Читать книгу Прекрасная Аза - Николай Лесков - Страница 2

Два завета
О русском писателе Николае Семеновиче Лескове

Оглавление

Год 1836-й. Орел.

Из завещания Семена Лескова сыну Николаю:

«Любезный мой сын и друг! Николай Семенович! В дополнение завещания моего, оставленного твоей матери, достойной всякого уважения по личным ее, мне более известным преимуществам, оставляя сей суетный свет, я рассудил впоследнее побеседовать с тобою как с таким существом, которое в настоящие минуты более прочих занимало мои помышления. Итак, выслушай меня и, что скажу, исполни:

…Ни для чего в свете не изменяй вере отцов твоих.

…Уважай от всей души твою мать до ее гроба.

…Люби вообще всех твоих ближних, никем не пренебрегай, не издевайся…

…Более всего будь честным человеком, не превозносись в благоприятных и не упадай в противных обстоятельствах.

…Будь признателен ко всем твоим благотворителям. Черта сия сколько похвальна, столько ж и полезна.

<…> Я хотел бы излить в тебя всю мою душу, но довольно, моя минута приближается. Остальное предпишет тебе твоя мать и собственное твое благоразумие… Бог тебе на помощь!

Отец твой Семен Лесков».

Слова эти обратил к трехлетнему Николаю выходец из духовной среды Семен Дмитриевич Лесков. Сын и внук русских священников, выпускник семинарии, он не пошел по духовной стезе, избрал гражданское служение, но веровал в Бога крепко, подолгу, как писал наследник его, Николай, «маливался ночью перед греческого письма иконою Спаса Нерукотворенного». Равно и мать, Мария Петровна (урожденная Алферьева), была религиозна: читала дома акафисты, каждое первое число месяца заказывала молебны, приучая к тому сына. Николай с благодарностью вспоминал и другого своего наставника веры – орловского священника Остроградского – превосходного христианина, друга отца и друга всех его детей, «которых он мог научить любить правду и милосердие».

Шестнадцати лет от роду, не доучившись в гимназии, Николай Лесков остался сиротой – от холеры умер отец. Пришлось зарабатывать на жизнь: сначала – помощником столоначальника в Орловской палате уголовного суда, затем – в Киевской казенной палате и наконец – в компании мужа своей тетки А. Я Шкотта (Скотта) «Шкот и Вилькенс». Последнее место оказалось самым благотворным для молодого человека. «…Это самые лучшие годы моей жизни, когда я много видел и жил легко», – писал впоследствии Николай Семенович. «Я… думаю, что я знаю русского человека в самую его глубь, и не ставлю себе этого ни в какую заслугу, – утверждал Лесков. – Я не изучал народа по разговорам с петербургскими извозчиками, а я вырос в народе, на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночного, под теплым овчинным тулупом, да на замашной панинской толчее за кругами пыльных замашек…»

В начале 1860-х Лесков с семьей перебрался в Санкт-Петербург, стал сотрудничать со столичными газетами и журналами, более всего – с «Отечественными записками» и «Северной пчелой», и с этих пор идет отсчет его писательской деятельности. Одно за другим в печати появляются повести и рассказы Лескова. Правда, поначалу печатался он под псевдонимами, а их – множество: М. Стебни́цкий, Фрейшиц, В. Пересветов, Николай Понукалов, Николай Горохов, Кто-то, Дм. М-ев, Н., Член общества, Псаломщик, Свящ. П. Касторский, Б. Протозанов, Любитель старины, Проезжий, Любитель часов. Среди наиболее заметных, знаковых произведений той поры – «Житие одной бабы» (1863), «Леди Макбет Мценского уезда» (1864), «Воительница» (1866). В 1872-м выходят «Запечатленный ангел» – о чуде, приведшем раскольников в православие, – и «Очарованный странник» с его удивительным героем – монахом-паломником Иваном Северьяновичем Флягиным. Лесковский странник не просто полюбился читателям, он покорил сердца русских людей, воскресил в их душах былинный образ Ильи Муромца. Интересное свидетельство оставил писатель Иероним Ясинский: «Когда-то в киевский Владимирский собор, где работали художники во главе с Виктором Васнецовым, я принес книжечку с Очарованным странником, и на два дня прекратились все работы. Жадно схватилась художественная братия за книгу и не могла оторваться от нее. Приехал митрополит Флавиан [Городецкий] взглянуть, как идут работы, а ему объяснили, почему они приостановились. Он покачал головой, взял книжечку с собою, и потом [искусствовед] Прахов рассказывал, что и он два дня не мог оторваться».

В 1872-м на страницах «Русского вестника» печатается роман «Соборяне». С этого времени основными героями произведений Лескова становятся представители духовенства, «литературное творчество Лескова… становится яркой живописью или, скорее, иконописью, – он начинает создавать для России иконостас ее святых и праведников» (М. Горький).

«Праведники» – такое обобщающее название дал Лесков своему сборнику, вобравшему рассказы о простых людях праведной жизни, коим нет числа на Святой Руси. Как писал один из критиков, всех их объединяет «прямодушие, бесстрашие, обостренная совестливость, неспособность примириться со злом». Да и сам Лесков не раз подчеркивал, что его задача – бичевать зло на земле, ибо «общество более всего нуждается в оздоровлении его духа, и это зависит менее от власти, чем от нас».

В 1881 году Лесков составил и опубликовал «Изборник отеческих мнений о важности Священного Писания». В 1880-х – самом начале 1890-х годов работал над циклом легенд о ранних христианах Египта и Ближнего Востока. По сути, труд его явился художественным переложением пролога – сборника житий святых, составленного в Византии в X–XI веках (эти легенды и вошли в наш сборник).

Очень многие восхищались словесной вязью Лескова, очень многие порицали его, укоряя за неуемную фантазию, нарочитость. Николай Семенович отвечал не в меру ретивым критикам: «Постановка голоса у писателя заключается в умении овладеть голосом и языком своего героя… В себе я старался развить это уменье и достиг, кажется, того, что мои священники говорят по-духовному, нигилисты – по-нигилистически, мужики – по-мужицки, выскочки из них и скоморохи – с выкрутасами и т. д. От себя самого я говорю языком старинных сказок и церковно-народным в чисто литературной речи. Меня сейчас поэтому и узнаешь в каждой статье, хотя бы я и не подписывался под ней. Это меня радует. Говорят, что меня читать весело. Это оттого, что все мы: и мои герои, и сам я, имеем свой собственный голос. Он поставлен в каждом из нас правильно или, по крайней мере, старательно. Когда я пишу, я боюсь сбиться: поэтому мои мещане говорят по-мещански, а шепеляво-картавые аристократы – по-своему. Вот это – постановка дарования в писателе. А разработка его не только дело таланта, но и огромного труда. Человек живет словами, и надо знать, в какие моменты психологической жизни у кого из нас какие найдутся слова. Изучить речи каждого представителя многочисленных социальных и личных положений довольно трудно. Вот этот народный, вульгарный и вычурный язык, которым написаны многие страницы моих работ, сочинен не мною, а подслушан у мужика, у полуинтеллигента, у краснобаев, у юродивых и святош». Этот наказ стал определяющим в творчестве многих-многих писателей – последователей Лескова.

Год 1892-й. Санкт-Петербург

«Моя посмертная просьба» (из завещания-распоряжения Николая Лескова)

«…Погребсти тело мое самым скромным и дешевым порядком… по самому низшему, последнему разряду.

…На похоронах моих прошу никаких речей не говорить. Я знаю, что во мне было очень много дурного и что я никаких похвал и сожалений не заслуживаю. Кто захочет порицать меня, тот должен знать, что я и сам себя порицал. <…>

Места погребения для себя не выбираю, так как это в моих глазах безразлично, но прошу никого и никогда не ставить на моей могиле никакого иного памятника, кроме обыкновенного, простого деревянного креста. Если крест этот обветшает и найдется человек, который захочет заменить его новым, пусть он это сделает и примет мою признательность за память. Если же такого доброхота не будет, значит, и прошло время помнить о моей могиле.

…Прошу… прощения у всех, кого я оскорбил, огорчил или кому был неприятен, и сам от всей души прощаю всем все, что ими сделано мне неприятного, по недостатку любви или по убеждению, что оказанием вреда мне была приносима служба Богу, в Коего и я верю и Которому я старался служить в духе и истине, поборая в себе страх перед людьми и укрепляя себя любовью по слову Господа моего Иисуса Христа.

Николай Лесков».

Задолго до смерти, в 1877-м, в этюде «Карикатурный идеал» Лесков писал: «…Скромному и истинно святому чувству нашего народа глубоко противно кичливое стремление к надмогильной монументальности с дутыми эпитафиями, всегда более или менее неудачными и неприятными для христианского чувства. Если такая претенциозность и встречается у простолюдинов, то это встречается как чужеземный нанос – как порча, пробирающаяся в наш народ с Запада, – преимущественно от немцев, которые любят возводить“ монументы и высекать на них широковещательные надписи о деяниях и заслугах покойника. Наш же русский памятник, если то кому угодно знать, – это дубовый крест с голубцом – и более ничего. Крест ставился на могиле в знак того, что здесь погребен христианин; а о делах его и значении не считают нужным писать и возвещать, потому что все наши дела – тлен и суета. Вот почему многих и самых богатых и почетных в своем кругу русских простолюдинов камнями не прессуют, а означают, – заметьте, не украшают, а только означают крестом. А где от этого отступают, там, значит, отступают уже от своего доброго родительского обычая, о котором весьма позволительно пожалеть».

«Все чувствую, как будто ухожу…» – признается Николай Семенович в одном из последних своих писем. Его не оставляет вера в то, что «совершится над всяким усопшим суд нелицеприятный и праведный, по такой высокой правде, о которой мы при здешнем разуме понятия не имеем».

Лесков умер в 1895-м, шестидесяти двух лет от роду, от застарелой астмы и похоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища в Петербурге. На могиле его – простой каменный крест, имя и две даты: рождения и смерти. А между ними – огромная жизнь по отчему завещанию и собственному разумению во исполнение раз данного отцовского завета…

Пройдут годы, и литературный критик князь Д. П. Святополк-Мирский скажет проникновенно и просто: «Лескова русские люди признаю́т самым русским из русских писателей и который всех глубже и шире знал русский народ таким, каков он есть». А Максим Горький, осмысливая жизненный подвиг Лескова, подведет черту: он «пронзил всю Русь».

Татьяна Соколова

Прекрасная Аза

Подняться наверх