Читать книгу ОООООО - Николай Николаев - Страница 5

В то самое время, когда животные Сибири и Европы бежали кросс в хвойном лесу, в Африке с песчаной горы, стоя на двух задних ступнях, закованных в деревянные лыжи, набирая скорость, несся слон. Его уши развевались на ветру, словно знамена за головой, а хобот был вытянут вперед, исполняя роль рассекателя воздуха. По крайней мере, так думал хозяин этого одного из самых удивительных органов в мире природы, подкатываясь с горы ближе к трамплину. Но задуваемый встречный ветер попадал в хобот через ноздри с такой силой, что от сопротивления воздуха животное (зверушкой назвать его было бы неловко) прилагало немало усилий, чтобы сохранить позу летящего лыжника. От такого диссонанса ускорение вскоре прекратило расти, а силы разгона и торможения стали равны. Это обстоятельство пугало строителей трамплина: инженеры-термиты, взявшись за голову, понимали, что разгона для отрыва от так называемого стола новоявленному спортсмену-прыгуну не хватит и при такой его массечто-то в конструкции трамплина явно не выдержит. Оправдывая их ожидания, прыгун докатился до края трамплина, который тут же с треском разлетелся. А сам участник происшествия, скатываясь вниз, вспахал своими могучими бивнями полосу приземления, словно бульдозер.

– Да уж, теперь эта гора подойдет только для посева риса, – сказал главный инженер-термит.

– Ты только не говори Лефе про сноуборд, слалом или фристайл, а то он тут все в каток сравняет.

– Может быть, мы ему посоветуем заняться конькобежным спортом? – тихонько под ухо посоветовал один из членов строительной команды. – Там нечего ровнять и негде врываться, а так через пару дней у нас не останется ни одной горки – ни для слалома, ни для фристайла.

– Да он и не послушает, если решил, а самое главное – и не удержишь. Да, если ему захочется летать, тут будет одна большая воронка.

– Так, давайте быстрее решать, кто ему будет предлагать, пока пыль не осела! – едва успев договорить, один из термитов поднял глаза вверх, где через туманную пыль уже появился болтающийся хобот, за которым стали проявляться бивни и голова со свисающими большими ушами Лефы. Слон, еще не отдышавшись, хотел спросить, где у них тут еще другие горки, но, увидев их сконфуженные физиономии, сам стушевался. От мощного его дыхания, исходящего из хобота, на маленьких термитов создавался сильный ветер, меняющийся в противоположных направлениях в зависимости от того, вдыхал или выдыхал слон. Благо, произрастающие травинки позволяли строителям закрепиться за них и болтаться туда-сюда, ведя диалог с ищущим себя в мире спорта слоном.

– Что-то разгона не хватило, да, ребята? – обратился к ним слон. – Может быть, чуть повыше горочку сделаем?

– Но, видите ли, Лефа, согласно строительным нормам, с учетом геодезических изысканий, а также сейсмической активности плато и необходимых согласований, для увеличения высоты нам потребуется месяцев этак несколько, – болтаясь на травинке и удерживая строительную каску на голове другой парой лапок, объяснял главный инженер, спасая спортивные сооружения. – Боюсь, не хватит срока даже начать строительство до зоосоревнований.

– Может, вам попробовать заняться конькобежным спортом на соленых озерах, там точно изысканий проводить не нужно. Тем более, вся Африка говорит о вашем маленьком родственнике-попрыгунчике, – поддержал беседу бригадир строительной бригады.

– Ты про Жужика, что ли?

– Да-да, про него, про Жужика!

– Кстати, я давно его не видел, как пришел с Занзибара в прошлом году, – ответил слон.

– Да, конечно, Лефа, Жужик подскажет, как тебе найти свой вид спорта. Ведь почти вся Африка уже определилась. Небесный прорицатель сказал тебе, что ты обязательно найдешь себя в спорте. Только горные виды тебе будут труднее даваться, уж поверь мне, старому горному строителю, – подключился к разговору ветеран отрасли, опасаясь, что Лефа обратит внимание и на другие строения горнолыжной инженерии.

– Да,что-то мне спуски не даются. Тут пробовал спуститься на бобе по желобу, так сначалапочему-то боб развалился, а потом и желоб, с чего бы это? Может, мне действительно в конькобежный спорт податься? – подняв свой хобот, Лефа задумался. В связи с этим внизу тайфун угас, волнения закончились, и все строители встали на задние лапки, отряхиваясь от пыли.

– Спасибо за совет, ребята! Пойду к Жужику. Если у него получается, то и у меня обязательно получится, – сказал Лефа и, повернувшись на восток, удалился в медленно оседающей туманной пыли, сквозь которую уже стали проявляться другие сооружения для занятия лыжами и сноубордом.

– Ну, слава богу, пронесло! – сказал главный инженер.

– Летающий пушистый зверь говорил, что ты найдешь свой вид спорта, когда поймешь свое предназначение, но для чего ты предназначен – ты должен понять сам! – кричал ему вслед старый мудрый бригадир.

В облаке пыли, отдаляясь от строителей в сторону джунглей, маячил круп африканского слона, задорно трубившего в свой хобот. В противоположной стороне вверх вылетали зверушки, демонстрируя кульбиты, и падали обратно в облако пыли. Это были фристайлисты – лыжные акробаты. Кто они такие – мы вскоре узнаем.

А у Лефы все начиналось так. Мысль о поиске себя в спорте не давала ему покоя. Время шло, а он до сих пор так и не приступил к тренировкам, а остаться за бортом зоосоревнований ему никак не хотелось. Лефа был огромного роста и размера, а в душе был простым и добрым, и действовал безкаких-либо условностей, не замечая, чтокому-то он доставляет неудобства: ему никто не говорил, что он мешает либочто-то ломает. Не встречались пока такие животные, которые могли бы сделать слону замечание воспитательного характера.

Так и сегодня, взобравшись на холм, с вершины которого бил ключ и срывался вниз ручьем-змейкой, слон, как обычно, бестактно вклинился в команду бобслеистов, состоявшую из довольно крепких малых: бородавочника, антилопы-гну, буйвола и носорога. Лефа стал членом команды обычным способом – никого не спрашивая, невзирая на то, что боб не мог вместить его неочень-то тонкий зад. Носорог вежливо уступил ему свое место разгоняющего, с грустью в последний раз провожая свой боб.

Не имея льда в Африке, звери устроили желоб между берегами ручья: его быстрая струя зигзагами скользила по склону между камнями. После разгона, взгромоздясь не только на боб, но и на членов команды, которые, кряхтя, уперлись мордами в пол, Лефа трубил: «Оооооо!!!». Это походило на спуск по трубе в аквапарках. Не имея ни малейшего представления о маневрировании телом, переносе центра тяжести на поворотах, большой добряк на виражах трубил от восторга. После прохождения каждого изгиба скорость увеличивалась, а центробежная сила нарастала с геометрической прогрессией, так как боб разгонялся быстрее положенного, а слон давил на него своей тяжестью, сильно превышающей гарантийную нагрузку. И вот на предпоследнем повороте боб затрещал и разлетелся по желобу, а все остальные бобслеисты вылетели из него, словно игрушки из новогодней хлопушки, и их тела забарабанили о крутые берега ручья. Лефа же при этом выбил несколько массивных камней, которые, упав в ручей, перегородили его течение, образовав дамбу и перекат. В общем, желоб вышел из эксплуатации и требовал нескольких дней ремонта. «Да еще какого ремонта!..» – чесал затылок носорог, наблюдавший сверху за фейерверком от разлетающегося его любимого, им же сконструированного боба, в который он так нежно вложил душу.

– Ну вот и при.. при… при… при-при-приехали! – заикаясь, еле выговорил Борданучи, бородавочник.

– Сто-сто говорись? – толком не слыша, спросил его буйвол Буля, рот и уши которого были забиты песком и галечником.

– Да ладно, ребята, падения нас только закаляют, как говорил летающий пушистый зверек! Ну, упало пару камушков, – стал поддерживать их Лефа.

– Да уж, кто не познал боли падений, тот не поймет восторженного чувства возвышения, – поддерживая беседу, с легким чувством сарказма проговорил Гну. – Да мы тут каждый день падаем и разбиваем вдребезги ЕДИНСТВЕННЫЙ боб! Подумаешь, потом нам его делать недели две. А желоб вообще после каждой попытки ремонтируем, чтобы ощутить действительную боль утрат спортивного снаряда, над которым носорог Горонос корпел десять дней. Подумаешь, мы тренироваться не будем, вместо этого неделю будем восстанавливать все разрушения, ведь нам не привыкать, правильно, ребята!? – ища поддержку, обратился он к Борданучи и Булю.

– Фейчас как фледует прочуфтфуем падение, фтобы потом, мофет быть, фкуфить флавость победы, – уже безнадежно-мечтательно ответил Буля, выплевывая до сих пор песок и гальку изо рта.

Лефа внимательно и удивленно слушал парнокопытных, наблюдая их впервые в таком ворчливом настроении. Хотя на словах не говорилось, чточто-то пошло не по плану, интонации рогатых и клыкастых порождали в нем неловкость от того, что он действительночто-то сделал не так. От этой неловкости появилось некое необъяснимое для Лефы, слегка неприятное ощущение, которое мы называем стыдом, но слон, по своему простодушию, не знал такого слова. Так же он не задумывался, что причинил неудобство собратьям или поставил их в неловкое положение, пусть и по неосторожности и без злого умысла, но это совсем не радовало его товарищей. Скорейшее переключение начто-нибудь другое облегчало его состояние. Он был эгоистом, но, правда, не знал и об этом. Наверное, если быкто-то ему объяснил, он бы так не поступал. Нет, Лефа не родился эгоистом, скорее всего, эгоизм в силу жизненных обстоятельств зародился и прижился в нем.

Так и сейчас – он отвел взгляд в сторону долины, где труженики-термиты воздвигали сеть горных массивов для различных прыжков на лыжах: фристайла, сноуборда, трамплина. При этом взгляд нашего добряка привлекла самая большая возвышенность, с которой прыгали и тренировались животные.

– Ну и ну, мне бы так! – подхватил Лефа и, ни с кем не попрощавшись и не принося извинений, уже увлеченный новой идеей, чуть ли не вприпрыжку, размахивая хоботом и мотая головой с огромными ушами, побежал в сторону летающих меньших собратьев, оставляя команду бобслеистов со своими заботами и мыслями о решении проблем, которые он же и создал, сломав им боб и желоб.

– Иди с богом, Лефа, удачи тебе! – кричала вслед вся бобслейная команда и, повернувшись к внезапно появившимся «легким неполадкам» и осмысляя, что нужно делать, чуть ли не в унисон проговорили вполголоса: «И нам всем удачи и терпения».

А Лефа, с обыкновенным душевным спокойствием, поднимался в гору, чтобы осуществить первый в своей жизни прыжок с трамплина. А поскольку он забегал на гору, мотая головой (но не в приступе ярости, а от нахлынувшего после спуска с холма прекрасного настроения), все представители местной фауны разбегались, разлетались и расползались от него подальше.

– Сейчас я произведу фурор! – трубил Лефа, поднимаясь выше в гору. Его не беспокоило состояние потревоженных им земляков, его занимало только ощущение полета.

Там, на самом верху, онкаким-то чудесным образом нашел лыжи своего размера, видимо, стоявшие в качестве постамента и потому сооруженные такими большими, чтобы все их видели. Напялив эти лыжи на себя, Лефа принял указанную на стенде стойку и начал свой незабываемый спуск, перефразировав известную фразу «рожденный ползать летать не может», видимо, по глубокому непониманию ее смысла в «только рожденный ползать летать не может», и устремился вниз. Ну, а что было дальше, мы уже знаем.

Видимо, Лефа был единственным представителем африканских слонов, который проживал в северной части Африки. Раньше он выступал в цирке, но был им потерян в этом районе, оставшись проживать с другими млекопитающими, птицами и насекомыми. А так как он был единственным представителем своего рода, то все, конечно, относились к нему снисходительно, может быть, поэтому в нем и развился такой эгоизм.

Вот и сейчас слон напевал себе под нос арию Мефистофеля, идя по оазису в нужном ему направлении, невзирая на то, что он сломалкакое-то строение, заставил свернутького-то со своей тропы. Откуда слоны знают, в каком направлении необходимо двигаться, не знает точно никто. Но ему нужно было пройти определенное количество километров, чтобы посетить своего дальнего родственника Жужика, о котором шла слава по всей Африке, что он очень быстрый и ловкий конькобежец – шорт-трекер, и равных ему нет. Само слово «шорт-трек» Лефе, конечно, ни о чем не говорило, но он точно знал: если у родственника получилось, то и у него получится занять достойное место в этом виде спорта.

Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но никак не наоборот, но вот наконец слон дошел до большого соленого озера, целиком покрытого плотным слоем соли, выступающей в качестве льда, на котором уже тренировались конькобежцы. По большому кругу раскатывались страусы, гепарды, зебры, окапи, гиеновидные собаки, большой куду и геренук, но Жужика среди них не было. Рассматривая медленные аккуратные движения спортсменов, которые раскатывались по соли (хочется сказать «по льду», уж так она похожа на лед, когда плотная), Лефа не увидел никакой сложности в их движениях: «Все то же самое, как прыгать с трамплина, – думал он, – согнуть корпус параллельно плоскости, на которой стоишь, согнуть в коленях конечности – лишь переставляй себе ноги и все».

– Да что тут делать, – сбегая с возвышенности между кактусами, затрубил Лефа, – это же раз плюнуть! Ха, сейчас я вам покажу, как надо!

Но только ступив на натертую до блеска соль, наш герой взлетел (конечно, о полете он и мечтал) – да так, что его массивные ступни оторвались от поверхности, вскинувшись вверх на доли секунды и задержав его тучный зад в равновесии и покое. Такой полет продолжался пару мгновений, а затем его конечности распластались на соли вместе с телом. Да уж, полетом это было назвать трудно.

– Так точно никто не умеет, Лефа, тебе бы на фристайл, цены бы тебе не было, – увидев комичную фигуру, смеялись спортсмены.

– Да нет, мне посоветовали заняться конькобежным спортом. Говорят, что у Жужика получается, и коль он мой родственник, может, и у меня получится.

– Странно, кто тебе такое посоветовал? Лефа, ты подумай, где Жужик, а где ты?! Жужик – это талант, можно сказать, гений спортивно-природной мысли. Но, правда, хоть он и считается конькобежцем, но у него дисциплина немного другая, он же шорт-трекист, – еле выговорив последнее слово, нерешительно сказал геренук, обернувшись к своим соотечественникам с вопрошающим взглядом, – а мы простые конькобежцы.

– Ну, если у него получается, то и у меня получится, мы же родственники, – встав и отряхнувшись, ответил Лефа.

Все, переглянувшись, дружно промолчали, разведя руками и понимая, что Лефа сейчас на их катке начнетчто-то делать, а это означало наступление катаклизма, пусть и не планетарного масштаба.

– Конечно, получится, – пытаясь убедить его во имя спасения своего катка, говорили звери, – у Жужика же получается!

– Ну давайте, я хоть чуть-чуть попробую, у вас вон сколько открытого и свободного места.

– Да мы бы рады, с превеликим удовольствием, но видишь ли, у нас нет коньков подходящего для тебя размера. Ведь на соли можно кататься только на коньках, иначе будешь постоянно падать на поворотах.

Все оглядывали свой выстраданный каток, который был отшлифован терпеливым трудом, и вроде бы не видели, что может сломать здесь Лефа, поскольку была одна скользящая плоскость, но внутреннее чувство подзуживало: Лефа начнет пробовать кататься – ничего хорошего не жди!

– Ведь можночто-нибудь придумать, – не мог угомониться Лефа в предвкушении, он все же хотел попробовать – медленно, переставляя ступни, как ему представлялось, изящно двигаться на большой скорости.

Он взглянул на коньки, надетые на лапы и копыта собратьев, потом посмотрел на свои стопы, и даже для него стало очевидно, что они могли налезть только на его коготок. И это мягко было сказано, потому что мы назвали коготком то, чему больше подходит слово «когтище».

Вдруг большой куду, глядя на слона, посматривающего на их спортивный инвентарь, обратил внимание на бивни Лефы, а вернее их заостренные концы, которые, до того времени неподвижные, сливались с цветом соли и были практически невидимы. Ему тут же представилось, как Лефа падает головой вперед, а его бивни, словно плуги, врезаются в соль, сформированную столетиями в такой прекрасный плотный слой, и превращают его в рассыпчатую рыхлую массу. Повернувшись к уху страуса, большой куду в ужасе от своего воображения мог вымолвить только одно слово: «Бивни, бивни, бивни!»

Страус же, поддакивая и кивая головой, соглашаясь со всем, что говорили, вторил: «Да, бивни, бивни! А что – бивни?» – и тут же обратил внимание на остроконечные,прямо-таки загнутые бивни Лефы, икакой-то комок внутри быстро поднялся вверх до самого подбородка по всей длине его шеи и медленно стал спускаться вниз.

– Что? Что? Что мои бивни? – скосив глаза, уставился на них Лефа. – Да они мне только для защиты, вы же знаете – я никого не трогаю!

– А тебе от когозащищаться-то, Лефа? – спросил его гепард. – Ты на себя смотрел? Ты одними ушами можешь отмахиваться, но только от москитов,динозавров-то сейчас вроде нет. Кто на тебя нападет, если все разбегаются только от твоего вида, особенно когда ты шевелишь ушами!

– Точно, а зачем они мне нужны, ведь я их никогда не использую. Только, если что, для торможения, когда падаю. Вот тут на днях катился с горки, так если бы не бивни, не знаю, куда бы вообще укатился, – радостно вспомнил Лефа.

– А сгоркой-то что стало? – беспокоясь, спросил геренук, по-прежнему переживая за каток.

– Да так, немножечко пыль поднялась, ну… незначительно, и все.

– О, тебе точно нужно к Жужику, там у него тоже, говорят, пыль коромыслом стоит во время тренировок, – спешно добавил страус. – Покакой-то системе южноамериканской тренируется.

– Да, я же к Жужику и шел, пойду-ка к нему, там точно себя найду!

– Конечно, конечно, Лефа, ступай себе, ступай, – наперебой уговаривая, настаивали конькобежцы.

– Ладно, раз коньков нет, так и быть, пойду, проведаю… – и Лефа браво зашагал в сторону Занзибара.

Так, легким шагом Лефа дошел до восточной окраины Африки и уперся в Индийский океан. Вдалеке в синей дымке маячил Занзибар. Там, думал Лефа, наверное, Жужик, отрешившись от всех, занимается своими тренировками: «Раз он нашел себя, значит, и я себя найду». С такими мыслями слон в буквальном слове плюхнулся в воду и, подняв свой хобот, как перископ подводной лодки, поплыл в направлении своей надежды.

Через несколько часов марафонского заплыва Лефа наконец сошел на землю, но шагатьпочему-то у него не получалось. Ноги продолжали грести, но теперь уже воздух и землю, что со стороны выглядело забавным.

Кое-как пройдя несколько километров по суше, он встретил черепах и обезьян колобусов. На его вопросы, где тренируется Жужик, они показывали головами вглубь острова. Продвинувшись еще, он услышалгде-то вдалеке истошный вопль: «Приготовсь! На раз, два, три – открывай!». С той стороны, из подлеска, откуда доносились убедительные громкие команды, внезапно и сломя голову, оглядываясь назад, бежали животные. Лефа от удивления поднял брови и заспешил в ту сторону, откуда были слышны команды… Откуда ни возьмись, в его ногу врезался незадачливый колобус.

– Что происходит? – тревожно спросил его Лефа, дружески обняв за плечи своим хоботом.

– Жжжужик… начинает… специальные тренировки, – ответил колобус и, смахнув с плеча хобот, побежал без оглядки дальше.

Недоумевающий Лефа продолжил свой путь к неизвестности. Не доходя до песчаных комьев, которые лежали на возвышенности среди редколесья, он резко остановился. Причиной такой остановки был раздавшийся вопль: «Открывай!!!».

Из-за комьев поднялось облако пыли, которое то удалялось, то приближалось зигзагообразно. Раздались клацанье зубов и рыкоподобные звуки, которых Лефе за свою жизнь не приходилось еще слышать. Он немного оторопел и даже привстал, навострив свои огромные уши и выставив слегка согнутый хобот вперед. В этих воплях и истошных криках он узнавал знакомые нотки голоса Жужика, но что это за другие звуки, и почему все убегают, и почему вокруг пыль? Все это не на шутку встревожило Лефу и, встрепенувшись от внезапно нашедшего ступора, он с боевым настроем и суровым выражением морды-лица, нахмурив брови, взбежал на холм и заглянул за песчаные комья, служившие, как потом стало понятно, некой преградой.

По достаточно утоптанной зигзагообразной тропе вприпрыжку, прижав уши, несся во весь опор тушканчик Жужик. Тропа поворачивала в разные стороны, иногда пересекаясь с другой тропой, образуя тем самым непонятный лабиринт. На этих виражах Жужик действительно демонстрировал чудеса эквилибристики, входя в повороты так, будто на него не действовали законы физики. Чуть дальше Лефа увидел облако пыли, которое то расходилось, то соединялось, словно так же двигалось по лабиринту. Через несколько секунд после промчавшегося мимо него Жужика выбежала стая варанов, которые разбежались на перекрестке в разные стороны ему наперерез. Когда Жужик внезапно оказывался на перекрестке с глазу на глаз с пресмыкающимся, он так ловко,какими-то неимоверными качаниями тела, на большой скорости уходил от варана, что тот смыкал свою пасть совсем в другой стороне, не там, где его впритирку огибал Жужик. Такая картина продолжалась несколько минут. Ошарашенно Лефа наблюдал за бесподобными шныряющими движениями Жужика.

Добежав до конца своего вычурного лабиринта и упершись в тупик, Жужик спрятался за валун, вытянув из-под него только свой небольшой хоботок. Сразу же подоспевшие вараны также собрались в тупике, вытягивая раздвоенные языки. Они пытались уловить запах Жужика, и природное чутье их не обманывало. Головы всех варанов были повернуты в сторону нашего ловкого спортсмена, откуда слышалось дыхание запыхавшегося бегуна. Медленными, но неуверенными шагами они потянулись к валунам, при этом осматриваясь по сторонам, как будточего-то опасаясь. Их языки уже потянулись к тому месту, где спрятался Жужик, как вдруг, откуда ни возьмись, перед их мордамичто-то свалилось. Это былкакой-то зверек. Расправив свой хвост, зверь, оскалил свою пасть, и уставился на них своими скошенными глазами. На что вараны слегка только отдернули головы, и, не обращая внимания на угрожающую пантомиму, продолжили свое движение. От этого не известное ученым животное резко изменилось и, закатив глаза, распласталось в конвульсиях на камне, а затем, приоткрыв рот, испустило последний дух и замерло. У варанов, которые стали пробовать языком воздух после увиденного, тут же возник рвотный рефлекс, и они, разбегаясь в разные стороны, стали высовывать свой язык наружу, как будто очищая его, что то сплевывали и мотали гловой. Словом, картина наблюдалась нелицеприятная.

Тем временем Жужик вышел из своего укрытия и спокойным шагом прошел мимо жутких рептилий, на которых было жалко смотреть. Налицо у них были признакикакого-то удивительного отравления, что не вполне укладывалось в голове Лефы. Да и Жужика было не узнать: на его голове была странная маска с длинным хоботом. Он легкими и ловкими движениями вприпрыжку взобрался на песчаный валун, около которого стоял Лефа, и сняв уже на вершине свою странную маску, с задором обратился к слону: «Здорово, брата-а-ан!» При этом он обнял своим хоботком гигантский хобот Лефы. Слон ничего не мог сказать, потому что находился в изумлении и под впечатлением от увиденного и только иногда хлопал своими ресницами.

Да, Жужик относился к отряду прыгуньковых – небольшим зверькам, которые по своей природе и генетическим данным относятся к родственникам слонов. Вот такая интересная мать-природа: откуда со временем выйдет и куда зайдет, не могут сказать даже великие ученые.

– Ну ты что, братан, не признал? – еще раз обратился к Лефе Жужик.

– А это кто? – спросил Лефа, указывая хоботом на безжизненное тело зверька с пушистым хвостом.

– Это Опусскунсович, относится к скунсам, но не совсем скунс, так как наполовину опоссум. У нас такие в Африке не живут, его депортировали с Северной Америки, говорят, жизни никому не давал. А я его приютил, обогрел. Оказался неплохой малый, ну есть небольшие нюансы, но я их решаю с помощью этого, – и показал на свой противогаз.

– А с этими, с ними что? – Лефа указал на варанов.

– Да эти сейчас расползутся, у меня в пещере для них все, что надо, имеется, они знают об этом. В общем, почти дрессированные, одним словом – хладнокровные пресмыкающиеся, но тоже помогают мне тренироваться по бразильской системе. Кстати, здорово помогают! Короче, у нас тут командная работа, и каждый отвечает за свое.

Лефа слышал Жужика, но не слушал, поскольку не мог оторвать взгляд от лежащего тела зверька, настолько он был поражен тем, как этот удивительный североамериканец преставился. И почему его терзали эти мысли? Жужик продолжал рассказывать о своей системе тренировок и о промежуточных результатах. Он описывал ярко и красочно, порой уходя в себя, не глядя на Лефу. А Лефа неосознанно, руководствуясь своими слоновьими инстинктами, в это время пошел в сторону лежащего зверька, желая хотьчем-то иликак-то помочь ему. Подойдя, он инстинктивно поднес свой хобот к жертве тренировок, планируя либо растормошить его, либо поставить на ноги. Но как только он поднес к нему хобот, вдруг услышал обеспокоенный голос: «Лефа, нет, не надо!» Но было уже поздно. Страшно смердящий запах, исходивший от зверька, дошел до рецепторов Лефы и уже несся в головной мозг. Словно нашатырь, запах ударил Лефе в голову, но только это было в несколько раз хуже. Такого скверного запаха ноздри животных Африки не знали. Резко отпрянув и откинув назад голову с хоботом, Лефа сел на пятую точку и начал считать звездочки, появившиеся у него перед глазами. Словно в тумане, он увидел перед собой Жужика, в его удивительной маске, который щелкал пальцами перед его глазами. «Лефа, Лефа!» – доносилось до слона, – «Давай, встаем, выходим!»

Такого удара Лефе держать не приходилось. «Вот звезданули так звезданули», – думал Лефа, разглядывая кружащиеся над ним звездочки. Но как бы не отвлекали его звездочки, мелькавшие перед глазами, он вдруг почувствовалкакое-то просветление в своем уме:

– Да, ребята! Так, наверное, и бывает с хамами и эгоистами, когда в качестве назидания судьба натыкает их начей-нибудь крепкий кулак, после чего их безудержная наглость улетучивается раз и навсегда, – задумчиво произнес Лефа неожиданно мудрую для него фразу.

Именно так, дорогие читатели, произошло и с Лефой, который чудным образом изменился, оказавшись на пятой точке из-за своей самонадеянности и неумения слушать других.

– Что, что это было, что со мной? – слегка покачиваясь, Лефа поплелся за Жужиком, который, держа его за хобот, вывел из сети лабиринтов за песчаные комья. Тут великан вдохнул и стал приходить в себя, шевеля ушами, словно опахалом, нагнетая на себя волны свежего воздуха.

– Понимаешь, Лефа, хоть вараны и помогают мне тренироваться, ведь на фоне опасности я вырабатываю ловкость и маневренность, но они иногда заигрываются – рептилоиды же, сожрать могут. И когда мне приходится совсем туго, на помощь приходит Опосскунсович. Он перед ними начинает типа помирать понарошку и при этом непроизвольно до того дурно пахнет, что даже варанов, которые и без того жрут всякую дрянь, начинает тошнить. А когда очнется – нормальный парень, и всегда говорит, что не может быть, чтобы он вонял, начинает нюхать свою шерсть. Когда он лежит без сознания, его нос, видимо, привыкает и перестаетчто-либо чуять, ношерсть-то пропитывается запахом. Приходится терпеть, он ведь член команды и не раз спасал мою жизнь. В общем, друг и неплохой парень. Ты же тоже не без изъянов, – рассказывал Жужик о своем пахучем товарище.

– То есть он не умер и не болен? – переспросил Лефа.

– У них, видимо, в Северной Америке принято так, – неуверенно продолжал Жужик, – если какая опасность – падают замертво и начинают смертноподобно вонять, потом очухиваются и – как ни в чем не бывало. А когда округу отравят, встают и спрашивают, что случилось, что такое? Иногда так долго расспрашиваюткого-нибудь, что тот, пытаясь не дышать, падает от недостатка воздуха. Но лучше упасть, чем вдохнуть. Поэтому, когда начинаются тренировки, все стараются держаться подальше, боясь наткнуться либо на варана, либо на Опосскунсовича – так его нарекли в нашем ареале.

Видя, что Лефа смотрит уже в его сторону и кивает, что свидетельствовало о том, что контуженный уже стал отходить, Жужик решил сменить тему разговора.

– После того как наука огласила результаты последних исследований о нашем близком родстве, меня вообще тут все зауважали. Но я не хочу, чтобы меня уважали только за то, что я родственник самого большого и сильного сухопутного животного. Я сам хочу добиться успеха, вот тренируюсь по бразильской системе, может, это принесет плоды к соревнованиям. Да что я все время говорю, ты как сам, расскажи о себе, целый год не виделись!

– Да не могу найти себя в спорте. Что только ни пробовал, ничего не получается, а как у тебя – точно не получится. Смотри, ты насколько меньше меня, а бегаешь в два раза быстрее, а если я разгонюсь с твоей скоростью, то на повороте меня так занесет, что понесет, ууу… – он покачал головой, представляя. В его голосе чувствовалась обреченность.

– Уныние, Лефа, это грех, ищи себя, стучи в двери, ведь поиск себя – это тоже жизнь, ее познание. Отрицательный результат – тоже результат. Преимущество имеет тот, кто достаточно рано сделал ошибки, на основании которых можно сделать выводы,какой-то представитель двуногих сказал. Они, конечно, ничего не понимают в жизни, но от них тоже можночему-то поучиться, они, хоть и самые молодые представители матушки-эволюции, но в жизни кое-что смыслят. Ведь такими темпами, как они живут, передохнут скоро. Да бог с ними, передохли бы сами – нас же еще за собой потянут.

Жужик помолчал, призадумавшись, и продолжил:

– Что это я о мрачном. Спорт очень многогранен, и твои качества еще пригодятсягде-нибудь, не унывай! – сказал он Лефе, поддерживая его и выводя из удрученного состояния.

– Скажем так, система подготовительных тренировок закончилась, пора почувствовать лед. Вот хорошо, что ты пришел сейчас. Опосскунсович отойдет, и мы отправимся на континент. Как раз подумывал, как перебраться. На Килиманджаро есть еще настоящий лед, заодно в высокогорье улучшим аэробные возможности организма перед стартом.

Внизу послышались шорох икакое-то отхаркивание.

– Ну вот, очухался Опоссксунсович. Познакомься с моим большим братом Лефой, ты даже его смог уморить.

Лефа, увидев поднимающегося к ним зверька, который взбирался по склону походкой вприпрыжку, незамедлительно поднял хобот и закинул за плечо в противоположенную сторону.

– Лефаа, – протянул к нему переднюю правую ступню слон, как будто немного опасаясь.

– Оооооо, – тараща на него свои косые глазки, выразил удивление огромным размером Лефы зверек. – Крутыш, – представился Опосскунсович, протянув свою лапку. – Правда, никто меня здесь так не называет, величают по отцу и матери.

Это имя он придумал на ходу, стараясь произвести впечатление на Лефу.

– Да, ты и вправду Крутыш, не бояться варанов – дорогого стоит. Они же чуть тебя заденут, так потом и окочуриться можно, несмотря на размер, – сделал комплимент Лефа. Действительно, в нем зарождалось уважение к зверьку.

– Ну что, ребята и зверята, поплыли на континент, заодно поближе и познакомитесь, – поддержал Жужик.

И все скаким-то объединяющим их чувством, хотя на первый взгляд у них не было ничего общего, направились на запад в сторону Занзибарского пролива. Их объединял спорт, вернее, стремление к нему. Крутыш тоже проникся процессом тренировки, хоть он не предполагал принимать участие в соревнованиях, но сам факт причастности к этому процессу, оказания посильной помощи новому своему товарищу и другу Жужику устремлял его к покорению жизненных вершин. Хоть со стороны и выглядело, что он, не боясь практически никого, ни жутких змей, ни варанов, героически падал на них собственной грудью, на самом деле это было не так. Он жутко их боялся, и чувство страха приводило его в состояние оцепенения и даже безумного припадка, после которого он себя не помнил. Но ему льстило отношение зверей, то, что к нему относились учтиво и уважительно, стараясь держаться на расстоянии.

Лефа же шел с новой верой в компании своего маленького родственника, который своими движениями очаровал его. Слова поддержки Жужика придали ему новые силы. А, так сказать, пахучий удар стал поводом для новых размышлений о том, что в жизни не все так просто. В его голове начиналось переосмысление ценностей и отношения к другим.

Жужик имел свои четко определенные планы. Иногда его мысли и раздумья по поводу тренировок внезапно обрывались беспокойством о том, как помочь Лефе. Пока он не знал как, он лишь знал, что нужно хотеть и стараться помочь, и тогда точно получится. «Судьба награждает идущих в правильном направлении», – думал про себя Жужик.

С такими мыслями они незаметно для себя пришли к побережью, где с помощью хобота Лефы взобрались к нему на холку и отправились в плавание. По дороге они вели разговоры на разные темы. Крутыш рассказывал о своей родине, как он попал на Занзибар, Жужик – о новых методах тренировок и планах по их апробации. Лефа был невольным слушателем, и ему были интересны рассказы компаньонов.

Но вдруг слева по борту возник фонтан и показался могучий хвост. Это был кит. Все узнали его. Кит приближался к ним, и в воде стали появляться снующие плавники.

– Касатки, Лефа, касатки, – настороженно сказал Жужик.

– Что, что, где касатки? – пытаясь разглядеть своими скошенными глазками, спросил Крутыш, отыскивая плавники в воде. И как только он их разглядел, то почувствовал, как хорошо знакомое чувство страха стало подбираться, и он начал терять сознание. Увидев это и понимая, чем такое грозит на борту, Жужик схватил его за грудки и стал трясти, не позволяя Крутышу входить в так называемый анабиоз.

– Полундра! – вскричал Жужик. – Свистать всех наверх! Лефа, наш товарищ при виде касаток захотел отойти ко сну!

– Ну, пусть спит,как-нибудь отобьемся, – не видя их и пока не понимая, что происходит, твердым и спокойным голосом ответил Лефа. Он слышал, конечно, о касатках, но не мог представить, какую опасность эти морские млекопитающие могут нести в морской стихии, которая была их домом.

– Лефа, боюсь, мы потонем быстрее, чем до нас доберутся касатки. Он же сейчас окочурится, как там, с варанами.

– Что? Опять? – вскрикнул Лефа и непроизвольно включил повышенную передачу, подключив свой хвост как пропеллер и начав грести хоботом, словно веслом на байдарке, не понимая, что химическое оружие, находящееся у него на спине, двигалось с такой же скоростью.

Жужику удавалось удерживать Опосскунсовича в пограничном состоянии и даже приводить в чувство, но, когда он смотрел на море после очередного фонтана и усматривал там приближающиеся плавники, то снова замирал от страха, разводя скошенные глаза в разные стороны и вываливая язык, постепенно опадая в лапках Жужика. Сделав несколько попыток, Жужик понял, что природа возьмет свое, поскольку пробивающий запах начинал щекотать ноздри. Обладая определенным хладнокровием, Жужик отвернулся в сторону, набрал в себя как можно больше воздуха, достал противогаз и надел на голову. Совсем обмякшего Крутыша он оттащил на круп слона ближе к хвосту со словами: «Ну почему ты у нас Крутыш, а не крепыш, а?» – и, аккуратно положив его, чтобы тот не сполз в море, побежал по спине Лефы к его голове.

– Вытягивай хобот, дыши через нос. Но дыши, только когда я надену тебе противогаз, я в это время дышать не буду. Будем меняться. Ты дышишь – я не дышу, ты не дышишь – я дышу. Наш товарищ уснул.

Сказав это на ухо Лефе, Жужик взбежал по хоботу и сел на него около ноздрей верхом. Сделав большой вдох, он снял противогаз и прижал его к ноздрям Лефы, прося наклонить хобот как можно ближе к поверхности воды, где морской бриз хотькак-то мог рассеять пахучее облако. Перед лицом такого потрясения родственники не заметили, как к ним приблизились касатки, которые уже сделали несколько кругов вокруг сухопутных, разрезая своими плавниками поверхность морской глади.

Проплывающая сзади слона касатка имела неосторожность всплыть и произвести вдох своим дыхалом. После такого маневра она тут же начала кашлять и чихать. Услышав это, Жужик сказал, поддерживая Лефу: «Ага, с тыла мы защищены!» Остальные касатки сразу отплыли на безопасное расстояние, и неожиданно одна из них достаточно миролюбивым голосом спросила:

– Сухопутные, вы откуда здесь взялись, вам что, на суше места не хватает?

– Нет, хватает, мы просто тренируемся, – сухо и коротко ответил Жужик.

– Вы что, спортсмены? Настоящие?

– Ну да, – в том же духе ответил Жужик, выдавливая из себя уже последний воздух, в связи с чем его голос стал сдавленным и сиплым

– Лефа, вдыхай, – уже почти шепотом прошипел Жужик, после чего снял с хобота противогаз, надел себе на мордочку и жадно вдохнул полной грудью.

– А что это от вас так смердит, хоть экологическую катастрофу объявляй? – продолжали расспрашивать плывущие неподалеку касатки.

– Товарищ наш болеет. Умирает он, вон, видишь, лежит, на континент везем с матерью проститься.

Все посмотрели в сторону Крутыша.

– А мы подумали, слон так испугался нас.

Лефа скосил на них хмурый взгляд, но ничего не сказал, терпя поддевку от хозяев океана.

– Ладно, ребята, не дрейфите, мы тоже вроде как помогаем спортсменам, вот сопровождаем китов, они плывут в Северную Америку, там заберут их, и потом обратно в Новую Зеландию. На время зоосоревнований перемирие же. Даже эти ваши двуногие, сухопутные во время состязаний воевать прекращают. Поэтому мы пока рыбкой только и лакомимся. В общем, пост у нас.

– Так через Тихий океан же короче до Новой Зеландии, – обратился уже более спокойно через противогаз Жужик.

– Да киты говорят, что тех маршрутов не знают. Попробуй подплыви, переубеди.

– Так это у них Опосскунсович дрыхнет, – внезапно выкрикнула одна из касаток, узнав новоявленного генно-модифицированного зверька.

Жужик почувствовал, как хобот под ним заходил – видимо, в легких Лефы заканчивался кислород. Сделав вдох, он снова приложил к хоботу противогаз.

– Вы так, ребята, с ним далеко не уплывете, с этим товарищем. Вы его в воду окуните, он там сразу в чувство придет. Его, когда депортировали, так и делали. Буревестники его переправляли. Он как в небе что завидит – так сразу в аут выпадал. Они поначалу сами чуть в пике после этого не уходили, а потом сообразили его в воду окунать, он там очухивался. Там, где он падал, никакой охоты не было несколько дней. Подбирали его и дальше летели. Ты к хвосту слона привяжи его. Как только он откатывается в воду, макайте, потом обратно на спину.

Жужик быстрым движением перебежал в область крестца слона, где лежал Крутыш. Он достал из своего небольшого рюкзачка кусок веревки и, привязав его к хвосту большого брата, скомандовал: «Майна!», что означало «опускай». С превеликим удовольствием Лефа засунул его и свой хвост в воду. «Вира!» – вновь скомандовал Жужик. Лефа приподнял хвост. Привязанный к хвосту Крутыш с округленными глазами жадно глотал воздух.

– Получилось!!! – замахал лапками Жужик.

– Что, что случилось, Жужик, почему я в воде, почему я привязан? – начал осознавать картину происходящих событий Опосскунсович.

– Не дрейфь, старина. Тебе просто стало жарко на солнышке, разморило, и ты уснул. Ну и чтобы ты не перегрелся, пришлось тебя привязать и окунуть. Заботимся о тебе.

Опосскунсович замолчал, но все же недоверчиво смотрел исподлобья на своих товарищей в ожидании, когда его отвяжут. Одной из прекрасных черт Опосскунсовича была возможность быстро забывать неприятности и продолжать жить безкаких-либо предрассудков. Об этом прекрасно знал Жужик и поэтому без скованности и стеснения, которые могли бы возникнуть у любого от такого недоверчивого взгляда, отвязывал зверька от хвоста, так как точно знал, что его глаза скоро встретятся с миролюбивыми, добрыми, привычными, слегка скошенными глазками Крутыша. Так и было. Отвязав его, Жужик произнес: «Ну вот и все!» – после чего посмотрел в глаза Крутыша. Действительно, мокрая, сконфуженная крысиная мордочка со слипшимся мехом доверчиво и преданно смотрела на Жужика, как на спасителя.

– Спасибо, Жужик! – шмыгнув носом, сказал Крутыш. Но тут основание под ногами заходило, и послушался голос Лефы: «Все, народ, приплыли почти, мы на отмели, теперь пойдем пешком».

Действительно, континент был совсем близко. И это близость придала нашим представителям фауны новых сил, позволив в кратчайшее время выйти на сушу и отправиться к горе Килиманджаро. В такой же дружеской атмосфере они подошли к одной из возвышенностей, на которой раскинулось ледяное озеро. Это был настоящий лед, на котором была сконструирована площадка. Внутри беспорядочно носились звери разных видов скакими-то предметами, они кричали и толкались, бежали то в одну сторону площадки, то в другую, сталкиваясь между собой и бортиком. Подойдя ближе, друзьям удалось увидеть, что все бегают за одним маленьким предметом, скользящим по льду. Лефа и Крутыш с недоумением следили за происходящим.

– Это хоккей, – сказал Жужик. – Считается самым интересным и популярным зимним видом спорта. Все зависит от команды. Насколько команда сыграна, так и сыграют. Здесь один в поле не воин, – сделав паузу, он повернул голову в сторону своих товарищей, которые, ничего не поняв из сказанного, по-прежнему недоумевающе наблюдали за хоккеем. – Понятно все, – окончил Жужик, прочитав все по их лицам.

Вдруг раздался свисток, все закончили кататься и вереницей потянулись к только что открытому борту, около которого и стояли три товарища. Жужик быстрым движением сел на борт и вытянул свою небольшую лапку. Выходящие звери, сжав лапу в кулак, прикасались к вытянутому кулаку Жужика. Порой Жужику доставалось так, что его покачивало. Звери проходили с наклоненными головами, взмыленные от пота, как будто думающие очем-то и не видевшие ничего, кроме своих мыслей. Здесь был и буйвол, и лев, и антилопы, даже бегемот, горилла, носорог и леопард. В общем, собрались все серьезные ребята Африки.

Лефа встречал и провожал всех взглядом типа: «Вы что тутделаете-то, а?», – что полярно отличалось от изменившегося выражения Крутыша. От вида таких невероятно могучих зверей, которых он никогда не видел так близко, его личико выражало, если можно так сказать, легкое смятение. Их мощное дыхание, всхрапывающие вздохи, раскатистые низкие рыки могли вселить ужас в кого угодно, тем более, что все проходящие всматривались в Крутыша, запечатлевая в его глазах выражение своих лицеморд (иначе не назовешь). Некоторые пожевывали, шевеля своей нижней челюстью, другие шевелили ею, как будто хотели вправить ее на место, шмыгали носом, сплевывали на пол и проходили мимо. Картинки менялись одна за другой, и у Крутыша начал подергиваться левый глаз. Но вот он увидел морду небольшого зверька, вроде бы с улыбкой на лице. Зверек был чуть крупней его, но по форме тела напоминал Крутыша, только его морда не была вытянута.

– Что расселись тут? – спросил неизвестный зверек. – А? – обратился он непосредственно к Крутышу, когда приблизился мордочкой.

Жужик запереживал, что такая настойчивость медоеда может привести к обычным последствиям, связанным с личностью Крутыша. Медоед же был просто раздосадован игрой, а может быть, и самим собой в сегодняшней игре, поэтому, увидев похожую фигуру, но незнакомую физиономию, решил немного сорвать на ней свою досаду. Не услышав ответа, он умышленно проник в личное пространство Крутыша и заглянул ему в глаза, чтобы, видимо, там отыскать ответ. Но в глазах Крутыша ответом и не пахло. Слегка скошенные и до того глаза Опосскунсовича стали еще ближе друг к другу на разных уровнях. При этом у самого медоеда при попытках посмотреть глаза в глаза зрачки тоже стали расходиться по осям. Медоед не только не нашел во взгляде Опосскунсовичакакого-либо выражения или отклика, но и сам пересталчто-либо понимать.

– Стефалд, это Опосскунсович из Северной Америки, жертва генетической ошибки, – отозвался на ситуацию галантный Жужик.

– Понятно, понаехали тут, – не оборачиваясь на обращение, ответил Стефалд. Встав по привычке на четыре лапы, раскачиваясь и подпрыгивая с высоко поднятым задом, так как на задних лапах были коньки, он побежал догонять свою команду, которая уже цепочкой заворачивала в находящуюся неподалеку пещеру, над входом которой было написано: «Тренерская Раздевалка» (видимо, в нужном месте забыли поставить точку).

– Как-как ты его назвал? – тут же придя в себя, спросил Крутыш у Жужика. – Это знаменитый бесстрашный Стефалд, который сражается с семью львами и отважно кидается на леопардов, это тот, который вообще ничего-ничего не боится?

– Ну, не с семью, конечно, – указывал всей мимикой на себя слон, влившись в беседу, – но сражаться может.

Пока между Крутышом и Лефой происходил диалог о личности Стефалда и о том, где правда, а где вымысел, Жужик уже успел надеть коньки и заскользить по внутреннему периметру хоккейной площадки. Увидев это, оба закончили разговор и поспешили тоже выйти на лед. Лефа, уже наученный горьким опытом, ступил на лед очень аккуратно, чего не сделал Крутыш, который уже шлепнулся и, распластавшись, покатился к воротам. Лефа также последовал за ним, семеня ступнями. Дойдя до ворот, он присел на лед и облокотился на ворота, сделавшись вальяжным отдыхающим туристом на горном курорте. Крутыш, встав на носочки задних лапок, пытался посмотреть в сторону тренерской раздевалки, не вышел ли оттуда Стефалд. Но из-за высокого борта не было видно пещеру, поэтому время от времени он стал даже прыгать. Но и это ему не помогало. Жужик же, дорвавшись до льда, катался кругами вокруг своих соплеменников.

Горный воздух, яркое солнце, монотонные механические звуки скользящих коньков, иногда глухие звуки из пещеры, доносившиеся до ушей Лефы, опустили его веки и большую голову. Ведь он за последнее время устал, переплывая пролив туда и обратно, пройдя сотни километров и получив массу впечатлений. Гигант погружался в сладкий безмятежный сон.

Крутыш не находил себе места, он то вставал на задние лапки, то, глядя на Лефу, тоже пытался уснуть, то подскакивал, то подпрыгивал, ведь он с рождения боролся со своим недугом – от страха выпадать в аут. Он пытался, но ничего не мог поделать: страх был бессознательный, и контролировать его он не мог. Уже находясь в Африке, он слышал о Стефалде. До его ума не доходило, как зверек, чуть больше его в размерах, без раздумья кидается в драку с тем, кто смеет на него напасть, и дает отпор любому, кто пытается обидеть его или его семью. Он даже слышал историю, как на него напали семь огромных львов, но в этом сражении Стефалд кидался на всех, поцарапал и покусал их так, что хищники бежали с поля боя, а Стефалд их преследовал. Яркие образы доблестных сражений разыгрывались в маленькой голове Крутыша и так на него влияли, что он перед варанами представлял себя Стефалдом с грозным оскалом на морде. Но увы, это было лишь его воображение. Доставшийся ему, видимо, от мамы широкий улыбающийся рот выражал не угрозу, а напротив, добросердечную улыбку. Поэтому вараны не замечали его свирепый вид и относились к нему с безразличием, продолжая как ни в чем не бывало свою охоту. Мысли о том, почему они его не боятся, не успевали зародиться в полушариях нашего героя, так как врожденный страх, доселе не изученный наукой, подкатывал из глубин его психики и парализовывал Крутыша от кончиков ушей до пяточек. А что происходило дальше, читатель уже знает. Скажем, как говорят в народе: «Гены пальцем не раздавишь».

Но вот в калитке борта показались входившие на лед друг за другом звери, начиная раскатку на площадке. Крутыш, засуетившись, прошмыгнув между некоторыми, все же нарвался на силовой прием и вылетел пулей за борт. Однако, преодолев неприятности, он высунул свою крысиную мордочку и начал высматривать Стефалда. Тот быстро показался среди массивных, снующих на скоростях хоккеистов.

– А где ворота? – вдруг вскрикнул медоед.

Из ниоткуда, как в сказке, вынырнул Жужик и, приблизившись к уху медоеда,что-то нашептал ему. Стефалд, прислушиваясь, кивал головой, соглашаясь со всем, что он говорил. После того, как Жужик отъехал, Стефалд подал знак, и все подъехали к капитану, образовав плотный замкнутый круг. Что там происходило, Крутышу не было ни слышно, ни видно. Как внезапно образовался круг из спортсменов – так же внезапно он и распался. На льду появилось множество мелких плоских камней в виде плисточек. Все начали накатывать там, где сидел, видя свои прекрасные сны, Лефа, и при помощи своеобразных клюшек начали накидывать один за одним эти камни в слона.

А Лефе снился сон – его детство, когда он играл с другими зверушками в игру «подтолкушки», ипочему-то он во сне все время голил и отворачивался от них, а они тыкали его большим пальцем, а после, повернувшись, он должен был угадать, кто его подтолкнул. Когда он поворачивался к ним лицом, то видел их задорные смеющиеся мордочки, вытянутые большие и указательные пальцы… Глаза у всех были озорные, и по взгляду он не мог определить, кто бы это мог сделать. Но главное, что вводило его в замешательство, это факт, что его толкают то в один бок, то в другой. И он вроде бы видел всех перед собой, и лапы их тоже, но толчки продолжались, он ничего не понимал, и всем от этого становилось веселей и веселей, и Лефа начал ухмыляться от каждого тычка, а потом тоже смеяться от такой забавной ситуации.

Наяву же звери пытались пробить внезапно появившегося для них гипервратаря. Видя, что Лефе все равно, и даже когда он спит, ворота пробить не представляется возможным, они стали после каждого броска смеяться над этой ситуацией, а когда Лефа после каждого попадания начинал хихикать, то все сначала улыбались, а потом исходили от смеха. Особенно надрывала живот гиена: упав на лед на четвереньки, она стала ползать, закатываясь своим заразительным смехом.

От такого радостного веселья поневоле может проснуться кто угодно, и Лефа был не исключением. Пробудившись, он воочию увидел всех тех, кто играл с ним во сне, только все они стояли поодаль, акто-то лежал, ухахатываясь. Лефа тоже смеялся, не понимая, от чего. Но смех был такой заразительный, что не оставлял никого равнодушным. Даже суровый Стефалд смеялся, также не зная, от чего.