Читать книгу Жизнь и приключения Руслана Шкурдяева – путь от матроса к новому русскому - Николай Семёнов-Мерьский - Страница 1

Очнулся я, как после глубокого сна, сколько приходил в себя, чтобы понять, «кто я, где я,» не понял. Заставил себя вспоминать по порядку, с чего всё началось. Я, Руслан, Шкурдяев, лежу здесь в бурьяне, пахнет полынью и человеческими экскрементами, мочой и говном. Пощупал руками вокруг, говна подо мной нет, значит это не моё, а кто-то, где-то рядом наложил, штаны мои сухие, ширинка не застёгнута, значит я успел слить «на природу», а не в штаны. Упал, значит, я в «народном» гальюне. Надо мной светит звёздное ночное небо, с первыми проблесками восхода. Вижу ковшик «Малой Медведицы», ручкой прикрепленный к Полярной звезде, Маленькую Медведицу сторожит «Дракон». Преподаватель в училище нам рассказывал, что свет от звёзд приходит на Землю через много миллионов световых лет, значит на небе мы видим звёзды, которых сегодня уже давно и нет. Уже показалась Венера, подсвеченная солнечными лучами из-под горизонта. Это указывало на 3—4 часа утра. Я вспомнил кто я, я же матрос, судоводитель-судомеханик, мы отмечали пятилетие окончания мореходки, была встреча «боевых» друзей, получился перебор по «веселящей» жидкости. Помню, начинали с коньяка, угощали друг друга у буфета, под возгласы, «а как ты, где сейчас», и тому подобные восклицания. Потом перешли на водку и пивом запивали. Дальше, пригласили нас в актовый зал, где до мореходки, при царском режиме была конюшня, на торжественное собрание и на концерт. Что произносили на торжественном собрании, я уже не понимал, а когда начался концерт, меня потянуло блевать, пришлось убегать из зала на улицу. Пока пробирался между креслами из зала к выходу, кто–то заботливый сунул мне в руку пакет, куда и проскочила первая порция моей блевотины, уже за дверью зала. Выскочил я на улицу, забежал куда-то в первый попавшийся двор, облегчиться, дальше ничего не помню. Очухался я, во рту «как кошки насрали», в башке сплошной треск. До дома, где Зинка, жена моя живёт, далеко, километра три, не осилю, поздняя осень, утро тёплое, холода ещё нет. Лежу вспоминаю, как всё начиналось, ведь слово себе давал, «ни-ни, не капли», Зинке клятву давал. Воспоминания пошли дальше, как я попал в эту «мореходку», а фактически техникум речного флота. Ближайшее к Куйбышеву-Самаре море, было «Каспийское».

К Зинке возвращаться не хотелось, семья не получалась. Была Зина разбитная, общительная, весёлая девчонка, в то время, когда я с ней близко подружился. Родители у неё редко дома бывали, квартира была всегда свободна и готова к приёму друзей. Решили мы с ней пожениться, верней она решила, и мы поженились. Свадьбу сыграли зимой, когда её родители приехали в отпуск, со своего лайнера. Отец Зинин, тесть мой, которого я стал называть папа Федя, ходил старпомом, на круизном лайнере, а мама её, Настя, тёща моя, буфетчицей там же была. Ходили они вместе, тесть был под контролем у супруги на борту, в плавании, держал «сухой закон, зато на берегу «срывался с катушек». Мама Настя позволяла ему расслабиться не более месяца, потом брала его, папу Федю в «ежовы рукавицы» и до отбытия на лайнер, папа Фёдор был смирён и законопослушен.

Очень была своеобразна метода «срыва с катушек» у папы Фёдора. Тесть приносил с собой домой, ровно 30 бутылок водки, ставил их у дивана, и ложился сам рядом, на этот диван, чтобы свободно, лёжа на диване доставать из коробки очередной «пузырёк». Действительно, в его лапище, поллитровка выглядела как пузырёк из аптеки. Да и сам из себя, он был мужчина видный, крупный, как говорится богатырь, с крупными, рубленными чертами лица, очень доброго на вид, но матросы на лайнере от него «постанывали». Пил пузырёк исключительно из горла, закусывал только водой и солёными огурцами, хлебом чёрным. Говорил мне, что на лайнере ему икра и салаты всякие осточертели и тянуло на простое, русское. После пузырька, папа Фёдор, возбуждался и начинал рассказывать, как он служил «под знамёнами герцога Кумберлендского». Тесть очень любил читать исторические романы, особенно Вальтера Скотта, и бредил их содержанием во время «расслабона». После пузырька, когда начинались лозунги «про герцога Кумберлендского», к действиям приступала мама Настя. Моя теща, рядом с Федей смотрелась «девочкой-дюймовочкой», но она очень решительно рулила этим богатырём. Заставляла его идти в ванну и мыться, чтобы не вонял, как она говорила. Пока он, папа заполнял собой ванну и поливал себя из душа, мама Настя меняла ему простыни на диване, и бросала чистые трусы, больше похожие на чехол для двигателя. После того, как папа возвращался на диван и доканчивал свою дневную норму, «пузырёк», к нему подступалась мама и требовала денег, поскольку, деньги кончились, надо продукты покупать, девочке, жене моей, платье, в котором она ходит, никуда не годится, тоже пора заменить. Отец молча лез к своей заначке, «отслюнявливал» требуемую сумму и мама Настя удалялась. Так, в течении месяца, заначка папы Феди перекочёвывала к маме Насте и процесс «расслабления» заканчивался. В оставшееся от зимы время, папа Федя, раз в месяц ходил на рыбалку, возвращался всегда с рыбалки в приподнятом настроении, даже если был без улова. Всегда принимал на рыбалке, для «сугрева», чуть-чуть, «каплицу», то есть, в его понятии это был «пузырёк». Самым раздражающим моментом для мамы Насти, было папино курение. Папа Федя курил какой-то особый табак, который ему доставали по блату, мама Настя называла его, этот табак, вонючий, а я его про себя называл «кизяком», поскольку сам я не курил, душа не принимала. Папе Феде приходилось курить свой табак на лестничной площадке, где он держал все принадлежности для этого, включая кресло.

Преставился папа Федя, на этом же диване, после окончания ежегодного «расслабляющего» месячника. Шёл процесс «просушки» папиного организма, самый тяжёлый первый день, после полного опорожнения всех «пузырьков», и просил он очень похмелиться, но тёща и Зинка стояли «стеной», «нет и всё», особенно ругалась Зинка. В результате «всё» и закончилось, я в это время был на работе. Вскрытие показало, отрыв тромба в кровеносном сосуде, прекращение кровообращения. Царство небесное и вечный покой, папе Феде, хороший, добрейшей души был человек. Он, тесть мой, меня и пристроил в эту «плавконтору», в которой я сейчас служу. «Контора» не простая, принадлежит Министерству обороны, снабжает персонал пунктов слежения за оперативной обстановкой на «Севморпути» всем необходимым для жизни и работы на время зимовки. Рейс по снабжению всегда проходил по знакомым, освоенным местам, всё было изучено и знакомо за первые годы походов, сюрпризы преподносила только погода и особенно льды, приходилось и ледокол вызывать на прочистку фарватера к очередной базе, к пункту разгрузки, сдать что надо, а что сломалось загрузить в трюм и при возвращении сдать. Кроме того, работа в этой «плавконторе» пошла в зачёт воинской службы, что тоже хорошая льгота была.

Зина моя, с годами испортилась, стала сварлива, ругалась на меня постоянно, «сделал не так, ничего не делаешь, денег нет, а дочка уже взрослая». Вскоре после нашей свадьбы, у нас родилась дочка, Ксения, подозрительно быстро, на что намекала мне моя мама Мария, которая иногда приезжала к нам погостить, в Куйбышев, который стал потом Самарой, вместе с моей сестрой Леной. Мама, со дня свадьбы моей, с Зиной и Зининой мамой не сошлись, особенно мама моя испытывала антипатию к Зине, хотя Зина всячески старалась ей, моей маме, угодить. Мама мне потом призналась, находясь в «расслабленном» состоянии, что Зина, рыжим цветом своих волос напомнила ей ту, не хорошую, рыжую тварь, стерву, к которой от нас ушёл мой папа, когда мне было пять лет. Зина тоже приворожила меня своей копной буйно вьющихся рыжих волос. Кроме того, она очень хорошо исполняла на гитаре песни разных «самодеятельных» бардов, особенно их всеобщий гимн со словами, как хорошо, что все мы здесь, сегодня собрались, а друг Витёк, всегда добавлял, «и надрались», что была истинная правда. Мне, Зина призналась, после первой близости, что её пленили моя мужицкая, мускулистая фигура, с отсутствием жировых отложений и искреннее выражение лица, которое говорило ей, да, на меня можно положиться, со мной, как за каменной стеной. Я этого не ожидал, после смотрелся в зеркало и кроме нахальной, конопатой рожи ничего не увидел.

Зина, со временем, по фигуре стала догонять папу Фёдора, а по ругательству превзошла маму Настю, тёщу мою. Когда мы с Зиной ругались, теща всегда принимала мою сторону, и постоянно внушала дочке, терпи. Моя мама, вместе с Леной, приезжала иногда в гости из нашего посёлка лесорубов и лесосплавной конторы, расположенного в глухом месте Заволжья. В речной техникум поступать, она меня привезла в Куйбышев лично, ей очень хотелось, чтобы я «вышел в люди». Она очень подружилась с тестем, отцом Фёдором. Они оба, как два бывших фронтовика, очень уважали «наркомовские 100 грамм» и на этой основе сошлись характерами и зауважали друг друга. Он её после первого тоста и общения, стал величать Маней, а она его Федей. Папа Фёдор, после знакомства с моей мамой Марией, стал воспринимать приезды моей матери к нам в гости, как праздничное мероприятие. Мама моя прослужила в миномётном артдивизионе, поварихой и санинструктором, три военных года, на фронтах, а тесть воевал на Севере, в Мурманском крае, в роте связи оборонительного района, ходил в морской форме, считал себя «военмором». Во время зимних перерывов между рейсами, они, Зина и тёща, меня устраивали работать в одной из районных отопительных котельных города, кочегаром, правда жгли мы в котельной мазут, так что работа была «не пыльная». Я даже успел за эти годы, по настоянию жены, поступить в «Политех» на вечернее и поднять своё образование до высшего, по специальности «Тепловые энергоустановки», моя мама меня также к этому уговаривала. Зина тоже училась в университете на финансовом, так как заканчивала речной техникум, на бухгалтера-счетовода. На предприятиях, куда она поступала работать, долго не задерживалась, тамошний народ оказывался не хороший.

А познакомился я с Зиной и подружился на одном из очередных слётов клуба исполнителей «самодеятельных» песен, которые часто проходили в нашем городе, так как много было в городе техникумов и институтов, соответственно и много студентов-туристов, альпинистов и гитаристов. Во время ихних турпоходов, у них всегда происходили какие-нибудь чрезвычайные происшествия, которые сплачивали участников группы похода, потом это выливалось в песенные баллады, которые исполнялись на их сборах-слётах, фестивалях, в которых парни и девушки, сообщали всем присутствующим, в песенной форме, как им было тяжело и опасно в походе, но они от этого становились только счастливее.

Подружились мы с Зиной на одном из таких слётов, случайно, вечером, у костра, мы компанией, предавались воспоминаниям, и немножко выпивали, чтобы защититься от комаров и слепней. У Зины, подруга не смогла приехать на слёт, поэтому Зинина палатка оказалась абсолютно свободной. Тут мы и подружились. Потом начались встречи на Зининой квартире, и пошло-поехало, любовь настигла, так и до свадьбы дело дошло. Теперь вот я лежу и думаю, надо менять ситуацию, срочно, пока меня совсем не «загрызли» тёща, жена, как папу Федю, да и дочка Ксюша, уже начала им «подпевать», учит меня жизни. Да и пьянки стали тоже надоедать, часто стали проходить слёты, торжества, праздники семейные и государственные, причин взяться за стакан было, несть числа. Надо рвать этот замкнутый круг, который постоянно расширялся, и не отпускал из себя. Я к этому морально уже был готов, стал задумываться об этом и готовился.

Нащупал во внутреннем кармане рубахи подготовленную «заначку» денег и решил, «пора». До отправления утреннего рейса на Москву, оставалась пара часов, по моим расчётам. Поднялся я из бурьяна, отряхнулся, застегнулся и уже с ясной головой и твёрдым решение, вышел к ближайшей стоянке такси. «На московский вокзал», сказал я, садясь в такси. Через 30 минут, я уже вылезал из такси на вокзальной площади, у памятника легендарному комдиву Чапаеву и его команде. Прощай Василий Иванович, сказал я ему, не поминай меня лихом, мне показалось, а может на самом деле, он мне одобрительно подмигнул, указывая шашкой на здание вокзала. Я дошёл до кассы и успел купить билет в мягкий вагон, свободных купейных мест не было, а «нюхать носки» соседей в плацкартном вагоне мне не хотелось. «Вперёд на Москву!», требовала этого генеральная линия моей судьбы, блуждать по её закоулкам и тупикам в поисках ответа, «зачем?», желания не было.