Читать книгу «ОООООО» - Николай Николаев - Страница 4

Солнце пробивалось золотистыми лучами сквозь ветки деревьев. Могучий лес стоял, не шелохнувшись. Между могучими кронами, застилающими небо, то здесь, то там торчали осиротевшие засохшие деревья. В лесу воцарилась странная тишина. Нигде не слышались пение и щебет птиц. Все было безмолвно. Даже не видно было натянутой паутины, которая играла бы серебристой росой.

Но нет, из-под разлапистых веток большой ели раздавались странные звуки – от визжания и похрюкивания, до голосов неизвестных зверей, а еще оттуда вился едкий дым. Там же виднелась вывеска «Кабачок «Три поросенка»», а рядом открывалась картина, не соответствующая привычному представлению о лесной гармонии: животные разных видов лесного сообщества, в дыму, пронизанном мерзким запахом бродящей жидкости, предавались безудержному веселью.

За поваленным старым бревном, поросшим мхом, как за барной стойкой, длинноухий заяц разливал в шляпки грибов жидкость, при употреблении которой животные приходили в неописуемый восторг. На этом же бревне спал олень. В центре одного из его развесистых рогов, как в чаше, была целая лужа той самой одурманивающей жидкости, в которую с визгом скатывались белки и бурундук. В «чаше» второго оленьего рога, похрапывая, спал еж, уткнувшись в сорванный мухомор. А между ветвями рогов, напевая «А мы монтажники-высотники», по неправильной геометрической траектории паук пытался снова и снова натянуть паутину, которая то и дело выскальзывала у него из лапок. Парочка насекомых, схватившись за нее, резко дергали паутину, как будто пытаясь освободиться, и, неистово крича, пели песни и читали стихотворения из разных репертуаров: «Врагу не сдается наш гордый варяг», «В неволе вскормленный орел молодой». Когда паутинка разрывалась, насекомые дружно и истошно, перебивая даже гул собравшейся стаи, кричали почему-то на ломаном английском языке: «Фридооом!»

Рядом у пня сидели в сложных позах лиса, волк и медведь, играя в игру «Море волнуется, раз», когда нужно по команде замереть. У лисы потекло из носа, и она, вытираясь лапой с вытянутым указательным пальцем, произнесла протяжно: «Вон автобус едет». Волк с удовольствием поверил, потому что не мог больше спокойно сидеть: у него на лбу давно напившийся комар, не давая ему покоя, вертелся на своем вонзенном хоботке и напевал «Карусель, карусель – это радость детей», употребив разбавленную чем-то волчью кровь. Воспользовавшись тем, что лисица указала на автобус в глухой чаще леса (в глазах столь честной компании это не было удивительно), волк прихлопнул комариху и, приставив ко лбу лапу, как будто прикрываясь от солнца, устремил свои взгляд туда, куда показала лиса, отрывисто вопрошая: «Где?» А медведь, у которого уже давно чесались подмышки, на что указывали его глаза, которые сновали туда-сюда и пытались выкатиться из орбит, наконец заерзал передними лапами и страстно прошептал: «Сссчасссс догоним».

Внезапно лапы ели распахнулись и показался бодрый, пышущий здоровьем лось Люсик: высоко поднимая копыта, он продолжал бег на месте. Между рогов у него по-спортивному сидела бейсболка, на шее висел свисток. Он громко спросил: «Ребята, вы что, опять?» – и тут же сказал: «Побежали спортом заниматься». Все затихли, удивленно посмотрев на лося. Через несколько секунд раздался голос барсука, который уже не первый день находился в эйфории и сидел на пне, за которым играли лисица, волк и медведь, видимо, мысленно усевшись в автобус, якобы увиденный лисой. Барсук сказал: «Ну, ты что, опять, лось? Как курнешь – весь лес взбаламутишь». Раздался язвительный смех, отчего у лося опустились не только уши, но и рога. Ему стало стыдно, ведь эти слова напомнили ему, как он попробовал рано утром все то, что сейчас употребляли звери под елкой. Тогда он начал бегать по лесу и собирать животных, убеждая: «Ребята, хватит непонятно чем заниматься, побежали, лучше спортом займемся!». У него тогда получилось собрать почти весь лес, но чуткий нос медведя учуял запах одурманивающего курева, идущий от лося. Медведь, перевернувшись, произнес фразу, ставшую крылатой: «Лось, ты, когда курнешь, весь лес взбаламутишь».

Нет, лось не обижался, ему было стыдно, ведь он не вправе был курить, если так любит спорт. У него не стало друзей, поскольку интересы разошлись, и он своим поведением испортил свой имидж лося-спортсмена. Но дух, природное здоровье и кипучая внутренняя энергия, клокочущая, как вулкан, не давали Люсику бренно проводить время.

Лось грустно вышел из-под елки и медленно удалился от веселившейся толпы. От тоски, заполнившей сердце, он съел несколько мухоморов, отчего слегка пошатываясь, на ближайшей опушке уснул.

Проснувшись рано утром, Люсик ощутил во рту пустыню. Легкое головокружение не позволяло ему уверенно стоять на ногах, головная боль не давала думать – даже о том, в какой стороне находится ручей. Но понимая, что вода избавит его от мучений сегодняшнего дня, лось напролом через чащу пошел искать воду. Наконец он увидел лужицу в болотце и с жадностью принялся пить. Шум от радости, стоявший в эту минуту у него в ушах, не позволил ему услышать, как приближалось одно важное событие в его судьбе. Некое существо летело в его сторону с большой скоростью, ломая ветки деревьев и восклицая: «Оооооо!». Приземлившись на рога Люсика, оно вновь приглушенно произнесло: «Оооооо!», а наш лось, ничего не понимая и продолжая избавляться от жажды, подумал лишь: «Что такое – я пью и пью, а мне все тяжелее и тяжелее».

И правда, от непонятной тяжести его голова клонилась вниз. Собрав все силы и волю, лось попытался выпрямить согнувшуюся шею, но она по-прежнему сгибалась в дугу, придавливая его к земле, а рога стали жить своей жизнью, притягиваясь то левой, то правой стороной. Это все ему не казалось: существо стало вываливаться из лосиных рогов и цеплялось за них, барахтаясь. Его передние лапы повисли и уже не могли зацепиться. Люсик же смотрел исподлобья, для того чтобы хоть что-то видеть, ведь его шея согнулась в дугу. Он видел нечто, затмевающее ему свет, причем оно затмевало то один, то другой глаз. Это нечто двигалось почему-то с нерегулярной частотой, то судорожно дрыгаясь, то моментально исчезая, то медленно надвигаясь вновь. «Вот это тик», – подумал Люсик. Мысль прервалась, так как внезапно перед его взглядом появилось странное существо с вытаращенными и неестественно повернутыми глазами (на 180 градусов), которые испуганно-натужно смотрели на него.

Два взгляда на мгновение встретились и застыли. «Вот ты какая!» – подумав о смерти, воскликнули они одновременно, пронзив своим возгласами лесную тишь. Существо, оттолкнувшись, взлетело вверх. Люсик же выпрямил могучую шею, словно пружину, и от этого синхронного движения существо попало в резонанс, высоко подлетев и на мгновение зависнув над рогами, выделывая кульбиты, рондаты и даже тулупы с двойным акселем. Пока оно проделывало в воздухе чудеса эквилибристики, Люсик увидел вновь солнце и лес и после удивленно-вопросительного выдоха («Что это было?») начал креститься и читать молитву, чего никогда в жизни не делал. И откуда только такое берется?..

Находясь чуть выше, существо не могло сориентироваться, хоть и обладало прекрасным вестибулярным аппаратом. Ему казалось, что внизу какие-то кораллы, словно от течения, то прижимались, то поднимались вновь остренькими концами. «Откуда здесь кораллы и течение, я же в воздухе и в воду вроде не нырял?» – пришла первая мысль. От всего произошедшего его голова работала, как четырехъядерный процессор, но вразумительного и адекватного ответа не выдавала. Оно начало соображать, что, если упадет на качающиеся рифы, которые, само собой, не могли быть рифами, ничего хорошего не произойдет. Стало понятно, что приземляться нужно, когда они будут наклонены, и существо интуитивно рассчитало время приземления. Результат вычисления был неутешительным. Оставалось только обратиться к Богу.

Из-под качающихся рифов доносились быстро произносимые молитвенные слова, и после каждого «слава тебе, господи» рифы наклонялись. Душа существа уже приближалась к Богу: уже отворялись ворота белого, чистого света, спокойная нежная музыка звала его к себе, но вдруг оборвалась, как, впрочем, и лучезарный свет, коротким, но содержательным «аминь». Перед ним предстали наклоненные рифы, а само оно сидело верхом на чем-то мягком. Удивленное существо, выдыхая, произнесло: «Вот что делает слово Божье» и тут же почувствовало, что под ним что-то застыло, а потом заиграло, словно упругие, как сталь, мышцы, в которых сосредоточена невероятная мощь.

Люсик, закончив молиться и опустив к земле голову с закрытыми глазами, произносил последнее «аминь», когда почувствовал, что что-то оседлало его и опять начало заметно прижимать к земле. В голове промелькнула мысль: «Опять она». «Ну уж нет, меня так просто не возьмешь. В бою не сдается наш гордый варяг!» – сказав уже вслух, лось помчался с закрытыми глазами сквозь чащу леса. Несколько секунд у Люсика не возникало ни одной мысли, но ветви, хлещущие по морде, носу и нижней губе, привели его в чувство. «Ага, бегу – значит, живу; живу – значит, бегу», – уже обрадованный и с ноткой уверенности подумал Люсик. Но тут же под ухом услышал возгласы «Оооооо!», и другое чувство подсказало ему, что на его холке кто-то сидит. Проникнувшись своими ощущениями и тем, что даже при таком-то беге проблемы не закончились, Люсик ругнулся: «Да что за напасть-то такая!» Ведь он точно знал, что, когда бежит, все напасти остаются позади. При этих мыслях длиннющие ноги Люсика помчали его еще быстрее, от чего напасть, сидящая на его холке, заохала еще шибче и царапаясь вцепилось в его тело.

Существо также начинало понимать, что благодаря слову божьему избежав остроконечных кораллов, оно оказалось совсем не в уютном месте: под ним все заходило ходуном и его понесло по чаще леса. От рогов Люсика отскакивали увесистые ветки, попадая в лоб и глаза существа, отчего оно окало с разной частотой и амплитудой звукового диапазона: видимо, это зависело от вида дерева и угла попадания. Понимая, что оно может свалиться, существо вцеплялось в то, что было под ним, при этом скорость движения резко возрастала. Порой ему казалось, что оно попало в смерч, от которого все вокруг разлеталось.

Люсик в очередной раз обегал опушку, проделывая в чаще лесные просеки. Шум, треск деревьев, сломанных сучков и раздающиеся возгласы заставили обратить на себя внимание проснувшихся зверей на опушке леса. Забытая не только нами, но и самими собой честная компания с недоумением поглядывала с опушки вниз, в чащу, где появлялась зигзагообразная просека, словно ручеек пробивал себе дорогу. Но вместо журчания ручеек издавал совсем другие, странные, нехарактерные звуки. Застыв в недоумении, зверушки наблюдали, как это нечто направляется в их сторону. Страх перед неизвестным сковал их, лапки зверей онемели, лишь их глаза и уши уставились в точку в стене леса, где должно было появиться неизвестное. Когда раздвинулись кусты, они увидели невиданную зверюгу: чуть выше раскрытой оскаленной пасти одна пара глаз, чуть ниже – растущие вверх, как клыки кабана, рога, а перед ними торчал огромный нос с большой, задранной от ветра верхней губой, обнажая огромные нижние резцы. Г де-то на уровне рогов и носа выпучивалась вторая пара глаз и почему-то строго горизонтально располагались гигантские ресницы. Все это смотрело на зверей сверху вниз и приближалось на растопыренных ногах, из-под копыт которых летела трава и опавшая листва с землей.

Люсик, выбежав на опушку и увидев вчерашних компаньонов, резко затормозил, изо всех сил упираясь копытами в землю. Инерционная сила понесла его по опушке леса, словно грузовик по ледяной дороге. При таком торможении существо подалось вперед, на лоб лося, и создалась видимость, что рога растут из его бороды, задние лапы также съехали вперед, прошмыгнув под ушами Люсика, и выглядели теперь рядом с глазами лося, как редкие громадные ресницы. Конечно, увидев такое опасное нечто, зверушки должны были разбежаться врассыпную, но они остались стоять, как вкопанные, застыв в неподвижной позе, ожидая приближение конца.

Из-за экстренного торможения существо вновь завопило: «Оооооо!» и вылетело с холки Люсика, раскинув лапы на все четыре стороны, отчего не в лучшую сторону изменилось настроение пребывающих на опушке: им казалось, они видят разорвавшееся незнакомое чудище.

Лиса, волк и медведь, игравшие в свою игру, проснулись, застыв со вчерашнего дня позах, – никто не хотел проигрывать. Даже когда существо стало приземляться, никто не шелохнулся, лишь взгляды трех пар глаз, словно локаторы, следили за траекторией полета, который закончился на замершем барсуке. В лесу воцарилась гробовая тишина, которую прервал вопрошающий голосок белки-летяги, которая при виде выбежавшего четырехглазого рогатокрылого двуротика, сама того не понимая, взлетела как реактивный самолет, набирающий высоту. Усевшись на самый верх недалеко стоявшей огромной сосны, белка Белучи спросила: «Люсик, это ты?» Все зверушки перевели недоумевающие взгляды с лежавшего существа на Люсика, глядевшего в сомнении и даже страхе на то, что приземлилось на пень. По мере узнавания лося взгляды стали меняться. Удивленный испуг исчез, а на его место сдвинулись брови.

«Лось, ну ты что, опять, что ли?» – с некоторым надрывом спросил еж, придерживая свою уже тяжелую и мутную голову рукой. Услышав знакомые звуки, Люсик словно очнулся от кошмарного сна и, приняв стойку слегка пьяного солдата, увидевшего патруль при увольнении, произнес: «Кто курил? Я не курил».

В это время нечто, приземлившееся на пеньке, стало издавать протяжный, страдальческий глухой стон: «Оооооо». Все опять вздрогнули и с любопытством уставились на него. Голова чудища слегка приподнялась, оценивая обстановку и чувствуя на себе множество взглядов. Его чуткий нос начал различать в коктейле окружающих ароматов запахи зайца, ежа, грибов, мха, росомахи, белки, енота, оленя. Что-то родное коснулось его сердца и проникло в душу. Оно резко развернулось, словно проверяя, не сон ли это. От такого резкого движения все зверушки вздрогнули, а некоторые даже вскрикнули от испуга, но затем наконец разглядели существо, и волна радостного удивления и искренних улыбок прокатилась среди них.

Подбежавший поросенок, видимо, один из владельцев свинского заведения, весело повизгивая, закричал: «Вини, дружище!», после чего начал обнимать существо и тыкаться своим свинячим грязным рыльцем в мягкий живот. Оно, не обращая внимания на порося, отрешенным голосом ответило: «Я не Вини, я…», но тут оно впало в размышление, оглядывая разлагающуюся действительность лесного сообщества: «Туда ли я вернулся?» – думало оно. Его беглый взгляд выхватывал обрюзгшие тела лесных друзей, помутневшие глаза, обвисшие уши. «Неужели они меня забыли? – пронеслась мысль. – И что происходит?» Оно едва узнавало в медведе сильного могучего зверя, в волке – выносливого крепкого бойца, в кунице и соболе – быстрых и ловких атлетов. А звери смотрели на него вопрошающим взглядом, пытаясь усмотреть хоть что-то знакомое.

В это время Люсик, наблюдавший за трогательным процессом лобызания, уже отойдя от сегодняшних приключений, чувствовал в своей душе призывы, которые пробуждали к реальности его застывшие мысли. Будучи спортивным, любознательным и интересовавшимся всем, что касается спорта, Люсик начинал понимать, что перед ним сидит тот, кто спустился с небес, покинув леса много лет назад, о котором он слышал, как о символе духа, любви и душевной чистоты. «Как же его не знать!» – уже быстрым радостным голосом говорил Люсик, подбегая к пню, вопрошающе поглядывая на существо, позабыв о недавних переживаниях.

Все звери, недоуменно смотревшие на существо, перевели вопрошающие взгляды на Люсика, как будто спрашивая: «Ты его знаешь?» Лось, слегка смутившись от давивших на него взглядов, начал, оправдываясь, объяснять источники своей осведомленности: «Да дедушка мне рассказывал еще, что пролетал как-то… медведь над лесом, как же его звали… Что-то со спортом там было связано». И если слово «спорт» от Люсика они слышали не раз, то после слов «пролетал медведь над лесом» глаза их расширились и стали вопрошать еще больше. Медведь Потапыч, сидя за игральным пнем, хлопая ресницами и приходя в чувство после игры, обратился к Люсику, давя авторитетом:

– Лось, ну ты загнул, где ты медведей видел, которые летают? Ты что, опять грибов переел?

– Да, Люсик, – поддержал его еж, лежавший в рогах оленя. – Я знаю медведей – бурые, черные, белогрудые, белые, наконец, эти, как их… коала и панду́, – вспомнил он.

– Панда, – исправила его сидевшая наверху белочка.

– Да-да, панда́, – подтвердил еж, – а летающих медведей не знаю, и где такие живут?

– Над лесом, над лесом, – подтрунивая, заметил заяц, оживившись у пня.

– Ну дед же рассказывал, что от людей слышал, когда он их на нартах по северу развозил, – упорно отстаивал свою позицию Люсик, расставив пошире копыта и давая понять, что от своего он не отступится.

– Люсик, да как же они летать могут, если вот у него крыльев нет? – задал вопрос филин, у которого глаза были расширены больше, чем у всех, и посмотрел на существо, которое тем временем, уже забытое ватагой, наблюдало за спором.

– Ну вот только что я летел, вы не видели, что ли? – став на защиту позиции Люсика, высказалось существо. Все лесные братья посмотрели на незнакомца.

– У меня нет крыльев, но я летал. Я действительно летал. Я живу в умах и мечтах, душе и сердце.

– Мечта тебя поднимает, что ли, в полет? – спросила белочка, сидевшая по-прежнему на самом верху елки.

– Мечта всегда возвышает, – ответило оно ей.

После таких слов зверушки, кроме ежа, который комфортно себя чувствовал в рогах оленя, стали подходить к существу и пристально его осматривать и даже трогать.

– И действительно он какой-то ненастоящий! – сказала лиса.

– Я лишь живу в ваших умах и надеждах, – ответило существо, – чтобы в меня верили.

– А это как это… это для чего нужно? – спросил серый волк.

– Когда становится плохо, меня можно вспомнить, и я, как символ, приношу стремление.

– Ну, а когда не бывает плохо, ты не прилетаешь? – спросил проснувшийся бобер по имени Большой грызун.

– Так не может быть. В жизни бывает и хорошо, и плохо. Что-то нужно всегда находить, стремиться и бороться, не сдаваться.

– Нам сейчас хорошо – и для чего тогда ты прилетел? – сказал Ежик по имени Колек. – Все мое стремление – это чтобы меня не так колбасило, как вчера.

– Это не стремление, это всего лишь страстное желание. Стремление тогда бывает, когда ты двигаешься по жизни вперед: работаешь, тренируешься, думаешь.

– Что-что ты сказал? – спросили несколько зверей чуть ли не хором.

– «Тренируешься» – это что за слово такое заморское? – по-свойски спросила лиса Лисунья.

– Ну, вот когда ты к чему-то стремишься и чего-то хочешь добиться, тебе необходимо пройти, возможно, трудный путь, для этого необходимо развивать в себе качества, которые пригодятся для похода к этой цели. Люди придумали спортивные игры и соревнуются между собой: кто прыгнет дальше, кто быстрее пробежит, кто будет ловчее, и чтобы стать самым ловким, сильным и быстрым, они тренируются. Потому что на пьедестал может взойти только один. Потом уже он становится для всех примером, его начинают уважать, потому что он прошел этот нелегкий путь, терпел лишения, боль, разлуку с близкими, трудился. Он становится олицетворением того, к чему можно стремиться и чего можно добиться, если ставишь цель. Посмотрите на себя, вы же лесные звери, вы можете стремиться побеждать, развиваться, и ваши дети будут равняться на вас, вы можете быть для них примером.

– Потапыч, – обратилось существо к медведю, – вот ты какой стал, а ведь был всегда олицетворением силы. А Серый на кого похож, вспомни, как твои предки пробегали леса и поля, а какая хватка у них была! А ты, Белучи, – обратился он к белочке, сидевшей по-прежнему наверху, – когда последний раз скакала по ветвям? Вы, паучки, давно ль плели картину рос в причудливых рисунках и лес зеленый украшали? Где наш барсук, который постоянно что-то рыл, кормил детей своих? Вот, посмотрите, змей обвил чашу гремучей смеси. Скажи, давно ли грелся ты у камня, давно ли ползал средь ветвей? Так можно обо всех сказать. Вы говорите, так жить вам хорошо – паясничать и в удовольствие раскисать. Взгляните на мир честными глазами, на лес, в котором вы… не живете, потому что нельзя это жизнью назвать. Ведь гибнет он сейчас, и природа гибнет. Природа мудра, и каждой зверушке придумана роль, чтобы вы заботились о ней. А за заботу она всегда благодарит. Каждый из вас разносит семена деревьев, трав, кто-то лечит больных, кто-то подбирает мусор, делает запруды. За это она вас благодарит. Вот, например, не станет ягод – исчезнут птицы, потом не станет змей, лисиц, пернатых, потом не станет паучков, появится гадость и уничтожит лес, исчезнут ручьи, и не хватит питья. Так что нужно стремиться оберегать природу, лес, в котором вы собираетесь жить.

Все зверушки слушали спустившееся к ним существо, и уже кто-то осматривал лес, вспоминая, что действительно делал запруды со своей матерью, кто-то вспоминал вкус ягод и съедобных грибов, которые уже давно не видел. А филин по имени Филя смотрел с высоты опушки на лес, который, и правда, покрылся проплешинами и частями уже засыхал, потому что его разъедали жуки и гусеницы. Он вспомнил о пернатых и о том, что ягоды видел только в одном месте, но где – уже не помнил, и после сказал: «Угу».

– Ну и что же делать, если просто лень? – сказал барсук.

– Так вот о чем я и говорю, любимые зверушки, – продолжало существо, – нужно войти в режим, а для этого необходимо тренироваться. На разных континентах живут такие же, как вы. Тем, кто там живет, тоже было лень. Теперь они в порядке, и их стремление настолько стало высоко, что они хотят узнать, кто лучше их, кто сильнее, кто лучше вяжет паутину, кто ловчее заползает в тину, а кто может бежать весь день. Чтобы так соревноваться, придумали среди зверей, живущих на планете, состязание, его участники тренируются чуть ли не весь день. Отрадно, что оно бывает и летом, и зимой. А чтобы было интереснее, придумали игру.

– Складно говоришь, – ответил Потапыч, – как этот, как его, поэт, среди людей.

– Шекспир, – прошептал снизу осипшим голосом проснувшийся змей.

– Ой, Змий проснулся, – ответила Белучи с высоты.

– Искусство всегда разбудит не только организм, но и мозги, и сердце, и тленье пакости изгонит из души, – просипел змей.

– Так, посмотри, в тебе поэт проснулся, Змий, – кольнул его Колек.

– Нет, я в душе давно поэт, просто ум мой уже запепелился, а вам что-нибудь расскажешь – вы ведь не поймете и смеху слова мои на откупленье отдаете. Да я уж все стал забывать, поскольку искусство поросло бурьяном порока и невежества и не востребовано в лесу.

– Но зачем быстрее, ловчее и сильнее быть в искусстве? Тем более тебе, Змий. Ведь только хвост есть у тебя.

Но существо тут же встало на защиту змея, не давая его укорять или высмеивать:

– То, что ты перечислил, называют спортом, и некоторые мои друзья возвели спорт в ранг искусства. В своих видах спорта они творят, придумывая в своих движениях шедевры, то есть то, что просто так не повторить, то, для чего нужно быть большим умельцем. Вот как белочка раньше прыгала по веткам и стволам деревьев – сразу было не понять, куда бежит, как летит и вертится она на веточке туда-сюда.

От столь лестных слов зацокала белочка и тут же попыталась перевернуться на веточке, но, не рассчитав свои движения, потому что координация ее ослабла, свалилась в мох. Тут же среди зверушек раздался громогласный хохот.

– Зачем смеетесь вы над нею? – вдруг сказал Люсик, вышедший из тени висевших над ним ветвей. – Вы всегда смеялись надо мной, когда я вас призывал к спорту, а вы меня не слушали. У нее не получилось потому, что она давно не тренировалась. Так может с каждым быть, а ваш смех загонит ее обратно в мох.

– Правильно, Люсик, – одобрительно и громко, чтобы было громче раздающегося смеха, сказало существо. – Нужно всегда поддерживать друзей, развивать командный дух, чтобы каждый из вас верил в поддержку рядом стоящего и бегущего – тогда возникает уверенность в победе, и сила духа утраивается, не больно падать и легче вставать. И когда каждый из вас будет так делать, вы станете единой сплоченной командой – один за всех и все за одного!

– Ну вот, Гюго, – задумчиво подметил змей.

– Опять культура шепчет из земли, – не успокаиваясь, колол словами ежик. – Дюма, Дюма, мой друг ползучий.

– А без культуры не обойтись, – ответило существо, – не зря уроки спорта называются «физкультура» – физическая культура, как правильно развивать в себе определенные качества, силу, как бежать быстрее. Вот этому я учил зверей, которые живут на разных континентах большой Земли.

– Давайте мы тогда тоже займемся физкультурой, – ответила белочка, выглядывая из мха, – начнем сегодня?

– Давайте, но завтра и рано с утра, – ответил незнакомец, – раз вы хотите.

– Давайте, давайте, друзья! – подхватили звери после вдохновляющих рассказов.

– А расскажите нам о других зверьках, – попросила Лисунья, – что они умеют, как научились?

– Вот, например, в Северной Америке – там все живут такие же, как вы, кто здесь на опушке. Так вот, они поклонники одной игры, зовут хоккеем. Это игра на льду. Берут клюшки, надевают коньки, чтобы быстрее было бегать, пытаются как можно больше шайб в ворота завести. В воротах страж стоит. Есть керлинг, когда специальные камни пытаются внести в центр круга и вытолкнуть другие камни. Есть бег на коньках по кругу, бегают и на лыжах, а еще есть биатлон – там в мишени попадают. Есть бобслей и санный спорт, когда на скорость ватагой спускаются по серпантину вниз. Еще на лыжах спускаются с горы на скорость и прыгают с трамплина – прямо с гор. Для этого нам нужен снег. Поэтому мы найдем коньки и лыжи сделаем, и когда будет снег, мы все это наденем.

– Так когда он будет, снег, сейчас ведь лето, – изумленно спросил заяц по имени Зайкин, нетерпеливо торопясь перейти к делу.

– Не беспокойся, Зайкин, – отвечало существо, – сначала нам нужно силу подкачать, выносливость развить и быстроту. Ты уже забыл, как длинно прыгал, но, когда вспомнишь, мы тебя возьмем во фристайл или фигурное катание. Ведь ты такой молодец – и пробежишься резво, и прыгнешь вверх, и в сторону отскачешь, и притаишься. Звери, живущие там, где снега нет, тоже ведь тренируются – кто на песке, кто на соленых озерах, оттачивая движения, чтобы на все время игр хватило сил и что бы ты ни захотел такое ловкое провернуть – у тебя обязательно бы получилось. А теперь, мои друзья, нам нужно спать. Ведь для спортсмена крепкий сон очень важен, да и вам нужно всем пойти по домам навести порядок. Когда в доме все вместе – тогда и душа на месте.

– А как зовут тебя, любезный незнакомец? – спросил лежавший змей.

– Я сущее существо, а в миру – Сущ-Сущ.

Зверушки, впечатленные и вдохновленные услышанными пламенными речами, заторопились по своим домам. Чувство, что после тренировок к ним придет уважение, не покидало их души.

Только Люсик никуда не шел. Он смотрел на Сущ-Суща радостными, веселыми и преданными глазами.

– Ты же почему не идешь? – спросил его Сущ-Сущ.

– Да как тебе сказать, – ответил Люсик, – у медведя есть берлога, у лисицы, барсука, ежа есть норы, у волка – логово, гайно у белки, у филина – дупло, даже Змий уползает куда-то под камень, а у меня дом – весь этот лес. Пойдем, укроемся с тобою где-нибудь, поговорим еще. Я бы все слушал и слушал о спорте, о победе, о пьедестале.

– Спасибо, Люсик, я рад твоему радушному гостеприимству, но давай я пойду сам, а то поездка на твоих рогах вытряхнула не только мою душу, но и все, что внутри.

– Пойдем, конечно. Я знаю одно местечко на склоне горы, там удивительное место, видно все звезды и луну, легкий ветерок играет – хоть будет отгонять назойливых букашек и постоянно пьющих носатых комаров.

– Прошу без оскорблений! – вдруг появился тонкий писк. – Я лишь потому пила, что вы все пьете. А по науке у меня не нос, а губы в трубочку. А значит, мы целуем, а не кусаем.

– Вся шкура у меня от ваших поцелуев… и нос, и губы набухли… и крови убыло, – ответил лось.

– Так что с того? Мы женщины и любим кровь, поэтому мы от любви целуем, а вот наши мужики всегда в цветах – они питаются нектаром. В связи с чем, пожалуйста, возьмите меня с собой, а то за сегодня я так накрутилась, что не пойму, где север, а где юг.

– Ладно, садись мне на рога, – ответил Люсик, – но только там без этих своих поцелуев. Хотя, попробуй поцелуй рога.

– Ах, приятно, приеду я сегодня домой, а муж меня грозно спросит: «Опять пришла ты на рогах?» – «Да, на рогах, – отвечу я, – нектарный мой, вот только что принес меня мужчина, цельный лось». И всю ночь он будет около меня крутиться. Так, о чем же я – о лосе иль о рогах?

– Так, Комарина, на рога садись и не болтай, – твердо ответил Люсик, – а то домой вообще ты не вернешься.

– Да, конечно, Люсик, ты только наклонись.

Люсик, пригнув колено, склонился и подставил к пню свои могучие рога, чтобы Комарине было удобнее взобраться, поскольку взлететь она, как ни пыталась, не могла.

– Ой, какой мужчина галантный, перед дамой на колено встал и голову склонил!

– Так, Комарина, кажется, я тебя предупредил! – ответил Люсик.

– Ой, все, молчу-молчу, любезный Люсик, – и, взгромоздясь на его огромные рога, она опять сказала:

– Какая прелесть, я в карете, ну прям королевишна.

– Прекрасная королева, не изволите ли пояснить, – спросил учтиво, чуть шутя, Сущ-Сущ, – как можно иметь губы в трубочку и столь четко разговаривать, пусть и «писща»?

– То есть анатомическая особенность, ведь мы говорим не губами, а крыльями. Весь наш чудный писк вы слышите от крыльев.

– Но не хватает сил терпеть, – уже ответил Люсик, – ваш чудный писк я слышу целый день.

– Мой друг, я вижу, вы слегка встревожены. Но еще нужно разобраться, что именно вы слышите в ушах своих – мой писк или у вас гудит вчерашнее веселье. Ну ладно, замолчу, чтобы мужчины побыли наедине и поговорили по-мужски, я сплю, – и Комарина распласталась на дне чаши рогов, казавшейся ей гигантской долиной. Отростки рогов смотрелись пиками гор, возвышающихся над ней. Засыпая, Комарина обдумывала слова Сущ-Суща о быстроте и силе, ловкости и не могла понять, как же ей соревноваться, если у нее не было необходимых качеств: «Хоть заразвивайся! Как же помочь своему миниатюрному организму? Не сможет даже Бог». Голова ее по-прежнему кружилась, и мысли закручивались в воронку сна, отчего она уснула, как говорят, без задних ног.

А Сущ-Сущ тем временем шел с Люсиком на холм, противоположный склон которого резко обрывался вниз: там журчала небольшая речушка. В верхней части холм был покрыт россыпью больших камней, которые появились неизвестно когда и откуда, поэтому там не росли большие деревья – лишь небольшие кустики пробивались к жизни через небольшие пространства, оставленные камнями.

Люсик уверенно шел впереди, прекрасно зная дорогу и все ее расщелины, которые он переступал своими длиннющими ногами. Несмотря на свою ловкость и мастерство, Сущ-Сущ явно уступал Люсику в этих упражнениях, поэтому иногда, перелезая через очередной валун или перепрыгивая через расщелину, кряхтел и сопел. Поэтому он стал отставать от Люсика, но спортивная гордость не позволяла ему просить нашего доброго лося о помощи или о том, чтобы слегка сбросить обороты. Уже возникший дух соперничества подгонял его преодолевать полосу препятствий, которую он прежде никогда не преодолевал.

Люсик тем временем с воодушевлением и неимоверным приливом сил, пришедшими от появления Сущ-Суща в его жизни, широко шагая в гору, высказывал свои искренние чувства, не забывая задавать и риторические вопросы. В общем, Люсика несло не только в гору, но и в выражениях, его шаги становились длиннее, а речь – еще более вдохновленной.

– Вот скажи мне, я тут лет пять пытаюсь всем рассказать о спорте, стараюсь их как-то расшевелить, а они – ни в какую, невозможно было их раскачать, – говорил Люсик и, конечно, немного лукавил.

Он знал лишь слово «спорт», но что это обозначало, ему не было известно. Хотя он и не имел понятия о спорте, по природе его могучее тело, внутренняя его суть тянулись к естественному развитию, желая и изнутри подталкивая к чему-то – тому, что и называлось спортом. Этому чувству он дал свое определение – «пруха». Поэтому он, ухватившись за слово «спорт», непроизвольно проявлял кипучую энергию в самых необъяснимых действиях: то начинал бодать дерево, пытаясь с ним бороться, то по грудь в воде бежал против течения реки. Иногда, чтобы усложнить задание, он разводил передние копыта на ширину берегов небольшой таежной речушки и бежал против течения, отталкиваясь только задними ногами. При этом впереди него вверх по течению неслась волна, отчего рыбки в реке теряли ориентацию и, заскочив на камни, вертели плавником у виска. Иногда он разгонялся и, как птица крыльями, махал копытами, говоря, что если очень быстро махать, то можно полететь, и приводил примеры полета насекомых, вводя в великое изумление местных пернатых. Но они испытывали не только изумление, но и определенное беспокойство от мысли, а вдруг и правда взлетит. Птицы наблюдали сверху за тем, как бьющая ключом энергия Люсика не давала спокойно жить обитателям леса, и перспектива встретить в полете лося не радовала крылатых. Млекопитающие же, видя такое усердие, жили в надежде, что божественное провидение поможет, и дух покоя никто уже не потревожит: «Авось взлетит?», в связи с чем некоторые пушистые подбадривали Люсика, хитро выпроваживая его с нижнего эшелона леса, отчего у него возникало еще больше страсти и желания полететь. В общем, Люсик не давал покоя местной фауне, обитающей во всех сферах и стихиях.

Однако лося терпели и как-то привыкли к нему, как люди, живущие недалеко от железнодорожных путей, привыкают к электровозам, и относились равнодушно к его экстравагантному поведению. Тем более, Люсик был всегда добр ко всем, и его широчайшая душа не знала границ, когда нужно было кому-то помочь. Проявление души было настолько широким, что некоторые хитрецы, использовавшие это в своих мелких корыстных целях, перестали так делать, а лишь обращались по необходимости. Иногда Люсик склонялся к употреблению «умопомрачительной» жидкости – всего, что веселит и расслабляет волю, но его внутренняя энергия не давала душевному состоянию киснуть, и стремление всегда жило в нем. Однако стремление куда и к чему – он не понимал.

Отсутствие вектора стремления напоминало своим проявлением разрывающиеся петарды, только длительного действия. Его энергия, выражающаяся в поступках, с треском разлеталась искрами в разные стороны, образуя много шума и света, и когда в лесу наступало небольшое затишье, обитатели уже знали, что Люсик опять наелся каких-то грибочков или скушал кустик загадочного мха.

Собеседники сидели вдвоем на вершине холма среди россыпи камней, которые словно образовывали дорогу, уходящую вниз. Оба завороженно смотрели на поднимающуюся луну над долиной леса, листва которого шелестела от дуновения ветра. Вдруг Люсик попросил Сущ-Суща, по-прежнему любуясь луною:

– Расскажи мне побольше про спорт.

– Спорт – это когда все забывают все плохое и собираются вместе, чтобы соревноваться друг с другом, кто окажется сильнее, выше, быстрее. Соревнуются по видам спорта – кому какой нравится или у кого что получается лучше делать.

– Это как?

– Ну, например, бегают на лыжах или коньках, спускаются на санках, прыгают с трамплина. В общем, кто быстрее пробежит и дальше прыгнет.

– Хорошо, кто пробежит быстрее у нас в лесу – сразу понятно: тот съест тебя, а если медленней, то не съест. А вот в спорте тоже едят?

– Да нет же, будь цивилизованнее! Там чествуют победителя, его уважают за то, что он оказался лучше.

– Ну а что с теми, кто не лучше, их что, съедят?

– Да нет же, их тоже чествуют, как участников соревнований. Ведь один из самых главных принципов – не победа, а участие. Ведь они тоже тренировались, терпели боль, превозмогали лишения, и являются своего рода победителями. Потому что каждый раз они побеждали себя.

– Да как же можно победить себя? – Люсик осмотрелся. – Если только как-то изловчиться и ударить себя копытом? – и стал обдумывать место, куда ударить и как.

– Это не в том смысле – физически победить себя, – отвечал Сущ-Сущ Люсику, который, видимо, окончательно решил расправиться с самим собой, пытаясь лягнуть себя копытом, куда душа укажет или куда копыто ляжет. – Это победа над самим собой, когда тебе не хочется рано вставать и начинать тренировку, когда тебе хочется много и вкусно покушать, но ты побеждаешь себя, когда тебе нужно много раз повторять упражнения, несмотря на усталость и боль, когда нужно вставать, когда упадешь.

Он и дальше объяснял Люсику основы подготовки спортсменов. Но до лося доходили лишь отдельные фразы, поскольку он уже рьяно занялся соревновательным процессом и искал способ победить самого себя, пытаясь ударить себя то рогами в бок, то копытом через спину, а когда ему удавалось попасть в самое больное место, то он выкрикивал: «Такой спорт нам не нужен!»

Сущ-Сущ же смотрел на луну, возвышенно читая лекции о психологическом настрое, о раздвоении личности, о центральной и периферической нервных системах, не замечая, что за его спиной Люсик, в прямом смысле этого слова, нашел на свою голову лужицу чистой блестящей воды, гладь которой отражала не только звездное небо и луну, но и страстную улыбку на морде лося. Согнув в боевую дугу свою шею, Люсик шел на бой с самим собой: поднявшись на задние копыта, с боевым кличем «Сибирь за нами, отступать некуда!» он ринулся навстречу своему отражению.

На этот клич Сущ-Сущ оглянулся, но сделать уже ничего не мог, даже хоть как-то остановить разыгравшегося Люсика, который уже летел лбом и рогами вниз к отражению. Последнее, что услышал учитель, был сдавленный возглас, после которого Люсик застыл в вечном реверансе. Он и подумать не мог, что у его соперника – его же самого – окажутся такими крепкими лоб и рога.

После этого столкновения Сущ-Суща подбросило. Ему показалось, что вздрогнула земля. Он догадался, что Люсик понял его слова буквально и не только искал соревнования с самим собой, но и, судя по застывшей позе, уже нашел. Но такая поза устраивала Люсика, потому что не давала ему упасть: раскидистые рога после удара об огромный плоский камень удерживали его в равновесии.

– Люсик! – окликнул его запереживавший Сущ-Сущ.

Очнувшись, Люсик не увидел перед собой никакого отражения, так как камень от удара раскололся, и вода, находившаяся на нем, вытекла через разлом, пока он почивал на лаврах победы.

– Люсик, ты что делаешь? – спросил его Сущ-Сущ, приближаясь торопливыми шагами.

– Я?! Как ты сказал – побеждаю себя самого!

Сущ-Сущ, посмотрев на разломившийся плоский валун и выросший на лбу Люсика огромный третий рог, сказал:

– Смотрю, мозги у тебя выпирают. Так себя можно только покалечить. Для достижения побед существуют методики тренировок.

– Кстати, а где Комарина? – спросил Люсик, почесывая копытом свой внезапно вылезший третий рог. – Неужто она меня так поцеловала в лоб?

– Скорее, это ты поцеловался с камнем.

– Да не было никакого камня! Где все-таки Комарина?

– Наверное, там, где ты ее оставил.

– А где я ее мог оставить?

– Под камнем, видимо, она с водою в трещину ушла, слетев с твоих гигантских рогов.

Люсик, поддев рогами половину расколовшегося камня, аккуратно отодвинул его в сторону. На фоне серебристого света луны им удалось рассмотреть Комарину, которая посапывала, ничего не заметив. Это успокоило приятелей, и, подцепив нежными коготками тельце Комарины, Сущ-Сущ положил ее обратно в рога. После чего они оба тихонько, с заботой о сне Комарины, пошли отдыхать.

Когда они спустились утром на опушку леса, вся лесная братия уже собралась. Было удивительно глядеть на такое разнообразие лесных зверушек. Некоторые сидели в обнимку и что-то обсуждали. Росомаха привычно ковырялась в корнях ели, дикий кабан слегка похрюкивал, зарывшись в мох, благородный олень, словно маятник, ходил то вперед, то назад. С гор даже спустились ирбис с винторогим козлом. Вот как всем стало интересно, что в тихом затухающем лесу начали рассказывать о спорте. Никто, конечно, ничего не понимал, но всем было жутко занимательно узнать об этом. Даже змей приполз одним из первых и водрузился на пень, где еще вчера спал барсук, внимательно ожидая рассказы о спорте.

Сущ-Сущ, влившись в компанию, обладая уже прекрасным, способным на свершения настроением и быстро поздоровавшись со всем лесным сообществом, начал рассматривать зверушек, подходя к каждому из них. Со взглядом искусного скульптора он предлагал кому-то что-то подкачать, усушить, убрать, подтянуть в телах недоумевающих зверушек. В каждом из них он уже видел спортсменов, которые могли соревноваться в тех или иных видах спорта. Он доверял своему многолетнему опыту и годами выработанной интуиции, хотя понимал, что есть исключения и придется пробовать будущих спортсменов в различных вариантах. Обойдя всех, Сущ-Сущ поднялся на камень, где лежал змей. Аккуратно взяв рептилию, он положил его себе на шею, словно шарф, и с высоты своего естественного постамента объявил:

– С сегодняшнего дня, если кто-то хочет изменить свою жизнь к лучшему, вернуть былое величие леса и его жителей, то должен начать тренировки по видам спорта.

– Огласите весь список, пожалуйста, – вопросительно пролепетал очухавшийся после вчерашнего веселья еж.

– Да, и как мы успеем подготовиться? – спросил мудрый филин.

– Как-как, по бразильской системе! – весело ответил Сущ-Сущ, продолжая трогательную воодушевляющую речь, начало которой было обращено к предкам зоофауны, когда еще жили смилодоны и другие млекопитающие плейстоценового периода. Он убеждал, что их гены живут в лесной братии, и нужно их только разбудить, и результат не заставит себя долго ждать. От такой пламенной речи многие зверушки почувствовали, как стали просыпаться те самые гены их предков. В конце своего захватывающего и увлекательного выступления Сущ-Сущ призвал:

– Думайте о том, что и там, за морями и океанами, на других континентах живут и тренируются быстрые и ловкие, сильные и могучие звери, и они имеют предков, может, еще более великих и могучих существ!

Зверушки, уставшие от образа жизни, нехарактерного для их внутренней природы, который они вели до появления сущего существа, хотели уже сейчас приступить к тому, что называлось малознакомым словом «тренировка», но не знали, как это сделать, и наперебой просили Сущ-Суща определить их в какой-нибудь вид спорта. В образовавшейся толчее, указывая то на одного, то на другого, Сущ-Сущ распределял: олень – на лыжи, соболь – на фристайл, белка-летяга – на прыжки с трамплина, волк, ирбис, баран – на хоккей, кабан – на бобслей. И так продолжалось, пока зверушки не разбились на группы по отдельным видам спорта, не совсем понимая, к какой группе они примкнули и чем будут заниматься. Многочисленные томные взоры были обращены к наставнику, порождавшему прозрение в умах зверей. Но среди них выделялась одна пара глаз, выражавшая удивленное недоумение.

– Аааа… как же я? Куда я буду включен? – протяжным голосом спросил Люсик. Лося охватило вечно пугающее его состояние, что он опять остался за пределами общественного внимания.

Учитель и наставник повернулся к Люсику и спокойно ответил:

– Тебя невозможно забыть. Тебе уготована судьба быть первым играющим тренером по общефизической подготовке по всем видам спорта. Ведь не зря у тебя уже есть все, что нужно: и свисток, и секундомер, и бейсболка.

– Да он родился в них, – махнув хвостом в сторону Люсика, сказал Змий. – Они у него, как родимые пятна.

Все закивали в поддержку сказанного, потому что с момента его рождения никто и не помнил Люсика без этих тренерских атрибутов. Как они попали к нему, оставалось загадкой, – то ли в момент зачатия, то ли в момент рождения.

Внимательно обозрев Змия, у новоиспеченного играющего тренера в душе засвербело от переживаний, что тот тоже никуда не был включен. А осознание того, что у него нет лап, ног и вообще конечностей и он никак не сможет быть участником спортивных мероприятий и останется не у дел, разожгло переживание Люсика еще сильней.

– А Змий останется здесь? – вопрошающе вымолвил лось.

– Я даже не ящерица, для которой и хвост может быть лучше, чем крылья и ноги, – риторически высказался Змий.

– Не все определяется в спорте ногами, крыльями или хвостами, а еще и этим, – указал Сущ-Сущ на голову Змия.

– Головой, что ли? – выкрикнул вечно колющий еж.

– Умом! – ответил тренер и учитель. – А коли вы одна команда, вы должны быть один за всех и все за одного. Одни выступают, другие помогают – где умом, где советом.

– Да, да, он у нас умный! – прошел гул среди присутствующих.

– Конечно, он нам еще пригодится! – радостно отозвался Люсик.

– Ну, тогда, Люсик, возглавляй команду, начинай тренировки. Нужно подтянуть всем животики, повысить общие функции организма! – призывно и восторженно напутствовал Сущ-Сущ.

Люсик гордо встал во главе группы и своим радостным и счастливым ревом оповестил весь лес: «Ребята, побежали спортом заниматься!» Приспустив козырек бейсболки на глаза и откинув рога назад, он гордо побежал легкой трусцой впереди колонны. Все будущие спортсмены, а некоторые – и будущие чемпионы, потянулись в преддверии побед за Люсиком.