Читать книгу Игра на одевание - Алексей Макеев, Николай Леонов - Страница 5

Четверг

Ранним утром Крячко вошел в Petit Trianon, и дверной колокольчик на шелковой ленточке еще не отзвенел, когда Елена Андреевна и все девушки свадебного бутика бросились к нему со всех ног. Ему несли кофе, чай и шампанское. Угощали предпраздничным, «волшебным во всех смыслах» меню, куда входили тыквенное печенье с шоколадом и орехами, тыквенные вафли с черничным и мятным мороженым, мраморный тыквенно-шоколадный торт и нежнейшее тыквенное крем-брюле.

– А где месье Гуров? – спросила появившаяся в двери с птицами Юлия Юрьевна и жестом пригласила следователя к себе в кабинет.

Через минуту туда с боем прорвалась Елена Андреевна, которая торжественно внесла поднос с тыквенными булочками с сырной начинкой, тыквенным кексом с апельсиновым соусом и бодрящим кофе.

– Вы разделили с нами скорбь по Оле на панихиде и ищете ее убийцу, – сказала Паршина. – Теперь ваша оперативная группа – часть нашей большой семьи.

Крячко заметил, как одновременно элегантно, дерзко и сдержанно она выглядит в белом костюме с широким кожаным поясом, как идет ей узкая юбка-карандаш. И каким фантастически красивым выглядит ее фарфоровое лицо, когда она ничего не скрывает и не нервничает. От издерганной бизнес-леди не осталось и следа. Перед ним сидела уверенная в себе, легко справляющаяся с жизнью леди. Возможно, Воронова знала ее такой и открылась ей?

Паршина подала ему кофе:

– Чем мы можем помочь, Станислав?

– В деле появилась новая информация о частной жизни Вороновой. У нее был возлюбленный.

– У Оли? – Паршина удивленно приподняла бровь. – Никогда бы не подумала. Она не говорила ни о ком. Не просила, как другие девушки, профессионального совета. У нас тут женский коллектив, знаете ли. И я невольно в курсе всех бесконечных «любит – не любит, звонит – не звонит».

– По словам свидетеля, этот человек был значительно меньше заинтересован в Ольге, чем она в нем.

Паршина внимательно посмотрела на него:

– Вы хотите сказать: это было безответное чувство?

Крячко кивнул.

– Не удивили. – Паршина сделала короткую паузу и аккуратно поставила на блюдце почти не тронутую чашку. – Всегда понимала, что стремление к виктимным отношениям – Олин секрет.

– Что вы имеете в виду?

– Знаете, есть такой тест «Какая ты принцесса Диснея?». Так вот, Оля делала все, чтобы казаться Принцессой на горошине. Беззаботной, богатой, капризной. Но была Белоснежкой. Окружала знакомых заботой, проявляла к ним искренний интерес. Очаровывала всех вокруг, лишь бы заслужить одобрение и внимание. Маниакально училась, чтобы быть достойной непонятно чего. Она была прекрасна и без того.

– А если посмотреть на это глазами психолога: в чем причина?

– В бабушкином «воспитании». Вы знаете, что, когда она была маленькой, они с сожителем вместе наказывали Олю голодом, не давали ей есть? И маленькая девочка юлила перед ними, как собачка, выпрашивая кусок мягкого лаваша, веточку петрушки, кусочек курицы гриль. Словами не передать, что чувствуешь, видя, как успешная девушка грустит в дорогом московском ресторане, вспоминая ту пензенскую отраву с вертела!

– То есть Олин друг…

– Жестокий манипулятор, как ее первая семья. Мог просто пользоваться ее желанием обогреть всех, особенно тех, кто плевать на нее хотел.

– Ольга могла пойти наперекор ему? Скажем, попытаться что-то разузнать о нем?

– Могла, конечно. Она все-таки была проницательным, склонным к анализу происходящего человеком.

– Ее тетя сказала, что Ольга наверняка не вела дневник.

– Знаете, при всем уважении, тетка тоже была строга с ней. Это же она заронила в Оле мысль, что заслужить чужое уважение можно, если все время учиться.

– Думаете, Ольга вела дневник втайне от нее и писала про нее?

– Прежде всего про нее. А потом по привычке писала про других.

– Где эти записи могут быть?

– В ее квартире. Она купила ее сама в ипотеку. И считала своим убежищем. Где же еще?..

* * *

У саратовского следователя Ильи Юдина, который встречал Гурова на вокзале, было волевое лицо, короткие светло-русые волосы, прямой нос и серые глаза цвета прогоревших углей. Несмотря на атлетическое телосложение, сдержанную приветливость, молодость, люди чувствовали в нем безжалостный скепсис опыта, безнадежную, почти эгоистичную старческую глухоту.

Он был похож на здание, в котором работал. Выкрашенное в наивный розовый цвет, оно казалось привлекательным, пока не поглощало страждущих неприхотливо сделанной из железа и стекла проходной. Внутри помещение было по-дачному обито лаковыми деревянными рейками. В будке у допотопного телефона сидел усталый человек, который тоскливо спрашивал: «Вы к кому?» – и смотрел на часы над тугой дверью с такой надеждой, будто ответ занял у посетителя час, а не пару секунд.

Увидев, как высокий и крепкий Гуров выходит из поезда и вежливо прощается с проводницами, Юдин почти торжественно шагнул к нему:

– Лев Иванович, добро пожаловать в столицу Поволжья! Следователь по особо важным делам Илья Игоревич Юдин. Я на машине. Она в вашем распоряжении на все дни командировки. Куда вас отвезти – в гостиницу или отдел?

Гуров крепко пожал протянутую руку. «Рабочая косточка, армейская выправка, – оценил он. – Парень вежлив, но и не льстит, не юлит».

– Далеко гостиница? – спросил он вслух.

– Двадцать минут езды. Село «Пристанное», санаторий «Волжские дали». Для вас готов люкс со всеми удобствами. Трехразовое заказное питание, термальные процедуры, травяные ингаляции, лечебный массаж, хаммам, сауна, баня, душ Шарко, ванны, соляные и жемчужные, ждут, – бодро отчеканил Юдин.

– Угу. Ванны? Жемчужные? Ждут? – посерьезнел Гуров.

– Так точно, – растерянно ответил Юдин.

– Звание.

– Что?

– Звание у тебя какое?

– Капитан юстиции.

– Так вот, капитан юстиции Юдин, нет у нас никаких двадцати минут на дорогу в твое живописное село. И отмокать в ванне с жемчугом, нюхая целебные травы в руках массажистки, я не буду. Ты что, королеву красоты встречать приехал?

– Но…

– Но слушай, когда старшие по званию говорят, а то не сработаемся. Потому что ждут меня не люкс с хаммамом, а расследование жестоких убийств и родственники жертв. Так что поедем мы, Илья… По батюшке как?

– Игоревич.

– …Игоревич, к родным Екатерины Мельниковой. По дороге расскажете, что знаете о погибшей и ее окружении. У вас в городе убивают женщин, так что на осмотр достопримечательностей и отмокание в гостиничной ванне времени нет.

Гуров привык, что люди, даже неробкого десятка, пасуют перед ним. Однако Юдин остался спокоен:

– Тогда ваше знакомство с нашим древним городом начнется с морга. Семья убитой Мельниковой сейчас там. Они попросили у танатологов разрешения побыть с ней. Вам понадобится надушенный платок, «Звездочка» или нашатырь?

– Обойдусь. Машина-то где?

* * *

В отличие от коллег, Армине часто действовала по наитию. Ей вообще нравилась фраза психиатра Миранды Грэй, которую играла Хэлли Берри в «Готике»: «Логику часто переоценивают». Поэтому, отправившись по заданию Крячко в уютную квартиру-студию, она рассчитывала «слышать землю». Этому ее научила бабушка в Армении. Принадлежавшая к древнему роду виноградарей, она знала, что иногда нужно просто довериться природе и дать времени и солнцу, наливающему ягоду сладостью, делать свое дело. Трудолюбивый наблюдатель всегда побеждает торопливого деятеля. И Армине надеялась, ее не подведет внимательность, выработанная часами изучения мест, где произошла трагедия.

А в квартире Вороновой было на что посмотреть. Хозяйка самостоятельно оформила ее в стиле прованс: на фоне жизнерадостных светло-желтых обоев парили большие окна с белыми рамами под легкими льняными занавесками и выделялась маленькая репродукция безмятежных «Ирисов» Винсента ван Гога. На старинной, слегка потертой мебели стояли толстые ванильные свечи и фотографии родителей и тети Ольги в состаренном багете, открытка из мелованного картона, на которой Сумасшедший Мартовский Заяц озабоченно сверялся с карманными часами на цепочке, прежде чем увлечь любопытную Алису в Страну чудес, и большой флакон духов Antonio Maretti, где несмело, но вдохновляюще звучали персик, цитрусовые и жасмин.

В резном шкафу было много спортивной одежды, маек со всевозможными принтами, пара лавандовых, как в фильме «Мария-Антуанетта» Софии Копполы, кед, широкая шаль из шелка и шерсти с расписанным вручную узнаваемым узором Louis Vuitton. Последним висело платье без рукавов, со сборчатым вырезом, который открывал плечи и шею, сшитое из невесомого светло-серого шелкового крепа с розоватым отливом. Далекая от моды Армине помнила его старомодное название «пепел розы» по любимому ее мамой культовому мини-сериалу восьмидесятых «Поющие в терновнике». Оно было слишком роскошным для нарядов Вороновой и слишком винтажным для Petit Trianon. «Оно свадебное! – догадалась Армине. – Ольга Воронова собиралась замуж за этого Панча, гореть ему до скончания века в огне!»

В простой деревянной шкатулке лежала пара брендовых колец (видимо, для достоверности легенды о богатой наследнице с привычкой выскакивать замуж) и легкомысленно-вычурное ожерелье в виде оригинального «алжирского любовного узла» из фильма «Казино “Рояль”» о Джеймсе Бонде, в котором, наверное, знавшая с раннего детства голод и прилежно платившая кредит за квартиру Ольга Воронова чувствовала себя прибывшей на курорт в Черногории Евой Грин.

«Бедная девочка!» – подумала Армине.

Внезапно ее внимание привлекла куда менее роскошная вещь из тибетского серебра с горным хрусталем. Сломанная по центру, у главного камня, свадебная тиара Софьи Чубакиной была бережно спаяна и упакована в холщовый мешочек с вышивкой. Ольга Воронова чувствовала свою вину перед сломленной девушкой и хотела попросить у нее прощения, но не успела.

«Интересно, сколько раз ты думала об этом, сидя на этом большом диване и мягких креслах с подушками, расшитыми нежными купальницами, на которых, как живые, дрожат бисерные капли росы?» – мысленно обратилась к хозяйке квартиры Ароян.

Она с нежностью провела рукой по лепесткам увядших желтых нарциссов, букет которых стоял на белом столике рядом с ажурной розеткой, наполненной густым оранжево-янтарным вареньем с абрикосовыми косточками, и подняла глаза на небольшую книжную полку над ним. Ее содержимое в полной мере отражало разносторонний вкус погибшей хозяйки. Здесь были карманное издание «Мария-Антуанетта. Портрет ординарного характера» Стефана Цвейга, прекрасно иллюстрированные «Старинные французские сказки» и «Блокнот вдохновения» Дарьи Левиной, увесистая библия всех продвинутых невест Vogue Weddings, небольшое руководство по использованию оракула Марии Ленорман, облепленная закладками-стикерами «Поступай как женщина, думай как мужчина» Стива Харви, увлекательные «Ключи к пониманию: события, художники, эксперименты» Алины Аксеновой, медитативная «Есть, молиться, любить» Элизабет Гилберт, биография Анджелины Джоли, многострадальный «Мартиролог» Андрея Тарковского и жизнеутверждающие «8 тетрадей жизни» Тонино Гуэрры, новая «Графиня де Монсоро» Александра Дюма-отца.

– Ага! – Армине торжествующе и таинственно улыбнулась. – Ну конечно!

* * *

Секционная в морге пахла как полагается. Отец Кати Мельниковой, казалось, не замечал этого. Стоявший в коридоре Гуров много раз видел такое состояние у потерпевших: весть о безвременной, мучительной кончине близких придавливала их сильнее могильной плиты.

– Пойдем домой? – прошептал Мельников, гладя запекшуюся на голове дочери рану, оставленную Остряком. – Будем есть орехово-изюмное печенье, как ты любишь. И напевать про трюкачей и акробатов, пока скачивается твой любимый фильм. Сегодня смотрим только то, что выберешь ты. Только не плачь из-за волос… Не успеешь оглянуться, как отрастут.

Казалось, отцовское горе Мельникова растворяло белый кафель на стенах комнаты, в которой его дочери не должно быть, и делало мир за окном мертвее безжизненного, изувеченного, обезображенного тела на столе.

– Теперь, – Гуров обернулся на тихий, полный решительного страдания шепот девочки в коридоре, – она будет вечно живой. Живее всех живых.

– Это как? – Он показал удостоверение. – Я обязан спросить.

* * *

Гуров и младшая сестра Кати Мельниковой шли по скверу клинического городка. Высокая, крепкая десятиклассница Тая уже успела рассказать о себе многое: собирается изучать компьютерную анимацию в московском вузе только после того, как проживет год смотрителем маяка на далеком острове в Тихом океане и проработает столько же на шотландской пивоварне, где нет Интернета, а пока учится в престижном физико-техническом лицее и усердно занимается легкой атлетикой, чтобы на все хватало сил. В спорте она признает только первые места, потому что только на вершине пьедестала она может не быть второй. Ведь дома она всегда «номер два».

– Все бы ничего, если бы я сумела родиться сыном. – Тая неженственно перебросила лямку рюкзака через плечо. – Понимаете, Катя – желанный первенец, когда пол не важен. Ребенок просто считается уникальным, потому что старший. И все. У второго же есть шанс стать любимым, если он чем-то сильно отличается: например, это долгожданный папин наследник, маменькин сын. А я всего лишь повторка, та же дочь по второму кругу, ржавый дубликат волшебных ключей.

– Кстати, о ключах. – Гуров остановился. – При сестре их не нашли. Она не взяла их перед уходом, потому что знала, что все дома и ей откроют?

– Ну что вы! С нами долго бабушка больная жила. Она мучилась бессонницей, поэтому, если засыпала, все начинали жить бесшумно. Какое уж тут звонить? У нас все открывают дверь сами!

– А как выглядели ключи сестры?

Тая достала брелок с парой стандартных ключей:

– Так же. Только она носила их на браслете с шармами.

– Шарм вроде бывает один…

– А вы разбираетесь в украшениях! Шарм – это подвеска маленькая. Нам их родители на каждый день рождения дарят… Дарили.

Она с трудом закатала рукав куртки и показала довольно широкий серебряный браслет с рядком подвесок в виде героев «Гарри Поттера».

– А сестра почему свой на руке не носила?

– Ну, ей эти подарки не очень нравились. А последние шармы ей вообще бывший парень дарил. В память о фильмах, которые они смотрели. «Гарри Поттер», «Звездные войны», «Золушка», вселенная «Марвел», «Джокер». А когда он ее бросил, Катя сказала, что это надо как-то утилизировать… Часть отдала мне, а Джокера оставила. Чтобы о парне напоминало что-то уродливое.

– Джокер? Это который шут?

– Ну да. – Тая показала на телефоне серебряный шарм в виде головы шута в колпаке из каталога Ozon. – А что такого?

– Да так, ничего. Просто непохоже на твою сестру.

Тая вдруг затараторила, зло и отрывисто:

– Очень даже похоже. Дома ее хвалили, ставили мне в пример. А на самом деле она скромной и робкой разве что с парнями была. А в остальном – амбициозной и пробивной. И тоже мечтала о славе, как герой Хоакина Феникса, который хочет в какое-то там телешоу попасть. Вот и Катя тоже хотела быть блогером, как Сьюзи из сериала «Убийственный подкаст». Говорила, что работа в магазине с такой проходимостью, в самом центре, поможет ей найти свою тему. Только не говорите родителям, пожалуйста.

Гуров посмотрел в конец аллеи, где на крики бьющейся в истерике Мельниковой-старшей сбежались посетители больных клиники и три медсестры. Вышедший на негнущихся ногах Мельников собирался с силами, чтобы к ним подойти.

– Не скажу, – сдался сыщик. – Если про этот… подкаст объяснишь.

Тая закатила глаза:

– Взрослые! – И достала из огромного рюкзака геймерский, без живого места от наклеек с героями дорамы, ноутбук.

– Подростки! – передразнил Гуров и покорно сел рядом. Он понимал, что Мельниковой-старшей помогут, а вот до Таи сейчас никому дела нет, хотя, несмотря на ревность к сестре, ей неимоверно тяжело, и девочку надо хоть как-то отвлечь. – Сдаюсь, я готов учиться, чтобы больше так не позориться.

Тая насмешливо посмотрела на него:

– Вот настрой, который нам нужен. Короче, «Убийственный подкаст» – это сериал про студентку Сьюзи, у которой болеет мать. Она работает в закусочной и мечтает прославиться, рассказывая подписчикам про громкие преступления. А потом похищают парня из богатой семьи, популярного в колледже. И выясняется, что все это бла-бла-бла, Сьюзи на самом деле – сейчас будет спойлер – тема с ненадежным рассказчиком.

– Будет что? С чем? – Гуров что-то слышал о ненадежном рассказчике от жены, когда вполглаза смотрел с ней голливудский фильм «Идеальный побег».

– Нет, это что-то с чем-то! – всплеснула руками Тая. – А у вас точно других сотрудников для расследования смерти моей сестры нет?

* * *

С приближением Хеллоуина на улицах городов становилось все больше ряженых. Молодые люди будто намеренно приближали день, когда портал между миром людей и злобных духов будет открыт.

– Поосторожнее! – Высокая девушка с рогами ведьмы Малефисенты, ее светловолосая подруга в длинном цветочном платье принцессы Авроры под осенним пальто и мрачный юноша в кожаном камзоле ворона Диаваля посторонились, пропуская Портнова. Тот расхаживал с телефоном у входа в метро «Савеловская», в который раз бубня:

– Соня, здравствуйте! Это Игорь из уголовного розыска. Я приезжал к вам недавно, чтобы поговорить об Ольге Вороновой…

Воспоминание о выбившейся из-под капюшона пряди мгновенно сбивало его с толку. Он все забывал. Не решался набрать номер. Злился. И, как городской сумасшедший, твердил самому себе: «Идиот! Идиот! Идиот!»

Купленный в автомате кофе остыл. Ему казалось, он выглядит глупо с большим тортом «Яблонька» и микроскопическим подарочным пакетом, который ему навязала Армине, после того как они час дозванивались до тети Вороновой в Пензу.

Под глумливый смех жителей Топких Болот он едва не выронил подарочный пакет, когда на телефоне высветился номер Крячко.

– Надо отследить историю перемещения телефона и покупки Вороновой в Саратове. Попробуем найти пересечения с тем, что всплывет в расследовании Льва Ивановича.

– Ага!..

Пакет-майка в руке Портнова порвался. Коробка с тортом вывалилась на землю и раскрылась. Белый крем заляпал все вокруг, покрыв ботинки и штанины сыщика белой мазней, под хохот Малефисенты, Диаваля и Авроры.

– Вот нечисть! – прошипел, убирая телефон, Портнов. Направляясь к машине, он обернулся в сторону станции, откуда можно было уехать в Кубинку. – В другой раз.

* * *

Гуров смотрел в большое окно розового с коричневыми ромбами на фасаде Управления уголовного розыска по Саратовской области, скрытого от посторонних глаз за безликим «Домом быта» с «кишкой» непотопляемого экономическими кризисами салона нижнего белья и колготок на первом этаже.

На широком подоконнике (в здании топили слабо, батареи оставались холодными) стоял чайник, стыли кружки с чайными пакетиками, заваренными крутым кипятком. Добавляя в напиток лимонный сироп и сахар, сыщик вслушивался в рассказ женщины, приглашенной Ильей Юдиным. Он не вмешивался в допрос, поскольку каждый местный полицейский считал своим долгом намекнуть «московской метле», что все тут сами с усами и руководить ими нечего. И это Гуров еще не встречал Брадвина, которого в Саратове боялась каждая собака, и даже уборщица с восхищением говорила: «Мент, а не человек!»

Высокая и худая, с туго закрученной шишкой на голове, в свободном жилете на молнии и болотной водолазке бывшая начальница Екатерины Мельниковой повторяла показания сплоченного коллектива старейшего книжного магазина города, который все по-прежнему звали «Домом книги».

– Все было как обычно, – сцепив на коленях руки на манер прилежной ученицы, нервно твердила Лябинова. Маленький набор носовых платочков, который она принесла с собой, кончился, и она старалась не плакать больше. – Простите, я на панихиду успею? Мы там у входа с Вольской фото Кати поставили, свечи раздадим. У огнетушителя. Игрушку из отдела детских товаров принесем. Сложились на ту, которая Кате нравилась. Она с ней сидела до открытия в зоне для чтения последние дни.

Юдин злился. С начала работы он умел отделять расследование смерти от причиненного ею горя. Выросший в благополучной семье неунывающих, начитанных провинциальных «технарей», которые проводили летний отпуск с детьми не на море, а в байдарочных походах по рекам Медведица или Тьма, дружно налегая на струны гитар и весла, он во всем следовал принципу «место нервов – за бортом». Даже когда в одном из таких походов его старшая сестра тонула и со всех лодок кричали: «Не паникуй! Держись на воде! Хватайся за круг!» – но ничего не делали, а ее голова уходила под воду, он просто хладнокровно прыгнул в водоворот из лодки. Река крутила, проверяя его решимость, но он доплыл до Лены, схватил ее за руку – и это прикосновение разделило их навсегда.

С того дня сестра так и жила предощущением новой беды и изводила всех своей нервной чувствительностью. Илья говорил: «Наглоталась страха». Несмотря на общее взросление, он презирал ее за чувствительность, слабость, мелочное желание быть в центре любой компании, спекулируя на сомнительном факте биографии «Однажды я чуть не умерла».

При этом сам он считался гордостью семьи. Родителям нравилась его жесткость, словно вынесенная с волнами на берег безжалостность. Получив первую зарплату в органах, он купил себе подарок – USB Hub на четыре порта, человечка из металла и пластика. Так Илья представлял себе жертву преступления.

Ее окружение он делил на две группы: виновные, которые резкости заслуживают, и заинтересованные в поимке преступника, которые грубость стерпят. Ведь им не жаль своего душевного спокойствия во имя отмщения жертвы. Поэтому он был одинаково жесток и холоден со всеми, кто отвечал на вопросы в его кабинете.

– Подумайте еще раз, – напирал Юдин на Лябинову. – Может быть, Мельникова была близка с кем-то из мужчин-сотрудников? Обменялась телефонами с каким-то симпатичным покупателем? Говорила, что встречается с кем-то?

– Я же говорила. – Лябинова еще ниже опустила голову. – Все как обычно было.

– Анна Викторовна, – Гуров решил вмешаться, – просто вспомните, что говорила и делала Катя в тот день.

– Как всегда, работала в зале… – пробормотала женщина.

– Спасибо. Что еще вы запомнили? Может быть, близкое общение или конфликты с кем-то из покупателей?

– Ничего подобного. При таких очередях, как у нас, – в ее голосе слышалась гордость, – нужно работать быстро. На агрессию клиентов мы умеем не реагировать. И потом, в праздники люди обычно в хорошем настроении. Расплатившись, поздравляют, желают хорошего вечера. Напряженные, но приятные дни.

Гуров слегка оттеснил Юдина и поставил перед свидетельницей чашку сладкого чая. Та отчаянно замотала головой:

– С позавчера не могу есть и пить, извините. Как родители Кати позвонили и пришлось примчаться в магазин. Внука сразу на мужа бросила! – Она махнула рукой. – Я живу в соседней трехэтажке, через арку от «Дома книги». Вход в подъезд, где торгуют колготками, со двора. Катя там покупает шерстяные Omsa. Такие, где много ден, знаете? Ей же ехать далеко было. Даже в джинсах холодно. Хоть и октябрь…

Лицо женщины было опухшим от слез, осунувшимся от бессонницы. Гуров видел такое много раз, встречаясь с друзьями, коллегами жертв, родственниками. Мало кто из них держался цинично, афишируя свою радость от кончины убитого. Большинство были в шоке от того, что все это случилось с ними, и искали возможность забыться в разговоре о погибшем в настоящем времени. Будто он еще продолжал жить.

Лев Иванович сделал глоток из своей чашки, ненадолго задержав ее в воздухе. И заплаканная женщина благодарно взяла со стола свою кружку, грея об нее красные ладони, и виновато улыбнулась:

– Когда побежала искать Катю, перчатки не взяла. А там все эти «ЛизаАлерт» со своими планами, квадратами, с умом одетые. Молодые. Крепкие. Мне казалось, я все тыкаюсь-мыкаюсь, ничего не понимаю… И почему-то было ощущение, что надежды нет.

Гуров не перебивал. Он всегда чувствовал момент, когда свидетель действительно погружался в свои воспоминания о тяжелом дне.

– Было много людей. – Лябинова шумно выдохнула. – Как всегда перед праздником. Люди покупали «Канун всех святых» Рэя Брэдбери, «Кладбище домашних животных» Стивена Кинга, «Иствикские ведьмы» Джона Апдайка…

Она сопровождала уверенным кивком каждое название.

– Что-нибудь еще? – нетерпеливо спросил Юдин.

– Конечно. – Начальница Мельниковой простодушно кивнула. – «Вечеринку в Хеллоуин» Агаты Кристи. «Дракулу» Брэма Стокера. Рассказы, конечно, По, Конан Дойля. Но «Собака Баскервилей» вообще всегда хорошо идет.

– Ценное замечание, – свысока процедил Юдин. Как во всех интеллигентных советских семьях, агрессию в его кругу выражали в косвенной, иронично-язвительной форме.

Уловив издевательскую интонацию, Лябинова впервые смутилась:

– Это моя работа… Простите…

– Коллега! Можно вас?! – Гуров развернулся и вышел в коридор. Вспыхнувший от стыда и смущенный Юдин, опустив плечи, последовал за ним.

– Слушай, юное дарование! У тебя то ли профессиональной чуйки нет, поэтому ты не можешь отличить убийцу от человека, который сбился с ног, разыскивая жертву, и теперь горько оплакивает ее. Считай, калека. То ли ты профнепригоден, потому что мозгов нет. Если проблема с этим, уволься. Если же дело в опыте, закрой рот. Вникай в технику ведения допроса. И учись!

– Лев Иванович, я…

– …лишняя буква в нашем алфавите. Ты сейчас пойдешь и спросишь даму про все вспомнившиеся ей книжки. И, если этот разговор не выведет нас на какую-то новую улику, я тебе эти книжки прочесть велю.

– Так точно, товарищ полковник.

– Иди!

– Анна Викторовна, – сказал Илья, возвращаясь в кабинет, – расскажите, пожалуйста, какие еще книги активно покупали в тот день. Это очень важная информация. Возможно, преступник, которого мы ищем, был среди клиентов, сделавших покупку и получивших из рук Кати чек.

Услышав искреннюю заинтересованность в его голосе и уважение, женщина заговорила вдумчивее, будто снова вернулась мыслями в тот день:

– Покупали много детских книг про магию и волшебство. Серию про Мортину, девочку-зомби, я сама пробивала. Как горячие пирожки разбирали «Гарри Поттера» (один мужчина купил всю серию на английском – это около десяти тысяч), «Коралину», «Петронеллу – добрую ведьму», «Маленькую Бабу-ягу». Ну, это классика. Еще мы как раз получили «Три правила фантома» Холли Риверс про девочку по имени Демельза, которая живет с бабушкой и может вызывать мертвых. Действие происходит как раз на Хеллоуин… В общем, я для внука взяла. Девочки тоже детям брали.

Юдин кивнул. Внезапно его осенило.

– Анна Викторовна, а Катя Мельникова тоже что-то взяла себе? Может быть, для кого-то, кто ей дорог? Бойфренда, например?

– Молодого человека у нее не было. – Она смущенно опустила голову. – Катя просила меня познакомить ее с младшим братом мужа дочери. Тот к концу моей смены в октябре внука приводил. Очень красивый юноша.

– Какого типа внешности? – ухватился за ее слова Юдин, и Гуров одобрительно кивнул. Описание позволит понять, как может выглядеть Остряк. Возможно, он, что называется, во вкусе жертвы, поэтому смог легко уговорить ее уйти с ним из людного места.

Лябинова открыла галерею в телефоне:

– Вот он с моим внуком в тот день.

Сыщики увидели невысокого худенького блондина с волосами средней длины, полноватой нижней губой с поперечной полосой и изящным, как у азиата, подбородком.

– Кстати, когда Катя пропала, я сказала ему, что она хотела познакомиться. И он ответил, что встречаться с покупательницей этой книги не решился бы. Вроде как это слишком даже для него.

– О какой книге идет речь?

– Простите. Вылетело из головы после всех этих дней. Это недавно экранизировали… Она сказала: «Все знают, а я нет. Надо прочесть, раз в кино не хожу». Она же много работала. Хотела оплатить себе какой-то курс в бизнес-школе.

Гуров сверился со своими записями. Сестра Мельниковой тоже упоминала о ее мечте попасть на «Программу MBA» в «Школу бизнеса “Диполь”». Но никакой книги среди вещей Екатерины Мельниковой не нашли.

– Анна Викторовна, я понимаю, что прошло уже два дня. Но мог сохраниться от той покупки чек?

Лябинова затрясла головой:

– Она платила наличными. Но, знаете, Катя часто приходила на работу с учебниками. Они занимали все место в сумке. И то, что она читала для души, просто не брала домой. Тяжело нести.

* * *

Полноватая пепельная блондинка Ольга Талина, восемь лет проработавшая в отделе антиквариата магазина «Читай-город» и столько же в ломбарде, разбиралась в людях. Ей не нравились следователи, которые пришли узнать о погибшей Кате Мельниковой в ее отдел.

Она, конечно, всхлипнула, вспомнив неприметную молоденькую коллегу. Рассказала, как неловко та осваивала кассу и однажды выдала покупателю не тот чек. Но на самом деле старалась поскорее выставить полицейских из своего отдела.

Даже пластиковая гжель федеральной сети «Читай-город» была не властна над высокими деревянными шкафами с просторными полками лакированного деревянного стеллажа в этой комнате. Здесь стояли облезлые жестяные коробки из-под леденцов и чая, разрозненные предметы из фарфоровых сервизов, пузатые начищенные самовары. Хранились старинные монеты, массивная бижутерия, малахитовые шкатулки, сданный родственниками со смертью хозяина циркониевый браслет. Висели настенные тарелки с охотничьими сюжетами, созданные в позапрошлом веке известной английской мануфактурой, разрозненные предметы из фарфоровых сервизов и пожелтевшие календари с «Рабыней Изаурой» и «Унесенными ветром». В чеканных кубках, свернувшись, как змеи, лежали старомодные бусы с горным хрусталем.

Пока Юдин осматривал полку Екатерины Мельниковой в подсобке, скучающий Гуров прочел сообщение от Портнова: «Покупок в “Читай-городе” на проспекте им. Петра Столыпина, 44, Воронова не совершала. Покупок в саратовской сети “Читай-город” среди операций по карте вообще нет» – и стал наблюдать за постоянными посетителями с ощущением, что им есть что скрывать.

Неопрятный мужчина в сальном плаще явно перелистывал потертое коллекционное издание Амадео Модильяни не в первый раз. Девушка в очках за стеллажом тихонько фотографировала на телефон страницы книги Паолы Волковой. Женщина с испачканной перламутровыми тенями тыльной стороной ладони деловито просматривала старые фото томных дев а-ля Вера Холодная. Под ее пальцами мелькали фирменные знаки старых фотомастерских и пожелание, написанное разными почерками и чернилами «На память!». Увы, эти слова ничего не значили для потомков адресатов. Прошло чуть больше века, и они сдали подруг своих прабабушек и возлюбленных своих прадедушек в магазин.

– Я возьму эту. – Покупательница помахала фотографией и подняла голову. Юдина поразила неестественность ее лица. Почти прозрачная, бледная кожа диссонировала с мясистыми, красными валиками-губами. Скулы выпирали из-под впалых щек, как жабры. – Нужно нарисовать моделям наивность и девственный интеллект.

Поймав недоуменный взгляд Гурова, она пояснила:

– Для фотосессии в Sweet cafe.

Экзальтированная дама прошла к кассе, а Талина заговорщицки прошептала:

– Известный визажист. Приходит «за натуральными образами», хотя самой, – Талина сделала большие глаза и втянула пухлые щеки, – натуральность не помешала бы.

Внезапно Гуров с ухмылкой уперся взглядом в плотную старушечью, но с претензией на царственную спину под добротно скроенным, видавшим виды и, безусловно, блеск столичной жизни пальто. Гуров не поверил своим глазам, потому что знал ее с первых лет работы в столичной полиции: уже тогда она была легендой. И, похоже, узнавание было взаимным, потому что обладательница спины семенила крабом в сторону, пытаясь спрятаться за уставленный книгами про развод стеллаж.

– Римма Васильевна! Стародубцева! Дорогой вы мой человек! – заголосил Гуров. – После колонии в столице Поволжья изволили осесть. Сколько лет, сколько зим!

Спина неопределенно повела полными плечами, потревожив голливудскую волну цвета «красное дерево» под жесткой шляпкой, в которой без стыда можно было отправиться в Дерби на скачки и попытаться занять место возле британской королевской семьи.

– А что это вы в брошюрах о разводе прячетесь? – Гуров подошел ближе. – Неужели муж нашел ассистентку помоложе, оставил вас, и сплоченная чета Волконских больше не грабит желающих причаститься светской жизнью и искусством?

– Вы что? – зашипела Талина. – Это член Городского совета ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов. Они стесняются торговать старыми вещами и орденами, поэтому она приходит от них.

– Вы меня ш кем-то путаете! – шепеляво возмутилась спина и попятилась в соседний зал.

Заплаканная молодая женщина у стеллажа с книгами о том, как пережить семь смертных мужских грехов: безразличие, забывчивость, излишнюю сыновнюю любовь, измену, уход из семьи, развод, неуплату алиментов, – с укоризной посмотрела на сыщика:

– Зачем же вы так с бабушкой?

– Римма Васильевна! – крикнул Гуров. – Обладательница титула «Королева криминального таланта» конкурса красоты «ИК № 6» УФСИН России по Московской области – 77! Мы уже не в том возрасте, чтобы как Шарапов за Манькой Облигацией бегать!

– Я ее удостоверение видела! – вновь вступилась Талина.

– Оно липовое.

Внезапно женщина повернулась, как готовая напасть большая очковая змея. Над скромным воротничком пальто на искаженном гневом морщинистом лице, под кажущимися еще более припухшими от перламутровых белых теней веками горели гневом водянисто-голубые старушечьи глаза. Поджатые, привыкшие складываться в кукольный темно-вишневый бантик губы стянулись в ниточку презрения, бурлящего, как накипь на поверхности настоянной годами ненависти.

– Смотри, как бы самому лепила не потребовался! Слушай, Гуров, я живу здесь из-за таких уродов, как ты. Слабаков, которые завидуют тем, кто живет фартово и вольно, с понтом и в роскоши. А Герман Германович ушел от меня не к другой бабе, а на тот свет из-за гриппа в колонии. Потому что вы, менты, нигде нормального мира создать не можете: ни тут, ни на зоне. Особенно такие псы, как ты… А тебе, – она повернулась к покупательнице, которая теперь листала книгу «Марс и Венера: новая любовь. Как снова обрести любовь после разрыва, развода или утраты» Джона Грэя, – я сейчас покажу бабушку! Глаза натяну так низко, чтоб увидела…

– Младший оперуполномоченный Юдин, – негромко позвал Гуров, – выйдите на первый план!

Из подсобки, дверь в которую находилась как раз между отделами, появился Юдин, победно сжимающий в руке книгу «Оно» Стивена Кинга в карманном переплете. Мгновенно оценив ситуацию, он легко дотронулся до табельного оружия в кобуре и проговорил медленно и тихо:

– Давайте успокоимся. И поговорим. Я вас внимательно выслушаю.

«А парень – молодец!» – мелькнуло в голове у Гурова.

– Катька купила эту жуть с полки для студентов и дачников за пару дней до… до того, как пропала. – Талина сморщилась. – Я еще ей сказала: «Че за рыжий урод на обложке?» А она: «Это клоун, ар-хи-тип».

– Я не к вам обращался. – Юдин не сводил глаз со Стародубцевой.

– Архетип. – Римма бросила на нее презрительный взгляд. – Деревня!

Тем не менее ее кулаки в элегантных замшевых перчатках разжались. Губы капризно надулись, подбородок манерно задрался кверху. Злобная старуха превратилась в маленькую обиженную девочку.

– Хороший ментенок, – тихо обратилась она к Гурову, чуть прикрыв перламутровые веки. – Могу помочь с девкой, которая на листовках по городу. Но говорить буду на своей территории. И в ментовку не пойду. И вот еще что, Гуров. Все, что я сюда принесла, – Стародубцева кивнула на прилавок с серебряными украшениями, орденом в картонной коробочке и рядком старинных монет, – останется здесь. А не в твоем сейфе с вещдоками. Андерстенд?

– Ферштейн, – мрачно кивнул сыщик. – Ведите в спокойное место.

– Держи карман пошире. Двинем в надежное. Не про наши души, Гуров, поиски спокойных мест.

* * *

– Покой нам только снится, – вторил ей за восемьсот километров Крячко, вопросительно глядя на подчиненных. – Ну! Молодые силы!

Перед ним лежали привезенные Армине из квартиры Вороновой книги – «Воспоминания» Феликса Феликсовича Юсупова и «Князь Феликс Юсупов: За все благодарю. Биография» Елизаветы Красных. Армине взяла в руки первую, на мгновение залюбовалась черно-белой фотографией младшего сына княгини Зинаиды Юсуповой и графа Феликса Сумарокова-Эльстон, без преувеличения одного из самых красивых мужчин своего времени.

– Пересказывая свой разговор о тиаре Юсуповой с сотрудницами бутика, вы говорили, что граф Сумароков-Эльстон-младший был с червоточиной. Все эти переодевания в наряды красавицы-матери, блуждания в таком виде по кабакам с братом, убийство Распутина… Я подумала, что именно у этой книги, как и у автора, должно быть двойное дно. – Она перевернула роскошную обложку. Там зияла дыра.

– Воронова вырезала канцелярским ножом страницы. – Портнов осторожно провел по краю неровного прямоугольника.

– И вместо истории родовитых предков Юсупова, рассказа о его родителях, рано погибшем брате, бурной юности, жизни в имении и в столичных особняках, богатстве и праздниках, отнявшей это революции, эмиграции и тоске по России… – Крячко потряс в воздухе симпатичным блокнотом с репродукцией «Ирисов» ван Гога, которую Ольга использовала и в интерьере квартиры.

– …появилась история взросления самой Вороновой. Смерть молодых, отдыхавших на Волге родителей.

– Там, кстати, никакого криминала? – перебил Крячко.

– Нет, – уверенно отозвался Портнов. – Я проверял. Утонули на реке Старая Сура. Мать захлебнулась. Отец не смог вытащить. Так и пошли ко дну вдвоем.

– Вот ведь судьба, – вздохнул Крячко. – Сначала родители, потом дочь. Да еще так страшно…

– Про жизнь ее тоже читать без слез невозможно. – Армине кивнула на книгу. – Голод и побои у бабушки, чей сожитель ее домогался, кстати. Избиение в праздник, о котором говорила тетка, не из-за забытой кофты произошло. Оля укусила этого тюремщика за руку, когда он к ней полез. Жизнь у тетки тоже была не сахар. Сплошная критика за «недостаточную интеллигентность», «вульгарный стиль мышления», «мещанство» – это я Ольгу цитирую, – пробелы в образовании. В общем, в столицу она подалась не от хорошей жизни.

– И тут мы переходим ко второму тому. – Крячко открыл обширную документальную биографию князя Юсупова, созданную на основе его неопубликованных архивов: четырнадцати тысяч писем членов клана, дневнике княгини Зинаиды Юсуповой, мемуарах Феликса Юсупова-старшего, его родных и друзей.

– О мытарствах до Паршиной и работе на нее, бесконечной гонке самообразования, – продолжил Портнов.

– А еще, – Армине нашла нужную страницу и повела пальцем вдоль ровной строки, – о мужчине, который тоже «вырвался из терновника колких слов и ранящего презрения. Но переплавил их в ответные остроты и сумел отомстить за свои обиды, и продолжит делать это, пока его не остановит сила преданной, исцеляющей любви». Уж не про Панча ли это?

– Почему женщины хотят жалеть того, кто убивает других женщин?! – возмутился Портнов.

– Да еще готовы спасать это чудовище ценой собственной жизни, – с грустью добавил Крячко.

* * *

Римме Васильевне Стародубцевой было восемьдесят восемь лет. Совсем юной она вышла замуж за ювелира, скупавшего краденые украшения и превращавшего их в произведения ювелирного искусства, которые поражали богачей сказочной, эклектичной красотой, строгим совершенством и гармоничной причудливостью исполнения. Созданные им колье, портсигары, серьги, кольца, запонки, броши, лампы, часы, таблетницы, заколки, фоторамки, булавки, театральные бинокли, даже пряжки туфель, пудреницы и карманные зеркала для партийных бонз и их жен в стиле осуждаемого за службу царям, но обожаемого в СССР Фаберже до сих пор то и дело всплывали в громких ограблениях, которые приходилось расследовать Гурову и Крячко.

Девочка из неблагополучной еврейской семьи, выросшая в местечке под нищим послереволюционным Витебском, Римма, которую предприимчивый Герман Германович выбрал в жены, стала для его бизнеса правильным Уолтером Кином. Тем, который бы не присваивал себе картины Маргарет, а продвигал их. Она превратила их квартиру на Патриарших в светский салон, где встречались крупные чиновники, бандиты и ищущие покровительства оперные старлетки и балерины. Здесь принимали напыщенную Галину Вишневскую и подозрительную Зою Федорову, сводили пары, рушили карьеры, договаривались о заказных убийствах, обсуждали дизайн новогодних подарков любовницам из украденных в Доме на набережной бриллиантов. Именно Римме пришло в голову дарить знаменитому циркачу Евгению Милаеву, только женившемуся на взбалмошной и развращенной Галине Брежневой, по гарнитуру в неделю, чтобы «подсадить» ее на невыносимую роскошь, которую делал Волконский.

– Галинька, – как называли ее супруги, – получит аметистовую парюру за завтраком, парюру с хризолитами – к обеду, рубиновую парюру – на ужин, а за бриллиантовой от ночного жора сама придет, – шутила Римма.

И была права. Многие годы Галина Брежнева преданно покупала у Волконского умопомрачительные украшения, равную по силе страсть к которым у «советской принцессы» вызывал только алкоголь.

И сейчас, сидя в небольшой квартирке Стародубцевой в элитном доме в двух шагах от «Дома книги», Гуров смотрел на фото четы Волконских, ласково обнимающих свою благодетельницу – дочь генсека, чья рука небрежно касается крупной броши, которая, кажется, сверкает и переливается даже на черно-белой фотографии.

– Кто это? – наивно спросил Юдин, и Стародубцева с Гуровым смиренно переглянулись. Мальчик не виноват, что их молодость стала прошлым вместе с легендарными фигурами того времени.

– Не забивай себе голову, малыш! – отмахнулась хозяйка и села за кухонный стол, подозвав жестом желтого волнистого попугайчика, послушно опустившегося ей на плечо. – Герман Второй, – подмигнула она Гурову, и тот вдруг уловил поразительное сходство Стародубцевой с висящим на зеленой стене «Автопортретом с Бонито» Фриды Кало. Та же решимость и непоколебимая вера в себя.

Такой же Римма была в восьмидесятых, когда они с Крячко, еще молодые следователи, опрашивали ее по поводу обожавшей болтать о своих могущественных любовниках балерины Лотты Скольцевой, бесследно исчезнувшей после вечеринки Волконских в честь открытия выставки (и аукциона для «своих») изделий Германа Германовича в музее-квартире А. М. Горького. Стародубцева тогда сидела напротив них, властно подливая чай в невесомые чашки и небрежно бросая: «Это Кузнецов». Холеные руки с винным маникюром незаметно ставили перед голодными юношами то вазу с розово-золотистыми персиками, то сырную тарелку, то пестрый ляган с узбекским пловом с таящими во рту прозрачными зубчиками чеснока. Звякали тяжелые серебряные браслеты на ее запястьях.

– Выложи им все про эту лярву – и пусть проваливают! – рычал, проходя в уборную, Герман Германович.

– Да подожди ты! – прекращая богемно растягивать слова, отмахивалась Римма Васильевна. – Они ж голодные, как волки…

– …позорные, – гундосил Волконский.

– Гермик, надо делать добро недругам: пусть видят и смущаются, – бодро откликалась Римма.

– Доброго нередко принимают за глупца, – предупреждающе вздыхал муж.

В ответ Римма сухо вела плечами и, показывая на одну из коктебельских фотографий, небрежно рассказывала:

– Лотта всегда загорала до одури. И всегда топлес. Вы, мальчики, знаете, что такое топлес?

Гости смущенно пожимали плечами.

– Гермик! – взывала Римма Васильевна сквозь дверь уборной. – Эти двое сидят в обручальных кольцах высшей пробы, но не знают, что такое топлес. Изучите хотя бы «Олимпию» Эдуарда Мане или «Матамое» Поля Гогена, мальчики. Жаль, дома нет устриц. Я бы накормила вас просто в качестве просветительской акции в плане женской анатомии.

Было слышно, как Герман Германович посмеивается в сортире.

– Мата-что? – переспросил Гуров.

– Смерть, детка, – снисходительно объяснила Римма Васильевна.

– А при чем тут это? – насторожился Гуров. – Разве гражданка Скольцева может быть мертва?

– Лотка? – Римма Васильевна понизила голос до шепота. – Ну конечно. Балерина-то она посредственная. Но человек цепкий, алчный, безжалостный. Сколько денег она вытянула с мужчин за молчание об их связи! Сколько раз подходила к детям «должников» на площадке детского сада или на улице и просила передать матери, что папа дарит много игрушек чужой тете. Герман Германович устал объясняться с нашими постоянными клиентками, которые звонят удостовериться, что муж заказывает у него безделушки только для них.

– А что, не может быть так, что муж покупает подарки любовнице в другом месте? – спросил Крячко.

Римма бросила на него взгляд уставшей удивляться чужому простодушию дамы:

– Ну когда им ходить по ювелирам, детка? И зачем? Если Герман Германович знает вкусы жен, вкусы любовниц первого, второго и третьего эшелона. Даже домработницы, если заказчик с ней иногда спит. И потом, – она возвела глаза к лепнине на потолке, – мужчины привязчивы и ленивы. Если им хорошо в одном месте, они могут там гадить. Но никуда не уйдут.

* * *

Помня тот разговор, Гуров верил, что, даже если Стародубцева видела Катю и, возможно, Остряка всего секунду, она скажет о девушке больше месяцами работавших с ней коллег. Лябинова и Талина видели сотни людей каждый день. Но ни одной из них не приходилось зависеть от их доверчивости травоядных, милости хищников и выживать в условиях тюремных джунглей. В отличие от с виду интеллигентной старушки, осевшей в элитной саратовской новостройке, где спокойствию богачей мешал только сыто урчавший лифт.

– Вы когда-нибудь видели в магазине Екатерину Мельникову? – задал вопрос Юдин.

– Трижды. Когда принесла на продажу фотографии прабабушки женщины из Совета. Та фривольно позировала дореволюционному фотографу в местной мастерской. Невинность, схваченная в объектив мужского желания. Студенточка приняла товар и еще час краснела, тайком рассматривая фото. Я читала на халяву мемуары Андрона Кончаловского – как был высокомерным гнильем, так и остался! – и наблюдала за ней, сидя в кресле за стеллажом. Что тут скажешь? Настоящего мужского внимания девочка, о которой вы спрашиваете, до того дня не видела. Ее возбуждали не фото. А то, как женщине льстит мужское желание, проявленный к ее телу и готовой сдаться невинности интерес.

– Вы сказали «до того дня». В вашу следующую встречу ситуация изменилась?

– Думаю, да. Малышка приняла у меня девонширскую позолоченную настенную тарелку с несущимся поездом и гаситель свечей. Под заказ от одной любительницы романов Джейн Остин и прочей викторианской ерунды. Девочка быстро определила вещички на полку и взялась читать роман «Графиня де Монсоро». Правда, волновала ее не любовная история, а остроты Шико. Она выписывала в блокнотик и зачитывала их. Учила, как шестиклассница «Мцыри».

– А почему Шико? Вроде бы второстепенный герой, – удивился Юдин.

– Ха! Второстепенный! – Стародубцева резко поставила на стол вазу с конфетами. – Берите, берите. Я за ними в «Аленку», считай, через дорогу хожу. Так вот, некоторые британские издательства выпустили роман «Графиня де Монсоро» как «Шут Шико». И потом, на что только юные девы не идут, чтобы пленить умом понравившегося мужчину.

– А почему вы решили, что она хотела показаться умной мужчине?

– Потому что, во-первых, девушки ищут героев, похожих на возлюбленных, и цитируют их перед объектом своих ночных грез, чтобы тот думал, что они понимают его тонкую душу и существуют с ним на одной волне. А во-вторых, Шико – в романе и в жизни – воплощал собой брутальное трикстерство, если хотите. – Она подлила мужчинам чай. – Единственный придворный шут тех времен, который носил шпагу. Он действительно говорил Генриху III все, что считал нужным. Бесстрашный солдат, ярый католик, истребитель гугенотов во время Варфоломеевской ночи. Участник сражений при Ла-Рошели, Иври, Арке, Руане, начальник охраны замка Лош. Блестящий фехтовальщик, успешный политик, непревзойденный дуэлянт, саркастичный паяц, безжалостный бретер. Он сам выцарапал у судьбы и военный чин, и дворянский титул. Одним словом, джентльмены, это, как если бы у старшего оперуполномоченного Гурова было чувство юмора.

– А как изменилась Мельникова к третьей встрече?

– Ну, судя по этой книжонке, – Стародубцева окинула презрительным взглядом творение Кинга, – девочка таки столкнулась с темной стороной своего мужчины. Тот же клоун, только без интеллекта, тонкой иронии, глубины и отваги. Здесь сарказм переходит в глумливое ликование над слабыми. Балом правят антисоциальные инстинкты: злоба, похоть, извращение, кровожадность. Если Шико получал власть, отстаивая высшие идеалы, то в случае с «Оно»…

Гуров продолжил:

– Власть и есть самоцель.

– Что такого человека могло привлечь в Мельниковой? – пожал плечами Юдин. – Я хочу сказать: она не выдающейся красоты. Вне публичного поля. Мало ли какие там были амбиции, но кассир в магазине же. Мне казалось, маньяки с такой… ну, философией, что ли… должны выбирать кого-то поинтереснее.

– Ну, в девочке была чистота. – Стародубцева многозначительно прикрыла веки. – Она работала на кассе у главного входа, но находила время прийти и помочь навести порядок в этом пыльном отделе торговли антиквариатом. Заботилась о вещах. Была мила с такими старыми пройдохами, – она подмигнула Гурову, – как я. Это привлекает мужчин.

– А как же наша тоска по женщинам-вамп? – робко спросил Юдин.

– А ты хоть сталкивался с женщиной-вамп, мальчик? – сощурилась Стародубцева. – То-то же. А что до вашего клоуна, он свою женщину-смерть, как говорили в фильме «Хороший человек», похоже, нашел.

Она отодвинула менажницу с разными сортами орехов на столе и протянула Юдину напечатанный на дорогой бумаге билет с героем картины Эдварда Мунка «Крик», вместо головы которого вставили лицо молекулярного биолога Фрэнсиса Крика.

– Научно-популярный проект «Крик», – зачитал Юдин, – приглашает вас на публичную лекцию по теме «Знак Зодиака». Приглашенный спикер – Анна Игоревна Миль, доцент кафедры теории, истории языка и прикладной лингвистики Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского.

– Опять этот вуз, – пробормотал Гуров, всматриваясь в наложенный на логотип лектория символ – нарисованную от руки черную мишень.

– Что скажешь? – обратился он к Юдину.

– Кельтский крест? – Парень нахмурился.

– Садись, двойка! Чему вас только в школе учат?

– Ваша малышка собиралась на это мероприятие завтра, – вмешалась Стародубцева. – Я вчера стянула у нее из-под кассы этот билет. Где еще скромной старушке, – она криво усмехнулась, – найти желающих купить пару экстравагантных вещей? Кстати, в наших скучных пенсионерских кругах поговаривают, что эта Миль – занятная девочка. Ученый, писатель, руководитель успешного научного семинара «Слово трикстера»…

Она окинула себя взглядом в зеркале серванта:

– Ой, Гуров, не приходи больше! Такие разговоры будят во мне светскую львицу, которая сплетничает, попивая шампанское. И проглатывает людей благодаря своему безжалостному анализу, как маслины.

Гуров с Юдиным видели ее с другого ракурса. На фоне все той же пронзающей зрителя взглядом Фриды и портрета, сделанного кем-то из гостей Германа Германовича в далекие пятидесятые за долги. Молодая, худая как жердь после войны, Римма Васильевна примеряла новый перстень в их старой квартире. И не было большего изящества на свете, чем в этом по-детски счастливом лице. Большей решимости доказать миру свое право на роскошь, чем в этой прямой спине. И большей беззащитности перед всем тем, что еще случится, чем в этой тонкой, помнящей тяжесть маленького листка бумаги – письма, переданного в местечко под Витебском от бабушки из Треблинки, – руке. В тот день, когда Римма получила его, она поклялась, что добьется в жизни всего: поклонения мужчин, роскоши, сытости, безнаказанного хулиганства. Потому что все однажды кончается. Как правило, когда к этому еще совсем не готов.

* * *

Позже в машине Юдин спросил:

– Лев Иванович, а как быть с ее бизнесом? Неужели закроем глаза на продажу орденов через магазин?

– Нет, конечно. Скажи поклоннику Модильяни из вашей конторы, чтобы дальше пас их с Талиной. Как будет что-то значимое, да восторжествует закон. Я грех на душу брать не хочу.

– Понял.

– Да, и еще. Когда сработаете, не забудьте активную помощь гражданки Стародубцевой следствию. В поимке особо опасного маньяка.

– Сделаем. Лев Иванович, а что это за знак был?

– А он тебе ничего, кроме тату, которое вы сейчас себе все бьете, не напомнил? Полная Москва древних кельтов.

– Ну, мишень в тире, наверное…

– Ну, мишень! Это подпись Зодиака, друг мой!

– Я в гороскопах не очень.

– А в истории криминалистики, козерог ты мой? Зодиак – прозвище непойманного серийного преступника.

– Он, наверное, старый.

Гуров метнул на него гневный взгляд. Юдин поджал губы:

– Я погуглю.

– Джона Гейси тоже не знаешь?

– Лично не приходилось.

– Лучше молчи.

– Ладно. Интернет помнит все за меня.

– И то хлеб. А теперь давай уже в гостиницу. Спать хочу. Сил нет.

* * *

Приняв душ, Гуров услышал звонок Крячко. Тот рассказал о найденных Армине дневниках Вороновой и сведениях о Панче, которые они смогли из них получить.

– Слишком много клоунов в этом деле, Лев, не находишь?

– Средневековые Панч и Шико. Теперь Джон Гейси, с которого Кинг Пеннивайза писал в «Оно».

– У настоящего Гейси было два образа и, соответственно, костюма, в которых он мучил жертв. Пого – весельчак, а Патчи – грустный.

– Не пугай, Стас. Я про патчи раньше только от жены слышал. И вообще. Сейчас выяснится, что Мельникову он убил как Пого, а где-то есть ненайденная жертва, убитая Патчи.

– Это мысль! Саратов идет тебе на пользу. У Гейси в загородном доме был подвал, полный закопанных жертв.

– Типун тебе на язык!

– Да я не об этом! Что, если он убивает, как шуты прошлого? Избивает, как Панч. Колет до смерти, как фехтовальщик Шико.

– Думаешь, поэтому в случае с Мельниковой почерк другой? – Гуров взял с тумбочки отчет местного танатолога. – Она в ожогах и изнасилована.

– ДНК?

– Если бы. Субъект был в презервативе. Потом пользовался посторонним предметом. Подражает очередному шуту? А кому конкретно?

– Мне кажется, точных совпадений ждать не стоит. Про этих шутов известно мало. И потом этот Панч или Остряк – как ему больше нравится? – опытен, но ищет свой почерк, учась у великих мастеров…

– И ловкачей.

– Хочет обвести нас всех вокруг пальца. Как Панч – полицию.

– И войти в историю, как Шико.

– Ну, это мы ему не позволим. На кого он в следующий раз будет равняться? Идеи есть?

– Так сразу и не скажешь. Ну, был, например, такой Чарльз Шмид-младший. Его называли Тусонским крысоловом или «Дудочником в пестром костюме» из-за поэмы про гамельнского крысолова. На иллюстрациях в книгах этот музыкант на шута похож. Шмид убил трех девушек. Одну – чтобы похвастаться перед друзьями. Других – из-за угрозы разоблачения.

– Поищите в архивах старые дела с подражанием таким персонажам, что ли… Хоть какой-то намек на такой почерк.

– Был бы еще этот почерк четким… У нас полуподражатель, полупсих.

– Ошибаешься, Стас. Псих он полный.

– Может, хватит уже острот? – Крячко закурил. – Как твоя командировка в целом? Как коллеги?

Дверь в номер затряслась от стука. Из-за нее послышался голос Юдина:

– Лев Иванович, ехать нужно!

– Коллеги не оставляют без внимания, – вздохнул Гуров.

– Да я слышу! – рассмеялся Крячко. – Держи в курсе.

Гуров положил телефон в карман и открыл дверь Юдину. Тот мялся на пороге:

– Я звоню, звоню… У вас занято. «Хорошо, – думаю. – Значит, не спите». Там еще одну жертву нашли. Вы извините…

– Да чего ты извиняешься? Не ты же ее убил.

– Ну и шутки у вас.

– Самому тошно. Едем-то хоть куда?

– Вы не поверите! Достопримечательности смотреть.

– Ты, смотрю, тоже шутить горазд…

– Так точно. По мере сил.