Читать книгу Черная метка в паспорте - Алексей Макеев, Николай Леонов - Страница 6

Утро в больнице началось рано с громыхания каталок в коридоре, шарканья десятков ног и протяжного крика медсестры:

– Третья палата, на уколы проходим!

Молодой врач осмотрел Гурова и удивленно отметил:

– Крепкий организм, вам повезло, так быстро восстанавливаетесь. Другой бы после такого приключения заработал воспаление почек или легких, а вы уже на вторые сутки на ногах и так активно идете на поправку.

– Это все ваш волшебный спрей, – подмигнул опер парню, и тот расцвел от похвалы.

По лестнице к черному входу Лев спускался, натягивая куртку и одновременно набирая номер Сладкевича. Надо торопиться, поездки по городу сжирают много времени. Как же сложно работать без машины!

В трубке зазвучал бодрый голос:

– Доброе утро! Я уже вызвал Афанасьева, с парнями из СИЗО договорился. Все по плану?

Гуров откликнулся:

– Да, вечером все в силе. Можешь разузнать адрес, где сейчас находится сын Хваловой? Где расположен приют?

Павел не смог скрыть удивления:

– Для чего с ним общаться? Я его уже опросил. Мальчик делал уроки в своей комнате, ничего не слышал. Даже не мог ответить, во сколько мать вышла из дома.

– Мне нужны подробности того вечера. С кем разговаривала, как себя вела, во что была одета. Такие детали впечатляют, Афанасьев не должен почувствовать ложь.

Коллега хмыкнул на том конце провода:

– Как знаете, товарищ полковник, охота вам возиться. Мне кажется, и без того гениальная идея, Афанасьев будет в шоке. Мальчик находится во временном приюте, записывайте адрес. Или лучше давайте я вас туда отвезу, до обеда еще время есть. Район отдаленный, на другом берегу расположен, весь день убьете на плевое дело. Скоро буду.

Лев не успел ответить, как напарник бросил трубку, что удивило опера. Обычно у рядового сотрудника дел невпроворот и график работы без всяких перерывов на обед или отдых. Особенно когда наседает начальство, требуя раскрыть дело. Каждая минута на счету, чтобы провернуть весь список из огромного количества намеченных розыскных мероприятий. А тут вдруг оперативник готов потерять пару часов, чтобы просто отвезти его к свидетелю, от которого никакого толка нет. Может быть, майор Сладкевич потерял уже интерес к своей работе и просто теперь имитирует бурную розыскную деятельность. Ведь в бумажном отчете польза от поездок и разговоров не заметна, да и начальству часто все равно, как будет раскрыто дело – тщательными оперативными действиями или ворохом исписанной бумаги. Найти ответ Гуров не успел, с ревом старенькая иномарка ворвалась на больничный двор, распугав голубей. Лев Иванович нырнул на пассажирское сиденье рядом с водителем:

– Ого, ты – шумахер, отсюда до отдела километров десять расстояния. Ты что, сотню километров выжимал из своей старушки?

Сладкевич сосредоточенно крутил руль, выбирая дорогу в густом потоке транспорта. Небрежно ответил:

– Да еще не добрался до отдела, рядом тут как раз проезжал. Вы уже в городе начали осваиваться – быстро!

Гуров пожал плечами:

– На своих двоих это быстрее происходит, да тут и не запутаешься, районов немного.

Сладкевич усмехнулся:

– Точно, забыл, что вы из столицы. У вас там таких, как Ростов, поди сто районов.

– Повидаешь еще Москву сам, решишь, где лучше, – Гуров вернул его к деловому настрою. – Новости есть по пропавшим? Афанасьев никак себя не проявил?

Павел махнул искалеченной рукой:

– Тихо все. Машина Хваловой теперь у экспертов, но так же, как и с Рыковой, – глухо. Ни следов, ни улик. Еще вода эта все смыла, они даже не могут сказать, исправный был автомобиль или нет, как его в воду направили. Девочку, кстати, дочку Людмилы Рыковой, сегодня заберет сотрудник опеки на временное содержание. Бабушке я участкового вызвал. Пускай решает, куда ее определить, в больнице, может, получше станет старушке.

– Ты когда с ней разговаривал, она более вменяемой была? – уточнил Гуров.

Коллега снова пожал плечами:

– Да она так рыдала, что и половину слов не разобрать было. Кое-как у нее узнал, что дочка звонила, когда с работы вышла.

Гуров задумался о том ворохе документов, что нашел в коробке с вещами Рыковой. Он так их и не просмотрел, а ведь там может быть важная зацепка, указание на то, с кем и во сколько планировала встретиться Людмила. Он с досадой нахмурился: так увлекся придумывать план против Афанасьева, что совсем позабыл о вот такой методичной скучной работе. И все же часто именно нудный и кропотливый труд в архивах, с бумагами, помогает понять мотивы, отыскать документальное доказательство связи между жертвой и преступником. Он отвлекся от разговора со Сладкевичем, а когда вернулся в реальность, тот уже рассказывал о чем-то своем, наболевшем, лицо мужчины было опять хмурым, а пальцы вцепились в руль:

– Красивый район, а из-за этого теперь даже крюк делаю, чтобы не видеть. Вот моя квартира была, с краю. Утром встанешь, и река перед тобой, простор, город шумит. Красота такая, хоть ложкой ешь. Хотя жене и не надо было этого, только деньги, деньги. На ногти, на ресницы, на платья.

– Она красивой хотела быть, все женщины к этому стремятся, – Гуров попытался успокоить огорченного воспоминаниями Павла.

Но тот отмахнулся:

– Ага, только не для меня, а чтобы кого получше найти. Чтобы еще больше платьев да туфель этих купить. В итоге что хотела, то и получила.

Последние слова он буркнул под нос и уставился на дорогу, раздраженный потоком машин вокруг, бесконечным переливом гудков и медленным движением по мосту. Он оказался прав: дорога до временного дома для осиротевших детей заняла много времени. Возле вытянутого в длину обшарпанного дома Павел выдохнул с облегчением:

– Добрались.

Дежурная воспитательница с волосами, собранными в тугой хвост на затылке, недовольно протянула:

– Давайте только побыстрее. Я обязана присутствовать на разговоре, а у меня дел своих полно. Обед еще скоро.

Лев кивнул согласно, вполголоса предложил напарнику:

– Ты не жди, опоздаешь на работу. Я сам доберусь, дорогу примерно понял.

Тот вдруг зло отрезал:

– Тоже поприсутствую, может, что расскажет малец.

Вот только при виде незнакомых мужчин мальчик опустил взгляд вниз и вцепился добела пальцами в край стола. От назидательного тона воспитательницы он напрягался еще сильнее:

– Давай, ну же, не тяни время, тебя взрослые спрашивают – надо отвечать. – Мальчишка опустил голову так, что вздулись вены на крепкой шее.

Гуров, в отличие от воспитательницы, его не торопил, задал вопрос-другой и молча ждал ответа. Ее монотонный бубнеж «отвечай, что ты молчишь» долбил по вискам. На соседнем стуле ерзал от нетерпения Сладкевич, который то и дело смотрел на часы, но мальчик упрямо молчал, даже не поднимал глаза на посетителей. Лев тем временем внимательно рассматривал его, пытаясь заглянуть пониже, туда, где спряталась курносая мордашка. Он никак не мог отделаться от какого-то звенящего чувства, сигнала, который нарастал внутри. Будто в детской игре, когда ты приближаешься к разгадке и кто-то кричит: «Горячо, горячо!» Сейчас он чувствовал этот разгорающийся огонь, смутное ощущение, что вот только что увидел нечто важное, буквально чуть-чуть осталось до разгадки. Все же никак не мог понять, что особенного в этом обычном десятилетнем мальчике? Чуть крупноват для своего возраста, вырастет и превратится в атлетически сложенного мужчину. Лицо с четкими линиями и большими глазами тоже обещает, что мальчишка станет симпатягой. Он сам не заметил, что все ближе и ближе наклонялся над столом к детскому опущенному вниз лицу. Тот вдруг вскинул испуганный взгляд, лицо исказилось в гримасе испуга, он подскочил на месте и бросился к двери. Воспитательница застучала каблуками стоптанных туфель следом, бросив на ходу:

– Ну, что попало устроили тут, сейчас еще истерику закатит! Все, хватит!

Гуров не выдержал и пробурчал под нос:

– Черт, перед полицией психологи должны сначала работать со свидетелями. Как в стену стучишься.

Его коллега поддакнул:

– Это точно, рыдают да кричат. Говорил же, толку не будет от мальчишки, – охотно вскочил с места. – Ну что, поехали обратно?

Лев нахмурился:

– Езжай, я задержусь. Попрошу, чтобы воспитатель вышла из комнаты. Может, без нее начнет говорить. Пускай проплачется сейчас.

Тревожное ощущение его не отпускало, оперу хотелось сосредоточиться на собственных внутренних сигналах, поймать ускользающую мысль.

Как неожиданно сговорчивый обычно Сладкевич внезапно остановился и упрямо заявил:

– Я вас одного не оставлю. Хоть что мне говорите, хоть приказывайте, хоть рапорт на меня пишите. Нет! Мне одного раза хватило. Чуть на тот свет не отправились, я больше такого не допущу. Плевать на этого Афанасьева, пускай ждет сколько нужно. Так и знайте, я за вас отвечаю, как за себя. Поэтому второго раза не будет, случись чего снова, и как мне начальнику вашему в глаза смотреть! Меня с работы попрут, да и сам я уже… – Павел растерял окончательно все слова и только продолжал крутить головой на короткой шее.

От его несчастного лица, искаженного страхом, в капельках пота на висках, Льва передернуло, он хотел отказаться, возразить… И не стал, из-за двери вылетела воспитатель и накинулась на оперов:

– Посмотрите, что вы устроили. Я хотела вернуть его, а этот мерзавец мелкий порвал мне платье! Сильный, как взрослый мужик. Так, в общем, приходите с психологом или педагогом, кто там у вас умеет обращаться с этими идиотами. Я больше терпеть такое не буду. Все, у нас время обеда.

– Ладно, ладно, – Лев с досадой направился к двери, на ходу раздражаясь еще сильнее от происходящего. Сладкевич поспешил за ним.

В салоне машины Гуров раз за разом возвращался в мыслях к моменту, когда сын Хваловой поднял на него глаза. У него снова будто что-то щелкало внутри, но поймать мысль опять мешал бубнеж Павла, бесконечное гудение вокруг, полуденный зной, от которого не спасал слабый ветерок тарахтящего вентилятора на приборной панели. Опер твердо решил, что после того, как они разберутся с Афанасьевым, он обязательно вернется в приют и поговорит еще раз с сыном Надежды.

По возвращении все размышления загасила рутина работы. Он снова был в темной комнате за зеркальной стеной, наблюдая за допросом. По ту сторону Сергей Афанасьев теперь сидел в компании своего адвоката – самоуверенного мужчины в пиджаке, который слегка нависал над столом широкими плечами, будто выстраивая живую преграду для вопросов опера. Сладкевич на другом конце стола с озабоченным видом перебирал свои записи. С досадой Гуров понял, что из-за долгой поездки опер к допросу не готов и теперь лихорадочно соображает, с чего начать атаку. Адвокат передернул плечами под тонкой клетчатой тканью и уточнил:

– Это новый вид бесед? Без слов?

– Сейчас, – пробурчал Павел, от насмешки пальцы здоровой руки начали дрожать, а непослушные страницы протоколов и заявлений совсем перестали его слушаться.

Юрист уже с раздражением протянул:

– Заканчивайте свои оперские фокусы, господин майор, я не первый год работаю и все эти ухищрения ваши знаю наизусть. Опоздать на час, в молчанку играть. Надеетесь психологическим давлением выбить признание? Его не будет, мой подзащитный ни в чем не виноват. Визит – лишь формальность, чтобы не нарушать режим домашнего ареста до момента передачи разбирательства в мировой суд. Кстати, бумаги отправлены, как я вчера и просил? Или по-прежнему понятие «сроки» для вас пустой звук, а не часть закона? И вы понимаете, и я знаю, как только дело от вас уходит, то сложновато будет Сергея каждый день в эту комнату гонять. СИЗО закончится, ваша власть тоже.

– Отправил я ваши бумажки, – огрызнулся загнанный в угол Сладкевич. Он выглядел совсем измученным, по лицу пошли пятна, рот перерезал лицо кривой бледной полосой.

– Отлично, – голос защитника набрал мощь, разлетаясь по небольшому помещению. – Тогда я не понимаю оснований для нашего нахождения здесь. А-а-а, понял! Вы хотели принести извинения гражданину Афанасьеву за причиненные неудобства и допущенные ошибки во время следствия! Вы же сорвали сроки, многократно привозили моего подзащитного для бессмысленного нахождения в здании РОВД. Нарушали правила следствия. Правильно, товарищ майор, мыслите. Вы приносите извинения, мы не подаем жалобу на неправомерные действия сотрудника отдела уголовного розыска.

Сладкевич побагровел и почти сорвался на крик:

– Ничего я не хотел извиняться, это допрос официальный. Он – главный подозреваемый. Пропали три его бывших жены, а теперь и четвертая то ли исчезла, то ли вообще погибла! Единственный, кому это выгодно, это Афанасьев!

Адвокат вскинулся в ответ:

– И у вас есть заявления от родственников об их исчезновении? Можете показать? Хотелось бы узнать, кто и при каких обстоятельствах пропал?

Павла пошатнуло, как от неожиданного удара, он снова опустил голову в бумаги:

– Все есть. Вы меня работать не учите. Отвечает пускай на вопрос ваш подзащитный. Фамилия, имя, отчество, дата и место рождения.

Ручка замерла над строчками протокола. Только вошедшего в раж адвоката было не унять:

– Вы что, надеетесь, что родственники напишут заявления? Ваша Дубровкина алкоголичка, пациент десятка наркологических клиник. Да кому она нужна, серьезно?! Она ушла в очередной загул, родня с облегчением вздохнула, а в ее исчезновении вы хотите обвинить моего клиента? Они не виделись с момента развода! Дубровкина даже не участвовала в коллективном иске, там нет ее фамилии! Гражданка Дубровкина не нужна и не интересна Сергею Сергеевичу, он ее не похищал, не убивал, больше того, не видел с февраля прошлого года, когда они получили свидетельство о разводе. – Защитник даже привстал, распаляясь все больше. Он явно отрепетировал речь, которую потом можно будет повторить, если органы все-таки смогут дотащить обвинение до суда. Если они вообще смогут собрать основания для обвинения. – А Заицкая Марина? Может быть, женщина просто сейчас загорает со своими детьми и мужем за границей? Вы проверили аэропорты, подали запрос в визовый центр? Она прожила в Испании много лет, у нее гражданство другой страны. Заицкая могла просто уехать отдыхать на постоянное место жительства! Нет же, вы снова пытаетесь обвинить господина Афанасьева в ее исчезновении. Да было ли оно, это исчезновение? Женщина уехала со своей семьей на отдых, а вы, словно какие-то старухи-сплетницы, придумали фантастическую историю о Синей Бороде, который убивает бывших жен. И пытаетесь ее криво-косо сшить белыми нитками. Тело Рыковой найдено? Нет! Вы уверены, что она не вышла замуж, не уехала в командировку или в гости, а ее сумасшедшая мать просто не раздула истерику на пустом месте?

Опер попытался остановить поток обвинений. Он наклонил голову, напружинив короткую бычью шею:

– Это все вопрос времени, оперативно-розыскные мероприятия ведутся. Основания есть! Надежда Хвалова, еще одна бывшая жена, по предположениям следствия, убита. Так что имеем право подозревать. Будут доказательства и по другим пропавшим, работа ведется. Не надо мне тут… – Павлу, как всегда, не хватило слов.

Он грозно припечатал кулаком задравшийся край протокола, правда, движение вышло нелепым из-за перекошенных, слабых пальцев. Майор судорожно дернулся не то от боли в ладони, не то от дурацкого жеста, и снова грозно повторил:

– Гражданин Афанасьев, давайте по порядку, по протоколу. Имя, фамилия, отчество, дата рождения.

Молчавший до сих пор Сергей, сегодня еще более идеальный, в ладно сидящем костюме из мягкой ткани, будто очнулся ото сна. Он медленно протянул, не сводя глаз с опера:

– Афанасьев Сергей Сергеевич, – и вдруг, не договорив, остановился. Привстал со своего места, качнулся, переспросил удивленно. – Надежда? Надя? Она пропала? Вы, вы уверены? Давно?

Сладкевича совсем захлестнула ярость, он побледнел и перешел на злой хрип:

– Не Надя, а гражданка Хвалова! Она тебе не жена больше, а посторонний человек. Это раз! А во-вторых, не надо комедию ломать, когда, куда, зачем. Я вопросы задаю, понял?! Сел и рот открываешь, когда я разрешу!

Защитник дернул Афанасьева за рукав, усаживая того обратно на стул:

– Товарищ майор, я прошу вас быть вежливее. Что за полицейский беспредел? Задавайте вопросы по делу, мой клиент…

Афанасьев вырвал рукав из цепкого захвата, шагнул из-за стола к оперу:

– Подождите вы! Когда она пропала? Кто сообщил?!

Сладкевич проревел в бешенстве:

– А ну, на место свое сел, руки на стол! Я сейчас в браслеты тебя одену! Сел, я сказал!

Защитник, растеряв весь пафос, позабыв о репетиции речи для зала суда, бросился усаживать своего клиента обратно:

– Сергей, да что с вами? Присядьте! Он сейчас нам все расскажет. Успокойтесь! Воды, может быть, вам?

Тяжело дышащий мужчина присел на краешек стула и в нетерпении уставился на опера:

– Ну, когда она пропала?

Адвокат успокоительно похлопал его по плечу:

– Отвечайте на вопросы по порядку, Сергей. Вы же знаете формальности.

Афанасьев сбросил его руку с плеча, раздраженно процедил свои данные, а потом вдруг выкрикнул:

– Так когда? Кто сообщил? Говори!

Павел нехотя бросил:

– Чего строишь из себя дурачка! В машине ее утопил сам ведь! Других как порешил? Тоже утопил – и концы в воду? Водолазы ведь рыщут, найдут тела и тебя на пожизненное закроют. Пиши чистосердечное, тогда хотя бы по УДО выйдешь, лет через десять. Защитник твой постарается, нарядит, скажет, что говорить, судью-бабу найдет, чтобы она от тебя, как снеговик, растаяла. Костюмчиков себе в тюрьму наберешь, чтобы на заседания суда ходить.

В комнате для допросов поднялся жуткий гвалт. Адвокат снова принялся усаживать Афанасьева, цитируя в сторону опера строчки из статей Административного кодекса. Сам же Сергей, бледный, с напряженным взглядом, пытался схватить Сладкевича за рукав, повторяя один и тот же вопрос:

– Когда, когда она пропала?

Павел тянул скрюченную ладонь к стене, пытаясь нажать на кнопку вызова помощи.

Лев, невидимый, скрытый серебром зеркальной части, нажал тумблер, и крики, ругательства, цитаты стихли. В темном пространстве повисла тишина, а в желто-белом прямоугольнике, будто на сцене театра, развивалась дальше драматическая сцена. В комнату ворвался дежурный с шокером и наручниками наперевес. Он накинул браслеты на Афанасьева, тот покорно подставил запястья, его губы по-прежнему шевелились в немом вопросе. Адвокат метался от опера к дежурному, размахивал руками, качал головой. Сладкевич неуклюже собирал разлетевшиеся по столу бумаги. Но Лев не обращал внимание и уже не злился, что его напарник так топорно проводит беседу с подозреваемым. Он без отрыва смотрел на лицо Афанасьева, впиваясь взглядом в каждую черту, в каждое движение: «Он ведь чем-то напуган или шокирован очень сильно. Бледный до испарины, не слышит никого. Его волнует только одно – исчезновение Хваловой. Никакого высокомерия, чистый неприкрытый страх. Неужели играет? Но для чего? Никаких доказательств его вины нет, о ее смерти он знает, если он – виновник этого события. Что его так шокировало? Что-то пошло не по плану? Не думал, что так быстро найдут? Или не хотел, чтобы нашли тело? Или рассчитывал, что в ее смерти обвинят меня?»

В сыщике снова затеплилась надежда: «Наверное, женщины живы. Афанасьев держит их где-то, а машины оставляет специально, чтобы раздуть шумиху и напугать остальных возможной опасностью для пострадавших. Нет, он не убийца, он – мошенник. Хитрый и расчетливый, продумал каждый шаг так, чтобы похищения было трудно доказать. И все же он не убил, не смог бы. Кишка тонка, вон как трясется, растерял и улыбочку, и манеры».

Еще буквально десять минут назад за столом сидел уверенный мужчина с аккуратной, волосок к волоску, укладкой, до блеска выбритый. Он насмешливо наблюдал за спором опера и адвоката, иногда кривя губы в скрытой улыбке. В целом же ему было все равно, чем закончится их спор, ведь он был уверен, что скоро выйдет отсюда опять победителем, свободным от всех обвинений. Афанасьев посматривал на зеркальную поверхность не для того, чтобы рассмотреть, кто засел по ту сторону, а лишь чтобы оценить, насколько эффектно сидит на нем новый костюм. Пока адвокат бодался с сотрудником, он расстегнул одну пуговицу, убрал невидимую пушинку с лацкана. Следующий взгляд был на ногти, отполированные, чистые, с идеальными розовыми полукружиями. А тут внезапно от одного упоминания о пропавшей Хваловой мужчина потерял контроль над эмоциями, уверенность в себе. Забыл предупреждения и уроки адвоката, наплевал на свой смявшийся пиджак. Только один вопрос волновал его: «Когда она пропала?»

Красный, растрепанный Сладкевич что-то выкрикнул беззвучно и вслед за дежурным ушел из комнаты для допросов. Гуров с нетерпением кинулся к двери, но Павел неожиданно грубо затолкал его обратно:

– Ну куда, увидят же. Вы так-то на больничном. Хотите, чтобы у меня проблемы были из-за того, что вас на допрос протащил?

Лев отмахнулся, напарник явно в раздражении, его разозлила совместная атака Афанасьева со своим защитником. Но именно сейчас, когда эмоции зашкаливают, надо продолжать допрос. В таком состоянии подозреваемый сделает ошибку, ляпнет лишнего. Потеря контроля – это то, что поможет узнать правду. Он перехватил майора под локоть и вполголоса торопливо заговорил:

– Возвращайся, сейчас. Давай, добивай его, он сломался! Не обращай внимания на адвоката, тот специально тебя цепляет. Плевать на него. Ты видишь, ты попал в точку, Афанасьев в шоке от новости! Мы ведь не нашли тела, может быть, женщины живы и он их прячет. Поэтому так удивился, когда ты сказал, что Надежду убили. Не рассказывай детали, спрашивай его, когда последний раз виделся с каждой из пропавших. Пообещай ему отпустить под домашний арест, если расскажет все честно. Нам нужно узнать место! Он не убивал их, женщины живы! Посмотри, он же не в себе.

Гуров ткнул пальцем в обмякшего, растерянного Афанасьева за стеклом. Адвокат что-то тихо выговаривал подзащитному на ухо, нажимая на плечо ухоженной ладонью, стараясь привести своего клиента в чувство. Только Сергей, казалось, его не слышал, он обмяк, взгляд застыл, всматриваясь в одну точку, рука неловко пыталась расстегнуть пуговицы на белой рубашке, но промахивалась раз за разом. Сладкевич скривился:

– Актеришко чертов! Он мне этот спектакль уже показывал! Никакого у него шока нет, он их убил! Чуйка у меня оперская. Это он!

Лев поддержал напарника:

– Тем более, давай добивай его. Надо выжать из него признание.

В ответ Павел тяжело вздохнул:

– Дай хоть отдышаться минуту, как собака с утра, воды глотка не сделал. Видеть его не могу, придушил бы своими руками.

Мужчина жадно припал к бутылке с водой, сделал несколько глотков, а потом переспросил:

– Ну что, мурыжу его дальше? Через час уже бобик приедет, там ребята ждать не будут.

– Да, – подтвердил Лев. – Закончишь с ним, отведешь меня сначала в машину. Браслеты накинешь, только не замыкай. Потом Афанасьева в машину. Скажешь, что за нападение на полицейского задерживаешь его на двадцать четыре часа.

– Да его адвокат не успокоится, пока его не вытащит. Ночи в СИЗО Афанасьеву просидеть не позволит, начнет Москву требушить, – заворчал Павел.

Гуров остановил его:

– Ничего страшного, мне главное сейчас с ним в машине контакт поймать. Пока он в шоке, поверит мне. Я отлучусь на час, кое-что приготовлю. Буду тебя на улице ждать. Если даст чистосердечное, то звони, я сразу подключусь в открытую.

Уставший, мокрый от напряжения, Павел угукнул в ответ и тяжело пошел обратно в комнату, где его ждали подозреваемый с защитником. Лев тоже вышел из комнаты для наблюдения, напоследок бросив взгляд на Сергея. Тот по-прежнему сидел будто оглушенный, не замечая ничего вокруг. Губы его перестали шевелиться, руки обвисли безвольно, а лицо словно постарело на десяток лет. Гуров долго всматривался в потухшие глаза, но так и не смог понять, что произошло с самоуверенным Афанасьевым. Его лицо, застывшее тяжелой каменной маской, стояло перед глазами опера всю дорогу из РОВД до ближайшего крохотного торгового центра. Там Лев торопливо выбрал в магазине набор косметики, оплатил на кассе, ежеминутно поглядывая в телефон: не звонил ли Сладкевич?

С пакетом в руках он прошел в глубину торгового зала, где на крючках и плечиках висела одежда. Ухватил первую попавшуюся рубашку и нырнул в проем под светящимися буквами «Примерочная».

Кассирша на стойке в глубине зала проводила взглядом торопливого клиента, а потом сразу же отвлеклась на протянутые для расчета купюры. Очередь к ней становилась все длиннее: был сезон распродаж, и люди азартно примеряли, выбирали и покупали то, что манило их перечеркнутыми цифрами на ценниках. Кассир рассчитывала одного покупателя, а за ним уже успевало выстроиться трое с руками, увешанными рубашками и футболками. Она почти забыла о странном посетителе, который скрылся за шторой кабинки больше получаса назад.

Гуров тем временем густо размазывал тени кисточкой по веку, потом рядом со скулами. Мысленно он досадовал, что грим выходит такой ненатуральный, неправдоподобный. Если бы он был в родном управлении, то девчонки во главе с Верочкой давно бы уже нашли все средства для его преображения. А здесь, на чужой земле, приходится идти на ухищрения, чтобы просто сделать свою работу оперуполномоченного.

Наконец он всмотрелся в отражение напротив: на него смотрело собственное лицо, обезображенное фиолетово-багровыми следами от ударов. Ссадины и гематомы пугающе выглядели в тусклом свете кабинки для примерки. Казалось, что Льва так избили, что лицо превратилось в сплошной синяк. Он осторожно провел пальцем по уху и чертыхнулся – тени мгновенно прилипли к влажной коже, а красное разбитое ухо побледнело. Грим получился недолговечный, но в спецтранспорте практически нет света, поэтому Афанасьев не успеет различить имитацию. Он аккуратно поставил на пуфик коробочку с тенями и парочку помад сливового цвета, пускай заберут себе сотрудницы магазина – хоть какая-то компенсация за то, что он почти час использовал их примерочную в качестве личного кабинета, а еще за шок, который у них сейчас вызовет его появление.

Когда из примерочной вышел недавний посетитель, избитый, в кровоподтеках и ужасных кровавых царапинах по всему лицу, кассирша выронила сдачу на пол. Очередь ахнула, по залу пронеслись женские вскрики, посетители замерли как один, провожая жуткого визитера глазами. Покупательница, что стояла первая у кассы, повернулась к сотруднице:

– Ну что же вы стоите? В «Скорую» надо! Звоните в «Скорую»! Человеку плохо, у него же кровь!

Девушка кивнула, принялась шарить по стойке возле компьютера, потом вспомнила, что ее телефон остался в служебной комнате. Она вскинула взгляд на очередь из людей: все в толпе прилепились испуганно к кассовой стойке, прижимая свои покупки к груди, будто в попытке защититься платьями и джинсами от кошмарного видения.

– Вызовите «Скорую» кто-нибудь! Пожалуйста! – выкрикнула она.

Только женщина уже уложила перед ней кучу из разноцветных тканей:

– Поздно, он уже ушел. Давайте пробивайте. Охрана вызовет на входе.

Но ни охрана, ни другие посетители на Гурова внимания больше не обратили. Он догадался повыше поднять воротник куртки, утопив в нем половину разукрашенного лица, и опустить голову как можно ниже, чтобы никто не мог ужаснуться при взгляде на его ссадины и синяки. На улице и в этом отпала надобность – на город опустился теплый вечер и окутал улицы густой дымкой сумрака. В желтом свете фонарей на ходу почти никто не успевал рассмотреть пугающий грим, прохожие лишь бросали запоздало внимательные взгляды на спешащего мимо них высокого мужчину, одетого не по погоде.