Читать книгу Эволюция жизни. Путь от Богочеловека к человеку - Николай Мальцев - Страница 14

В сталинские голодные послевоенные времена 1945–1953 годов, я жил в тамбовской деревне, которая располагалась в 7 километрах от железнодорожной ветки, в 22 километрах от Тамбова и в 423 километрах от города Москвы. Это была центральная глушь России без электричества и других технических достижений современной цивилизации. Но главное, это был степной чернозем, где на расстоянии 20 километров не было никакого лесного массива и не росло ни одного деревца. За деревенскими огородами вокруг пересыхающего на летние месяцы ручья рос тальник, но ввиду его малого количества, использовали тальник не для топки деревенских изб, а для изготовления плетневых оград и «выгородок» для домашних птиц и животных. В самановых избах стояли огромные и прожорливые русские печи, с полатями для стариков и детворы. И в холодное время года топили эти печи соломой и кизяками из навоза и помета домашних животных. Ни в своей избе, ни в избах своих сверстников я никогда не видел, чтобы русские печи топили дровами или углем, а тем более какими-то другими видами топлива. В пристройке местного магазина иногда продавали керосин. В каждой избе имелась бутыль керосина, но этот керосин использовался только для освещения. В качестве туалета служила вырытая во дворах или придворьях выгребная яма или просто врытое в землю старое ведро. Любой западный человек или даже русский человек, который родился в городе и никогда не был в степных деревнях центральной России, попав к нам в деревню в крутую зиму, просто взвыл бы от ужаса от таких непереносимых для «цивилизованного» человека условий деревенского быта.

Да и сам бы я теперь, в пожилом возрасте, да еще и избалованный комфортом быта и благами цивилизации, не хотел бы попасть в такие суровые условия непрерывных забот о домашних животных и проблемах поддержания домашнего уюта и приготовления пищи. В то же время это был законсервированный, не изменяемый многими столетиями привычный быт, который обеспечивал не только высочайшую экологию, но и давал воспроизводство и рост численности здорового и трудоспособного крестьянского населения. Деревни, которые располагались в лесных местностях, отличались только тем, что имели деревянные дома, и даже бани. Естественно, что и топили печи не соломой и кизяками, а дровами, что обеспечивало абсолютную экологию деревенской крестьянской жизни. Таких деревень без электрического освещения, с замкнутым экологическим циклом воспроизводства продуктов питания и энергетики быта, по России было великое множество. И все они, без всякого исключения, давали значительный прирост здорового и трудолюбивого населения. Сошлюсь на самые неотбиваемые факты. Моя бабушка по матери, Решетова, в замужестве, Попова Ирина Петровна, родилась в 1876 году и умерла в 1972 году в возрасте 97 лет. Она родила 12 детей в условиях деревенской избы без помощи медицины, из них 7 детей умерли при родах, но 4 сына и моя мать, выжили, выросли и стали помощниками по ведению деревенского хозяйства. Бабушка своими глазами видела, как восставшие крестьяне под руководством Антонова, живыми закапывали плененных коммунистов и их пособников, в могилы, а перед этой страшной процедурой, ножами вырезали у них на груди и спинах красные звезды и сдирали кожу. Когда красноармейцы под руководством командарма Блюхера взяли в плен группу антоновских повстанцев в нашей деревне, то поступили с ними точно так же, только вырезали на груди и спинах не звезды, а православные кресты.

У бабушки все 4 сына не вернулись с войны. Трое из них погибли на фронтах Великой Отечественной войны, а один, младший, пропал без вести. Мой дед, безногий инвалид I Мировой войны, умер еще задолго до начала II Мировой войны с немецкой Германией. Единственной помощницей бабушки была моя мать. Сколько себя помню, бабушка всегда работала, никогда не сидела без дела, не теряла оптимизма и не жаловалась на тяготы жизни. Не имея никакого образования, она была общительной и остроумной собеседницей. Не зная медицины и отпусков для отдыха, но питаясь экологически чистой и здоровой пищей и непрерывно работая, она, тем не менее, прожила в этих невероятно тяжелых и невыносимых для «цивилизованного» человека условиях, 97 лет, и умерла не от болезней, а от старости. Вот вам второй пример. Мать моей жены, Пчелинцева, в замужестве, Первушина Прасковья Варфоломеевна, родилась в соседней деревне, в 1903 году, а умерла в 2003 году на 101-м году жизни. Она родила шесть дочерей. Глубокой осенью 1942 года, когда муж и отец детей находился на фронте, в доме вспыхнул пожар. Старшая дочь семнадцати лет и свекровь замешкались, спрятались в погребе и сгорели заживо. Понимаете, какой стресс надо было пережить, оставшись в военное лихолетье без крыши над головой, без пищи и одежды, с малолетними детьми и грудным младенцем на руках? Чтобы не умереть с голода и прокормить детей, Прасковья Варфоломеевна была вынуждена собирать милостыню, и выжила только с помощью брата мужа и деревенских соседей. Она тоже умерла на 101-м году жизни не от болезней, а от старости. В чем же причина такого долголетия при условиях сурового крестьянского быта и непрерывного труда?