Читать книгу Грядущее - Николай Михайлович Кожуханов - Страница 2

«После сего я взглянул и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как-бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего».

Стих 1, глава 4 Откровение Иоанна Богослова

Темнота и неизвестность продлились, наверно, вечность, хотя без света время замирает и в действительности могли пройти лишь какие-то мгновения, не более того.

И я открыл глаза и увидел темно-серое небо, которое нависло надо мной. Казалось, протяни руку и коснешься грязной плоти облаков. Я лежал на бетонной плите. Осмотревшись, увидел, что слева от меня виднелся коричневый остов вагона, справа – подъем, на вершине которого раньше стояло бетонное ограждение, а сейчас не было ничего. Пошевелил руками и ногами – все цело. Встал – ничего не болит. Хорошо. Я с подозрением осмотрел себя. Видимых ран не увидел, но одежда была изрядно потрепана и местами порвана, ее покрывал плотный слой пыли.

Я прислушался. Тихо. Только ветер завывает, да под его напором где-то неподалеку уныло постукивает какая-то железяка.

Помню, тогда я подумал:

«Как же моя семья? Только бы они выжили! Только бы их миновало! Ведь, наверняка, бомбили только крупные города, да всякие стратегические объекты – электростанции, аэропорты! У нас в городе такого добра, к счастью, нет. Значит, живы! Значит, спаслись! Но как мне попасть домой?!»

Я не сомневался, что моя жена и сын спаслись. На ум приходило множество предположений как и где они могли уберечься от бомбежки. А еще тогда я понял, что от Москвы, скорее всего, остались только руины. И спасать немногих выживших людей, вроде меня, никто не спешит.

«Как же так получилось?! У нас такая сильная армия – и на тебе!»

Несколько успокаивало лишь одно – наверняка наши военные успели нанести ответный удар, и теперь у тех, кто сделал такое, тоже невесело.

Чтобы отправиться в долгий путь домой, нужно было найти еду и воду. Конечно, пища наверняка была заражена, но я надеялся на лучшее. Мне показалось логичным предположить, что вода в бутылках и еда в упаковке, которая могла быть у людей в вагоне, чище, чем то, что можно найти в городе, ведь радиоактивное излучение не должно было сильно воздействовать на предметы и людей, которые находились под землей, в каком-либо укрытии. По крайней мере, так должно было быть, если бомбы разорвались в воздухе, хотя это могло быть совсем не так. Внимательно оглядевшись вокруг, я не увидеть ни одного тела человека или чьих-то вещей поблизости.

«Странно».

Я поднялся на насыпь. С нее мне открылось удручающее зрелище. Метротуннель был завален. У его входа ударная волна навалила целую груду кусков бетона и кирпича.

Неприятное предчувствие закралось в мою душу.

«А что, если кроме меня никто не выжил?»

Отгоняя упаднические мысли прочь, я решил пойти в сторону станции, заодно изучая последствия взрыва. А они были ужасающими. В голове просто не укладывалось, как такое могло случиться?

Ни одно здание вблизи станции не уцелело. Большинство из них превратилось в груды бетона и кирпича, которые ощетинились иголками из арматуры. На удалении от станции некоторые дома уцелели. Они стояли, как каменные великаны, глядя на мир сотнями глаз – чернеющими зевами, которые возникли на месте остекленных окон.

Мир был окрашен в черный и темно-серый цвет. Все предметы как бы сливались в одно размытое пятно: земля под ногами, дома и груды разодранного бетона, небо. Воцарившийся в Москве хаос давил, лишал воли, желания жить. Безысходность, конец всему.

Более всего угнетало отсутствие света. Нельзя было понять день сейчас или ночь. Мир погрузился в нескончаемые сумерки. Серый, безразлично темно-серый абсолют царствовал сейчас над всем.

Со злости я пнул подвернувшийся под ногу камень. Он ловко поскакал прочь, издавая гулкое одинокое постукивание, касаясь истерзанной земли. Потревоженные великаны как будто устремили свои гневные взгляды на меня. От их внимания кровь стыла в жилах, хотелось спуститься обратно в канаву, сжаться там в каком-нибудь углу и ждать своего конца, не двигаясь, не дыша.

Я чувствовал себя маленьким ребенком, которого в наказание закрыли в чулане или на чердаке. Но любому наказанию приходит конец и тебя выпускают на свет, на волю, а беда, что пришла сегодня, видимо, надолго.

«А как же мой сын? Каково сейчас ему? Если уж я паникую, то что сейчас чувствует семилетний ребенок! Что говорит ему мать? Как его утешает?»

В ответ ветер дул только сильнее, да назойливый стук железки перешел в истерическое скрежетание. Мертвый мир не желал говорить на языке живых, ему были неведомы слова и эмоции. Он был холоден и равнодушен.

Должен сказать, что в мире действительно похолодало. Температура по моим ощущениям снизилась до нуля, хотя на дворе еще стоял август. Я думал, что после взрыва атомной бомбы земля будет горячей, но вышло иначе. Она быстро остыла, хотя, может быть, я просто долго пролежал в беспамятстве.

«Теперь каждый сам по себе и сам за себя, – решил, немного поеживаясь, я. – Нужно беречь силы, чтобы дойти до дома. А путь впереди неблизкий».

Вот и перрон станции метро «Выхино». Опоры, державшие его, подкосились, но в целом конструкция уцелела. Ни на платформе, ни возле нее не было людей – ни живых, ни мертвых, не было и их вещей. Казалось, мир просто стер любые напоминания о человеке, а что не смог стереть, то изменил до неузнаваемости. Лишь мое существование нарушало гармонию мертвого мира.

Я взобрался на платформу, так как по рельсам дальше идти было невозможно, на их месте разверзлась глубокая воронка. Аккуратно ступая по поверхности перрона, который был покрыт паутиной мелких трещин, грозящих превратиться в бездонные провалы, мне удалось без происшествий миновать его и вновь ступить на твердую землю. Ничего нового я не увидел. Только, пожалуй, еще острее ощутил недовольный, укоризненный взгляд домов-великанов.

«Хватит себя изводить, – приказал я себе. – Сосредоточься на главном! А главное сейчас найти еду».

Поиски были безуспешны. Тогда я решил идти по уцелевшим железнодорожным путям, которые шли параллельно превратившейся в глубокий ров линии метро, так как других ориентиров, которые позволяли найти путь домой, у меня не осталось. Для этого мне пришлось пройти по бетонной балке, перекинутой через ров, как будто кто-то специально сделал этот мост именно для меня. Я шел, балансируя над обрывом, на дне которого зловеще чернела какая-то жижа.

Проще было бы вернуться назад и перейти на параллельные метро линии железной дороги, но мне ужасно не хотелось возвращаться, внутри меня терзало нестерпимое желание поскорее оказаться рядом со своей семьей, да и возвращаться плохая примета.

Преодолев преграду, я продолжил свой путь. Вскоре станция метро осталась позади. Я зашагал вдоль непострадавших рельсов. Правда, они были сильно изъедены ржавчиной, местами даже насквозь, что было странно, ведь ржавчина не возникает мгновенно, для этого требуется время, а после взрыва прошло лишь несколько часов, может быть, день.

Идти вперед было несложно. Сил мне добавляло понимание, что каждый мой шаг приближает момент встречи с родными людьми. Удалившись от платформы станции «Выхино», я увидел, что возникла новая преграда. На рельсах лежали груда разорванного бетона и большие пласты асфальта.

«Это еще что такое?»

Чем ближе я приближался к баррикаде, тем яснее понимал – это же мост, часть московской кольцевой автомобильной дороги.

«Но тут же должна быть высокая насыпь?!»

Но насыпи не было. Ее словно ножом срезало, даже следов не осталось. Удивляться увиденному было бесполезно. Теперь все стало иначе. Нужно принимать мир таким, каков он есть, и привыкать к реальности.

«А сохранился ли наш дом? Или моя жена и сын сейчас ютятся в каком-нибудь подвале или канаве?»

Настроение портилось от этой мысли, на душе становилось совсем скверно. А еще меня охватывала безысходность при мысли о том, как среди руин найти жену и сына и что делать потом, что за жизнь ждет нас дальше. Но я отметал от себя эти мысли, решив пока думать о сиюминутных, насущных проблемах.

Вот позади и остатки МКАДа. Теперь меня окружала пустошь. Выжженная земля – ни травинки, ни деревца. Дома за МКАдом не уцелели. Справа от меня должны были стоять бетонные новостройки, но там виднелись лишь причудливые холмы.

«Наверное, насыпь под кольцевой автодорогой была сметена ударной волной от взрыва, который случился где-то в районе Люберец?» – предположил я.

Плохая затея идти в предполагаемое место падения атомной бомбы, но других ориентиров, кроме линии железной дороги, у меня не было, а она шла прямиком через Люберцы, поэтому я решил рискнуть. Мне все чаще стали попадаться на глаза проглядывающие из-под земли на вершинах холмов искореженные куски поломанного бетона, я продолжал идти вперед. Мир все также был сер и уныл. Все, что связано с человеком, покинуло эти места. Ветер стал дуть тише, а потом и вовсе сменился штилем. Теперь звуки издавал только я. Грохот моих шагов стал единственным шумом в обезлюдевшем мире.

Так как вокруг не встречалось больше домов-великанов, меня оставило ощущение, что кто-то за мной следит и это немного успокаивало. Устав от унылого однообразного пейзажа, я сконцентрировал свой взгляд на шпалах и рельсах, по которым шел.

«Шестьсот двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, – считал я свои шаги по рельсам, а потом, перейдя на шпалы, начинал счет снова. – Один, два, три…»

В какой-то момент я поднял глаза и увидел впереди туман, хоть что-то новое в этом однообразии. Туман клубился и медленно полз мне навстречу. В его глубине что-то светилось. Свет был слабый, он окрашивал туман в желтовато-зеленоватые оттенки.

«Откуда тут взяться свету? Ох, не к добру это!»

Свечение насторожило меня. Я даже замедлил шаг и стал всматриваться, пытаясь понять, где его источник. Но бесполезно. Свет возникал то там, то тут, потом угасал, чтобы вновь появиться где-то совсем в другом месте. Таинственный туман занял все пространство впереди. Ни слева, ни справа ему не было видно ни конца, ни края.

«Вот засада!»

Я обернулся и посмотрел назад. Это тоже был не вариант, возвращение не поможет быстрее попасть домой. Обходить туман, который медленно, но уверенно продолжал ползти в моем направлении, было бесполезно, это только удлиняло мой путь и лишало меня единственного надежного ориентира.

«Вот уж точно, нет ничего хорошего в тумане, который появляется после атомной бомбежки!»

Как бы я не хотел заходить в него, но все же пошел вперед.

«Если что не так, – подумал я, – вернусь обратно. Вот зайду в туман, постою, посмотрю, и если плохо мне там станет, то бегом на выход».

И я снова ускорился и быстро достиг первых клубков-щупалец, которые неведомый монстр будто специально выбросил мне навстречу, опережая движение всего остального своего гигантского тела. Шаг – и я внутри. Впереди меня свет померк. Обернувшись, я различил смутные силуэты холмов-надгробий, которые с каждым мгновением все больше и больше скрывала пелена тумана.

Я стоял на месте и неглубоко дышал. Время шло, ничего не происходило. Голова не кружилась, не тошнило. Света в тумане я больше не различал. Вокруг воцарилась темнота, которая сгущалась с каждой секундой. Мне не удалось разглядеть даже свою ладонь, которую я поднес к лицу.

«Раз ты не вредишь мне, то ничего страшного, – решил я. – Пойду потихоньку вперед, выставлю руки, чтобы не налететь на что-нибудь, а рельсы под ногами не дадут мне сойти с пути».

Скорость моего движения была невелика, но я упорно продолжал идти к своей цели. Изменить ничего не мог, поэтому оставалось только сожалеть, что у меня нет фонаря, и надеяться на то, что подует ветер и рассеет туман.

Шаг, еще шаг. Неожиданно буквально передо мной возник свет. Он разгорался все сильнее и сильнее. Я подумал, что это поезд и отпрыгнул в сторону, но свет настиг меня и поглотил, он окружил маленького, бредущего сквозь неизвестность человека со всех сторон. Я оказался внутри него, как будто попал в лампочку. Свет ослеплял меня, глазам стало нестерпимо больно. Я зажмурился и присел на корточки, закрыв лицо руками. Но свет проникал сквозь ладони, он пронизывал меня насквозь.

Страх овладел мною. Я вскочил и помчался прочь. Глаза ужасно резало, хотелось вырвать их из глазниц и стать одним из безмолвных домов-великанов. И вот, когда силы почти оставили меня, я споткнулся и упал на землю. В этот момент свет стал меркнуть.

«Слава Богу! Слава Богу!»

Я радовался наступлению тьмы, которая совсем недавно так пугала меня. Теперь темнота стала моей защитой, моим оплотом, преградой на пути обезумившего света. Он пропал. Я больше не различал ничего вокруг, хотя мои глаза и были открыты.

«Может, я ослеп?»

Я встал, осторожно сделал несколько шагов вперед и наткнулся на что-то. Присев, ощупал это. Какая-то бетонная конструкция.

Подул ветерок, легкий еле ощутимый.

– Давай, брат! – подбодрил его я. – Давай! Дуй сильнее.

Ветер словно услышал меня и стал усиливаться. Я почувствовал его порывы, ощутил, как влажный туман стегает меня по щекам. Где-то вдали раздался скрежет железки, с которой стал играть ветер. Теперь этот звук не раздражал, а радовал.

И, наконец, я увидел свои руки. Из моих глаз побежали слезы. Мне стало неловко за свое счастье в этом мертвом мире, где царят безысходность и смерть. Я вытер грязным рукавом слезы. Ко мне вернулось зрение. Туман быстро рассеялся, я вздохнул и огляделся. Под ногами лежала плита. Слева от меня стоял искореженный вагон поезда метро, а справа возвышался холм.

Сердце рухнуло куда-то вниз.

– Не может быть! – сорвалось у меня с губ. – Я не мог так быстро добежать обратно!

Понимание того, что опять оказался там, откуда начал свой путь, ошеломляло. Действительность раздавила меня. Я упал на холодную плиту и закрыл глаза ладонями. Мне был противен этот новый мир, противен ветер, туман, серый цвет, ослепляющий свет. Хотелось, чтобы случившееся со мной оказалось дурным сном. Вот открою глаза и окажется, что я лежу на своей кровати, у себя дома… Но нет. Этого уже больше никогда не случится. Теперь мир мертв и нет в нем места живому.

Я долго пролежал на холодной бетонной плите. Холод пробрался под куртку, но он был безразличен мне. Мною овладело отчаяние. Не хотелось открывать глаза, потому что окружающий мир был противен, инороден, чужд. Я бы закрыл уши, чтобы не слышать ветра и скрежет металла, но силы оставили меня. Безысходность парализовала волю и желание жить. Все увереннее и увереннее в сознании утверждалась мысль о том, что погибли все люди в этом мире, даже моя семья, и лишь по нелепой случайности, по иронии жестокой судьбы мне даровано право существования в мире мертвецов. От этого горечь наполняла душу, а голова шла кругом. Говорят, что «ниже земли не упадешь», но я падал и падал, сорвавшись в безудержное пике, летя в бездну безнадежности и отчаяния.

Счет времени был потерян. Да и отмерять его было нечем – часы не ношу, а телефон бесповоротно погиб. Возможно, я заснул. Когда мои глаза открылись вновь, то мир выглядел все так же – серо и безжизненно.

Я встал и побрел в сторону ближайшего дома-великана в надежде найти там хоть что-то, что могло дать мне надежду на возвращение домой.

«Может быть, найду радио и услышу сквозь шум помех о сборе выживших в каком-нибудь чудом оставшемся незатронутым ядерным ударом месте. Я буду искать его и найду во что бы то ни стало. А может, найду следы других выживших и по ним приду к людям, которые тоже ищут выход из адского города, в котором мы застряли».

Так, мечтая о лучшем, я брел по пустынным улицам мегаполиса, уставившись себе под ноги. Мне не хотелось поднимать головы, хотя чувство, что на меня кто-то смотрит, не оставляло меня с того момента, как я отправился в путь.

«Ну почему я остался жить. Зачем? Мне не нужна такая жизнь! Остаться одному в пустом мире – это самое ужасное наказание. Я жил для семьи. Да, меня подолгу не было рядом с ними, но разлука была вынужденной. Работа, приносящая мне доход, это же все для них, чтобы они ни в чем не нуждались, жили в удовольствие. Ни жена, ни сын никогда ни в чем не нуждались. Моей зарплаты хватало на все. Да ценой за это было расставание, но в жизни приходится выбирать. Мой выбор был очевиден. У меня не осталось настоящих друзей, всем пожертвовал ради семьи и что теперь, когда я не знаю, живы ли они? Скорее всего, нет. Что теперь делать мне? Умереть? Или что?»

Зайдя в ближайший из домов, я понял, что надеяться не на что. Лестничный марш был разрушен. Ближайший пролет, который уцелел, возвышался где-то на уровне третьего этажа. На первом этаже дверей в доме не было. В квартирах царило опустошение, даже обоев на стенах не осталось. Правда, в одной из комнат мне удалось обнаружить обломки кафельной плитки, но это было исключение из правил.

Сопровождаемый заунывными напевами неугомонного ветра, продолжающего бить в свой металлический набат, я покинул негостеприимный дом и пошел к следующему, который стоял по соседству.

Подходя ко второму великану, я еще сильнее ощутил, что на меня кто-то пристально смотрит. Найдя в себе силы, огляделся, задрав голову кверху и повернувшись по часовой стрелке вокруг. Никого. Постояв немного, я вновь пошел в выбранном направлении, но чувство чьего-то присутствия не оставляло меня, стало навязчивой идеей, которая поглотила все мои мысли.

Уже подходя к зияющему чернотой провалу, ведущему в подъезд, я не выдержал и закричал:

– Чего уставился?! Где ты?! Выходи?!

Мой крик вызвал эхо, которое вернулось ко мне, будто прокатившись над землями вечно мрачного царства Аида.

– Выходи же! Сволочь!

И вновь лишь эхо было мне ответом.

Тогда я схватил камень и со злостью бросил его в дом-великан, к которому уже практически подошел. Камень залетел в окно и упал на бетонный пол, издав глухой звук.

– Что? Мало тебе? Тогда получи!

Я лихорадочно стал хватать камни с земли и остервенело бросать их в проклятый дом. Наверняка со стороны мое поведение выглядело ужасно. Я был жалок.

– Мало?! На тебе! На! Получи!

Камни летели в дом до тех пор, пока в моем плече что-то не кольнуло, и после этого мне уже было не до метания. Я упал на колени и зарыдал. Мужчины не плачут, а слезы от ветра. Но когда ты один и некому увидеть твоих слез, уже неважно, кто ты – мужчина или женщина.

Противно, но что было, то было.

Время шло. Успокоившись, я поднялся и вошел в дом. Проклятый наблюдатель продолжал сверлить меня своим взглядом, но это перестало тревожить меня. В доме было тихо и пусто. Внутренний интерьер второго великана не сильно отличался от первого. Пожалуй, единственным отличием было то, что на втором этаже я обнаружил уцелевшие двери лифта. Выше третьего этажа подниматься не стал.

Покинув дом, я пошел к третьему великану, уже не надеясь найти кого-нибудь. Дом стоял в стороне от своих братьев. На полпути к нему я оступился и упал за землю.

– Вот угораздило!

Поднялся и осмотрелся, пытаясь понять, что послужило причиной моего падения. Оказалось, я оступился, прозевав яму ровной округлой формы.

«Яма как яма, – решил я. – А я слепотня!»

После этого пошел дальше, но не успел сделать и пары шагов, как вновь чуть не упал. Я пригляделся и увидел точно такую же яму, в которую совсем недавно угодил. Ее диаметр был около полуметра, при этом книзу он уменьшался. Глубина не более двадцати сантиметров. Края ямки ровные, что как-то не вязалось с общим хаосом, окружавшим меня.

Сделав несколько осторожных шагов, я снова наткнулся на очередную впадину. Потом еще и еще.

«Черт возьми! Да это же следы! Откуда им тут взяться?!»

Сколько бы я не размышлял, понять, кто это или что это, не мог. А вот направление следов установил. Они шли параллельно ветки метро и уходили в направлении Люберец, а может, приходили оттуда. Из-за круглой формы сложно было понять направление движения их хозяина. Однако маршрут незнакомца проходил как раз между вторым и третьим домом, которые я обследовал.

Осознание того, что я тут не один, взбудоражило меня. Бурный поток предположений захлестнул мое сознание. Догадки, как рой пчел загудели в моей голове, заглушая друг друга. Чтобы хоть что-то понять, я решил зайти в дом и посмотреть на следы сверху.

Третий великан был похож на своих братьев. Но теперь интерьер меня не очень-то интересовал. Я обнаружил новую находку, которая меня порадовала. Это был старый деревянный стул. Он стоял на пролете между третьим и четвертым этажами. Я машинально прихватил его, решив присесть, когда буду рассматривать следы, и направился выше.

Четвертый, пятый этаж, я остановился на восьмом, хотя сил хватило бы подняться и выше. Зашел в одну из квартир и, пройдя через комнату, которая когда-то была залом, вышел на балкон, где поставил стул и, осторожно присев на него, стал всматриваться в следы на земле. Однако с высоты восьмого этажа в сумерках на сером фоне увидеть следы было практически невозможно. Пришлось спуститься до третьего этажа.

Теперь следы были заметны значительно лучше. Они были симметричны – три слева и три справа на расстоянии семи – восьми метров друг от друга.

Я гадал и не мог найти ответа. Наконец, сдавшись, спустился вниз и пошел вдоль них, двигаясь в сторону центра столицы.

«Как же ты ходишь-то?»

Мне никак не удавалось понять механику движения неизвестного механизма.

Я шел и шел вперед под пристальным взглядом в спину, издевающимся ветром навстречу неизвестности. Теперь мое бытие отмеряли цели и их достижение. Увлекшись своим движением и рассматриванием следов, я довольно далеко ушел от станции «Выхино». Шагая вперед, неожиданно заметил, что в окружающем мире стало темнее. Подняв голову и посмотрев вперед, сразу понял причину прихода ночи. Я опять попал в туман. Как вышло, что мне не удалось его увидеть заранее, было непонятно. Клочья водяного пара быстро опутали меня, и снова туман обступил со всех сторон.

«Как же я мог прозевать момент, когда ветер перестал дуть и опять наступил штиль?!»

Я повернулся назад и кинулся со всех ног бежать, но было поздно. Сердце заколотилось. Страх опять вернулся и всецело завладел мной. Я метался в тумане, как загнанный зверь в клетке. Выхода не было. Падал, поднимался и снова падал. Потеряв все ориентиры, я остановился и, затаив дыхание, стал ждать. Ждать ужасного света.

И он появился. Медленно зародившись где-то в недрах бесформенного монстра, он навалился на меня, как волна цунами. И не было места, где можно было бы от него укрыться.

«Будь ты проклят!» – успел выкрикнуть я перед тем, как гибельный свет стал выжигать мои глаза, даже несмотря на то, что они предусмотрительно были плотно закрыты.

Голова раскалывалась на части. Я почувствовал, как вновь подул ветер. Глаза открывать не стал. Ждал, пока не услышу скрежет металла. И этот миг настал.

И я открыл глаза: все та же плита, та же станция метро, те же руины. Когда-то я прочитал в одной книге или услышал где-то, что ад – это не кипящие котлы смолы, где варятся люди, совсем нет. Ад – это бесконечное повторение одного и того же, осознанное однообразие. В этом смысле с проявлением, с отголоском ада мы встречаемся повсеместно в нашей жизни. Что, как не ад, работа на конвейере или трудовые серые будни любого человека? Дом – дорога – работа – дорога – дом. Повседневность обыденной суеты скрывает от нас свою адскую сущность, то, что ждет нас, когда мы шагнем за рубеж жизни. Теперешнее мое существование превратилось не в отголоски, а в реальный ад.

«Может быть, я действительно умер?» – предположил я, сев на плиту, и с тоскою стал смотреть в сторону уходящих вдаль железнодорожных рельсов, которые вели к моему дому.

«Выхода нет!»

Именно тогда мой взгляд остановился на Нем. Неожиданно на краю насыпи, что была правее, я увидел мальчика лет семи-восьми. Он был совсем как мой сын. Его серая камуфляжная одежда прятала хозяина среди монотонного мира без красок. На голове паренька была надета черная вязаная шапка, благодаря которой я его и заметил. Он внимательно смотрел на меня серьезным, взрослым взглядом детских глаз и молчал.