Читать книгу Меня любит Джулия Робертс. Виртуальный роман - Николай Николаевич Наседкин - Страница 2

Я, конечно, – сумасшедший. Пусть! Тем и лучше – хоть какое-то объяснение…

Впрочем, надо попытаться с начала – ab ovo[4]. Иначе сам чёрт ничего не поймёт. Да и самому надо всё разложить по полочкам, разобраться-вдуматься – может, всё не так дико и фантастично, как мне мнится-кажется?

А началось всё 6-го марта 1998 года – это уж я запомнил твёрдо. Я впервые увидел «Красотку». Да, да! До этого я никогда и ничего  не слышал об этом фильме, или – пропускал название мимо ушей. Вот что значит не иметь в доме видака и полностью зависеть от телеящика, от наружной общей антенны, которая позволяет улавливать только первый и второй каналы. Больше того, я даже имя Джулии Робертс до того дня практически не знал, не слышал. Ну, что делать – лох! Одним словом, когда в телеанонсе накануне я услышал, что завтра, в пятницу, будет крутиться знаменитый фильм-блокбастер с самой известной и неподражаемой звездой Голливуда Джулией Робертс в главной роли – я принял это, естественно, за обычный рекламный трёп. Представить дико: я вовсе и не собирался смотреть этот так нагло рекламируемый, как тогда думал, фильмец!

День 6-е марта был дурацким, нервомотательным днём. Лил-хлюпал за окном нескончаемый дождь, я бегал по размокшим улицам сначала в поликлинику сдавать анализы (что-то тревожило-томило болью в животе под ложечкой), потом аллюром обратно на работу – читать-редактировать пухлый кирпич кандидатской диссертации аспиранта со спортфака:

…круглый полуприсед дугой внутрь, выкрут мяча наружу, разноименный поворот на 360^о и передать мяч за спиной в левую руку с вывертом обратной плоскости ладони…

Я вылизывал-редактировал этот физкульт-бред целую неделю, автор торопил-подгонял меня каждодневными звонками – это было первое моё серьёзное задание в издательстве, и я вымотался донельзя. Когда в полседьмого вечера я очутился дома, заляпанный по пояс грязью и по самое горло делами-заботами, то вспомнил, что Анне-то своей я так и не купил даже букетика мимоз и теперь придётся выбираться за ним под дождь завтра, в самый канун праздника.

Чтоб все эти дурацкие праздники провалились куда-нибудь на фиг!..

Впрочем, диссертант-авральщик вручил мне в благодарность за труды и в порядке компенсации за нервотрёпку бутылку хорошей водки и коробку ассорти. Вот и ладненько, решил я: конфеты  вытащим-предъявим 8-го утром и вручим своей ненаглядной вместо стандартных мимоз, а водочку сегодня же и распробуем – начнём загодя женский день праздновать, поднимем настроение. Я тут же, не дожидаясь благоверной, попробовал «Губернскую» на вкус, занюхал-закусил колбаской ливерной, кусочек выделил-отрезал извращенцу Баксу Марковичу (он рыбу натуральную не так охотно ест, как эту позорную колбасу – урчит прямо!), потом взялся заваривать на ужин магазинные пельмени…

Совсем без скандала поужинать не довелось: Анне Иоанновне моей не понравилось, что я приложился к бутылке до ужина, что я прикладывался к ней во время оного, и что я вообще распечатал дармовую «Губернскую» – ведь на празднично-юбилейный обед тогда можно было и не покупать.

– Анна Иоанновна, – подъелдыкнул я, – это ж я из уважения к вам, к бабам-с! Я за вас готов пить всегда и везде, не дожидаясь пошлых поводов! Что касаемо растрат, то я уже второй месяц, как вам известно, зарплату получаю и впредь надеюсь получать, так что – неужто не прорвёмся?

– Зарпла-а-ату… – зло ворчнула моя ненаглядная – терпеть не может, когда я величаю её «Иоанновной». – На твою зарплату проживёшь, куда там!

Самое что бесит – права она, на все сто права.  И возразить нечего. Полгода я ходил безработным после получения диплома филфака, и вот только второй месяц, как устроился в издательство университета редактором. Оклад мне положили, смешно сказать… Да ну – и говорить не хочу! Впрочем, я возразил:

– Ну, во-первых, моя зарплата всё-таки больше твоей аспирантской стипухи. Во-вторых, братан твой за честь должен почитать и дальше нам вспомоществовать, ибо, как и любой «новый русский», только возвращает нам у нас же и отграбленное. Ну, а, в-третьих, если Вован твой Иванович и вправду не врёт как сивый мерин, и если на самом деле подарит нам к юбилею комп, то я уже с понедельника начну грести деньги лопатой – буду набирать и распечатывать тексты мегабайтами и килотоннами…

Да, да, Джулия и компьютер в жизнь-судьбу мою вошли практически одновременно – вот в чём символика и таинственный код дальнейших событий, вот в чём суть. А не в наших глупых, надоевших, бесконечных, бессмысленных и пошло-обыденных ссорах-препирательствах двух нищих, уставших от бытовухи и друг друга, преждевременно старящихся людей. А ведь нам обоим было тогда всего по двадцать три, и мы всего пять лет как жили вместе,  казалось,  вчера только мы были первокурсниками, шумела наша разгульная студенческая свадьба, были безумные, бессонные ночи с изматывающими до сладостного изнеможения переплетениями тел…

Хотя, стоп: про «переплетения» я перебарщиваю. С «переплетениями тел» в семье нашей с первых дней была-ощущалась напряжёнка. Влюблённость была, секс был –  переплетений и страстных стенаний не было. Вместо стонов сладострастия были охи-ахи страхов-опасений: как бы нам не забеременеть, да как бы скрип супружеского нашего дивана-развалюхи соседи через стенку не услышали…

Только для того, чтобы загасить начавшую было разгораться ссору, я и врубил телеящик. Уселись мы его смотреть в надутом состоянии духа, особенно я – отобрала-таки Анна Иоанновна оставшиеся полбутылки, спрятала. Когда фильм начался, я, оглаживая мурчащего на моих коленях Баксика, думал напряжённо о своём: как, под каким предлогом в кухню выбраться и шмон-разведку насчёт ещё ста граммчиков устроить? Подруга жизни, как всегда, сидела в кресле сзади, вязала бесконечный свитер, сосредоточенно посапывала – для неё важней вязания по вечерам и дела нет. К слову уж упомяну: больше всего меня в Анне моей поражает равнодушие её к литературе, индифферентное отношение к книге – читает только по программе, по необходимости, никогда лишний раз по вечерам томик не откроет. А ведь филфак кончила, в аспирантуре учится, кропает диссертацию по Сергееву-Ценскому…

Нонсенс, абсурд!

Джулия Робертс поначалу не произвела на меня особого впечатления. Не знаю, была ли это задумка с белым париком удачным ходом режиссёра, или так случайно получилось, без умысла, но я впоследствии убедился: Джулия-блондинка, если можно так выразиться, менее Джулия Робертс, чем Джулия рыжеволосая. Хотя, как я уже вскоре узнал, от природы она была светлой шатенкой – что ж, и природу можно удачно корректировать. Не вызвал поначалу симпатии, само собой, и проститутский имидж её героини – вихляющая тазобедренная походка, юбчонка по самое не могу, блядские ботфорты до подмышек, нагловатый скоромный взгляд…

Но какое-то непонятное – томительное – волнение я почувствовал в сцене, когда Ричард Гир отрывается, наконец, от деловых бумаг и начинает заинтересованно, по-мужски, смотреть на безудержно хохочущую на ковре перед телевизором Джулию. И вдруг как начало меняться лицо её, как зримо, физически, начал умирать-затихать смех в её горле, и вот её губы, её невероятно большой, почти арлекинский, но прекрасный чувственный рот закрылся, погасив-спрятав до конца и улыбку, а в глазах, в темноте бездонных зрачков появились отблески лёгкой досады, неизбывного стыда-смущения и, вместе с тем, ощущения своей силы, своей власти над самцом, сознания, что власть эта через минуту станет беспредельной, безграничной…

И когда Джулия на коленях, нет, даже, скорее – на четвереньках, по-самочьи, подползла-приблизилась к Гиру, расстегнула пуговки своей блузки, показала-выставила на обозрение скромный чёрно-белый лифчик, скрывающий явно небольшую, совсем девчоночью грудь, вдруг так остро захотелось, чтобы она взяла, да и рассмеялась в лицо этому проклятому самцу-миллионеру, снова наглухо зашторилась-застегнулась, швырнула ему в лицо его паршивые вонючие баксы и с высоко поднятой головой ушла на своих фантастически длинных гордых ногах прочь и подальше. Но вместо этого  Джулия вдруг начинает копаться пальцами в районе ремня и ширинки-гульфика Гира, всё там рассупонивать-расстёгивать…

Она заглядывает ему в глаза и, опять же через силу, как мне показалось, спрашивает:

– Что ты хочешь?

– А что ты делаешь? – дебильно, скорей всего по вине дублёра, отвечает Гир. Вероятно, он всё же спрашивает: – А что ты умеешь делать?

– Всё, – пытаясь быть бесстыдной, отвечает Джулия, вернее, конечно, Вивьен. И торопливо уточняет: – Но я не целуюсь в губы…

И тут она недвусмысленно склоняется, скользит губами по его животу, потом всё ниже, ниже…

Я невольно сжал-стиснул Баксика так, что котяра бедный рявкнул со сна и спрыгнул, ошарашенный, на пол. Я смотрел на лицо Ричарда Гира, который похабно закатил глаза от удовольствия, чуть не пристанывая, и мне было до того горько и обидно, было так чего-то до ноющей боли в паху жаль, что я скрипнул зубами. Ну, ладно бы какая-нибудь сексапильная эксгибиционистка Шэрон Стоун или похотливая сучка Ким Бейсингер в этой сцене снималась – приятно было б посмотреть. Но эта-то, эта-то Джулия – как её там? – Робертс, с её милым обликом, её добрыми, уже совсем не стервозными глазами, с её простодушным ртом, её невероятным завораживающим открытым смехом – ну зачем, зачем она  на такое непотребство согласилась-пошла? Ведь это всё равно как если бы Одри Хепбёрн в «Римских каникулах» начала Грегори Пеку ширинку теребить-расстёгивать…

Потом до конца фильма я сидел, вцепившись в подлокотники кресла, словно во взлетающем бесконечно самолёте, и молил Бога, чтобы Анна моя со мной не заговаривала даже и во время рекламных пауз-антрактов. В иные моменты я, если продолжить сравнение с самолётом, словно ухал в воздушные ямы, чуть не до душевного оргазма – когда, например, Джулия впервые вышла-показалась без светлого парика, встряхнула головой, размётывая по плечам прекрасную свою тёмно-червонную гриву, и зачем-то, как бы извиняясь, мило пояснила-призналась: «Рыжая!..» Или когда она у лифта, собираясь уходить прежде времени, после ссоры, но уже и поддавшись на уговоры остаться, говорит Гиру с укоризной: «Ты обидел меня? Больше так не делай…» И особенно – когда крупным планом показывали её ангельски красивые и чертовски умные глаза, и когда через голос дублёрши-переводчицы прорывался её доподлинный необыкновенный колдовской смех: за один этот смех можно было влюбиться в Джулию не глядя!

Одним словом, она вошла-проникла в жизнь мою, в моё сознание, заполнила всё моё естество томительной болью-сладостью, словно сильное наркотическое опьянение. Моя жизнь с вечера 6-го марта 1998 года разделилась на «до» и «после»…

Я влюбился в Джулию Робертс – влюбился всерьёз, влюбился отчаянно, влюбился безудержно, влюбился сумасшедше, влюбился глупо, влюбился патологически…

Безнадежно!