Читать книгу Андроид лёгкого поведения - Николай Старинщиков - Страница 3

Молодой человек по имени Кошкин весь день опять провёл у себя дома, работая за компьютером. За окном вечерело, а он всё торчал за столом, стараясь забросить виртуальную удочку в запретный чужой водоём. Но бесстрастный компьютерный голос неустанно возвращал его к трезвой реальности.

– У вас нет доступа к банку данных… У вас нет…

Кошкин надеялся, что после введения нового кода заветные ворота непременно откроются, но подлый шифр постоянно ускользал от него, и не было никакой возможности за него уцепиться.

Кошкин был парень хоть куда: стройный, высокий, кареглазый. Один был у него недостаток: возраст подходил к сорока, а юноша был пока что неженатый.

Человек под конец отодвинулся от стола, потянулся, хрустнув суставами. И вдруг подумал, что надо бы бросить эту затею и наслаждаться достигнутым – ездить на пикники, навещать друзей. Либо можно уехать на дачу, потому что зарабатывать деньги с помощью компьютера можно и там.

Его рассуждения прервал шорох за дверью. В кабинет тихо вошла стройная белокурая девушка лет двадцати.

– Ужинать будешь, дорогой? – спросила она, сверкнув малахитовыми глазами:

– Что за вопрос, Машка?! – удивился Кошкин. – Я же всё-таки человек… В отличие от тебя…

– Вот я и спрашиваю, – сказала девушка…

Она подошла к Кошкину, присела ему на колени и стала целовать в губы, щеки и лоб. Со знанием дела. От неё пахло женщиной – желанной, доступной и близкой, так что Кошкин отключился от недавних забот. Голова у него теперь была забита одним. От нетерпения он шевельнулся в кресле.

Но девушка не торопила события.

– На сегодня у нас котлеты из филе индейки… – говорила она. – С овощами и куриным желтком. Готовится очень быстро… И вовсе не дорого…

– Понятно, понятно, – ёрзал в кресле Кошкин. – Но сначала секс… Потом душ, потом ужин…

– Но, может, сначала котлеты, а потом… – рассуждала девушка.

– Ты издеваешься?

– Нет, но всё же… Ведь ты у меня так много работаешь… Поэтому желательно закусить, прежде чем…

Но Кошкин не дал ей долго рассуждать.

– Нет! – велел он. – Бегом в постель! А я за тобой, Марусенька…

И та, покорно отпрянув от своего повелителя, поднялась и пошла из кабинета. У двери она остановилась, обернулась и ласково проговорила:

– Милый, я могла бы тебе помочь… найти то, что ты ищешь… Ведь я тоже могу искать… Я вся твоя от ворот магазина…

Выйдя из кабинета, она скользнула в соседнюю комнату, освободилась от платья, сняла трусики, затем нырнула в постель и накрылась тонким одеялом. Именно такое прозрачное одеяло почему-то любил Кошкин.

А вот и он. Вошёл. Сбросил с себя одежду и прыгнул в кровать, угодив Машке как раз куда надо – в скользкий и трепетный мир.

Машка божественно всхлипнула и стала под ним шевелиться, ритмично работая задом. А когда всё закончилось, она всё еще шевелилась под ним.

– Милый, ты доволен мной? – донимала она. – Ну скажи… Не томи…

Однако тот пока что молчал, вспоминая Машкины слова: «Милый. Я тоже могу искать… Я вся твоя от ворот магазина…» Допустим, от ворот магазина – это понятно, но к чему эти слова – могу искать? Откуда в железной башке подобные мысли?

Однако отвечать следовало, и он сказал ей, что всё было на уровне. В этом и заключался алгоритм их отношений, в противном случае Машка осталась бы в постели, исходя слезами до посинения. Такова была её природа, которую Кошкин так и не смог перестроить на собственный лад.

Он выбрался из постели и отправился в ванную, потому что лежать раздетым уже не было никакого смысла. Он встал под воду, и, не торопясь, ополоснулся. А когда вернулся в спальню, то оказалось, что Машка не только приняла душ, – у них в квартире было две ванных комнаты, – но уже накрыла на стол.

– Забыла спросить, как твои успехи? Есть подвижки? – спросила она.

– Опять ты за старое? – удивился Кошкин. – Допустим, что есть. Но тебе-то какое дело?

– Я просто спросила… – Машка замерла среди комнаты.

– Спросила она… Пишу помаленьку…

– Писатель… – усмехнулась Машка.

– Зато ты у нас богиня любви.

– Да, я богиня…

Может, они так и зубатились бы, забыв об ужине. Но в кабинете громко запел телефон.

– Кошкин слушает… – сказал Кошкин, оставаясь на месте. В голове у него теперь звучал голос матери, в то время как в кабинете телефон замолчал.

– Гони прохиндею, пока не поздно, – гудел в голове материн голос. – Избавься от железяки…

– Послушай, – пыхтел в ответ Кошкин. – Она мне почти что жена…

– А ты мой единственный сын, Володенька, – говорила мать. – У тебя не будет от нее детей…

Молодой человек замолчал. Мать была абсолютно права.

– Неужели тебе не понятно? – продолжала Софья Степановна. – У неё железные мозги, а мне хочется внуков, Володенька. Но если ты не можешь решить проблему, то я сама за тебя решу – вот увидишь… Налажу её из квартиры…

– Ты не можешь этого сделать! – опомнился сын. – Ты не имеешь права!

Но мать стояла на своём.

– Ты знаешь, к чему это приведет? – спрашивала она и сама же отвечала: – Ты будешь старый, больной, ни на что не способный дед… К которому никто не придёт, потому что меня к тому времени не будет…

– Пойду, прогуляюсь, – оборвал её Кошкин. – Опять ты за старое…

Он щёлкнул зубами, и голос матери оборвался. Эти звонки – сущее наказание, причём в самый неподходящий момент. Кошкин подошёл к шкафу и стал одеваться. Надел серые летние брюки, светло-зеленую рубаху и двинулся в прихожую, где у него была тумба для обуви.

– Ужинать! – спохватилась Машка. – Ты же голоден, дорогой…

– Обойдусь…

– Действительно… Какой уж тут аппетит… – в тон ему согласилась Машка.

Кошкин обулся, вышел из квартиры, затворил за собой дверь, а вскоре уже брёл косогором вдоль чугунного парапета. Здесь вовсю гулял ветер, серая река далеко внизу пенилась в бурунах. Потом он повернул в сторону площади Независимости, с трудом соображая, для чего туда идет. Группа быстрых моноциклистов обогнала Кошкина и ушла на перекрёстке за угол дома. Возле супермаркета длинноногая, тонкая и гибкая женская фигура, затянутая в ослепительно белое трико, крутилась высоко в воздухе на трапециях. Она плавно взлетала вверх к концам стальных мачт, мягко и точно подтягивалась на трапеции, а потом, раскачав её, обрывалась вниз головой, успев ухватиться стопами за перекладину. Потом она снова всё повторяла, но только совсем по-иному, в нарастающем темпе. Она старалась изо всех сил, однако прохожие не обращали на неё внимания, потому что дама-андроид висела в этом месте давно и порядком всем надоела.

Чуть поодаль, в тесном загоне из обглоданных жердей, стоял в полудрёме коричневый сухопарый козёл со сплющенными рогами и длинной бородой. Через ограждение к козлу тянулся с микрофоном в руке моложавый мужик в футболке.

– Как вы относитесь к нашему правительству? – спрашивал он у козла.

Козёл встряхивал рогами, осовело водил мутными глазами.

– А к его председателю?

Козёл недовольно вертел головой, гортанно орал, затем, улучив момент, вскакивал на забор и под хохот зевак плевал в лицо репортёру. Другой мужик снимал всё это на видеокамеру.

Из супермаркета вышел человек в папахе, навстречу ему, бряцая амуницией, шагали казаки с шашками в ножнах.

– У тебя шляпа из горного козла или степного? – прилип один из них к «папахе». Казаки были явно под мухой и никуда не спешили.

– Не просто горного, а козла-скалолаза, – ответил степенно владелец папахи.

– У-у-у, – загудели казаки. – А где ты его добыл?

Дальше Кошкин не расслышал. Он повернул за угол здания и снова наткнулся на группу моноциклиствов, один из которых теперь лежал плашмя на асфальте. Над ним склонился полицейский и снимал его на видео. Одноколёсное средство передвижения валялось рядом. В асфальте виднелось углубление с металлической решеткой – это углубление, по всей видимости, и стало причиной падения. Ещё двое полицейских стояли поодаль, возле служебной машины, и смотрели по сторонам.

– Понастроили тут, – ворчал моноциклист. – Я взыщу с этих гадов… Они у меня попляшут.

– Город не виноват, – произнёс полисмен. – Данное углубление является допустимым… Вы превысили скорость движения, предусмотренную для вашего средства передвижения.

– Ну, ты загнул, бедняга… – моноциклист стал подниматься. – Углубление, говоришь? Для одного колеса?

Кошкин не стал дожидаться, чем закончится дело. Он шагал теперь в сторону одинокой громадной колонны, на которой стояла каменная женщина. Это был памятник Победе, случившейся очень давно. У женщины на голове был каменный венок. Правой рукой она указывала в сторону проспекта. Каменное платье облегало её стройные ноги, под которыми, у основания колонны, толпился народ и гремел мужской голос.

Кошкин направился в ту сторону. Оратор, стоя на ступенях колонны, кричал в мегафон. Говорил он, между прочим, о близком конце света и просил народ опомниться.

Владимир пробрался ближе к колонне. Оратором оказался бородатый мужик в пятнистой одежде и военных ботинках. Рядом с ним стояла девушка лет двадцати-тридцати – на ней была точно такая же куртка, с пятнами, а также ботинки с заправленными в них брюками. За спинами у обоих висели рюкзаки.

– Разве же это общество?! – говорил мужик. – Это сплошной дом терпимости! Это говорю вам я – Пульсар, пришедший из леса! Со мной моя дочь Екатерина, она выросла в лесу, не зная вашего мира!

Народ с любопытством слушал Пульсара.

– Вы забыли, для чего приходил к нам Господь! Он пришёл сохранить старые принципы, построенные на равенстве! Он говорил нам о том, что закон Моисея забыт! С тех пор прошло без малого три тысячи лет! Что изменилось с тех пор?! А я вам скажу! Вам насадили закон «О защите толерантности». Но это закон для избранных, поскольку одних он угнетает, вторых превозносит до небес, включая андроидов…

Мужик опустил микрофон, обвёл взглядом толпу. Народ оглядывался по сторонам, соображая. Человек из леса мог быть кем угодно, в том числе провокатором.

– Зато у нас, – сказала дама в джинсах, – восстановлен язык прошлого века. Мы говорим точно так, как говорили наши предки…

– Именно! – воскликнул мужик лет пятидесяти. – Благодаря закону, мы помним Даля, Толстого и Чехова…

Однако эти доводы не сбили с толку Пульсара.

– У тебя есть дома андроид?! – спросил он в микрофон, бегая глазами поверх толпы. И добавил: – Для сексуальных услуг?!

– Ну, допустим… – ответил ему оппонент. – С кем хочу – с тем и сплю…

– Я тебя поздравляю! Ты умрёшь под забором! Потому что никто не подаст тебе кружку воды! У тебя не будет детей, уважаемый!

– И что ты предлагаешь?

– Не лезть хотя бы под шкуру, а просто слушать! – ответил оратор. – Задумайся, куда ведёт такая политика!

Оппонент замолчал, тараща глаза.

– Ведёт она туда, – продолжал Пульсар, – где таким, как ты, не будет места – там будет место для искусственного интеллекта! Именно к этому всё идет… Сейчас я обосную свою точку зрения, но только не перебивайте меня. Просто выслушайте… У нас в лесу…

Однако продолжить оратору не дали. Из толпы выдвинулись двое в штатском, взяли говоруна под руки и, приподняв, понесли его со ступеней к асфальту. Пульсар, работая ногами, пытался шагать, хотя ноги у него не доставали до пола. Получилось подобие бега в состоянии невесомости. В толпе возник хохот. Пульсара затем опустили ногами к полу, затем повалили, после чего мужик стал извиваться, пытаясь вырваться из цепких лап. Однако чем больше он прилагал усилий к освобождению, тем сильнее становилась хватка железных рук на его запястьях. Один из полицейских поднёс к его лицу своё удостоверение в виде круглого белого жетона с цифрами и стал говорить о правах задержанного.

– Уважаемый Пульсар, – бормотал полицейский, – ты имеешь право знать, в чём обвиняешься, иметь защитника в административном процессе. Защитник может предоставить твои интересы в суде, а ты лично можешь извиниться перед судом за допущенное нарушение. Кроме того, учитывая доказанность деяния и неотвратимость наказания за его совершение, ты имеешь право на своё освобождение по месту своего задержания, прямо здесь, при условии выплаты административного штрафа в сумме полутора средних месячных единиц оплаты труда. Норма нарушенного административного права – статья пять-тридцать восемь «Нарушение законодательства о собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетировании».

– Отпусти! – Пульсар корчился от боли. – Ты сломал мне кости!.. Будь я хакер, от вашей системы давно ничего не осталось бы! Но я не хакер!.. И даже не программист! Я строитель, который построил машину!.. Опомнитесь, пока есть время!..

Его дочь металась рядом.

– Отпустите его! – просила она, стараясь освободить отца. Другой полицейский, читавший права, остановил её тем же манером, ухватившись рукой в запястье. Лицо у девушки исказилось от боли.

– Помимо того, – продолжил полицейский, державший Пульсара, – штраф может за вас уплатить любой уважаемый.

Он обвёл взглядом толпу и, остановившись на Кошкине, строго спросил:

– Что? Уважаемый желает внести деньги?

Кошкин удивился до крайности, однако промолчал.

– Что-то не понял я, – продолжил полицейский. – Вы кем им приходитесь – кум, сват?

– Брат, – ответил Кошкин, пугаясь собственных слов.

– Ваш кошелёк, – сказал полицай, протягивая к нему руку. – Прошу ценить наше время и не задерживать. У вас две секунды для размышления… Раз…

– Вот мои деньги! – опередил его Кошкин, доставая из кармана пластиковую карту.

Полисмен оживился при виде карты, взял её свободной рукой, сунул себе в карман, затем вынул и возвратил Кошкину. Однако отпускать девушку он не спешил. Первый полицейский тоже не торопился.

– Штраф не прошёл регистрацию… Надо ждать, уважаемый.

Кошкин на чём свет ругал себя. Прогулялся, называется! Он мог бы тихо смыться, оставив этих двоих один на один с полицейскими. Он мог бы, да что-то держало его – может быть, слово «машина», которое произнёс перед этим задержанный.

Железные клещи под конец разомкнулись, мужик с дочерью оказались на свободе, после чего толпа зевак моментально схлынула вместе с полицейскими.

– Спасибо тебе, добрый человек, – говорил Пульсар, тряся бородой. – Ты не прошёл мимо… Остановился…

Слово за слово, они разговорились и тихонько пошли втроём от площади. Бородатого звали дядей Федей, по отчеству – Ильич, а девушку – Катенькой. Дядя Федя массировал запястья, проклинал систему и тех, кто её построил.

– Вначале мы даже думать боялись, – гремел его голос, – что какой-нибудь робот заменит не только, допустим, кассира в банке, но и женщину в кровати, что местное самоуправление докатится до такой вакханалии… Раньше, когда только всё началось, и то терпеть не было никаких сил…

Они подошли к Волжскому косогору и возле чугунной ограды остановились. Кошкин большей частью молчал, с трудом переваривая информацию. Кассир в банке, женщина в кровати… Существо, от которого могут быть дети.

– Так и ушли мы в лес с женой. А потом Аннушка у нас умерла, – рассказывал Фёдор Ильич, – мы остались с дочкой одни. А вскоре мне зарубили военную пенсию. Они сказали, что такого человека не существует. Меня нет. И дочки моей тоже нет, хотя она – вот она, со мной рядом…

– Такого не может быть, – не верил Кошкин.

– Ещё как может! Это лишь видимость, что я есть! – утверждал мужик. – Вначале я тоже удивлялся, правду ходил искать…

– Но есть же федеральный центр, – напомнил Кошкин.

– У Центра свои проблемы.

Мужик пристально посмотрел Кошкину в глаза, потом отвел взгляд и продолжил, глядя в заречную даль:

– Дело даже не во мне. И не в центре. Дело в этой вот городской агломерации… – Он ткнул пальцем в заросли крапивы под косогором. – В этой вот компактности… Ей отведено не так много времени. Будь я хакер, можно было хоть на что-то надеяться. Катенька не даст мне соврать. Скажи, Катя…

Дочь вскинула к небу глаза, тяжко выдохнула и промолчала.

– Что ты думаешь об этом? – настаивал отец.

– Мы помрём с голоду, – ответила она. – Это я точно знаю.

Она вдруг стала часто моргать, достала из кармана платок, приложила к лицу и затем отвернулась. Отец тронул её за плечи. Дочь обернулась к нему и продолжила:

– Агломерация, говоришь?

– Ну да, – подтвердил тот.

– Я сыта ей по горло за эти три дня. Мы уйдём в лес и не вернёмся сюда никогда.

– Я понимаю тебя, Катенька … Но мы обязаны…

– Уходим…

– Уже вечер. Нам не добраться назад…

Кошкин стоял в растерянности. Не добраться – значит, возможно, погибнуть. Может быть, этой же ночью, нарвавшись на волчью стаю, о которой недавно писали в сети.

Тем временем солнце садилось всё ниже, от городских строений тянулись под гору громадные длинные тени.

– Я бы не советовал ехать в ночь, – сказал Кошкин.

Взгляд у него скользнул по груди девушки. Потом застрял у неё на шее – там, где билась едва заметная усталая жилка. Кошкин давно мог быть дома, потому что ничто его не связывало с этими людьми, но жилка под тонкой кожей теперь не отпускала его. Она просила решения быстрого и точного. Как тот пароль, который не давался ему в последнее время.

– Обещали похолодание, – продолжил он. И тут же добавил: – Вы можете заночевать у меня.

– Мы и так вам обязаны, – оживился Фёдор Ильич.

От напряжённого разговора Кошкина слегка лихорадило.

– У нас есть, где жить, – говорила девушка. – У нас дом в лесу. Пусть живут себе. Видит бог, мы пытались, но нам не дали вразумить эти головы.

– Назад… К природе… – соглашался с нею отец. – Будем собирать там грибы…

В наступающих сумерках, шагая косогором вдоль чугунного ограждения, они подошли к двухэтажному кирпичному дому.

– Вот и жилище моё, – сказал Кошкин.

Он уже взялся за ручку двери, собираясь пропустить впереди себя своих новых знакомых, как услышал за спиной шорох автомобильных шин. На углу бокового проезда остановилась машина со световым маяком, за ней ещё одна.

– Не двигаться! – гремело над улицей.

На дорогу из машин выскочило не менее дюжины человек. Яркая желто-зеленая форма на них зловеще светилась. Подобное свечение не сулило ничего хорошего.

– Руки вверх! Я Татьяноха! – раздалось снова.

– Черти тебя принесли…

Кошкин содрогнулся. Татьяноха командовал городской милицией, созданной по решению местного правительства в помощь федеральной полиции. Не успел Кошкин ещё что-нибудь сказать, как его облепили со всех сторон, ухватили за руки и с хрустом надели наручники.

Пульсара с дочерью прижали лицом к стене и, заведя руки за спину, тоже надевали на них наручники.

– Кто вы?! – орал, оборачиваясь, Фёдор Ильич. – Я буду жаловаться прокурору! Я пойду к губернатору!

– Пойдёшь! – радостно соглашался с ним сухой рыжий мужик в штатском, лет за сорок, в форменном чепчике. Это и был Татьяноха. – Мы тебя обязательно отпустим… – говорил он торопливо. – Но ты запишись к нему на приём для начала, потом ори…

Он замолчал, отворачиваясь, и в тот же миг, словно бы передумав, вдруг яростно уцепился пальцами в Федину шею. Ноги у Феди при этом подкосились, он сначала как будто повис у стены, а потом повалился боком в асфальт.

– Что вы делаете! – кричала Катя. – Вы не имеете права!

Дальше ей не дали сказать. Один из милицейских повернул её лицом к стене, прижал к шее дубинку и так стоял, пока другой из них шарил у девушки по карманам.

– Я женщина! – хрипела Катя. – Это вам не пройдёт…

– Да, не пройдёт, – тихо и зло соглашался Татьяноха, кося при этом глазами одновременно в разные стороны. Он приблизился к девушке, ухватил её за плечо и развернул к себе. Затем, уцепившись пальцами в подбородок, приблизил к себе и проговорил:

– Это не пройдет никогда… Потому что мы не позволим…