Читать книгу Еще вчера. Часть вторая. В черной шинели - Николай Мельниченко - Страница 31

Наша работа приближается к концу. Мне твердо обещано Френкелем, что, выполнив свою работу, группа будет первой оказией отправлена на Большую Землю (иногда ее называют у нас – Советский Союз). Вся группа в предвкушении конца работы и скорого отъезда «рвет постромки».

Я забыл морскую истину: не спеши выполнять, потому что может быть отмена. Правда, вместо отмены, – следует «прибавка». Мне добавляют еще работы: поставить уголковый отражатель в центре Д-2 и поднять на скалу ОПН – оптический пункт наблюдения. (Когда военные говорят «я», «мне», то в большинстве случаев следует понимать, что речь идет о его войске). Уголковый отражатель – громадная конструкция из трех взаимно перпендикулярных плоскостей, своеобразный «катафот». Он всегда отражает луч радара в направлении источника, поэтому очень нужен для прицеливания самолету, несущему для сброса бомбу. На отражатель у меня (у нас) ушло чуть больше суток. По установке ОПН, металлического сундука весом полтонны, состоялся интересный разговор. ОПН надо было установить на косогор скалы, куда вертолет не мог его доставить из-за воздушных прискальных течений, которые могли прижать вертолет к скале. Я предложил поставить прибор (собственно, – целое скопище приборов) этажом ниже, на отдельный холм перед скалой. Это чуть-чуть снижало прибору угол зрения, но давало колоссальную экономию средств: к прибору надо было ведь еще поднимать много материалов для устройства надежного фундамента. В ответ один из седых академиков, прибывших на площадку, мне разъяснил:

– Сынок, здесь столько затрачено денег, что твоя экономия кажется несущественной копейкой. И мы не можем даже незначительно снижать качество картинки на приборе ради нее…

Тем не менее, наверное, предложение все-таки было принято: эту работу мы не делали.

Меня вызывает на базу Френкель. Являюсь в штабную палатку. На плакате рядом с переговорным пультом женщина в красной косынке, прижимая палец к губам, озабоченно шепчет: «Тс-с-с… Враг подслушивает!» Давид Ионович ведет по радио совершенно секретные переговоры. Шептать он не может: не позволяет качество связи. Поэтому он орет в полный голос:

– Шмель! Шмель! Ты меня слышишь? А черт… Петров, ты меня слышишь? Ну, здоров, здоров. Слушай, к тебе завтра на стрекозе прилетит Арка! Что? Ты не знаешь, кто такой Арка? Это же Лучин! Так ты передай с ним обязательно заявку на недостающие для сдачи материалы! Понял? Ну, будь, не кашляй!

(Чтобы окончательно запутать американских шпионов, всем руководителям стройки присвоены клички. Вертолет именуется не иначе, как «стрекоза». Ничего не поделаешь: враг подслушивает, о чем предупреждает суровая тетенька в красной косынке).

Справка. Вот что пишет О. Г. Касимов, офицер 6-го Управления ВМФ («Частицы отданной жизни», стр. 76):

В конце 1954 – начале 1955 г. накал работы 6-го Управления дошел до «крайней черты». Шла интенсивная подготовка Новоземельского полигона к первому в СССР подводному ядерному взрыву.

Несмотря на строгую секретность и тщательную скрытность подготовительных работ, однажды нам принесли английский журнал «Nature» (Природа), в котором была помещена статья с рисунком контура Новой Земли, районом предполагаемого испытания и кратким описанием развертывания полигона. Впрочем, это никак не отражалось в борьбе за секретность даже там, где секретности и не было. Например, обеспечивающим кораблям были присвоены условные наименования «Почтовый ящик №..». И в вахтенных журналах, детально фиксирующих все события, происходящие с кораблем, появлялись записи типа: «В такое-то время, такого числа п/я №… отшвартовался по правому борту п/я №… (подчеркнуто мной – Н. М.)

Френкель, окончив совершенно секретный разговор, усаживает меня напротив и внимательно осматривает веселыми желтовато-коричневыми глазами.

– Ну, как у тебя дела, Коля?

– Последний БК сдам завтра, Давид Ионович. А с Вашими «добавками» надеюсь справиться за два дня. Так что через три дня – разрешите «взлет» моей группе? Вы обещали, – напоминаю я.

Френкель широко и радушно разводит руки:

– Ну, конечно, конечно, – раз обещал, все так и будет! Все сдаете, и уходите. У тебя ведь есть зам? Лежебока, если не ошибаюсь? – он прицельно смотрит мне в глаза.

На лень моего Олежки Козлова я никогда и не подумал бы жаловаться Френкелю, но откуда-то он все знает. Мне что-то перестает нравиться уклон нашего разговора, и я говорю:

– Да нормальный он мужик…

– Вот ты с этим нормальным мужиком и отправь группу в Советский Союз, – ловит меня на слове Френкель. – А себе отбери человек шесть матросов. Нет, нет, – больше не могу: они у тебя толстыми стали от доппайка, вертолет поломается.

– Давид Ионович… – только и могу произнести я. Глаза Френкеля стают серьезными:

– Коля, тебе надо лететь на Д-8. Фролкин там сидит в дерьме по самые уши. Не может поднять радиомачты. Ни одной. На всем антенном поле. Без поля все наши труды ничего не стоят. А там и после установки мачт еще работы и работы…

Я собственноручно вырыл себе яму, причем не руками, а языком. Во время совещания, еще на ледоколе, Френкель допрашивал капитана Фролкина из «пятнашки»:

– У вас не будет задержки с монтажом антенного поля?

Фролкин неуверенно мялся, сказал, что он никогда не поднимал радиомачт такой высоты. И тут я, самодовольный дурачок, подогреваемый читинской трубой, ляпнул:

– Да что там их поднимать…

Тогда мне казалось, что Френкель и не слышал моей глупости. Оказывается, и слышал, и помнил. Вот теперь пришла расплата за «недержание»… И винить некого.

Френкель видит меня насквозь. Его глаза опять улыбаются:

– Да что такому асу поднять два-три десятка мачт! А уж после них – тебе ковровая дорожка прямо до самого Питера!

Уже серьезно добавляет:

– Готовься. Список матросов Шнапсмюллеру отдай сейчас. Вылет – через два дня.

Я задумываюсь над списком. Самые нужные мне люди, – это те, кто больше всех выкладывался, надеясь на скорый отъезд. Они же – самые трудоспособные, они же – самые независимые и с чувством собственного достоинства. Мне тяжело будет им объявить о новом задании. Но только они мне и нужны. Вздыхаю и составляю список. Первые фамилии в нем: Житков, Цопа, Кравцов…

Собираю всю группу. Без всяких эмоций выкладываю перед ними обстановку. Житков горестно наклоняет голову и только спрашивает:

– А вертолет не забудут смазать? Он не упадет? Хорошо бы в море: там – мягче…

Я заверяю Житкова, что лично прослежу за смазкой вертолета. Прикажу обильно смазать даже лопасти. Больше всех «возникает» Семен Цопа:

– Та не. Я никуда не поеду. Не хОчу. Сколько можно ездить. И летать – тоже.

Матроса Семена Цопу, здоровенного украинского парубка, по всем воинским законам за строптивый язык давно уже пора отправлять в дисциплинарный батальон. Его выступления и «бурчалки» после получения любого задания я просто игнорирую: нет человека надежней и трудоспособней, чем Семен. «Отбурчав» свое, он впрягается в работу всегда по-настоящему. Он очень точно понимает смысл любой работы и всегда занимает самое трудное и самое решающее место. Цопе я возражаю молча: просто даю ему дружеский подзатыльник. Он затихает, понимая неотвратимость событий. Остальные ребята просто собираются; берем только самое необходимое и «сокращенный алфавит» – КЛМН – кружку-ложку-миску-нож. Из остатков доппайка каждому из спецгруппы достается по две рыбины балыка морского окуня и по две банки сгущенки. Перебазирую всю группу на Д-1 в прежнюю палатку. Даю «генеральное» ЦУ Олежке: прорываться. Он подтягивается: теперь он главный. Я уверен: с ним ребята выедут в «Советский Союз» первой же оказией, даже если этой оказии вообще не будет.