногах вздулась волдырями и начала лопаться, принося ему невыносимые страдания.

Так он и сгорел, до последнего мига оставаясь в сознании, вынужденный смотреть на витраж с изображением сюжета наказания грешников в аду, ставший для него пророческим.

Местный китайский гарнизон не рискнул связываться с разъярённой толпой и забаррикадировался в казармах. Зато командир взвода германских солдат, расквартированных во взбунтовавшемся городке, оказался неробкого десятка и, подняв в ружьё всех, кого смог, бросился на помощь пропавшему патрулю.

Завидев иностранных солдат, бунтовщики двинулись навстречу, но дружный залп карабинов заставил опьяневшую от крови и безнаказанности толпу остановиться.

За первым прозвучал второй залп – появились убитые и раненые.

Растерянная, не ожидавшая быстрой и жестокой расправы толпа прыснула в стороны. Давя и сбивая с ног друг друга, люди в панике бежали прочь, а построенный в каре взвод германских солдат, деловито перезарядив оружие, мерной поступью двинулся к дымящимся останкам костёла. Через каждые десять шагов он останавливался и производил новый залп.

Горожане, оставив на земле десяток мёртвых тел, попрятались во дворах и переулках, но возле пепелища храма ещё шумела толпа. Здесь не предпринимали в отношении германцев никаких враждебных действий, а лишь наперебой кричали о преступлении пастора. Но германский офицер увидел у изгороди храмового подворья истерзанные тела бойцов пропавшего патруля.

Прозвучала короткая, лающая команда, и взвод, дружно пристегнув штыки, двинулся на толпу.

Плоские, похожие на большие ножи немецкие штыки ударили по поджигателям. В воздухе повис крик ужаса, а безжалостная германская сталь кромсала и рубила сбившихся в кучу людей. Окованные приклады крушили черепа. В воздухе тошнотворно запахло кровью и испражнениями.

Фэнг с ужасом смотрел на свои внутренности, вываливающиеся из распоротого штыком живота. Он пытался руками сжать страшную рану, но кишки непослушно выползали сквозь пальцы. Сделав несколько шагов, лодочник остановился и, теряя сознание, тихо осел на дорогу.

Душа покинула уставшее, натруженное тело и, сделав прощальный круг, полетела в высокую синь неба, туда, где её ожидала маленькая Веики…