Читать книгу В чужой игре. Просто ужас какой-то… - Николай Старинщиков - Страница 2

Агент Векшин каждый день читал теперь Книгу.

«…Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно…»

Закончив читать, агент посмотрел в окно, удивляясь собственной жизни. Раньше у него всё было проще, пока не стал он вдруг пешкой в чужих руках.

Петенька Векшин собрался тогда в кино и стоял в очереди за билетом. Возле кассы возникло вдруг непонятное шевеление. В ту же секунду руки у него метнулись назад и кверху. В суставах ломило, на запястьях хрустели наручники.

– Оперативное задержание! – гремел чей-то голос. – Всем оставаться на местах!

Народ прижал уши.

– У всех кошельки на месте?!

– У меня нет, – отозвался мужской голос.

Люди в штатском вывернули у Векшина карманы и тут же обнаружили чужой кошелек. Он был явно подброшен. Пётр был удивлен происшедшим, пытался протестовать. На него не обращали внимания, посадили в задний отсек машины и привезли в РУВД – там и началось настоящее следствие.

– Чем вы можете объяснить, что у вас чужой кошелек?

Cледователь Печкин, мужик лет за сорок, спрашивал торопливо, словно за ним гнались. Векшин разводил руками – откуда ему было знать, как к нему попал кошелек. Скорее всего, подкинули.

Пригласили понятых. В их присутствии Печкин осмотрел кошелек снаружи и сделал запись в протоколе. Потом открыл его, а в нем ни денег, ни старых билетов, ни квитанций каких-нибудь. Стерильная чистота в кошельке!

– Замечательно! – воскликнул следователь. – Просто восхитительно! Где отсюда деньги?

– Я их в руке держал, – отвечал пожилой гражданин, – а кошелек в карман положил. Может, я его обронил ненароком…

– И вы готовы подтвердить это при допросе?

– Я вообще хотел его выбросить – он же старый.

– Выходит, вы не в претензии?

– Абсолютно…

Гражданин не нуждался в расследовании. Для него это было почти как потоп.

– Вот и ладненько, – улыбнулся следователь, помня о главном в подобных делах: карманник не оставил бы при себе чужой кошелек – это равносильно приговору. И Печкин твердо решил отказать в возбуждении уголовного дела. Он понял, что ребята из карманной группы решили «срубить палку». Подкинули кошелек человеку и теперь улыбались в ожидании премиальных…

Печкин заставил понятых расписаться в бумагах и отпустил. Осталось опросить задержанного. Однако не смог он побеседовать с ним в тот день, поскольку находился на суточном дежурстве и требовался в другом месте. И так до самого утра.

Векшина отвели в камеру для задержанных, а через полчаса его вновь забрали оттуда какие-то двое сотрудников в штатском. Удерживая под локоть, они опустились с ним в подвал, завели в какой-то кабинет без таблички.

За столом сидел гражданин лет тридцати. Лицо темное, усталое, продолговатое. Походит на цыгана. Еще двое сидели у стен. В подвальном помещении воздух стоял спертый, тяжелый.

– Присаживайтесь… – сказал гражданин.

Петр сел на стул и огляделся. В углу сейф. Справа большой опечатанный шкаф. На стенах рожи: «Их разыскивает милиция».

– Фамилия? Где работаешь?

Векшин отвечал. Затем спохватился:

– А где следователь?

– На вызове… Расскажи нам, как дело было…

– Мне загнули руки, надели наручники, – объяснял Векшин, – вывернули карманы, а там оказался чужой кошелек. Пустой, между прочим…

– Мы это знаем! – сказали ему с серьезным видом. – Ты лучше скажи, куда деньги засунул?

– Так пусто же было!

Сотрудники словно бы спохватились. Действительно, пусто.

– И мужик подтверждает! – напомнил Векшин. – Подкинули!

– Не ори, – тихо сказал темнолицый.

– Как вас зовут? – впился в него глазами Векшин.

– Григорий Олегович. А фамилия моя слишком известная.

– И все же?

– Подшивалов.

Они смотрели друг другу в глаза. Прямой и дерзкий взгляд – это всегда вызов, и Векшин отвернулся. Ему бы домой вернуться и никого больше не видеть.

– Хочу заметить, – продолжил Григорий Олегович, – что сумма похищенного значения не имеет…

– В каком смысле? – не понял Векшин.

– Будь хоть копейка или вообще ничего, потому что всё зависит от умысла. Хотел стащить миллион – значит, чистое покушение на миллион.

– Кошелек-то пустой! – выходил из себя задержанный.

– Допустим, ты его подобрал… – с холодом в голосе произнес Подшивалов.

– Ничего я не подбирал…

– Тогда безвыходное положение. Чистое покушение… на миллион.

Оперативники оживились. По виду – сущие праведники. Хотят помочь человеку, но не в силах, так что сидеть придется Векшину.

– Сколько там дают-то? – Подшивалов придвинул к себе толстую книгу в коричневом переплете и раскрыл на нужной странице.

– От пяти до десяти лет, если по третьей части, – прочитал он из книги. – Плюс конфискация имущества…

– При наличии организованной группы, – подсказал другой оперативник.

– Совершенно верно, – согласился Подшивалов и снова спросил: – Один ты был?

– Один, – ответил Векшин, понимая, что оговаривает себя.

– Вот видишь, добровольное признание смягчает вину.

– Но я действительно был один. Кино хотел посмотреть.

Подшивалов достал из сейфа материал, собранный следователем, и стал молча читать. А закончив, снова уставился на задержанного.

– К сожалению, ничем не могу помочь. Тут так написано… Просто ужас какой-то.

Векшин не верил собственным ушам. Сходил, называется, в кино.

– Попробую уговорить следователя, – продолжил Подшивалов. – Если ты согласишься помочь нам в одном деле…

Векшин ничего пока что не мог понять. Впрочем, если надо, то помочь всегда можно.

– Только не строй из себя обиженного, – сказал Подшивалов. – Хорошо?

Петр вынужденно мотнул головой.

– За нами сидит тут один, – продолжил Григорий Олегович. – Третьи сутки бьемся…

– В смысле? – не понял Пётр.

– Не чирикает, – подал голос другой сотрудник.

Подшивалов пристально посмотрел в его сторону, затем продолжил все так же спокойно:

– Он прибрал к рукам чужую зарплату… Возможно, работал вместе с бухгалтером. Надо вернуть людям деньги, но мы не можем этого сделать.

– Почему?

Оперативники оживились.

– Дело в том, что наш человек, который нам помогал, уехал из города, – говорил Подшивалов. – Другой слишком известен… Остальным нельзя доверять. Короче, в запарке мы, а народ при этом страдает.

– И вы хотите…

– Вернешься в камеру, расскажешь свою историю – как тебя менты в очереди взяли. Старайся быть правдивым и ненавязчивым. Будет спрашивать – отвечай. Сам в душу не лезь. Сидеть придется дня три.

Векшин чуть не упал со стула. Трое суток! В одной камере с негодяем!

– Мы заплатим, – пояснили ему. – И справку дадим… Находился на лечении в областной больнице.

– У меня мать дома одна…

– Ей сообщат. С этого момента ты станешь нашим человеком.

– А если меня расколют?

– А ты постарайся. Возможно, он решится на побег либо ещё на что-то. Пойми ты – у него денег целый мешок… Месячная зарплата…

– Ты нужен нам, – говорили остальные. – Без тебя нам кранты…

Векшин понял это сразу и теперь лишь поддерживал разговор.

– А с Печкиным мы решим – ты же не крал чужие деньги.

Подшивалов выдвинул ящик письменного стола. Внутри что-то щелкнуло, и послышался голос:

– «Один ты был?»

– «Один…»

– «Вот видишь, добровольное признание смягчает вину…»

Подшивалов выключил диктофон.

– Это на всякий пожарный – вдруг ты начнешь вилять. Но если ты согласен, то мы подпишем с тобой соглашение.

Открыв сейф, он вынул бланк. Вписал необходимые данные и протянул Векшину.

– Выручай нас, парень.

Векшин взял ручку и расписался.

– Поздравляем. Теперь ты наш. Иди в камеру и расколи его…

Петра вновь отвели в камеру и оставили одного. Так он стал агентом криминальной милиции.

«Я не артист, поэтому в душу к нему не полезу, потому что это подозрительно, – думал он. – Надо молчать. И этот будет верно…»

Петру было тогда всего двадцать лет с небольшим. Он только что вернулся со службы в армии и начинал жить полнокровной жизнью. Обычный парень. Среднего роста. Со средним техническим образованием.

Примерно через час к нему ввели сокамерника. Тот сел на просторные нары, занимавшие половину помещения.

– Козлы! – произнес он, утирая лицо платком.

Векшин молчал, лежа в полутемном углу.

– Тебя-то за что? – спросил сокамерник.

Векшин, не отвечая, сел, уперся локтями в колени.

– Свихнуться здесь можно, если молчать. Меня Эдуардом зовут, а тебя? – снова спросил сокамерник.

– Векшин, – тихо сказал Петр.

– Будем знакомы.

Эдуард пересел поближе.

– Сигареты есть? – спросил он неожиданно.

– Выгребли всё…

– Сейчас закурим…

Эдуард вскочил с нар, нагнулся к полу и полез пальцами в щель между стеной и стойкой. Вынул сигарету, затем вторую. Следом появилась спичка и обломок спичечной коробки.

– Здесь так. Закуривай… – и протянул сигарету.

Они закурили. Дым медленно полз к электрической лампочке над дверью.

– За что тебя, говоришь? – снова спросил Эдуард.

– Нет у них доказательств, – ответил Векшин. – Там много таких стояло… А кошелек – не доказательство.

Сокамерник слушал с интересом. С карманным вором в одну камеру угодил, а это уже что-то, чем совсем ничего.

– Кошелек хотят на меня повесить, – продолжил Векшин. – А в кошельке пусто. Хоть бы копейка была.

– На покупке тебя поймали, – ухмыльнулся Эдуард.

– Одно не пойму – как он в моём кармане оказался, – удивлялся Векшин. – Разве же так бывает, чтоб кошельки летали?

– Меня тоже ни за что. Прикинь! Если ты крутил баранку и вез деньги – значит, ты вор. Короче, получили мы деньги с бухгалтером. В банке. Сели в машину. Я скорость не успел врубить – лезет один в машину… Будто негр… С чулком, короче, на морде, а в руке у него, не поверишь, обрез двуствольный.

– Ух ты!

– Короче, наставил стволину и велел сразу ехать… На Верхнюю Террасу… Оттуда прямиком в Старую Майну, потом за Красную Речку – и в лес. Там пересел на свою машину и ручкой нам помахал. Мы в погоню, а у нас бензина две капли… Короче, заглохли поперек дороги – прикинь!

Он замолчал, прикурил потухшую сигарету и вновь продолжил:

– Но только не верит никто… Этот еще… В бега подался.

– Кто?

– Бухгалтер, я ж говорю… Добрались до города – он и пропал. Теперь ни денег, ни бухгалтера. Полный «дипломат» денег был. Разными купюрами. Представляешь?

Векшин молчал.

– Теперь менты шьют мне дело… Из-за того, что я в пацанах сидел, – жаловался Эдик.

Петр о себе больше не рассказывал и ни о чем не расспрашивал. Странно было слышать от сокамерника историю о неизвестном грабителе.

Ночью Векшин почти не спал и лишь к утру забылся, а с утра их снова повели на допрос. На втором этаже их разделили по разным кабинетам. Вместо следователя в кабинете сидел Подшивалов. Он встретил Векшина вопросительным взглядом. Тот присел к столу и повторил услышанное.

– Лапшу вешает, – усмехнулся Григорий Олегович. – История рассчитана исключительно на тебя, поскольку на допросах Эдуард говорит по-другому. Тебе об этом не надо знать – запутаешься. Но если мы начнем разрабатывать именно эту тему, он сразу поймет, кто ты на самом деле.

Векшин соглашался с доводами оперативника.

– Теперь ты понимаешь, с кем мы имеем дело… – говорил Подшивалов. – Придется тебе опять идти в камеру. Скажешь, не хотят тебя отпускать. Ругайся, матери нас как следует. – И вдруг спохватился: – Извини, накормить ничем не могу – он может понять. Через час тебе вручат передачу от матери.

– Она знает?!

– Нет. Я твоя мать теперь. Пищей делись, от угощения не отказывайся. Будет говорить – слушай. И помни: назойливый вопрос походит на допрос. Мы не знаем, на что он рассчитывает. Одно известно точно – бухгалтер пропал. А может, его и в живых давно нет. Ну, ничего – это ему не бухаря срубить.

– Кого?

– Не пьяного раздеть, говорю, – пояснил Подшивалов.

– Как там маманя?

– Не беспокойся. Ей сказали, что ты вчера отозван в командировку.

Векшина вернули в камеру. Эдуард уже сидел на нарах, блестя в полумраке глазами.

– Для чего таскают?.. Будто от этого будет толк, – сказал он словно бы себе самому. Потом спрыгнул с нар и полез за сигаретами в «дупло».

– Векшин! – крикнули в коридоре. – Передача от матери!

Дверь уперлась в ограничитель, и в узком проеме образовался сержант.

– Получай… Мамаша твоя приходила. Подготовят документы – поедешь в ИВС, если начальству будет угодно…

Векшин принял бумажный сверток, присел. Развернул бумагу. Внутри оказалась палочка копченой колбасы, батон, конфеты, пряники и вафли.

– Присоединяйся… – Петр разломил колбасу, положил на бумагу.

– С матерью живешь? – спросил Эдик.

– С ней…

– А я женатый… Думаю, к вечеру тоже придет с передачей. – Он загадочно улыбнулся. – Чайку бы сейчас замутить покрепче…

Они съели колбасу и батон.

– Вафлями угощайся, – предложил Векшин.

– Извини, Петя. Вафля – нехорошее слово. – Лучше назвать его пряником в клеточку.

Векшин искренне удивился. Пряник? В клеточку?

– Вафля – это мужское достоинство, – объяснил сокамерник. – Хоть ты и Васёк, но пока что неопытный.

– Васёк? – опять удивился Векшин.

– Карманный вор, значит. Я же вчера еще понял – луну ты крутишь.

– В каком смысле?

– В прямом… «Одно, говоришь, не пойму, как кошелек в карман попал…» Но я не в обиде.

Эдуард расплылся в самодовольной улыбке. Козе понятно, каким ремеслом занят сокамерник. По «низам» шарит, по карманам. Возможно, «с росписью» – предварительно порезав одежду.

Петр молчал. Пусть думает, как ему хочется.

– Ты точно на машине работаешь? – спросил Эдуард.

– Я техникум перед армией закончил, заодно и курсы водителей. Газель у меня пока что в руках.

Сокамерник замолчал, часто моргая и глядя перед собой.

– Значит, машина в руках. А жигулёнка ты водишь? – снова спросил.

Векшин удивился. Можно подумать, что автомобиль – это чуть ли не вертолет. Ведь сам водитель, а еще спрашивает.

– Боюсь, не выбраться мне отсюда, – продолжал Эдуард. – Бухгалтер сдёрнул… Представь, со страху рванул козел. Теперь они думают, что мы сами те деньги прибрали. И на негра свалили.

Петр молчал.

– Что ты скажешь? – продолжил Эдуард.

– Трудное дело, конечно, – выдавил из себя Векшин. – Сразу и не понять.

– А как ты думаешь, отпустят меня или на кичу загонят? – донимал Эдуард.

– Если б бухгалтер никуда не ушел – другое дело, – отозвался Петя. – А тут видишь, как получается… Нет его…

– Вот и я про то же, – вздохнул Эдуард. – Не видать мне свободы. Они же теперь и безвинного могут засадить – за такую сумму, ты что… Им только иск на кого повесить. – И добавил однозначно, словно загодя зная: – Тебя-то они точно освободят.

После обеда его снова потащили на допрос. Следом за ним увели и Векшина.

В кабинете по-прежнему находился лишь Подшивалов.

– Забыл я тебе сказать одну вещь, – начал он. – Запомни главное: на связи будешь только со мной. Интересы остальных тебя не волнуют – иначе проколешься. Теперь о деле. Что нового?

– Испуган. Думает, не отвертится, потому что подельник сбежал.

– Еще бы ему не пугаться…

– Спрашивал, действительно ли я работаю водителем…

– Кажется, лед тронулся. – Подшивалов улыбнулся. Первый раз со вчерашнего дня. – Ему нужен водитель. Но для чего? Для чего нужна человеку машина, если тот сидит в камере?

Векшин смутно догадывался, но ничего конкретного сказать пока что не мог.

– Вернешься назад, – инструктировал Подшивалов, – говори, что следователь до сих пор не принял решение, что ты будешь добиваться освобождения, потому что нет на тебе вины.

– Понятно…

– Его ни о чем не спрашивай, – напутствовал оперативник. – Думаю, сегодня либо завтра он что-то тебе предложит. Скажешь, очные ставки проводили с твоим участием, и все говорят, что кошелек сначала валялся на полу, а потом очутился у тебя в кармане. Это подтолкнет его. Больше ему не на кого надеяться…

Петра возвратили в камеру. Эдуард сидел уже там.

– Бараны, – проворчал от порога Векшин. – Они говорят, будто я притер того мужика… В очереди…

Сокамерник чиркал спичкой.

– Прикинь… – продолжал Петя, – очные ставки решили делать. «Потом, говорят, примем решение… Куда, говорят, тебе торопиться!…» – Он присел на нары. – Как будто здесь санаторий! Прокурору буду жаловаться!.. Плевать я хотел на эту контору.

Петя обернулся к двери, норовя произнести очередное ругательство.

– Не торопись, – остановил его однокамерник.

Векшин вытянулся на нарах и закрыл глаза. Потом успокоился и дремал часа два, вздрагивая, просыпаясь и вновь засыпая. Ему действительно надоел весь этот концерт.

Потом он проснулся. Эдик сидел в той же позе.

– Хочу с тобой поделиться, раз судьба нас свела, – скрипнул он голосом.

Агент молчал, помня о главном.

– Можно бабок срубить полчемодана – как ты на это смотришь?

Петр пожал плечами:

– Заманчиво, конечно.

– Я бы, например, согласился, – продолжал Эдуард. – Иначе так и будешь блох гонять по чужим карманам. Соглашайся. Насчет процента столкуемся…

* * *

Сидя в полутемной камере, грабитель строил радужные планы. У него как-то всё выходило просто – от безысходности он и не в такое мог поверить. Он словно бы говорил о рыбалке. На живца с подсечкой.

– Это же элементарно, – повторял он. – Проще, чем капустная кочерыжка.

План заключался в следующем: Эдуард признаёт кражу и едет показывать место, где закопаны деньги. Оставалось лишь встретить в том месте ментов. Есть у него ребята надежные. Отобьют. И деньги будут целы. И будет свобода…

Это был голодный свирепый волк, отбившийся от стаи. Он захлебывался от предчувствия близкой свободы. Одинокий волк…

– И будет свобода.

Желание выти на свежий воздух оказалось настолько сильным, что совершенно затмило ему рассудок. Он подробно рассказал, где надо искать деньги и даже нарисовал план на носовом платке стержнем от авторучки. Зарплата оказалась припрятана не так далеко, в Горелом лесу, рядом с селом Архангельским.

– Бухгалтер совершенно не в курсе, – говорил Эдуард. – Метнулся в строну леса и бегает до сих пор.

Петр действительно вскоре вышел из камеры и больше не возвращался, однако Эдик продолжал ему верить. В этом было что-то нездоровое. Он надеялся, что, выкопав деньги, Векшин не уйдет с ними.

Через день, как условились, подозреваемый стал давать признательные показания. Деньги лежат под таким-то кустом у такой-то поляны. Естественно, его повезли на то место. Эдуард рыскал глазами по кустам и радовался. С ним приехали всего трое оперов. Их снять – как два пальца обделать…

Присмотрелся: место, где лежал «дипломат», раскопано. Значит, все шло по его плану. До свободы оставалось совсем немного. Нужно лишь вовремя упасть, когда братва начнет свое дело.

– Где ж ты их спрятал? Может там? – подыгрывал ему Подшивалов.

Битый час Эдуард бродил по опушке, словно присматриваясь к приметам. И когда понял, что за кустами по-прежнему пусто, что никто его освобождать не собирается, решил использовать еще один шанс. Он решил показать место, где лежал «сбежавший» бухгалтер.

Оперативники и девушка-следователь переглянулись. Покойника им только не хватало. Приехали всего лишь за тем, чтобы допросить на месте, снять на видео, где купюры лежали, – а тут образовался труп.

Указав на место захоронения (земля действительно оказалась рыхлой), Эдуард запросился в кусты – живот у него закрутило.

Следователь Щербанюк отвернулась – ведите.

Оперативники отвели подследственного к кустам за машиной и сами тоже отвернулись. Куда тому деться в наручниках. И повернулись лишь на шорох. Подследственный фигурант несся поляной, словно заяц по складкам местности. Пригнулся к земле и пошел галопом.

– Стой, Эдик! – кричала вдогонку следователь.

Но тот продолжал бежать.

Из машины выкатился пухлый водитель в обнимку с коротеньким автоматом. Передернул затвор, присел на колено. Автомат одиночно плюнул. Беглец перевернулся через голову и затих.

К нему подошли. Тело еще дергалось. Голова оказалась расколотой, словно арбуз.

* * *

Вовочка Садовский стоял на крыше высокого дома, обернувшись спиной к провалу. Обернув себя по животу толстой веревкой, он потянул ее на себя – другой конец был привязан к бетонной коробке – и стал опускаться, бороздя животом о бетонный выступ карниза. Веревка впилась в ладони, а темная пропасть неудержимо тянула к себе.

– Коленями упирайся, Кочан, – советовал Жеребец.

Хорошо тому на плоской крыше. Послать бы его подальше, да слов жалко. И подняться, увы, невозможно. Можно только скатываться. До подоконника восьмого этажа.

– Окна не расколи, – хрипел Жеребец.

Но Садовский (по прозвищу Кочан) уже ничего не слышал. Кроссовки уперлись в покатую жесть, и та захрустела, проминаясь под тяжестью тела. Держась одной рукой за веревку, Кочан другой рукой толкнул форточку, уцепился обеими руками за внутреннюю раму. Затем подпрыгнул, повис на обеих перекладинах и стал заползать в квартиру, извиваясь в узком проеме и теряя остатки сил. Только бы древесина выдержала.

До него вдруг дошло, что стекло – это та же гильотина, и он содрогнулся. Однако перекладины выдержали. Вовочка по-змеиному вполз головой вниз. Это оказалась кухня. Затем опустился руками на кухонный столик, вынул из проема сначала одну ногу, затем вторую. Потом выпрямился и спрыгнул на пол. Половина задуманного исполнена.

Озираясь в сумерках по углам, Садовский обошел помещение. Действительно, нет никого в квартире. Хотя по-другому и не должно было быть, потому что за квартирой наблюдали в течение нескольких дней.

А вот и дверь. Кочан приблизился к ней, нашел глазок и прильнул: Вагин с Матросом стояли на месте. Рука у Вовочки уцепилась за ручку дверного замка – механизм тихо щелкнул. Второй замок вообще оказался незапертым.

Тяжелая дверь отошла, и Матрос с Вагиным скользнули внутрь. Садовский прикрыл за ними и вздохнул с облегчением. Теперь он не какой-нибудь зяблик… На подхвате у остальных.

Матрос первым делом открыл холодильник. На полке лежала приличных размеров палка копченой колбасы, в дверце блестела початая бутылка водки. Матрос обернулся к буфету, вынул оттуда бокал и, наполнив наполовину, выпил, цедя сквозь зубы. Потом отломил кусок колбасы и пошел с ним медленно по квартире, приглядываясь в потемках к обстановке.

Тем временем остальные нашли в шкафу пару вместительных сумок и собирали в них тряпье, хотя в первую очередь следовало брать технику – легче сбыть. Матрос качнул головой. Пацаны и есть.

– Тебе зачем это? – скрипнул Матрос простуженным голосом, глядя на Вагина. Тот прикидывал на себя тонкую кофту. – Приодеться решил?

Вагин бросил вещицу на пол, снял с полки видеокамеру и сунул в сумку. Следом отправился видеомагнитофон, потом планшет, ноутбук.

– А с этим что делать? – спросил Садовский, стоя перед большим плоским телевизором.

– Думайте, – ответил Матрос.

Из шкафа вынули покрывало, развернули на полу и, поставив на него телевизор, завязали концы. Приличный получился узел, зато можно тащить на дальние расстояния.

Матрос подошел к шкафу и стал вынимать с полок постельное белье, тщательно встряхивая, словно в тряпках могли оказаться тараканы. А встряхнув, наотмашь бросал, пока не посыпались купюры. В том числе, кажется, даже пачка «зеленых» выпала. Матрос наклонился, тщательно сгреб их с пола, сунул во внутренний карман. Потом подошел к серванту, вынул оттуда высокий кувшин и, подставив ладонь, опрокинул вверх дном.

В руке оказались серьги, кольца, кулоны и броши. Целая горсть. Матрос отправил их вслед за купюрами.

Парни проглотили слюну. Приготовленные к выносу вещи еще предстояло обратить в денежную наличность, а Матрос уже набил карманы. Причем сделал это спокойно. Он везде успел: выпил, закусил и даже не вспотел.

Матрос заметил в полумраке косые взгляды и твердо решил, что в будущем надо быть осторожнее.

– Линяем, – прошептал он долгожданное слово, и группа сразу подошла к двери. Посмотрели в глазок – в коридоре пусто.

Матрос первым взялся за ручку и вышел. Следом, согнувшись под тяжестью груза, двинулись Вагин и Садовский и едва не повалили друг друга в дверях. Им казалось, чем раньше они выберутся на улицу – тем дальше от них окажется тюремная решетка. Ведь это же так очевидно.

Как условились, Жеребец (по паспорту – Гена Коньков) давно спустился с чердака и теперь торчал возле подъезда. На углу дома скрипнули тормоза. Услышав звук, Жеребец попятился внутрь подъезда.

– Фуден щекотнулся. Атас! – заговорил он торопливо, завидев Матроса.

– Не базлай, – буркнул тот, выходя из лифта.

С грузом на плечах, они друг за другом вышли из дома и направились в разные стороны, словно посторонние люди. Кому куда надо, тот туда и шагает.