Читать книгу Северная ведьма. Книга вторая. Наследие - Николай Щербаков - Страница 9

Виктор прилетел в Пулково рейсом из Мурманска. Никаких вещей, кроме дипломата у него с собой не было, и он сразу направился к стоянке такси. Не спеша, задумавшись, он шел через здание аэропорта к центральному выходу. Не сказать, что мысли были невеселыми, но события последних двух дней заставляли его тщательно все обдумать. Очень тщательно. Можно сказать, что судьба в очередной раз подводила его к черте, за которой жизнь менялась настолько, что ближайшая перспектива, касавшаяся даже не лет или месяцев, а дней, была не ясна и размыта.

По возвращению из отпуска, уже на следующий день он улетел в Мурманск. Вечером, из Ленинграда он позвонил на домашний телефон инспектору по кадрам, работающему с капитанами, поинтересовался, как обстоят дела с его новым пароходом. И не услышал ничего определенного. Инспектор юлил, уходил от прямых ответов и, наконец, посоветовал, не откладывая, явиться в Мурманск пред ясны очи начальства.

И тревога, поселившаяся в душе у Виктора после этого телефонного разговора, уже не ослабевала, а только меняла форму по мере развития событий. С каждым разом, как открывались новые обстоятельства, она не уходила и не затихала, только накапливалась, создавая у него впечатление, что еще что-то должно произойти, что еще не все ему открылось. Вот так. Что-то, как ему казалось, начнет в жизни меняться. Бывают в жизни такие предчувствия. Изменений он не боялся, он хотел ясности. Потом уже он узнает, что его судовой врач, замечательный человек, хороший специалист, с которым он ходил не один рейс, и который был предан ему, доложил начальству, что его беспокоит сердце Виктора Павловича. По некоторым, наблюдаемым им симптомам, он, врач, предполагает у капитана Виктора Павловича Мороз стенокардию. И просил бы руководство послать своего капитана перед рейсом на тщательную медкомиссию. И как только Виктор явился в порт, его послали. Первая же кардиограмма была расшифрована специалистом со странным, никогда ранее не слышанным Виктором, диагнозом. У него «полная блокада левой ножки пучка Гиса». О как! И что? Что это значит? Задал естественный вопрос Виктор, сидя в кабинете кардиолога портовой поликлиники.

– Понятия не имею, – тихо и спокойно сказал врач, перебирая бумажки на столе.

Виктор повеселел. Было бы что плохое, врач бы с ним так легкомысленно не разговаривал.

– Хорошенькое дело. Представляешь? – врач был ему ровесником, – ты бы меня спросил что-нибудь по промрыболовству, и я бы ответил «понятия не имею». Не смешно?

– Неудачное сравнение, – заглянул в бумажки, – Виктор Павлович. Я вам так сказал, как раз, основываясь на том, что мне картина ясна ровно на столько, насколько позволяет данное, – хлопнул по столу тыльной стороной ладони, – обследование. А «блокада», в данном случае, не позволяет увидеть полную картину работы вашего сердца. Ясно? Сама по себе эта блокада может с вами прожить долгую и интересную жизнь. Не смешно? – передразнил он Виктора, – а может скрывать скрытый порок сердца, – сказал опять тихо, себе под нос, пристукнув ребром пачки бумаг об стол.

Помолчали. Врач начал что-то писать в карточке Виктора, а Виктор, отвернувшись к окну, стал рассматривать ползущие над заливом тяжелые синие тучи. «Снег пойдет, – подумалось не к месту, – а в море они меня не пустят».

– Странные вы люди – врачи. Вы ведь своей профессией допущены к самому сокровенному человека, к здоровью. Да? А деликатности, уважения к своему пациенту – человеку, у вас нет. И то, что перед тобой сидит моряк, капитан, для тебя никакого значения не имеет. А для меня это вся моя жизнь. Неужели трудно понять? Ты же среди нас, моряков уже не первый год, я думаю. Так ведь? Ну потрудись, разложи передо мной свои карты и поясни мне все, что меня интересует. Все. Понимаешь? Я ведь от тебя просто так не уйду. Что ты щеки надуваешь?

– Виктор Павлович! Успокойтесь. Сейчас допишу и все объясню.

Замолчали. Виктор встал и пошел к окну. Чего он вскипел? Сейчас этот чудак допишет свои бумажки, и Виктор уйдет и никогда больше с ним не встретится. А через недельку другую он уйдет в море. И чайки важно рассядутся на планшире, и загудит траловая лебедка, и помчатся в слип ваера спускаемого трала. С промысловой палубы пахнет густым букетом привычных запахов живой, трепещущей рыбы, водорослей. А щеки кольнёт подвижный морозный туман, лежащий вдоль всей кромки полей пакового льда, от берегов Шпицбергена до Карского моря.

– Вы знаете, Виктор Павлович, – чайки резко снялись с планширя и, лениво спружинив крыльями, нырнули в густеющий туман, – я пока писал, понял, что ничего я вам говорить не буду. У нас, врачей, есть одно правило – не навреди. Знаете? Вот…, слышали, хорошо. Так вот. Фантазировать и придумывать я для вас ничего не стану. Чтобы словом не навредить ненароком. Уж коль скоро я не могу вам поставит окончательный диагноз, то самое ценное, что я могу для вас сделать, это порекомендовать вам найти очень хорошего специалиста кардиолога и пройти полный курс обследования. В моем распоряжении такого оборудования нет. Уверен, что для вас это не составит большого труда. Вы меня понимаете? Согласитесь, мне не совсем комфортно расписываться в несостоятельности. Поэтому не заставляйте меня это удовольствие растягивать.

Растягивать не стали, и Виктор ушел. В управлении горестно качали головами, негодовали на медицину, но быстро сошлись на одном мнении. Сейчас в море Виктору Павловичу уходить нельзя. Надо разобраться со здоровьем и только тогда будет решение о дальнейшей работе. Хороший пароход для такого капитана всегда найдется. Предложили лечь в центральную городскую больницу, предложили взять путевку в хороший санаторий. Но Виктор решил лететь в Ленинград и там обратиться к специалистам и пройти обследование. У Наташи были знакомые среди медицинских работников. Собственно это и было её решением. Стоило ему в телефонном разговоре сказать, что с ним происходит, и она, ни минуты не думая, заявила: «немедленно лети в Ленинград». И вот он в Ленинграде, в Пулково, идет на выход из здания аэропорта к стоянке такси. Наташа не смогла приехать встретить его, работа не позволила.

Как будто окликнул его кто-то. Слева. Виктор поднял голову и, еще не повернувшись до конца, вдруг понял, кого сейчас увидит. Уже боковым зрением, без каких либо сомнений и возможных ошибок, он увидел Варю. Она шла в нескольких метрах от него в сторону той же двери, что и он, смотрела вперед и, конечно, не могла его окликнуть. Потому, что разговаривала с идущим рядом человеком, который шел по другую сторону и не был виден Виктору. Варя закрывала его собой и вдруг замедлила шаг. Её попутчик вышел вперед, и у Виктора что-то шевельнулось в груди, под горлом. На несколько секунд стало трудно дышать. Он остановился. Рядом с Варей шел он сам, только очень молодой, такой, каким он еще в училище поступал. Даже прическа была его.

Остановилась и Варя. Стояла спиной к Виктору, потом медленно повернулась. Уже поворачиваясь, Варя улыбалась, как будто тоже знала, к кому поворачивается, как будто готова была к этому. Глаза встретились. Сколько они так стояли, Виктор сказать не смог бы. Молодого спутника Вари, по-видимому, поразило то же, что испытал Виктор. Он ведь не мог не увидеть поразительного сходства. И глянув на Виктора, уже не отрываясь, тревожно смотрел на него. Как тяжело дались Виктору эти несколько шагов. Остановился, не дойдя двух трех шагов. Не знал, что говорить, не хотел ничего говорить и вообще не понимал, что происходит. Мелькнула вдруг странная мысль: «наконец то!». Как же все это неожиданно! Не готов он к этому! Опять больно шевельнулось под горлом. Но боль сразу ушла, а тяжесть в груди осталась. Варина рука взяла его за левое запястье. Какие-то мгновения Виктор не видел ничего кроме её глаз. Тяжесть в груди уходила, появилась приятная легкость и, как будто, остановилось время. Очнулся на пластиковом стуле, что рядами стоят у стены. Напротив Варя стоит, и рядом с Варей …, голос внутри подсказывает: «ну говори же, говори, ты же понимаешь, кто это». Варя пристально смотрит ему в глаза, юноша хмуро, тревожно молчит. Виктор встал.

– Ты напугал нас. Давно это у тебя?

Она абсолютно не изменилась. И голос и глаза. Да. Вот, только одета …, и шляпка…, какая же она все-таки красивая!

– Здравствуй, Варя.

– Здравствуй, Витя, как я рада тебя видеть. Какой же ты солидный стал! Красавец! – улыбнулась, – ну, что? Знакомьтесь? Можете подать друг другу руки. Виктор Павлович Мороз, – взяла под руку юношу, – а это Герман Викторович Берг. Гера, ты извини меня. Я тебя не предупредила.

– Ничего, мама, не волнуйся, со мной все в порядке.

Отец с сыном держали в пожатии руки и, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза.

– Так вот ты какой. Герман.

– Я твой сын?

– Да.

Перед тем, как это сказать Виктор глянул на Варю. Варя, прищурившись, и чуть улыбаясь, смотрела мимо Виктора. И когда он сказал «да», ему показалось, что она, как будто, вздохнула.

– Вы оба меня извините, но не познакомить вас вот так, неожиданно, я не могла. Вы ведь, милые мои, увидели друг друга. А от взгляда на вас все тайны в прах рассыпаются. Ну, отпустите друг друга. Витя, что ты молчишь? Скажи что-нибудь. Что с сердцем? У тебя ведь с ним проблемы, – сказала утвердительно.

– Да. Вот, приехал показаться кардиологу. В рейс не пустили.

«Боже мой! Ну что я ерунду говорю? Кому это интересно? Рейс…, пустили…, не пустили…».

– Как ты себя сейчас чувствуешь? Ты домой доедешь? Дело в том, что нам надо идти. Нас ждут. Дай мне еще раз руку.

– Все в норме. Не беспокойтесь, – говорил, а сам не сводил взгляда с сына.

– Доедешь, – отпустила руку.

– Мам, а давай я …, – смущенно кивнул на Виктора, – провожу… отца.

Варю это решение нисколько не смутило. Она достала из сумочки белую картонку и протянула Виктору.

– Я очень прошу тебя, позвони мне сегодня же, вечером. Я направлю тебя к кардиологу. Гера, чемодан к машине, а потом поступай, как считаешь нужным. Вы на такси поедете? – глянула на Виктора.

– Э! А что это вы за меня все решаете?

– Ты не хочешь, чтобы я с тобой проехал? – вдруг надтреснутым детским голосом спросил Герман.

– Не-ет, почему? Я не против, – Виктор тряхнул головой, – что вообще происходит? Так, давай сюда чемодан, – взял у Германа ручку чемодана на колесиках, – где машина? Пошли.

– Пошли, – обрадовался Герман.

– Капитан! – многозначительно, глядя на сына, сказала Варя.

Подошли к серебристой иномарке. Открывающий багажник машины мужчина еще издалека демонстративно радостно поприветствовал Варю с сыном, вежливо кивнул Виктору и поинтересовался, как прошел полет, какая погода на трассе. Говорил на английском. Виктор заглянул на номер машины. Дипломат, и судя по цифрам – высокого уровня. Ай да Варя! Что бы это значило? Через стекло отъезжающей машины Варя улыбнулась, зажмурившись, так знакомо, будто они вчера расстались.

Такси взяли быстро. Виктор с Германом сели на заднее сиденье. Молча ехали до Пулковского парка, изредка поглядывали друг на друга. Герман, если встречались взглядами, не отворачивался. В какой-то момент спросил:

– Ты как себя чувствуешь?

– Нормально, не беспокойся.

– Ты извини, я тебе напомню. Ма дала тебе визитку, позвони ей вечером.

– Хорошо. Обязательно.

Виктор достал из кармана белую картонку с золотым тиснением. С двух сторон было написано на русском и на английском: «Натали Берг. Генеральное консульство США. Ленинград. СССР». И телефоны.

– Это чья визитка? – удивился Виктор.

– Мамы, – тоже удивился Герман.

– Но здесь написано – Натали?

– А-а. Так это её второе имя. Я знаю, её еще зовут Варвара. Так? Варя. Вар-ва-ра. Так?

– Так, – Виктор молча ждал, что еще скажет сын. Не хотелось расспрашивать.

– Это они с Майклом решили, что в американском паспорте она будет Натали. А ты не знал?

– Не знал. А кто такой Майкл?

Повисла пауза. Герман долго посмотрел в глаза Виктору, потом отвернулся в окно. Ехали уже по Московскому проспекту. На светофоре остановились среди забрызганных грязным снегом машин. За окнами такси из тяжелых низких туч прямыми, как дождь струями падал мокрый снег.

– Майкл – это муж мамы. Он работает в Американском консульстве.

Виктор молчал и Герман продолжил:

– Имя Натали они с Майклом выбрали, когда ма получала американское гражданство. Это она мне рассказывала. А новое имя она взяла, потому, что её имя Варвара в английском языке отсутствует, или произносится с изменениями. Ма это не нравилось. Это некрасиво, когда имя искажают. Правильно я сказал? Ты понял?

– Правильно, – Виктор ответил, потому что видел, что Герман ждет ответа.

– А давно она получила американское гражданство?

Теперь Герман замолчал и отвернулся в окно. Виктор тронул его за рукав.

– Если не хочешь, не отвечай.

– Мне кажется, отец, что у тебя еще будет возможность задать многие вопросы Натали. Ты так не думаешь?

– А почему ты назвал мать Натали?

– А что в этом удивительного? Я часто называю её так. Когда мы одни. И мне кажется, что ей это нравится.

Герман опять заглянул отцу в глаза.

– Я бы и тебя называл Виктором. Мне это было бы удобнее. Ведь я еще не привык к тебе.

Виктор не ответил. Герман нахмурился, взял из его рук мичманку, которую тот держал на коленях и принялся рассматривать «краб». Первым не выдержал молчание.

– Почему ты молчишь? Я тебя чем-то обидел?

– Чем ты меня можешь обидеть? – пожал плечами Виктор, – ты мне скажи, ты знал обо мне?

– Конечно. Когда я был маленьким, мне никто, ничего не говорил. А потом ма начала о тебе рассказывать. Я знаю, что ты работаешь на больших э-э… fishing vessel, как сказать? Рыбные суда?

– Да. Рыболовные суда. Траулеры.

– Большим капитаном? Кэптеном?

– Капитаном-директором. Ты хорошо знаешь английский?

– К сожалению, лучше русского. Я ведь русский?

– Русский, – вздохнул Виктор, – так, значит, ты обо мне знал?

– Конечно. А ты разве не знал обо мне? Ты никогда обо мне не думал?

Виктор вдруг почувствовал, как горит у него лицо. Он сейчас соврет. Вот к этому он не был готов. А что делать?

– Думал, сына, думал. Только у меня к тебе просьба. Давай пока об этом больше не говорить. Хорошо?

Теперь пожал плечами Гера.

– Хорошо. Не будем. Я понимаю.

Виктор неожиданно для себя обнял сына. Тот не отодвинулся, но опустил голову.

– Как ты меня назвал? Сына? По русски – сын.

– Так меня отец называл, когда я был маленьким, младше тебя. Да и старше…, тоже иногда так называл. Я говорю о твоем деде. Понимаешь?

– Конечно. Здорово! Мне это нравится. Мой дед жив?

– Твой дед умер. На днях будет два месяца, как его нет.

– Это очень грустно.

– Мне больно. У меня был очень хороший отец.

Молчали пока ехали по Невскому проспекту. Молчали когда проехали Московский вокзал. Виктор украдкой рассматривал сына. Герман держал в руках фуражку отца. Глядя перед собой, спросил:

– Мы скоро приедем?

– Мы уже приехали. Вот, мост проедем, и через пару минут я дома. Я прямо на проспекте живу. Это Заневский проспект. Знаешь?

– Нет. Я в этом районе не был. Ты пожалуйста не приглашай меня к себе домой. Я не готов. Я на этой машине и вернусь. Хорошо? Это хорошо, что мы с тобой поговорили. Да?

– Да. Хорошо. Я тоже не готов тебя к себе сейчас пригласить.

– Я думаю, что я понимаю. Ты ведь женат?

– Да.

– Как звать твою жену? Это плохо, что я спросил?

– А что в этом плохого? Мою жену звать Наталья.

У Германа взлетели брови.

– Натали? Мама знала?

– А вот этого я уже не знаю. Я не знаю всех способностей твоей мамы.

– Что ты имеешь в виду?

Видно было, что Герман искренне не понимает, о чем сказал Виктор. Поэтому Виктор мягко забрал у него мичманку и похлопал по руке.

– Ничего я не имел в виду. Шутка такая.

– Шутка? Ты с мамой будешь встречаться?

– А почему ты так настойчиво об этом у меня спрашиваешь? Кстати, ты мне можешь сказать, вы здесь, в Ленинграде, надолго? И давно вы здесь живете?

– Я не слышал ни от Натали, ни от Майкла о том, что мы собираемся уезжать, – пожал плечами, – а живем…, пожалуй, уже два года.

Виктор впервые за всю встречу улыбнулся.

– Надо же. Два года в одном городе. Хотя…, я за эти два года здесь, в Ленинграде и месяца не прожил. Так что…, – надел фуражку, – ну, вот мы и приехали.

Похлопал по плечу водителя и протянул ему деньги.

– Здесь и на обратную дорогу, отвезете молодого человека, куда скажет.

– У меня есть деньги, – запротестовал Герман.

– Я рад за тебя.

Виктор вышел из машины и наклонился к Герману, придержал его за плечо, когда тот попытался выйти из машины тоже.

– До свиданья, сына. До встречи. Надеюсь, еще увидимся.

– Я тоже очень надеюсь. С мамой встретишься?

– Да встречусь, встречусь. Не волнуйся. Давайте, езжайте, – похлопал по крыше кузова.

Водитель газанул, и мокрый снег из-под колес обрызгал Виктору брюки. Брюки он отряхнул, постоял, посмотрел вслед уезжавшему такси и пошел под знакомую арку дома. Только сейчас вспомнил, что в аэропорту у него болело сердце. Прислушался – все в порядке, дышалось легко.

Дома никого не оказалось. Наташа, видимо, была еще на работе, дочка могла быть в школе, могла быть у подруги, да мало ли где она могла быть. Она могла и не знать о том, что должен приехать отец. Виктор переоделся в домашнее, поставил чайник и сел в кресло напротив телевизора. Но так и не включил. Сидел и пытался вспомнить и обдумать все, что произошло сегодня утром, в аэропорту. Конечно, его потрясла эта неожиданная встреча с Варей. Но ведь он всегда знал, был уверен, что рано или поздно, но они встретятся. А последнее время как будто что-то накапливалось. Во всем, буквально во всем. И вот череда; смерть отца, проблемы с сердцем, и результатом – он не ушел в море. И прилетел сюда, в Ленинград. И в аэропорту они встретились. Теперь все пойдет по-другому. Изменения неизбежны. Они не в появлении в его жизни вновь Вари. Герман. Сын. Вот, что произошло. В его жизни появился сын. Сколько ему сейчас? Пятнадцать? Но он выглядит старше. А глаза! Это глаза делают его старше. И как он похож на меня! Эх! Увидел бы его отец! Надо будет сфотографировать Германа и послать матери. Он вдруг удивился новому чувству – он гордится сыном. А еще несколько часов назад он о сыне и думать не мог. У него не-бы-ло сына! И память вдруг восстановила разговор с Варей по телефону. Как давно это было! Она, кажется, тогда сказала, что уедет из Мурманска далеко и надолго. И что у неё родится сын. И ещё. Ещё раньше, кажется, когда она встретила его из рейса. Он тогда, видимо, спросил у неё, мол, что, я теперь отец? А она ответила: «нет, ты пока не отец, ты им станешь тогда, когда сам этого захочешь». Ну, вот. Вот он все и вспомнил. И что? Захотел? Ну, признавайся сам себе. Честно признавайся. Вдруг подумал, совершенно спокойно подумал, что он уже не представляет себе жизни без сына. Он уже держал его за руку, он обнимал его, разговаривал с ним. И они удивительно быстро и легко понимали друг друга. Вот и начался новый отсчет в моей жизни, четко прошла мысль. А ведь он вырос без меня. И что теперь? Мучиться всю жизнь совестью? Нет, брат, надо наверстывать. Я же заметил, он тянется ко мне, я ему нужен. Итак…, отныне у меня жена и двое детей. И не имеет значения, что Гера – сын Вари. Ну и что? Прошел к старому, взятому с первого его парохода проигрывателю, поставил спутницу во многих рейсах, уже потрескивающую пластинку «Патетическую сонату» Бетховена. Вернулся в кресло. Мысли потекли спокойно, легко, будто отчего-то он освободился. Вот! Вот почему мне надо с Варей встретиться. Как вздох облегчения. Потом он будет разбираться, чего в этом было больше: желание обсудить с ней дальнейшие его отношения с Германом, или просто вновь увидеть её.

Встал, принес визитку, подвинул к креслу тумбочку с телефоном. И задумался. Щелкнул замок, хлопнула дверь и по прихожей застучали каблучки Наташиных сапог. Её шаги он не узнавал, он их чувствовал. Она вошла в комнату в расстегнутом пальто и в сапогах. Постояли обнявшись. Она прижала ухо к его груди.

– Витя, родненький, что там у тебя случилось? Ты же у меня такой здоровый, такой сильный. Господи! Или я сглазила?

Виктор поцеловал её в макушку. Она подняла на него глаза полные, как осенние лужи слез.

– Я уже договорилась. Тебя послезавтра примет кардиолог, муж моей сотрудницы. Он очень авторитетный в своих кругах. А если сочтет нужным, он направит тебя в Пироговку с рекомендациями. Витька, я думаю, что все будет хорошо. Ты мне только расскажи, откуда все это взялось, когда это случилось? Что ты почувствовал?

– Подруга, без паники. Ничего, от чего бы можно было паниковать, не произошло. Я все тебе постепенно расскажу. Утаивать ничего не собираюсь. Меня в этой истории не устраивает только то, что я в море не смог выйти.

Наталья ушла на кухню и загремела посудой, Виктор вернулся в кресло. Через несколько минут он подозвал заглянувшую в дверь Наталью.

– Присядь.

Наталья присела на спинку кресла, взъерошила Виктору волосы.

– Говори. Вижу, что-то сказать хочешь.

– Я час назад разговаривал с сыном.

– С чьим сыном? – у Натальи опустились руки и она замерла взглядом на Викторе.

– С моим сыном. И с его матерью.

Смотрели друг на друга и молчали. Наталья вся будто закаменела. Потом, молча поднялась, прошла и села на стул напротив мужа. Сняла кухонный фартук, аккуратно сложила его на коленях, прищурившись, отвернулась к окну и заговорила о неожиданном.

– Я вот живу с тобой уже почти пятнадцать лет и с первых лет думаю об одном и том же. И удивляюсь. Как ты можешь в море работать? В тяжелых условиях, в постоянной, мне так кажется, стрессовой ситуации. Тем более на командных должностях. Это же ответственность какая, а? Пароход государственный тебе доверен, экипаж – сто человек, план, сроки, да мало ли чего я еще не понимаю, да? А ты же человек совсем другого склада, не подходящего для таких ответственных дел. Ты настолько эмоциональный человек, что я просто диву даюсь. Как ты с этим справляешься? Откуда у тебя хладнокровие берется? Как ты с людьми общаешься? Как твои нервы выдерживают? Ты же рожден был творческим человеком. Ну, я не знаю – музыкантом, поэтом…, художником, может быть. Ты случайно не рисуешь? Может я просмотрела? Ты вот, – она кивнула на проигрыватель, – без музыки дня не проживешь. Небось и на мостике у тебя музыка? Под произведения какого композитора лучше рыбка ловится, не скажешь?

– Наталь, что с тобой? Ты о чем?

– Я? Я о твоей тонкой натуре. Вот я о чем.

– Причем здесь моя тонкая натура?

– Притом. Ты думаешь, что я забыла, что ты мне в стоге сена, когда женихался, сказал? Напомнить? Ты сказал, что у женщины твоей, что в Мурманске у тебя была, ребенок будет. Ты, возможно, забыл. Возможно. А вот я не забыла. Я об этом все эти годы помнила. Можно сказать, каждый день ждала, что объявится сын твой или дочка и скажет «папа, а вот и я». Ты знаешь, я не женщины той боюсь. Я сильнее любой твоей женщины. И тебя я знаю. Мне так кажется. Нам с тобой обоим никто другой не нужен, – помолчала несколько секунд, – я об этом твоем ребенке беспокоилась. Ты не представляешь, сколько разных вариантов встречи с ним я продумала. Ты не представляешь. И хороших и плохих. Ты женщину не поймешь. Сын, говоришь?

– Сын.

– Я тебе сколько раз говорила, что еще одного ребенка хочу – сына? Было? Вот. И в какой-то момент, когда поняла, что уже не стоит о втором ребенке думать, пришла в голову мысль – а ведь у Вити есть второй ребенок. Он же где-то есть? Вот пусть забирает и будет у нас двое. Представляешь? Смешно?

– Какая же ты у меня фантазерка, Наташка!

– Пусть. Пусть я фантазерка, но я все таки трезво к этому готовилась. Понимаешь? А ты не был готов. Сердце только твое к этому готовилось. И заболело заранее. Понимаешь ты это? И сейчас удара ты неожиданного не выдержал. Тонкая ты моя натура. Сидишь, как туча. Сомнения мучают?

– С чего ты взяла?

– Да что, ты думаешь, я не вижу? Хочешь, я скажу тебе, что у тебя в голове сейчас происходит? Тебе и с сыном захотелось общаться, и не знаешь, как это делать. С Ленкой ведь проще было отцом быть. Мама её растила, а ты присутствовал. Не кривись. А с этим сыном стандарт поведения и отношений ломается. И все. Ты растерялся. И с матерью его, с твоей бывшей любовницей, ты не знаешь как себя вести. Так ведь? Не знаешь? И как я себя поведу – ты не знаешь. И переживаешь. Я же вижу. И хоть это меня радует.

– Наташа, ты жестокая. Не ожидал.

– Да брось ты, Витька. Я же любя. Ну кто тебе сейчас поможет, как не я. Что хочешь – спрашивай, самую больную тему затрагивай – помогу. Зажмурюсь от боли и помогу. Во мне сейчас моя мать просыпается. Она боец была. Она за себя умела бороться. И за детей.

– Да. Я помню.

– Ты маленький эпизод только помнишь. А передо мной большая часть её жизни прошла. Отец не был ангелом. Он же тоже в войну моряком был, и после войны некоторое время. Намучилась она с ним.

– Параллелей не надо проводить.

– Коне-ечно, ты ангел.

– Наташа, сейчас Аленка придет. Я скажу ей о брате?

– Скажи, – пожала плечами, – только в моем присутствии. Хорошо? Чтобы я могла в случае чего вас на землю опустить. А то вы сейчас друг друга эмоциями оглушите.

Вскоре пришла дочка. С порога завизжала, как маленькая.

– Па-апа! Ты вернулся? Надолго? Мы с тобой должны пойти в Русский музей.

– Вот так прямо с порога? – Наталья выглянула из кухни, – может быть, присядешь на дорожку?

– Пап, серьёзно, мне очень надо. Там картина Поленова «Христос и грешница», и мне надо по этой теме сочинение писать. И на следующей неделе уже сдать надо.

– А-а, это «Кто без греха»?

– Видишь, Ленка, я тебе говорила, что туда лучше с отцом идти. Он тебе и сочинение напишет.

– Да, мамуля, ты как знала, что папа приедет. Здорово! Да, пап? А почему ты сказал «кто без греха»?

– Это её второе название. Картины. Ты её сюжет знаешь?

– Лена! – крикнула мать из кухни, – разувайся и раздевайся. Не бегай в ботинках по квартире.

– Знаю, – вернувшись в прихожую, заявила оттуда Лена, – к Христу привели грешницу, ну… девушку одну. Чтобы он её осудил. И Христос все справедливо рассудил. Так, папа?

Дочка вбежала в комнату, и они с отцом обнялись. Виктор поцеловал её в макушку.

– А саму картину, иллюстрацию ты видела?

– Да. Черно белую фотографию нам показали. Но там ничего не разберешь. Я даже не поняла, кто там Христос.

– Наталья, – Виктор, обняв за плечи дочку, повел её на кухню к матери, – а тебя не удивляет, вообще, что им такую тему задали? У них что, воскресная школа открылась?

– Витя, ты от жизни отстаёшь, сейчас времена такие. Переосмысление происходит. И истории, и вот – религии коснулись. А может быть, они просто этого художника изучает. Так, Лена? Какого вы художника изучаете?

– Нам о передвижниках рассказывают. Вот, Поленова, мама. Так что, пап? Пойдем?

– А что, пойдем. И маму с собой возьмем.

– Ой, папуля, как я рада, что ты вернулся.

– Садитесь кушать, искусствоведы.

За столом говорили, в основном, о школьных делах дочки. И когда вновь заговорили о картине и сочинении, Лена, склонив, по матерински, голову на одно плечо, спросила:

– Папа, а что, без греха людей не бывает? Мы что, все грешники?

Родители переглянулись.

– Так, дочка, ты вот сама не понимаешь, какой вопрос ты задала. Да, не удивляйся. Вопрос такой, что мой ответ может занять весь оставшийся вечер. И это притом, что я сам буду не уверен в правильности ответа. Представляешь?

– Почему, папа?

– Кстати, картина эта как раз об этом. Она не столько отвечает, сколько спрашивает.

– Теперь и мне захотелось с вами в музей пойти, – Наталья, встала из за стола, – чай всем наливать? Я вспомнила, ты рассказывал, что летел в самолете со священником. Это с тех пор ты так глубоко религиозные темы копаешь?

– Не сказал бы, что именно с тех пор, но…, эта встреча тоже повлияла. Ты знаешь, у меня лицо этого отца Виталия часто перед глазами стоит. Я с ним еще хоть раз хотел бы встретиться. У меня такое ощущение, что мы с ним о чем-то не договорили.

– Пап, ты мне не ответил.

Виктор откинулся на спинку стула и помолчал.

– Ленусик, давай этот твой вопрос отложим на поход в музей. Он у меня что-то…, не отвечается. И, кстати, ты тоже к нему подготовься. Да, да. Я не шучу. Так, как будто бы ты сама на него отвечаешь. Хорошо?

– Хитренький какой!

– А что? Я тоже постараюсь к нему хорошо подготовиться. Ты даже не представляешь, – говорил задумчиво, – что ты сейчас невольно спросила о том, о чем нормальный человек хоть раз в жизни себя спрашивает.

– О-о. Вас понесло, товарищи. Давайте лучше чай пить.

Помешивая ложечкой чай, Виктор глянул на дочку и неожиданно сменил тему.

– Ленусик, я тебе сейчас одну новость скажу. Только ты послушай её внимательно и не спеши реагировать. Хорошо?

Наталья замерла с кружкой у рта.

– Мы этого тебе никогда не говорили, но вот так получилось, что пора сказать.

– Ну, папа, ну. Не тяни. Только пусть это будет хорошая новость.

– Хорошая. У тебя есть брат.

Леночка замерла с улыбкой на лице. Потом перевела взгляд на мать.

– Мам, я не пойму. Был…, или есть? И где он?

– Есть, дочка, есть, – Виктор протянул руку к дочке и положил ей на плечо, – давно, когда я еще не женился на маме, у меня была… связь с одной женщиной…, и у неё…

– Она родила от тебя ребенка? Да?

– Да, дочка, – Наталья взяла её за руку с другой стороны, – твой папа и ему, этому мальчику – папа. А раз так, то этот мальчик…, он тебе родной по отцу брат. Ой, Витя, надо было ей это завтра сказать, посмотри, она даже побледнела, спать ночью детё не будет.

– Не беспокойся, мама. И ты папа. Не беспокойтесь. Я уже взрослая девочка.

Лена встала из-за стола и взяла чайник.

– Я, пожалуй, еще чаю выпью. Кому еще налить?

– Мне, дочка, налей. Понятно, Наташа? Она на самом деле у нас взрослая уже.

– Да, с вами станешь взрослой.

– Кстати, он уже не мальчик. Он юноша, молодой человек.

– Красивый, пап?

– Он тебе брат.

– Ну и что? Красивый?

– Он очень на меня похож.

– Ну-у. Тогда коне-ечно! – дочка с матерью переглянулись.

Весь остаток вечера говорили о Германе. Вопросов было много, ответов у Виктора было значительно меньше. Хотя он с облегчением отметил, что его женщины встретили эту новость неожиданно легко, с пониманием, а дочка даже с радостью. Когда Лена ушла спать, Виктор вновь взял визитку и подсел к телефону.

– Не поздно? – усмехнулась Наташа, – не терпится? – и ушла в спальню.

«Надо было завтра утром позвонить», с досадой подумал Виктор. «Наташе все равно это неприятно». Вышел на кухню, покурил, вернулся и все-таки позвонил. Трубку долго никто не брал. Положить? Взяла.

– Позвонил всё-таки. Не думала, что с таким нетерпением буду ждать твоего звонка.

– Варя, я хотел спросить…

– По телефону я не хочу разговаривать. Поэтому давай сразу договоримся вот о чем. Как бы не сложились в будущем наши отношения, а они неизбежны. Ты стал отцом Германа. Это уже случилось. Один раз нам просто необходимо встретиться. Просто необходимо.

– Варя…

– Не перебивай меня. Я не думала, что буду волноваться. Давай лучше телефонный разговор сократим до минимума. Так вот. Я тебе сейчас продиктую телефон кардиолога, который примет тебя и проведет все необходимые исследования и даст тебе все необходимые рекомендации. Кроме того он оформит твое пребывание в его клинике официально. Это для тебя важно. Поэтому я выбрала его. Отнесись к этому серьезно. Ты действительно болен. Я в этом убедилась сегодня утром в аэропорту. Сразу после первого посещения врача я прошу тебя о встрече. Вот и все, пожалуй. А теперь слушай телефон.

Виктор записал номер телефона, фамилию, имя и отчество врача и Варя положила трубку, пожелав ему спокойной ночи.