Читать книгу Любовные драмы русских поэтов - Николай Шахмагонов - Страница 3

«Давыдов – пламенный боец»
(1784–1839)
«Возьмите меч – я недостоин брани!»

Оглавление

Второй раз Денис Васильевич влюбился в балерину Татьяну Иванову.

Биограф Дениса Давыдова Геннадий Серебряков рассказывает: «Из-под густых темных ресниц с живостью и интересом глянули на Дениса такие ясные, чистые и глубокие глаза какого-то невиданного им до сей поры зеленого озерного оттенка с золотыми искорками внутри, что голова его закружилась от нахлынувших на него разом счастья, радости, сладостного предчувствия и томительной тревоги…»

И далее в книге: «Так в жизнь Давыдова вошла еще одна безудержная и пылкая любовь. Вместе с этою любовью теплою властною волной подхлынуло к его сердцу и вдохновение. Давно писавший стихи лишь урывками, он вновь почувствовал к ним неведомую тягу. Ту страсть, которую Денис испытывал к почти недоступной Танечке Ивановой, видимо, можно было выразить лишь в возвышенных и элегических строках, полных восторга и упоения ее юной красою и в то же время чуточку грустного осознания своей едва ли не полной беззащитности перед строгой и покоряющей властью ее обаяния:

Возьмите меч – я недостоин брани!

Сорвите лавр с чела – он страстью помрачен!

О боги Пафоса, окуйте мощны длани

И робким пленником в постыдный риньте плен!


Я – ваш! И кто не воспылает!

Кому не пишется любовью приговор,

Как длинные она ресницы подымает,

И пышет страстью взор!


Славный боевой генерал был влюблен, как мальчик. Ни о чем другом он не мог даже и помышлять. Он был готов и дневать, и ночевать возле “угрюмого серого дома, похожего на казарму”, где жили воспитанницы театрального училища. Содержали их там в великой строгости. Смотрителем и хранителем юных дарований значился старый, уволенный от сцены актер Украсов, долгие годы игравший на сцене злодеев и потому, должно быть, всею сутью вжившийся в свое амплуа и озлобившийся противу всего белого свету. Это был сущий цербер и обликом, и характером, сговориться с которым не удавалось ни добром, ни строгостью. Денис и увещевал его, и вожделенно хрустел перед его сизым носом крупною ассигнацией, все было понапрасну».

Как же развивался роман? Впрочем, что вообще называлось романом? Ведь зачастую это были лишь короткие, мимолетные встречи, были лишь взгляды из-под бровей и таинственные улыбки. Вот как с прекрасной балериной…

«Теперь ничего не оставалось, как встречать Танюшу среди прочих воспитанниц у глухого подъезда, куда с грохотом подкатывал тяжелый фургон, крашенный в зеленый “Государев” цвет, возивший юных танцовщиц на репетиции и обратно. Здесь надо было уловить момент, чтобы успеть сказать своей разлюбезной несколько ласковых слов, передать в подарок какую-нибудь драгоценную безделушку либо исполненное любви и нежности письмо.

Одержимый своею страстью, Денис даже не заметил, как завершилось скорое московское лето, а следом и осень, и запуржила ранняя в этом году зима. На ветру и морозе Денис все так же стыл по ночам в щеголеватом и легоньком кавалерийском плаще под тусклым масляным фонарем на полосатом заиндевевшем столбе, вглядывался в слабо мерцающие окна и с неистовым громокипящим гневом клял окаянную мрачно-неприступную казарму, где томилась в заточении его красавица. Это и выражалось потом в жгучих, яростных, ниспровергающих все препоны стихах:

…Увижу ли тебя, услышу ль голос твой?

И долго ль в мрачности ночной

Мне с думой горестной, с душой осиротелой

Бродить вокруг обители твоей,

Угадывать окно, где ты томишься в ней,

Меж тем как снежный вихрь крутит среди полей

И свищет резкий ветр в власах оледенелых!


Этими стихами Денис Давыдов еще раз доказывал, что и под гусарским доломаном с генеральскими эполетами он, по словам князя Вяземского, оставался российским Анакреоном – певцом любви и пиров. Впрочем, в эту пору отступили в сторону даже пиры. Все заслонила любовь».

Автор показывает в книге чисто платонический роман: «С Танюшей Ивановой отношения у Давыдова в эту пору проистекали весьма сложно. С нею он почти не виделся. Играть перед юною танцовщицей роль развенчанного героя ему представлялось мучительным, а искать слова в свое оправдание и в осуждение какого-то неведомого недоброжелателя – тем более… Она же, в свою очередь, предполагала внезапное охлаждение с его стороны и объясняла это каким-либо новым увлечением лихого гусара. Видимо, в пику ему, как сказывали, Танюша начала выказывать явную благосклонность хлыщеватому балетмейстеру-поляку Адаму Глушковскому, давно за ней увивавшемуся. В результате страдали оба – и Денис, и Татьяна, и выхода из этого двойственного состояния покуда не виделось».

Ну а потом снова позвала служба. Татьяна Ивановна Иванова не дождалась его – вышла замуж за балетмейстера Глушковского.

Итак, вторая неудача…

Служба шла своим чередом. Когда Денис Давыдов получил назначение в Малороссию, под Киев, он влюбился в племянницу Раевских Елизавету Антоновну Золотницкую, которая, по отзывам современников, была красоты необыкновенной.

В это же время Денис Васильевич получил признание как поэт, и Общество любителей российской словесности избрало его своим действительным членом.

До этого дня он никогда не называл себя поэтом, хотя написал уже множество стихов, а Пушкин, как уже упоминалось, даже называл его своим учителем в поэзии. Но… писатель и не должен сам называть себя писателем.

Ведь у каждого литератора наступает свой заветный звездный час, когда он, словно пробужденный или рожденный заново, отметает свои заурядные поделки, стряхивает пыль серой прозы, и, воспарив над самим собою, рассыпает на страницах будущей книги искры вдохновенных слов, складывая их во вдохновенные фразы, главы, наконец, в произведения. И тогда он пишет, пишет, пишет, потому что не может не писать, и тогда свершается чудо – литератор, сочинитель становится Писателем в полном и ясном понимании этого слова. Нелегко литератору воплотиться в особенный, в чем-то даже мистический ранг Писателя. Ведь звание Писателя, а тем более Поэта, не может быть дано лишь за количество изведенной бумаги на размножение типографским способом написанного пером. Оно дается за что-то высшее, подчас необъяснимое, за сотворение Истины, облеченной в художественную форму. Именно не за творение, а за сотворение, ибо никто, кроме Творца, ничего не творит и не создает сам, а лишь сотворяет Его волею и с Его помощью. И каждый литератор, положив перед собой чистый лист бумаги, призывая на помощь Самого Творца, все-таки надеется на эту помощь.

Денис Давыдов был поэтом от бога. Он жил, как поэт, он и любил как поэт. Но не все понимали это и не все воспринимали его так, как нужно воспринимать поэта.

Когда Денис Васильевич сделал предложение, родители Золотницкой не дали согласия сразу, поскольку не видели особых перспектив для дочери. Отец Елизаветы определил непременное жесткое условие – Денис Давыдов должен выхлопотать у Государя в аренду казенное имение. Такая форма в ту пору была. Отличившиеся по службе военные имели право на государственную поддержку.

Пришлось срочно ехать в Петербург. Денис Васильевич обратился за помощью к Василию Андреевичу Жуковскому. Тот был близок ко двору, ну а уж как он относился к поэту – известно.

В знаменитом стихотворении «Певец во стане русских воинов» ему посвящены Жуковским такие строки:

Давыдов, пламенный боец,

Он вихрем в бой кровавый;

Он в мире счастливый певец

Вина, любви и славы.


1812

А вот еще одно стихотворение:


«Д.В. Давыдову. При посылке издания “Для немногих”»

Мой друг, усатый воин!

Вот рукопись твоя;

Промедлил, правда, я,

Но, право, я достоин,

Чтоб ты меня простил!

Я так завален был

Бездельными делами,

Что дни вослед за днями

Бежали на рысях;

А я и знать не знаю,

Что делал в этих днях!

Все кончив, посылаю

Тебе твою тетрадь;

Сердитый лоб разгладь

И выговоров строгих

Не шли ко мне, Денис!

Терпеньем ополчись

Для чтенья рифм убогих

В журнале «Для немногих».

В нем много пустоты;

Но, друг, суди не строго,

Ведь из немногих ты,

Таков, каких не много!

Спи, ешь и объезжай

Коней четвероногих,

Как хочешь, – только знай,

Что я, друг, как немногих

Люблю тебя. – Прощай.


1818

Василий Андреевич Жуковский помог быстро решить все дела, и Денису Давыдову «в связи с предстоящей женитьбой» выделили в аренду казенное имение Балты. Оно было достаточно прибыльным и приносило шесть тысяч рублей в год.

В отсутствие Дениса Васильевича за Елизаветой Антоновной стал ухаживать князь Петр Голицын. И она сдалась. Видно, стать княгиней ей показалось предпочтительней. Она дала согласие на предложение князя, да и родители на этот раз не выставляли никаких условий. Но как же быть с женихом? Повидаться с ним и сказать все прямо, она не решилась. Отказ передала через отца.

Денис Васильевич тут же отозвался на это стихотворением, которое назвал «Неверной»:

Неужто думаете вы,

Что я слезами обливаюсь,

Как бешеный кричу: увы!

И от измены изменяюсь?

Я – тот же атеист в любви,

Как был и буду, уверяю;

И чем рвать волосы свои,

Я ваши – к вам же отсылаю.

А чтоб впоследствии не быть

Перед наследником в ответе,

Все ваши клятвы век любить —

Ему послал по эстафете.

Простите! Право, виноват!

Но если б знали, как я рад

Моей отставке благодатной!

Теперь спокойно ночи сплю,

Спокойно ем, спокойно пью

И посреди собратьи ратной

Вновь славу и вино пою.

Чем чахнуть от любви унылой,

Ах, что здоровей может быть,

Как подписать отставку милой

Или отставку получить!


1817

Так провалилась еще одна его попытка устроить личную жизнь.

Любовные драмы русских поэтов

Подняться наверх