Читать книгу Разбойничья Слуда. Книга 1. Река - Николай Омелин - Страница 3

1999 год

Анна стояла у окна кухни своей небольшой двухкомнатной квартиры. Осторожно касаясь руками стекла, она внимательно всматривалась в стекающие по нему капли дождя. Смотрела, как они объединялись сначала в небольшие ручейки, затем постепенно сливаясь между собой, превращались в один сплошной поток.

Дождь лил не переставая уже третий день. Ей казалось, что так было и будет всегда. Что начался он с самого ее рождения. И вот уже идет, не переставая седьмой десяток. Женщина поочередно прикладывала ладони к окну, как будто пыталась остановить весь этот поток. Но дождь не обращал на них внимания, не слушал и не замечал, скатываясь вниз по стеклу.

«И жизнь, как дождь… Пробежала, проплыла, пролетела, – пришло на ум Анне. – Ведь нашла то, что искала. А оказалось, что искала, да не то». Такие мысли ей стали приходить все чаще и чаще. А в последнее время она никак не могла от них отвлечься в течение всего дня. Просыпалась с ними. Спать ложилась, тоже думая о прошлом.

«Хандра, Анна Степановна, или как сейчас модно говорить, депрессия – наша спутница жизни, – сказал ей на днях сосед по дому. – Осень, одним словом». Стугова хоть и согласилась с ним тогда, но про себя же, подумала, что осень тут не причем.

Резко повернувшись, она прошла в коридор. Немного постояла, глядя вверх на антресоль. Потом принесла с комнаты стремянку и забралась на нее. Распахнув дверцы шкафчика, она стала доставать из него какие-то пакеты и бросать вниз на рядом стоящее кресло. Свертки были хоть и небольшого размера, но тяжёлые, от чего при падении чуть подпрыгивали на мягком сидении. Содержимое их было завернуто в какое-то тряпьё и надежно перевязано капроновой веревкой.

Спустившись вниз, Анна сложила пакеты в лежащий на полу старенький рюкзак, и с большим трудом положила его обратно на кресло. Глядя на мешок, задумалась: «А как же я его понесу? Путь не близкий… Вот ведь не задача». Она попыталась вспомнить, когда последний раз прикасалась к этим сверткам: «Лет пять прошло. Да пожалуй. После смерти Вани притащила их сюда. Так и лежат… В девяносто четвертом? Да, так и есть в девяносто четвертом. Вот, дура, забыла, когда мужа схоронила. Шестьдесят пять, а памяти никакой не стало».

Женщина вытащила из стоящего в коридоре старенького комода еще один, чуть поменьше первого, рюкзак и переложила несколько свертков в него. Приподняла один, потом другой, и с сожалением отметила: «Да, уж. Время сил не добавило. А еще совсем недавно тащила всю поклажу».

За окном послышался грохот трамвая. Поговаривали, что дни его сочтены. Уже и рельсы кое-где в городе разобрали. Но городские исполины всё еще боролись за своё существование, и не хотели уступать автобусам архангельские улицы.

Городской шум отвлек ее от раздумий. Она подошла к зеркалу и посмотрела на себя. С ее не малым для женщины ростом Анну никогда не считали уж очень высокой. Умный и цепкий взгляд всегда выделял ее среди окружающих. В нем, несмотря на возраст, еще чувствовалась жизненная сила.

Сейчас, глядя на своё отражение, она словно пыталась получить от себя же подтверждение тому, что принятое несколькими минутами назад решение, сможет выполнить.

– Обязательно нужно всё отвезти обратно. Вернуть и забыть, чтобы оно больше не причинило никому вреда, – словно клятву проговорила она.

Рядом зазвонил телефон.

– Слушаю! – крикнула Анна, схватив трубку.

– Анна Степановна! Здравствуй, дорогая! – раздался хрипловатый голос на том конце провода.

Анна узнала звонившего, и, не дожидаясь пока тот что-то еще скажет, проговорила:

– Здравствуй, Николай. Ты бы заехал что-ли. Заодно и расскажешь, чего обо мне вдруг вспомнил. Поди, и сам не хочешь по телефону-то болтать.

– Очень хорошо, я скоро, – услышала она в трубку.

Часа через два в дверь позвонили. Анна одернула подол, поправила выбившиеся из-под заколки волосы, и пошла открывать.

– Всё хорошеешь, Анна Степановна, – Кравцов всегда начинал разговор с ней с этой фразы. – А я вот в городе, так, дай думаю, позвоню.

– Ботинки снимай, мыла я, – услышал он в ответ, прошел следом за ней в кухню и присел на табуретку.

Николай Семенович нет-нет, да и навещал ее, приезжая в Архангельск. Пять лет назад он уехал жить к дочери в область, но время от времени приезжал в город. Кравцов дружил с ее мужем. А последние годы, вплоть до смерти Стугова почти не расставались. И работали вместе, и после работы частенько вечерами в их гараже пропадали. Возвращались они домой ближе к полуночи, но в отличие от других любителей гаражных посиделок, всегда трезвые. Чем там они занимались, Анна точно не знала. Да она и не лезла к мужу с расспросами. Не от равнодушия, а так уж устроена была, да и жизнь приучила не спрашивать лишнего. «Захочет, сам скажет, – рассуждала она тогда».

– Я, Аня, вот что сказать-то хотел, – неуверенно начал Кравцов. – Иван Иванович покойный, как то обмолвился… – тут он замялся.

– Да, не мычи ты, Коля, – Анна знала, что Кравцов в общении с ней проявлял нерешительность, и только резкое слово заставляло его быстрее соображать и выражать свои мысли. – Говори, что там у тебя.

– Ну, вообщем, деньги мне нужны. А Иван незадолго до смерти, когда в последний раз в Ачем собирались, сказал, что после поездки туда, богатым станет. А стал или нет, не знаю. Я же тогда с вами не поехал… приболел, – Николай вопросительно посмотрел на Анну.

– Какое богатство, о чем ты говоришь… Вон старая фуфайка, да костюм вельветовый в шкафу висят, что после Ивана и остались. Все раздала из более или менее приличного. Была еще гармонь, так и ее я недавно соседу отдала.

И немного помолчав, добавила:

– Ты после смерти его в Вельменьгу жить уехал. Тогда не спрашивал о деньгах. А тут что-то о богатстве вдруг вспомнил. Вроде тебя, Коль, раньше особо деньги и не интересовали никогда?

– Да, уж, – толи согласился, толи нет Николай, и глубоко вздохнул. – Ну, нет, так нет.

На кухне на какое-то время воцарилась тишина, и лишь барабанящий за окном дождь да тикающие на стенке часы, нарушали ее.

– А что, Коля, тебя на деньги-то потянуло? Давай, давай, рассказывай, не молчи. Случилось аль чего? – немного погодя спросила Анна.

Николай привстал, передвинул табуретку ближе к столу, и снова сел.

– Танька, дочка старшая – дура, квартиру заложила за свой бизнес, а выкупить-то не чем. У них в Питере строго с этим. Ездил недавно к ним, ревет. Внуков мне жалко. Если бы не они, так я бы и пальцем не пошевелил.

Кравцов чуть помедлил, а потом посмотрел на Анну и спросил:

– А ты никак курить бросила? Раньше табаком пахло, а теперь не чую что то.

– На балкон хожу. Недавно у врача была, вот он и сказал, что уж если очень хочется, то лучше на свежем воздухе курить. И в доме меньше заразы этой будет…

Она посмотрела Николаю прямо в глаза и продолжила:

– А что до богатства, то скажу так: от богатства радость и добро должны исходить, а если от него горе и смерть, то разве это – богатство? От такого богатства нужно избавляться, если оно есть… и ни в коей мере, ни с кем не делиться.

– Хорошо тебе говорить… – вздохнул Кравцов.

– Ты себя Коля, побереги. А они – молодые, сдюжат. Это нам в такой ситуации в самый раз к бомжам жить уходить, а они, да с ребятами малыми, выкрутятся, дай бог. Многого, Коля сказать не могу, но знаю, что говорю. Смертью то богатство пахнет, про которое Ваня тебе говорил. Да и ты сам знаешь о том. Пашку забыл? Всё, дорогой, свернули разговор этот.

– Так-то оно так… Ну, ладно. Сама-то как? Здоровье?

– Николай, ты, надолго в город? Когда домой обратно? – перебила его Анна. – Мне бы в деревню съездить, давно в Ачеме не была. Вот, что-то захотелось. Может, довезешь? Хочу недельку в тех местах побыть. На могилку к Ивану сходить. У кого там остановиться можно?

– Что-то ты, Анюта, темноту наводишь. Могилу Ивана я сейгод навещал, всё прибрано там, беспокоится на счет этого нечего… Ну, да ладно, знаю я тебя, захочешь сказать, скажешь. Нет, так лучше и не спрашивать.

– Так свозишь или нет?

– Свожу. Чего не свозить-то, хоть завтра и поедем. В доме у меня там и остановишься. Живи, сколько захочешь. Мне прошлый год дочка приезжала на день рождения, и подарок сделала – дом в Ачеме подарила. Знает мою страсть к рыбалке. Хозяин куда-то уехал. Так она нашла его, договорилась. Дом всё одно стоял пустой. А дому уход нужен. За сколько купила, не сказала. Да думаю не дорого, у самой денег вечно нет.

– Завтра? Хорошо. Очень хорошо. И что дом, тоже хорошо, – проговорила Анна. – А Маринка твоя всё так одна и живет?

– Не знаю. Мы с ней мало общаемся. Письмо было от нее последний раз месяца три назад, – вздохнул Кравцов.

Он любил и очень скучал по младшей дочке. Но та, как уехала когда-то с его бывшей женой, так с тех пор и не приезжала. В девяносто втором, когда Зоя умерла, он ездил на похороны. Маринка хоть и осталась без матери, с отцом в Архангельск ехать отказалась. Так и живет в Саратове.

Они проговорили еще часа два. Чаю с прошлогодним рябиновым вареньем попили. Как водится в таких случаях, вспомнили молодость, да о погоде и болячках своих не забыли. Прощаясь Кравцов, чмокнул в щечку Анну и ушел. Закрыв за ним двери, Анна убрала со стола и сходила к соседям. Попросила, чтобы те приглядели за квартирой, пока ее не будет. «Пока ее не будет. Сказала тоже. Не будет… не будет…», – повторяла она, вернувшись к себе в квартиру.

Утро показалось ей каким-то необычным. Все вроде бы как прежде, а вот что-то не так. «Дождь закончился. Я так уже к нему привыкла», – удивилась Анна и улыбнулась, глядя в окно.

– После дождика в четверг, – невольно добавила она вслух, посмотрев на отрывной календарь.

Через полчаса Анна уже сидела на лавочке возле крыльца. Рядом стояла дорожная сумка и два рюкзачка. Те самые, в которые она вчера сложила свертки, вынутые из шкафа. Лавочка уже успела высохнуть от дождя. Ожидание Кравцова, как ни странно, сегодня доставляло Анне особое наслаждение. Так спокойно было у нее на душе, что она даже растерялась от давно забытого чувства.

Как подъехала «Шестерка» Анна не заметила. Сколько времени прошло в ожидании Николая, она не поняла. Может полчаса, а может и час. Она поймала себя на мысли, что ей не хочется вставать и пересаживаться в машину. Так хорошо ей было этим утром здесь, во дворе своего дома.

После смерти мужа Анна отдала Кравцову их «Жигули». «Некому теперь на них ездить, да и без хозяйского пригляда быстро пропадет», – сказала она ему тогда. Денег он предлагал, но не взяла. Кравцов год отъездил, добавил немного, да и обменял на новую машину.

После взаимного приветствия почти всю дорогу ехали молча. Николай думал о чем-то своем, даже радио не включал. Анна почти не отрываясь смотрела в окно, вглядываясь в мелькающие за ним дорожные знаки, деревья, речки, и редких торговцев из близ лежащих деревень. Часов пять прошло, пока не выехали на берег Северной Двины. Напротив, через реку был хорошо виден поселок старого леспромхоза с необычным названием Рочегда.

– Переправа нынче часто ходит. Недавно ушла, так подождем. Можно и чайку попить, я термос взял, – Николай достал с заднего сиденья пакет с едой и положил рядом.

– Спасибо, Коля. Ты пей один, а я у реки постою, давно тут не была, – Анна вышла из машины и не спеша направилась к берегу.

Несмотря на самый разгар дня, на реке не видно было ни единого суденышка. Ни маленьких катеров, ни кораблей или теплоходов побольше. Никого. А абсолютный штиль и одинокий леспромхозовский катер с баржой у противоположного берега лишь сильнее подчеркивали речное запустение.

«Мертвая река», – попыталась она подобрать слова к увиденному, но ничего кроме этого ей в голову не пришло. Мысли невольно унесли ее в далекое прошлое. Анна вспомнила, как много лет назад вот так же стояла на набережной в Архангельске, переживая смерть матери.

«Мама, мама… Сколько времени прошло… Боже, как давно это было. Ты же в этих местах когда-то тоже была, молодая и красивая. Могла ли ты подумать тогда, как сложится моя жизнь… Ох, мама, мама, – и чтобы не разреветься, повернулась и быстрым шагом пошла к машине».

***

Через час они уже были у Кравцова. В щитовом деревянном доме, каких в Вельменьге большинство, Николай Семенович поселился вскоре после смерти Ивана Стугова. В городе ему и раньше не нравилось жить, но совместная работа с Иваном не давала возможности уехать. А после гибели друга ничего его с Архангельском уже не связывало.

С Зоей, супругой своей, они разошлись в начале восемьдесят пятого. Чего уж там у них случилось, толком никто не знает. А Николай никому, даже Ивану не рассказывал. Стуговы в то время с Шольского уже в Архангельск уехали. Не видели, как Зоя Игнатьевна, забрав младшую дочь, уехала в среднюю полосу. А Кравцов даже когда выпивал лишнего, ничего по этому поводу не говорил.

Старшая же дочка ехать с матерью наотрез отказалась и осталась тогда с ним. Вместе с Кравцовым и в город в том же восемьдесят пятом уехала с Шольского. А когда любовь с головой накрыла ее, выскочила замуж за парня с Вельменьги. Туда же сразу после свадьбы и жить переехали. В девяносто пятом они с мужем и детьми решили в Питер податься. А сам Кравцов уехал из Архангельска и жил с тех пор в Вельменьге, в их квартире.

Кравцов родом из небольшой деревушки Вронцы, что недалеко от Двинского Березника. После службы в Армии в Архангельск работать шофером поехал. А в шестидесятые в Шольский приехал. Вот и работал там пока снова в восьмидесятых в город не уехал.

Огромные лужи на улицах Вельменьги свидетельствовали, что осенние дожди и здесь изрядно постарались. «Как странно, вверх посмотришь – осень сказочная, словно по Пушкину. Глянешь под ноги – грязь и лужи, перекошенные и сломанные плиты на дорогах, будто „Мамай тут воевал“. Так и в жизни – сверху всё вроде красиво и складно, а внутри… хорошего ничего», – размышляла Анна, стоя у крыльца.

– Да проходи ты в дом, что на грязь нашу смотреть. Пообедаем да поедем. До Окрого нужно бы хоть часам к четырем попасть, чтоб засветло в Ачеме быть, – увидев, что Анна опять о чем-то задумалась, сказал Кравцов.

Николай Семенович жил один, и это было заметно при взгляде на убранство его квартиры. «Но чувствуется, что без женской руки тут не обходится, – пройдя на кухню, подумала Анна. – Ну да не моё это дело».

А сказала совсем другое:

– Скажи, Коля, а что за странное название ты произнес: «Окрое». Так да? Необычное какое-то слово. Чего-то я не помню такого места на реке.

– Это когда не знаешь, необычное. А на самом деле ничего там необычного нет. Всё просто, – ответил он, ставя на газовую плиту кастрюлю с водой. – В том месте лес готовили к сплаву весной, лес в воду скатывали вот и звали его «Мокрое катище». А когда сплав запретили, да и от лесопункта осталось, грубо говоря, несколько бензопил, вместе с ним и «Мокрое» развалилось… в прямом и в переносном смысле. Молодежь стала Окрым звать, буква первая вместе с лесопунктом тоже мянула1.

– Вон как оказывается. Мы с Ваней много раз бывали в тех местах. О многом слышала, а вот об этом Окром как то не довелось. Да и была я на нем только в тот год, когда мы последний раз с Ваней с Ачема возвращались. Пять лет уж прошло…

– Да, откуда ты слышать то о нем могла? Раньше же все в Ачем через Нижнюю Тойгу и Шольский добирались. Это уж сейчас дорогу то с Вельменьги на Шольский сделали.

На Окрое подъехали в начале пятого вечера. Вода в реке была темной и не приветливой, не то, что в июльский денек. Было заметно, что из-за дождей она очень сильно поднялась. То там, то тут, на поверхность, откуда-то из глубины вырывался огромный бурун. Воду скручивало, переворачивало и несло вниз по течению. А вместе с ней по реке несло листья, клочья пожелтевшей травы, ветки и другой смытый прибрежный мусор, подхваченный быстрым течением.

Все прибрежные кусты были в воде. Лесная трава немного пожухла и припала к земле, а вот листья на деревьях хоть и пожелтели, но держались еще крепко. Лишь яркая оранжево-красная осиновая листва готова была слететь на землю от малейшего ветерка.

– А здесь осенняя весна! – глядя на осеннее лесное великолепие и по-весеннему высокий уровень воды в реке, сказала Анна. – Лепота, как говорил всем известный персонаж Булгакова. Еще бы солнышко вышло, было бы вообще как в раю!

– А ты знаешь как в раю-то? – улыбаясь, крикнул Николай, сталкивая лодку в реку. – …Хорошо в прошлый раз привязал лодку повыше к кусту, не то унесло бы. Такая вода нынче! Ну, зато ехать хорошо, на всех перекатах пролетим, нигде не чиркнем, не зацепим. За час-полтора доедем, я и мотор взял помощнее из-за этого.

Спустя полчаса они уже мчались вверх по лесной порожистой реке. Анна поначалу сидела лицом вперед, рассматривая речные прелести. Но уже через десять минут отвернулась.

– Что, холодно? Не июль месяц сейчас. В кузове есть еще плащ, так накинь! – постарался перекричать шум подвесного мотора Николай.

«А сам сидит, ворот нараспашку. Видать привык к таким поездкам и на встречный осенний ветер не обращает внимания. Да и как по-другому то, если за мотором сидишь. На такой реке только вперед смотреть нужно, иначе можешь быстро вместе со всей поклажей в воде оказаться», – Анна сунула ладони подмышки. Ей казалось, что так намного теплее и удобнее сидеть в лодке.

Еще было светло, когда из-за поворота показалась деревня.

– Ачем! – крикнул Николай. – Приехали!

Анна развернулась и села лицом вперед. Встречный ветер заставил ее прищуриться и вспомнить о плаще. Но доставать его смысла уже не было – деревня была рядом.

«Да, Ачем… Забытая и оказавшаяся ненужной стране, как и многие другие такие, деревушка. Здравствуй, дорогая», – поздоровалась женщина с деревней.

Впереди на высоком берегу были видны деревенские избы. Даже издали было заметно, что лучшие времена тут миновали.

Редкий дом не наклонился и стоял прямо. Большинство же будто прихрамывали. Кто на правую ногу, а кто на левую, покосившись от времени. Часть из них с еще открытыми и окрашенными белой краской «окнами-глазами», приветливо смотрели на приезжих. Другие, с закрытыми ставнями, уже не видели ничего. Количество разрушенных и просевших, кто на переднюю часть, кто на «двор» пятистенков было никак не меньше тех, что еще цеплялись за «жизнь».

Быстро проскочили по реке вдоль деревни. Ачемские бани, тоже изрядно поизносившиеся с годами, стояли вдоль берега, словно встречали или провожали гостей. В том месте, где река начинает отворачиваться от старой деревушки, Кравцов направил лодку к левому берегу, к тому месту, где стояли последние бани.

– Приехали, Анна Степановна, – произнес Кравцов, заглушив мотор и управляя лодкой деревянным шестом пока та не уткнулась в пологий берег. – Аккуратнее, тут трава сырая, скользко, – добавил он.

– Да-а-а… – протянула Стугова как-то уж очень обреченно. – Знали бы Савва с Борисом2, что у деревни впереди, наверное, не стали бы сюда забираться.

– Ну, тут как посмотреть, – Кравцов привязал лодку к прибрежным кустам. – Хорошего у деревни было намного больше. Да, не легко было людям здесь во все времена. Но если бы была возможность у всех, кто тут жил спросить, захотели бы они другую судьбу… Думаю, что большинство отказалось. А людей, сколько тут удивительных родилось…

– Да, ты, наверное, прав.

– Прав, не прав, что уж теперь…

– Тишина какая… Сейчас кто еще живет в деревне, или уже все на зиму в город уехали? – Анна вышла из лодки на берег, и стала поправлять выехавшие из под платка волосы.

– Живут еще Ефим с Лерой Ластинины, они и зиму жить будут. Василий Игнатьевич тоже тут еще. Домик у него в начале деревни. Да, ты ж его знаешь. Он через тебя какой-то год детям в Северодвинск варенье отправлял. Он позже уедет. Обычно в конце октября уезжает, не раньше.

– Да-да, припоминаю. Хороший такой мужичок, мастеровой.

– А кто в этой стороне есть, – Николай кивнул в сторону домов, расположенных в стороне от реки, – так пойдем сейчас и посмотрим. Если Федор Исаакович не в лесу, то обязательно нас встретит, мимо него не пройти. А если кто сейчас и есть еще, так дома все сидят. Чего в непогодь бродить.

Он достал из лодки кузов, стряхнул с клеенки воду, и снова накрыл ее лодку.

– Да уж и поздно, времени то скоро семь, темнеет уж, – Кравцов посмотрел на часы. – Твои-то рюкзаки понесем в избу, или тут пусть лежат? Под клеенкой пусть лежат, никто не возьмет.

– Я что подумала, Николай, если ты не против, конечно, будешь. Ты бы меня вверх3 завтра увез… до Разбойничьей Слуды или нет, у Альшемы сойду, – Анна ответ знала, но не спросить было нельзя. – По такой воде немного времени займёт. Что-то мне эти рюкзаки, чувствую, много хлопот доставят пока пешком до туда дойду. Дойти-то дойду, раз уж надумала. Но хотелось бы там пару деньков побыть, у Вани на могилке посидеть, помянуть. Может и не бывать больше.

– Ну, куда ты пойдешь с такой тяжестью. Что ты там в своих мешках таскаешь, не спрашиваю. Захочешь, скажешь, а нет, значит, нет. Неужели думала, что тебя одну оставлю, не помогу! Бензину хватит, время тоже, как говорится, всё с собой. Конечно, увезу, – Кравцов накинул кузов себе на спину, и улыбнулся. – А насчет пары деньков… Пока ты там будешь, я к Быкину Коле съезжу. Он в самые верховья забрался. Жить там собрался. В прошлом году избу достроил. Вот и посмотрю, как он там обустраивается. Рюмку хоть с ним выпью. Может рыбки половлю, хотя вода большая, клевать вряд ли будет. За рябчиком схожу. Он-то должен сейгод быть.

– Я воды с реки на самовар по пути принесу. Твой кан можно взять?

– Возьми… Хотя погоди-ка.

Он откинул край клеенки и достал из лодки ведро.

– Вот, возьми вместо кана. Вода в реке после дождей хоть и не чиста, но все получше, чем с колодца.

До дому идти было с полкилометра, на самый край деревни. Сразу за ним начинался лес. И такое соседство порой преподносило хозяину дома сюрпризы. То медведь, гуляя по опушке, порой забредет в огород. То косач или рябчик прилетит на березку рядом с избой. А за грибами и ходить далеко не нужно было. Только за огород вышел, и собирай.

Пятистенок был одним из лучших в деревне. Крепкий и ухоженный, со следами недавнего ремонта и обновленной крышей. Прежние хозяева жили здесь круглогодично. Да годы тоже берут своё. Хозяйка стала болеть часто. А мужику одному управляться со скотом и в огороде с каждым днем стало все труднее и труднее. Вот и уехали жить в город к дочке. А Татьяна Кравцова узнала о том, съездила к ним. Вот и продали ей дом.

Кравцов затопил русскую печь. Топить ее конечно дольше, чем маленькую у дверей, но и тепла больше. «С утра торопиться не будем. Выспимся по-хорошему, тогда и дальше поедем, – подумал он».

А Анна тем временем во дворе наставила самовар. Она любила чай из самовара. Чай из него со своими атрибутами всегда в Ачеме считался больше, чем чай. Вот и Анна находила в питье из самовара особое удовольствие. Ей нравилось в этой церемонии всё. Начиная от розжига углей, и заканчивая застольными посиделками и разговорами. За столом неспешно пили маленькими глоточками из блюдца, а самовар в это время пыхтел водяными парами, вырывавшимися из-под его крышки. И это придавало всей обстановке особый колорит и уют.

Спустя полчаса они уже сидели в большой, главной комнате дома за большим дощатым столом, во главе которого, как и положено стоял вскипевший самовар. Занавесок на окнах в доме не было, да и не от кого было прятаться или скрывать что либо. А потому их отсутствие не вызывало какого либо дискомфорта. Это не городские окна, которые без занавесок или штор выглядят неуютно. А здесь, в деревенской избе, всё воспринимается иначе.

В печи за заборкой4 медленно горели дрова, заполняя избу теплом и приятным потрескиванием. Горница не успела еще прогреться, и с полу тянуло холодом. Однако временные неудобства в таких поездках были делом обычным и не вызвали особых проблем у Анны и Николая. А шумевший самовар и зажженные свечи наполняли помещение своим особым, с запахом горящих углей и парафина теплом.

Стол накрыли на скоро руку. Что было в кузове, то и выложили на клеенку, не теряя время на украшение и создание каких либо изысков в приготовлении ужина.

– Ну, вот и управились дотемна. Лампу керосиновую не хочу зажигать. Оно хоть и светлее, чем со свечками, но при свечах как то уютнее, мне кажется, – проговорил Кравцов первые после прихода в дом слова, и заварил чайник.

Опять посидели молча, каждый думая о своем. Николай решил нарушить тишину первым:

– Сейчас «Маяк» вот налажу, и как говорится, гуляй деревня!

– Хорошо у тебя тут. В городе везде суета, а тут у тебя тихо, и на душе спокойно, – Анна Степановна подула на блюдце с чаем и сделала глоток.

Старенький «Альпинист» издал первые звуки. Покрутив еще немного ручку настройки, Николай остановился, едва заслышав позывные «Маяка». Мгновенье спустя радио запикало и чей-то хорошо поставленный голос произнес:

– В Москве двадцать один час.

После чего оно было повешено хозяином на кем-то вбитый в стену гвоздь, коих в комнате был не один десяток.

– А кто такой, Оманов Василий Гаврилович? Вон смотри на старых газетах написано везде, – спросила Анна.

– Хозяин бывший, дом то у него Татьяна купила, – и подмигнув, предложил: – Может по соточке? Для сугрева…

– Ты выпей, Коля. Не хочу чай спиртным отбивать, – и снова спросила: – А давно ли этот Оманов тут в Ачеме жил? Я что-то плохо помню его.

– Да не так чтобы давно, лет десять последних. Раньше-то здесь теща его жила. А он как на пенсию вышел, так сюда и приехал, – Кравцова заинтересовали вопросы Анны. – А ты чего, так просто интерес справляешь или может, знакомы с ним были?

– Да, я так. Когда мне с ним знакомиться-то? Я вот думаю, жил тут Василий Гаврилович, газету «Сельская жизнь» выписывал. Домом управлял, – Анна всё также неспешно пила чай. – А сейчас ты живешь здесь.

– Не пойму я, о чем, ты… – Кравцов быстро перекусив и запив стаканом чая, стал одевать сапоги. – Ты, как надумаешь отдыхать, так на печь полезай. Там у меня всё постелено. Одеяла за заборкой висят, у печи греются. Возьми любое. А я пойду еще на мосту5 похозяйничаю. Пока вода большая на реке, увезу по пути кое-чего. На следующий год летом хочу избу в Учах маленько поправить. Гвозди, да железо к лодке сейчас снесу.

Посмотрел на печь и добавил:

– Радио, если не мешает, то пусть говорит. Я потом приду и выключу… Дрова в печи к тому времени, тоже прогорят, так и трубу закрою.

– Чего тебе в темноте то бродить, не боязно? До утра, не дождаться что ли? – Анна всё не могла напиться чаю.

– Кого бояться-то теперь? Людей нет, кто есть, те спят уже. Собак и тех не стало. Зверья с роду не боялся. С фонариком до реки не проблема сходить.

– Ну как знаешь…

Она уснула сразу, едва забравшись на печь и прикрывшись одеялом. Только и успела подумать: «Как бы было хорошо, если бы сейчас на том мосту не Коля, а Иван хозяйничал».

***

Небо с утра прояснилось и наконец-то показалось солнце. Ветра почти не было и ехать, по сравнению со вчерашним днем, было намного приятнее. Кравцов нагрузил в лодку железа и досок, прихватил гвоздей да кирпичей два десятка. А потому ехали не быстро. Часа через два после отъезда с Ачема, пристали, чтобы чаю попить и кости размять.

– Э-э… Мышеловы? Или как это место зовется? Звероловы? Это – Ехта такая? И не узнать, как она разлилась! – толи спросила, толи уточнила Анна, когда лодка уткнулась в берег.

– Да, летом Большая Ехта как ручеек, а после дождей – река рекою! – ответил Кравцов.

К Учам подъехали уже после обеда. По пути Николай остановился у небольшого переката, и умудрился выловить с десяток небольших хариусов. Выгрузили из лодки все материалы и приготовили обед. Усевшись за большим столом, стоящим у самого речного обрыва, они прямо из котелка ели вкусную и наваристую уху. После чего немного отдохнули, глядя на небольшой костер и слушая щебетание лесных птиц.

Спустя пару часов они продолжили свой путь. Без груза лодка двигалась намного быстрее и проворнее. Передняя ее часть заметно приподнялась. Теперь на перекатах она похлопывала своим носом по волнам, разбивала и расталкивала волны по сторонам. Она как будто стремилась вырваться из водяного плена. И только мотор, держал и не давал выскочить из реки.

Кравцов предлагал довезти Анну до Смильского. От Альшемы намного дальше до Разбойничьей Слуды, но та не захотела.

– Хочу пройтись. На реке везде красиво, но те места нам с Ваней больше всего нравились, – ответила Анна на предложение Николая.

Прошло не более часа, и они выгрузили на берег ее вещи. Кравцов причалил лодку у устья Альшемы, одного из немногих притоков Нижней Тойги. В этом месте охотники построили новую избу, и отсюда до Разбойничьей Слуды было ближе, чем от старой.

Николай хотел было задержаться, печь в избе протопить, дров, если нужно для нее заготовить. Но Анна, сказала, что справится сама. Не в первый раз ей одной в лесу управляться. Они еще раз уточнили время встречи и, оглушив округу ревом заведенного мотора, Николай помчался вверх по реке.

Утро следующего дня разбудило женщину пробившимися сквозь оконное стекло солнечными лучами да пением лесных пичужек. Насидевшись в дождь, они радовались небесному светилу, и порхали среди деревьев. Под этот галдеж Анна спустилась к реке. Умылась холодной речной водой, расчесала седеющие волосы, и повязала платок.

«Сначала до места схожу. Вернусь, так тогда и поем, – подумала Анна, и стала собираться в дорогу». Она накинула один из вещевых мешков, что собрала в городе. Второй, отойдя немного от избы, сунула под елку, сверху накидала веток и припорошила опавшими листьями. «Снесу один, а с обеда схожу снова, тогда и второй отнесу, чего пересежаться6, – рассудила она».

Немного народу в тех местах ходит. Далеко от деревни. Тропинка, ведущая вдоль берега, была мало заметна, а местами и совсем не различима. Раньше по всей реке сено заготавливали. Местный люд ходил летом часто. Сейчас же ходят по ней лишь охотники да рыбаки, да и те бывают тут не часто. А потому тропа постепенно зарастала, уступая своё место лесной растительности.

Если бы не метки-тески на деревьях, оставленные когда-то заботливым путником, то легко можно было и заблудиться. Тропинка то приближалась к реке, иногда выскакивая на самую ее кромку, то срезая речные мысы, уходила вглубь леса.

Анна шла спокойно и уверенно. Казалось, ноги сами находят тропу и ведут ее по ней. А когда дорожка исчезала, она останавливалась, и всматривалась в лес. Ее глаза привычно выхватывали из лесного окружения именно то направление, которое было единственно верным, и Анна продолжала идти. И если бы не тяжелый рюкзак, то ее шаги были бы более легкими и быстрыми.

«Вот сейчас вниз к ручью, потом на угор, и оттуда должна быть видна Тойга. Там еще, какая-то большая железяка лежит… Иван рассказывал откуда она там взялась… Не помню уже. От нее напрямую до Разбойничьей Слуды совсем рядом», – женщина словно прокладывала себе путь в уме.

«Ну, слава богу, дошла», – она посмотрела на часы. Дорога заняла почти два часа. «Бывало, и за полтора управлялась, старость – не радость. Пока обратно дойду… Успею ли до темна? По темноте дорогу тут не справить», – размышляла она, стоя на высоком речном угоре.

Здесь на Разбойничьей Слуде время, казалось, остановилась. Всё было, как и пять, и двадцать лет назад. Те же высоченные сосны и белый, сколько глаз хватало, мох. И только огромный валун хорошо видный в глубине бора и не успевший порасти мхом, несколько выделялся на общем фоне. Анна еще, когда они с Иваном были здесь в последний раз, удивлялась, как он вообще попал сюда.

Могила у Ивана еще не успела зарасти. Песчаный холмик выглядел ухоженным. А лежащие на нем листья и ветки не портили общей картины. «Ну, конечно же, Николай… Он руку приложил. Говорил, что был недавно», – вспомнила Анна.

Крест Николай тоже поменял. Привез и поставил каменный памятник. «Еще бы плиткой какой-нибудь обложить», – она давно привыкла сама себе задавать вопросы и отвечать на них, или давать поручения и сама же их выполнять.

– Ну, здравствуй, Иван Иванович! Здравствуй, дорогой мой, – негромко проговорила Анна, поглаживая памятник. – Очень уж захотелось сюда вернуться, тебя проведать, может хоть немного на душе полегчает.

Она протерла выгравированную на камне фотографию. Наклонившись, убрала лежащие на могиле ветки и листья, вырвала несколько выросших травинок и разгладила песок. «Счастье» наше, Ваня, я обратно сюда принесла. Если бы не оно, проклятое, то и ты бы жив был, вместе бы были сейчас», – и губы ее вслед за мыслями слегка шевелились.

Анна повесила рюкзак на сук рядом с могилой, и быстро пошла обратно к Альшеме. Когда вернулась к избе, солнце уже было высоко. Наскоро приготовила поесть, вскипятила чай, и с полчаса отдохнула после обеда, лежа в избе на нарах. После чего, накинув на плечи второй, не менее тяжелый рюкзак, пошла снова к могиле Ивана.

Дорога в этот раз показалась ей менее утомительной, чем утром. Сейчас она уже тратила меньше сил на то, чтобы отыскать в лесу нужное направление. Да и мышцы слегка размялись после первого раза. Как бы то ни было, но путь занял у нее в этот раз меньше времени.

«А вот и я, Ваня», – она снова мысленно поздоровалась. Скинула рюкзак и сама опустилась на землю. На солнце мох на бору быстро обсох от недавних дождей, и сидеть на нем было мягко и приятно. Обхватив руками колени, Анна просидела с полчаса, словно в забытьи. После чего выпрямилась, взяла оставленную Кравцовым лопату, и стала разрывать могильный холм. Пришлось даже оттащить памятник.

– Потерпи, Ваня, я неглубоко откопаю и в ноги тебе наше «счастье» положу. Не нужно оно на этом свете, – проговорила Анна.

Она выкопала яму глубиной чуть больше метра с одной стороны могилы. Опустила туда рюкзак, лежащий тут же, рядом. Сняла с сосны второй и тоже столкнула в яму.

Спустя полчаса всё было аккуратно зарыто и приведено в прежний вид. Памятник, как и прежде, стоял на своем месте. Песок аккуратно разровнен, а сверху лежал букет лесных цветов.

– Сейчас еще цветочков выкопаю, да тебе посажу, Ваня. Не знаю, бывать мне еще здесь или нет. Поживем-увидим, – очень тихо, по-семейному, сказала Анна, а навернувшиеся на глаза слёзы, смахнула краем платка.

Вечером, когда стемнело, она лежала в избе, и разглядывала свежеструганный потолок. Ноги приятно гудели от дневных переходов. Да и плечи тоже еще не отошли от перенесенной тяжести. Свеча в консервной банке догорала, а сон так и не приходил. Одни мысли сменяли другие, и наконец, она уснула.

Проснулась Анна рано, и долго еще лежала, вспоминая сон, что ей приснился уж под самое утро. Раздумья прервали шаги на улице.

– Спишь, Анна Степановна? – негромко спросил Кравцов, и постучал в дверь.

– Нет, – прошептала Анна. – Заходи, Николай, и давай до Смильского сейчас съездим?

Не дожидаясь ответа, она встала с нар и пошла к реке умываться.

– А что случилось-то, Аня? – недоуменно спросил Николай, когда она вернулась.

– Сон я видела сегодня странный. Нужно кое-что проверить. Чай пей и поедем. Пешком идти, долго прохожу…

«Вот же неугомонная. На улице беломушник7, а ей всё одно, – подумал он, а вслух произнес:

– Ну, поехали, если надо.

Через час они уже были на Смильском. Анна, как только лодка причалила, выпрыгнула на берег и направилась к тому месту, где когда-то была баня.

– Коль, лопату возьми! – крикнула она на ходу.

Николай подошел к Анне, изумленно глядя, как та ходила вокруг заросших остатков сруба. Увидев Николая, подошла к нему и взяла лопату. Кравцов минут пять смотрел на то, как она пыталась копать рядом со срубом.

– Давай я, – предложил он. – Надеюсь, что быстрее дело пойдет.

– Тут копай, – еле слышно проговорила Анна.

Земля рядом со срубом плохо поддавалась из-за большого количества камней. Но всё-таки через некоторое время лопата уткнулась во что-то металлическое, издав характерный звук. Он обкопал появившийся предмет и вытащил из ямы.

Им оказался небольшой металлический ящик размерами с кирпич и обмотанный в несколько рядов проволокой.

– Дай-ка я, – Анна склонилась над ящиком и бережно вытерла травой.

Она внимательно рассмотрела его, после чего размотала проволоку. Дверка ящика немного приоткрылась. Откинув ее полностью, Анна достала оттуда небольшой сверток. Похоже, что найденное ее не очень-то удивило. Она аккуратно развернула ставшую от времени хрупкой клеенку и увидела тетрадь. Бережно взяла ее в руки и присела на прибрежный камень.

Кравцов уже давно не удивлялся поведению Анны, но сегодняшнее событие уж очень удивило его. Он стоял у выкопанной ямы и смотрел на Анну, которая, еле шевеля губами, не отрываясь, читала тетрадь.

«Надо же, без очков читает», – ни с того ни с чего подумал он.

– Я чувствовала, что крестик матушка мне не зря оставила перед смертью… Не зря… – со стороны казалось, что Анна разговаривала сама с собой, не замечая присутствия Кравцова. – А Ваня, когда-то обратил внимание, что на стене знак похожий на крестик был вырезан.

Она немного помолчала и продолжила:

– Вы столько раз здесь были и не подумали о том… У нас же фотография такая была.

– Я когда сюда первый раз попал, никакой бани уже не было. Крыша провалилась, а несколько верхних ярусов похоже на дрова раскатали, – Кравцов начинал что-то понимать. – Про то, что Ваня здесь фотографировался, он мне говорил, а про крест на стене не было разговору.

– Столько лет прошло… Так и не поняла бы ничего, если бы сегодня во сне не увидела эту баню и фотографию… Все крестики вместе… – она похоже сейчас никого не слышала кроме себя. – Ну, да что уж теперь…

Анна сидела и неотрывно смотрела на тетрадь. Потом очнувшись от раздумий, снова заговорила:

– Ваня смерть свою нашел… из-за него проклятого, доченька моя, Машенька, с мужем на пожаре сгорели… сынок уехал в Америку счастья искать, да и пропал… ни одного письма, у бабки сестра родная с детьми и внуками от рук фашистских смерть приняла. Уверена, что и мама моя жила бы дольше, если бы не оно. Да и судя по всему, родной брат бабки моей… Семён, тоже не своей смертью помер… И я сиротой не росла бы, – негромко проговорила она, закончив читать.

– Чего? – что-то из услышанного ему было понятно, а часть он совсем не понял.

– А сколько людей, что богатства хотели легкого, из-за золота этого полегло… Пашка тот же… Так-то вот… дядя Коля, – договорила Анна.

Посмотрев на плохо чего понимающего Кравцова, протянула ему пожелтевшую от времени тетрадь. Сама же встала, еще раз взглянула на него и обняла. С минуту постояв, слегка оттолкнула Кравцова и медленно пошла по берегу реки.