Читать книгу Привлекательность фашизма для народных масс - Николай Сергеев - Страница 2

Зло может быть неотразимо обаятельно и притягательно. Тем более, это касается фашизма, который всегда выступает от имени народа, в защиту народа и отождествляет себя с народом.

Фашизм декларирует благие цели – социальную справедливость, порядок в государстве, безопасность внутри страны и защиту от внешних врагов.

На самом деле невозможно сделать добро из зла, так как зло всегда порождает только другое зло. Поэтому какими бы благими намерениями ни мостилась дорога к идеальному фашистскому государству в результате получается одно и то же – страшная бесчеловечная государственная машина подавления и уничтожения.

В фашистской пропаганде тоталитарное государство всегда выглядит прогрессивным и очень эффективным. Фашистский пафос заключается в ниспровержении привычных норм. Фашизм объявляет себя новой революционной силой, способной запросто решить любые проблемы, в том числе социальные.

Очень подкупает обывателя, неискушённого в вопросах права, экономики и государственного управления, простота предлагаемых фашистами решений экономических, социальных и политических проблем: отнять, поделить, заставить, запретить, наказать, уничтожить.

Склонность к простым решениям – это попытка убежать от реальности, оказывающейся гораздо сложнее для понимания, попытка закрыть глаза на собственные недостатки, оправдать свои предрассудки и объяснить иррациональные нелогичные поступки.

Человек инстинктивно пытается все будущие события спланировать, всё вокруг себя поставить под контроль. Это общее свойство человеческой психики, оно никак не зависит от расы или пола, возраста и жизненного опыта. Оно значительно слабее, чем это можно было бы предположить, зависит от уровня умственного развития. Но если это свойство присуще всем, без исключения, то безвольное подчинение собственного поведения этому общему инстинкту уже напрямую зависит от свойств личности, от образования человека и его профессии.

Для многих людей крайне привлекательной становится идея о полной̆ централизации всего и вся, путём создания некоего единого управляющего центра, практическая реализация которой, в принципе, невозможна, по причине колоссальной масштабности и чудовищной̆ сложности такой задачи.

В любой области реальной жизни так много различных факторов, влияющих на сложившуюся ситуацию и на её развитие в будущем, что их очень сложно не только учесть, но и даже представить в виде единой картины происходящего. Никакой государственный орган, никакая организация неспособны всегда быть в курсе всего происходящего. Тем не менее эту идею поддерживают даже некоторые интеллектуалы, которые вроде бы должны осознавать порочность этого подхода и принципиальную нереализуемость полного централизованного управления экономическими и общественными процессами, абсолютной регламентации всех аспектов человеческой жизни, полного подчинения поведения всех людей кем-то установленным правилам.

В условиях жёсткой регламентации экономических отношений возникает чёрный рынок, неформальные экономические отношения в виде предоставления привилегий или материальных благ. Примерами могут служить: советский «блат», то есть предоставление привилегии покупать дефицитные товары или пользоваться наиболее востребованными у населения услугами, натуральный обмен товарами и услугами в ведущей войну на два фронта нацистской Германии, а также многочисленные аналогичные виды неформальных экономических отношений в других фашистских государствах.

Насаждение избыточных норм и правил в общественной жизни, её общая формализация, контроль со стороны фашистской партии и государства, непременно ведут к деградации общественных институтов, угасанию общественной инициативы со стороны граждан. Граждане начинают жить, как выражались советские диссиденты «с фигой в кармане».

Отсутствие реальной политической жизни, приводит к политическому нигилизму, осознанию невозможности защитить как свои личные права и экономические интересы, так и групповые, профессиональные, классовые. Люди начинают принимать как должное своё рабское положение, как неизбежность отсутствие возможности у граждан хоть как-то влиять на государственную политику, проводимую в отношении них фашистским правительством.

Постепенно в сознании граждан происходит девальвация насаждаемых фашистской идеологией ценностей, из-за чего идеология начинает меняться в сторону ещё большей тотализации, затрагивая всё больше сфер жизни граждан. Пропаганда становится всё более циничной. Репрессивные меры все более жесткими.

Методы управления становятся преимущественно репрессивными и всё реже пропагандистскими. Если фашистский режим не идёт на усиление репрессий, то это может привести, в условиях внезапно возникшего политического или экономического кризиса, к краху такого режима.

В связи с тем, что фашизм эффективен лишь на короткой исторической дистанции или при мобилизации населения в условиях войны, рано или поздно, наступает коллапс фашистского политического режима, вызванный неспособностью к развитию, которое возможно лишь в условиях свободы, поощрения конкуренции и многообразия. В особенности это касается экономической сферы.

Привлекательность фашизма для народных масс обусловлена также примитивизацией большинством людей, в своём сознании, такой сложной этической и философской категории, как социальная справедливость и соотношение её со свободой.

Практическое осуществление принципа социальной справедливости предполагает обеспечение права на труд и достойное вознаграждение, свободный доступ любого человека к благам цивилизации.

При этом огромным числом людей под социальной справедливостью понимается примитивное уравнивание трудолюбивых и ленивых, умных и глупых, ответственных и безответственных и тому подобное. Из такого примитивного понимания социальной справедливости вытекает убеждение, что базовые общественные блага должны распределяться между людьми поровну, а государство методом принуждения должно обеспечить такое равенство, стирающее классовые и иные социальные различия. При этом игнорируется, что подобное вульгарное абсолютное равенство противно человеческой природе и делает бессмысленной борьбу каждого человека за свой индивидуальный экономический успех и обеспечение своих потомков экономической базой для достойного существования или даже для экономического процветания.

Народным массам наиболее близки самые простые для понимания идеи «социальной справедливости», в виде сверхмонополизации контролируемой государством экономики или создания нерыночного государственного социализма, основанного на административном распределении. В обоих случаях целью является жёсткий государственный контроль над экономикой, а во втором случае также и административное распределение материальных благ среди граждан, которое делает этих граждан экономически зависимыми от фашистского государства.

Фашизм может в основе иметь правые или левые идеи, он может основываться на религиозной догме, иметь пролетарский, крестьянский или даже аристократический социальный базис. Это не имеет ровным счётом никакого значения.

Фашисты, отвергая либерализм, с его базовыми принципами экономической и личной свобод, протестантскую этику, из которой проистекает современный капитализм, отличаются как раз тем, что готовы осуществить на практике политику левых, правых, исламистов, экологистов и прочих, крайне радикальными методами, неприемлемыми для умеренных политиков.

Классическим политическим движениям старого образца недостаёт решимости и жестокости, в их идеологии ещё остаётся небольшой осадок либерализма и стремление к свободе.

Особое место в мире занимает левый фашизм и со временем его популярность во всём мире будет только возрастать. В предыдущих главах я указывал на то, что многие европейские фашистские движения первой половины XX века возникли на основе социалистических, а значительная часть лидеров европейских фашистских партий, вначале своей политической карьеры, были социалистами или коммунистами.

Среди рядовых членов фашистских партий в Италии и Германии было огромное количество бывших участников левых организаций. В Германии в 1934 году отдельные партийные ячейки, в основном образованные в городских рабочих районах, состояли на 70—80 процентов из бывших социалистов или коммунистов. Как утверждал Йозеф Гёббельс в сентябре 1936 года, многим тысячам бывшим коммунистам перейти в нацисты помешало лишь их расовое происхождение.

Германия не единственный пример. Такая ситуация была типична для любого европейского фашизма того времени. Об этом феномене перехода из коммунистов в фашисты писали тогда многие публицисты и журналисты, обращали внимание своих избирателей политики.

Австрийский экономист и политолог, лауреат Нобелевской премии по экономике за 1974 год Фридрих Август фон Хайек не был первым, кто заметил лёгкую миграцию из коммунизма в фашизм: «Всякий, кто наблюдал зарождение этих движений… не мог не быть поражён количеством их лидеров… начинавших как социалисты, а закончивших как фашисты». Но именно Хайек в своей книге «Дорога к рабству», вышедшей в США и Великобритании, указал на тоталитарный характер социалистических движений, на очевидную эволюцию любого реального социализма в тоталитаризм.

В современном мире фашистские и социалистические идеи часто уживаются в массовом сознании, особенно в странах, где социальное неравенство наиболее выражено. Это обусловлено в том числе тем, что после окончания Второй мировой войны радикально изменилась тактика левых фашистов, их идеология претерпела существенную модернизацию.

Современный социализм, не переставая быть популизмом, в большей степени, чем научно обоснованной политической идеей, может не использовать жёсткие административные меры контроля над экономикой. В условиях глобального мира социалистическое правительство может ограничиться лишь перераспределением доходов с помощью налогообложения, но конфискационный характер налогообложения при социалистическом управлении экономикой непременно приведёт точно к таким же результатам, как если бы проводились национализации, экспроприации и прямое управление предприятиями. Просто для достижения точки невозврата, за которой последует скатывание страны к фашизму, в этом случае будет намного более долгим и не таким заметным для населения.

Политика тесно связана с экономикой, а экономика напрямую влияет на массовое сознание.

Фашизация общества и государства может проходить посредством экономической политики правительства, подкреплённой умелой государственной фашистской пропагандой. Постепенно в массовое сознание внедряется мысль о преимуществе государственных, в особенности оборонных нужд, над личными потребностями граждан. Внедряется государственное планирование, вводятся меры принуждения, несвойственные в своей жёсткости свободному либеральному обществу.

Постепенно, а этот процесс может длиться годами, люди начинают верить в необходимость экономических мер, навязываемых фашистским правительством и расхваленных государственной пропагандой. Если процесс достаточно долгий, то даже прочные демократические традиции, былая приверженность нации к сохранению и защите экономической и политических свобод, не являются препятствием для постепенной фашизации общества и государства.

Если первичная фашизация приходит со стороны экономики, как часто бывает при захвате власти не в результате выборов, а вооружённым путём (как я уже указывал выше, такой способ прихода к власти не является для фашизма естественным, это, по большей части, исключение), то пришедшими к власти фашистами сначала устанавливаются многочисленные жёсткие экономические правила, а потом постепенно все аспекты частной жизни граждан начинают обрастать избыточными законами, предписаниями, директивами. Количество правил и запретов увеличивается как снежный ком, они захватывают всё больше сфер жизни людей, так что становится невозможным самостоятельно сделать выбор. Свободы становится меньше, а государства – больше.

Со временем граждане настолько привыкают к этому состоянию, что перестают считать это противоестественным, исчезает инициатива и гражданское самосознание, люди всё меньше чувствуют себя гражданами, а больше подданными, подчинёнными, подотчётными. Они перестают планировать свою жизнь на относительно далёкую перспективу, панически боятся совершать ошибки и стараются не брать на себя ответственность, во избежание наказания со стороны государства или остерегаясь возможного общественного порицания.

Происходит всё в точном соответствии с предсказанием французского философа и историка Алексиса де Токвиля о новом, невиданном виде рабства – добровольном, когда государство вылепит из граждан то, что ему необходимо, полностью подчинив их разум и чувства. И для этого необязательно сначала строить концлагеря и увеличивать полицейский аппарат, иногда достаточно начать с экономики.

Подчиняясь нерациональным экономическим правилам и необоснованным запретам, не высказывая своего возмущения по поводу конфискационной налоговой политики, обработанный фашистской пропагандой обыватель сам старательно пытается нацепить на себя ярмо, делает это с восторгом и благодарностью к правительству, фашистской партии и её лидеру.

Кажется необъяснимой с точки зрения здравого смысла ситуация, когда чем хуже живёт население страны, управляемой фашистским правительством, тем сильнее народная любовь к этому государству и его лидерам. Пытаться понять этот парадокс бесполезно, так как большинство людей в такой стране находится в иной реальности, не поддающейся осмыслению в рамках здравого смысла и обычной логики.

Левый фашизм наиболее опасен, по причине того, что его идеология гораздо легче воспринимается массами. А его воздействие на общество, государство и экономику гораздо губительнее, чем при других видах фашизма.

Непременно ведёт к деградации общества и является врагом любого прогресса, прежде всего прогресса социального и экономического всё, что направлено на уменьшение или устранение различий в доходах людей, на ломку механизма естественного установления рынком стоимости индивидуального вклада в экономику, определение денежного эквивалента значимости для всеобщего блага труда отдельного человека, нивелирование социального статуса, приобретённого личными заслугами, уравнивание индивидуальных заслуг в науке, искусстве, отказ от права на вознаграждение за интеллектуальный вклад в экономику или государственное строительство,.

Популярность социальных догм фашистской идеологии связана также с непониманием большинством людей механизмов работы макро- и микроэкономики, принципиальной невозможности административными методами регулировать то, что под силу регулировать лишь свободному рынку: устанавливать значение индивидуального вклада в общественное благо. Внедряемая в массовое сознание социалистами «социальная справедливость», по своей сути, антисоциальна.

Фридрих Хайек, когда писал о несовместимости прогресса и социальной справедливости, указывал на то, что эволюция никогда не может быть справедливой, а любые изменения приводят к выигрышу одних и проигрышу других. По мнению Хайека, требование социальной справедливости равнозначно прекращению развития.

В основе левого фашизма всегда лежит какая-либо из форм социализма. Таким образом, не только с идеологической, но и с экономической точки зрения, в левом фашизме содержатся зёрна саморазрушения, которые, в случае практической реализации фашистской доктрины в виде фашистского тоталитарного государства, обязательно дадут свои губительные всходы, в виде товарного дефицита, мощной инфляции, деградации науки и культуры, системных кризисов целых отраслей, вследствие недостатков планирования или пороков административной системы управления.

В своём желании поддержать фашистов в создании справедливого социального государства, обыватель не видит ничего опасного для себя и окружающих. Причиной тому непонимание, что фашизм больше метод, чем идеология. Фашизм всегда предлагает такое решение, которое выглядит самым простым и очевидным для массового малообразованного избирателя. Люди сами себя вводят в заблуждение, заставляют себя поверить в искренность деклараций фашистов.

Удивительно, что до сих пор среди историков и публицистов существует заблуждение, что расцвет итальянского фашизма и немецкого национал-социализма был исключительно защитной реакцией общества на коммунистическую угрозу. При этом никто не хочет замечать, что итальянский фашизм и немецкий нацизм, а равно другие виды европейского фашизма были неизбежным продолжением социалистических идей, возникших в предыдущем историческом периоде.

Фашизм западноевропейского образца первой половины XX века так и называли – «Альтернативная социалистическая модель» (в том смысле, что она альтернативна марксистской) или ещё проще – «Третий путь».

Называя себя движением «Третьего пути», ранние европейские фашисты, тем самым обозначали свою оппозицию по отношению как к марксизму, так и к либерализму.

После окончания последней мировой войны родились новые виды фашистской идеологии, в основе которых присутствовал какой-либо новый подвид социализма: исламский социализм, новый европейский солидаризм, крестьянский социализм, экологический и прочие.

Фашизм к концу века разделился на три неравные части: левый, центристский и правый, но несмотря на идеологические различия, у всех современных видов фашизма наблюдаются очень схожие новые черты, которых не было в «эпоху фашизма» в первой половине XX века.

Мир глобализуется, происходит повсеместная унификация всего. Экономики стран переплетаются, происходит разделение труда в мировом масштабе. Уходят в прошлое особенности национального хозяйственного уклада, традиционного для региона универсального типа производства, рассчитанного на самообеспечение и экономическую самостоятельность отдельных стран, уступая требованиям транснационализации экономики. В целом мир становится более связанным и более зависимым от всех существующих в нём государств.

Происходит масштабная миграция населения, смешение, сближение и слияние культур разных народов. За этим процессом неизбежно следует унификация культуры, когда стремительно исчезают национальные культурные традиции, а вместо них возникает некая глобальная общемировая культура.

Точно так же в меняющимся мире глобализуется фашизм, отбирая для себя наиболее жизнеспособные формы. Фашизм усредняется, приходя к некому единому стандарту.

Несмотря на идеологическое разделение разных видов фашизма, налицо его общая унификация, делающая фашизм более устойчивым, более привлекательным для масс. Совершенствуются методы пропаганды, под идеологию каждый раз подводится всё более правдоподобный наукообразный базис.

Ещё один относительно новый способ прихода фашизма к власти – это борьба с фашизмом. Звучит и выглядит как бессмыслица, но этот парадокс имеет место, если речь идёт о победе одного фашизма над фашизмом другого вида. Спасаясь от одного рабства, люди готовы добровольно отказаться от личной свободы и отдать себя в другое рабство.

Лучший способ заставить поверить в необходимость прихода фашистов к власти, это не убедить народные массы, а напугать. Во все времена этот приём работал безотказно.

Спасая страну от коммунистов, кажется логичным и простым поддержать их врагов – национал-социалистов, а освобождая свою страну от нацистов – поддержать коммунистов, называющих себя антифашистами.

На самом деле, вражда между «левыми» и «правыми» фашистами, это конфликт не врагов, а конкурентов, возникший между разными социалистическими политическими движениями. Отдавать предпочтение одному виду фашизма, для борьбы с другим, равносильно тушению пожара бензином.

Несомненно, поскольку речь идёт о политических противниках, обывателю намного проще и удобнее считать их отличными друг от друга, вплоть до полной противоположности.

Отдавая какому-то из видов фашизма предпочтение, народные массы в любом случае отказываются от личной и экономической свободы, выбирают рабство в тоталитарном государстве. Они не хотят понимать, каким путём возник предыдущий тоталитарный режим, боясь разрушить свои иллюзии, нарушить в своём сознании примитивную дихотомичную картину мира, где всё имеет либо чёрный, либо белый цвет и то, что борется со злом, непременно выступает на стороне добра.

Фашисты утверждают, что в условиях опасности внешней агрессии лишь тоталитарное фашистское государство с милитаризованной экономикой и жёсткой иерархической управленческой структурой способно обеспечить надёжную защиту в условиях надвигающейся на страну опасности.

Действительно, в военном отношении фашистские государства намного превосходят демократические страны по своим возможностям ведения военных действий. Это достигается за счёт высокого мобилизационного потенциала – способности предоставить в короткий срок своим военным огромные человеческие и материальные ресурсы, а также благодаря крайне жёсткой дисциплине, централизации власти и иерархической структуры государственного аппарата. Абсолютно всё в фашистском государстве может быть подчинено войне.

В реальности фашистский режим сам создаёт для себя различные угрозы, находя врагов внутри страны и провоцируя конфликты с соседями, в силу особенностей фашистской идеологии, построенной на культах исключительности, ненависти, силы и войны.

Опасность внешней агрессии на начальном этапе, как правило, сильно преувеличивается фашистами, но уже после прихода их к власти, страна действительно может оказаться во враждебном окружении. Только в этом случае, враждебность чаще всего бывает спровоцирована самими фашистами, их агрессивной внешнеполитической риторикой, милитаризацией экономики и практическими военными приготовлениями, такими как увеличения численности армии, её перевооружением, строительством фортификационных сооружений, морских баз и аэродромов вблизи чужих границ.

Всем без исключения народам нравятся мифы о том, что они великие, сильные, храбрые и благородные. Особенное влияние на подобное самоубеждение оказывают исторические мифы, в которых народ всегда вёл исключительно справедливые войны и в этих войнах непременно побеждал любых врагов.

В отличии от политической доктрины, составляющей основную часть фашистской идеологии, мифология использует более широкий набор художественных форм. Именно по этой причине по-настоящему эффективная пропаганда не может игнорировать мифологию.

В пропаганде своих взглядов, своей картины мира, фашисты возрождают или заново создают приятные для массового сознания мифы, которые чаще всего существуют в форме псевдоисторических событий, якобы существовавших в реальности персонажей или в виде намеренно искажённых версий исторических событий. Такие мифы пропагандисты увязывают с соответствующими идеологемами фашистской доктрины, обосновывают исключительность привилегированной группы, от имени которой они выступают и с кем себя отождествляют, доказывают достоверность исторического происхождения фашистских культов.

Фашизм бывает настолько привлекателен для масс, что сторонниками фашистов становятся люди, которые, на первый взгляд, должны быть ярыми его противниками.

Примером могут служить евреи-антисемиты в нацистской Германии, вроде друга Гитлера, его секретаря и личного шофера Эмиля Мориса. Именно Морису Гитлер надиктовывал свою книгу «Mein Kampf» (Моя борьба).

Дед и прадед Мориса принадлежали к еврейской театральной элите и были достаточно известны в богемной среде Германии. Когда Морис захотел жениться на Гели Раубаль, племяннице Гитлера, Гитлер запретил этот брак, ссылаясь на еврейское происхождение своего личного друга. После этого случая, о его еврейском происхождении стало широко известно верхушке Рейха и руководству нацистского ордена SS, членом которого был Эмиль. Тем не менее даже несмотря на сильное давление Гиммлера, Морис так и остался членом SS и видным нацистом. В 1936 году Мориса избрали депутатом рейхстага. Много других немецких евреев были убеждёнными нацистами и антисемитами, такие как Эрхард Мильх, Готхард Хейнриц и пр.

Многие немецкие священники были сторонниками откровенно антихристианской нацистской партии. Отдельные священнослужители были добровольными помощниками SS, члены которого были неоязычниками.

Иностранные формирования войск SS, в состав которых входили подразделения, состоящие из людей других разных национальностей, составляли более половины от общей численности.

И если желание служить Третьему Рейху у части этих добровольцев можно объяснить желанием сохранить свою жизнь после прихода Гитлера к власти в Германии или оккупации их стран нацистами, то другая часть начала свою деятельность «во славу великой Германской империи и её фюрера» ещё задолго до захвата гитлеровцами власти или до оккупации их стран.

Сторонники нацистов находились не только среди «родственных арийских народов» – норвежцев, голландцев, датчан или среди «наполовину нордических» народов – французов, итальянцев, бельгийцев, румын, но и среди поляков, чехов, сербов, русских, татар, чеченцев, которые считались нацистами даже не людьми второго или третьего сорта, а вообще нелюдьми (untermensch – недочеловеками).

История знает чернокожих расистов, убеждённых в неполноценности африканских народов, коммунистов, симпатизирующих нацистам, католических священников, являвшихся ярыми сторонниками итальянских фашистов, первоначально провозглашавших антихристианские революционные лозунги, национально-немецких евреев, бывших антисемитами в отношении «неправильных» евреев Рейха.

Всех этих людей, которые по своим убеждениям, социальному происхождению или национальности, как может показаться, вообще не должны были симпатизировать фашистам, привлекало в фашизме стремление к порядку, безопасности, стабильности и социальной справедливости. А то, что порядок, стабильность, безопасность и справедливость насаждались силой их не очень смущало.

Чтобы понять, насколько сильным воздействием обладает психологическая обработка, советую поискать документальные материалы эксперимента «Третья волна» или прочитать книгу автора эксперимента Рона Джонса. Можно также посмотреть фильм «Волна», снятого в 1981 году по мотивам романа, основанного, в свою очередь, на материалах, упомянутого выше, эксперимента.

Школьный эксперимент был поставлен в 1967 году учителем истории Роном Джонсоном в средней школе калифорнийского города Пало-Альто. Всё началось с обычного урока, на котором Джонс попытался объяснить своим ученикам поведение немцев, молча наблюдавших, как их друзей и соседей евреев арестовывали, и не задававших властям вопроса, почему потом эти соседи и друзья бесследно исчезали.

Наиболее сильную реакцию учеников вызвало то, что немцы, считавшиеся одним из самых культурных народов Европы, поддались нацистской пропаганде и позволили Гитлеру устроить из страны казарму, да ещё и разжечь мировую войну. Понимая, что объяснить такое на уровне логики невозможно, Джонс решился на смелый эксперимент.

На следующий день Рон Джонс начал урок с обоснования жизненной необходимости дисциплины, с величественности и красоты человеческой воли. Учитель приводил примеры спортсменов, которые упорным трудом добивались высоких результатов, художников и поэтов, которые совершенствовали своё мастерство, призывал учеников тренировать свою волю. Он сказал, что главное – не правильность ответа на вопрос учителя, а точность, лаконичность и убеждённость в своей правоте.

Главное, повторял Джонс, быть уверенным в своей исключительности, в своей решимости, а как результат – в своей победе. Все ученики буквально проснулись и даже те, кто всегда оставался пассивным на уроках, стали проявлять свою активность. Джонс стал требовать, чтобы ученики входили в класс строем, сидели правильно, контролировали не только свою осанку, но и походку, говорили уверенно и гордились собой.

На следующем занятии учитель стал говорить о том, насколько важна солидарность учеников и круговая порука. Все должны смотреть на слаженный, единый коллектив, как на единое целое. Другие ученики станут завидовать и может даже бояться, так как обидеть кого-либо из класса уже будет опасно. По словам Джонса, класс должен стать монолитом, способным сломать любую преграду и которому, как идущему на полной скорости огромному тяжёлому броненосцу, никакие волны не страшны, которому никто не осмелится преградить путь. Такие сравнения очень понравились ученикам.

Джонс ввёл обязательное скандирование лозунга «Наша сила в дисциплине, наша сила в единстве!». Ученики пришли в восторг от этого.

В конце урока учитель предложил называть созданное ученическое общество «Третьей̆ волной̆» и приветствовать друг друга особым жестом – отведённой̆ в сторону согнутой̆ рукой̆.

На третий день весть о созданной учителем истории молодёжной группировке разлетелась по всей школе. К «Третьей волне» стали присоединяться ученики из других классов. Ситуация стала напоминать массовый психоз.

Учитель стал выдавать членские билеты и установил особый порядок приёма в «новую школьную элиту» – чтобы стать членом «Третьей̆ волны», нужно было заручиться рекомендацией̆ одного из действующих членов организации. Он обязал учеников доносить о тех, кто не подчиняется установленным правилам. К концу дня количество участников достигло двухсот человек. Вечером несколько родителей пожаловались на то, что их детей не приняли в новую организацию.