Читать книгу Восьмое делопроизводство - Николай Свечин - Страница 2

Коллежский советник Лыков чем делался старше, тем меньше хотел рисковать жизнью. Это в молодые годы весело бегать за бандитами, размахивая «смит-вессоном». С возрастом такое занятие надоедает. А тут еще чуть насквозь не проткнули под Плоцком…

И начальство прочитало тайные мысли сыщика. Делопроизводитель «восьмерки» Лебедев уехал в заграничную командировку аж на три месяца. Его послали изучать опыт полиций Берлина, Парижа и Лондона. И Алексея Николаевича с 1 апреля назначили временно исправлять его должность.

Первую неделю сыщик радовался такой перемене. Можно ходить по улице без шпалера и не ждать очередной командировки на кудыкину гору. Знай себе перебирай бумажки…

Лыков хорошо знал специфику Восьмого делопроизводства, поскольку сам много лет готовил его создание. Всероссийский уголовный сыск! Так задачу сформулировал еще покойный Благово. Он сочинил обязанности и штатное расписание новой структуры, вот только не дожил до ее учреждения. Проторил тропу его ученик, который и должен был возглавить лавочку. Но вышло иначе. Вмешались соображения высшего порядка: Столыпин не захотел ссориться с монаршей четой из-за такой ерунды, как судьба сыщика Лыкова. Тот не угодил государыне, а та, как известно, имела на супруга сильное влияние. Казалось бы, мелочь – назначить человека делопроизводителем в один из многочисленных столичных департаментов. Там этих «д-пр»[6] девять штук. Но, во-первых, Департамент полиции самый важный в структуре органов управления. Во-вторых, фамилия кандидата на должность известна наверху. И окрашена негативно. Зачем рисковать? И место занял Василий Иванович Лебедев, приятель Лыкова, но и конкурент. Он повел дело хорошо, сейчас уже состоял в чине коллежского советника, и о замене речь не шла. Лыков остался в «особняках». И вот только теперь, временно, ему поручили рулить им же самим созданным подразделением.

Да и то сказать, из задуманного Благово осуществить получилось лишь самую малость. Какой это всероссийский сыск? Конечно, два года назад замах был солидный. Вместе с Восьмым делопроизводством создали 89 новых сыскных отделений по всей России. Управляй не хочу! Но Министерство финансов, висеть им всем на одной осине, урезало оклады жалования до минимума. Как в новых отделениях, так и в департаменте. В результате штаты Восьмого делопроизводства вызывали недоумение. Кто будет управлять? Баратынский?

Классных должностей в штате имелось всего две: начальник и его младший помощник. Их занимали соответственно Лебедев и коллежский асессор Скрыдло. Всё! Скрыдло вел текущую переписку общего характера и заменял шефа во время отлучек. Далее шли три сверхштатных чиновника особых поручений при Департаменте полиции. Они хотя бы имели чины и потому занимались ответственными вопросами. Статский советник Селецкий отвечал за переписку по бельгийским запросам. Губернский секретарь Гагарин – по швейцарским и иным. Коллежский секретарь Любимов вел канцелярскую разметку бумаг, поступающих в делопроизводство. Эти трое были ближайшими помощниками Лебедева и организовывали работу подчиненных.

Ниже их стояли сверхштатные чиновники для письма. Их насчитывалось двенадцать человек, и они тоже не сидели без дела. Хост отвечал за розыскные циркуляры. Томилин (тот, что ездил в Плоцк) – за идентификацию преступников по системе словесного портрета. Иванов вел журнал по всем запросам, поступающим из-за границы. Зякину была поручена переписка по вопросам экспертизы и установления личности преступников. Дон-Донцов составлял отчеты по деятельности сыскных отделений. Пять чиновников отвечали за текущую переписку с отделениями.

Восьмому делопроизводству подчинялось Регистрационное бюро Департамента полиции со всей своей картотекой – более 200 000 дел. Сложную работу с картотекой вели двое. Сальков осуществлял общее руководство, ему помогал фотограф Козлов. Они не справлялись с огромным объемом работы, и им помогали две женщины, числящиеся по вольному найму. Личная почетная гражданка Вильдаки отвечала за регистрационные карты. Зверева, вдова губернского секретаря, вела подготовительные работы для их классифицирования.

Особняком стоял третий вольнонаемный человек – отставной артиллерийский подполковник Анисимов. Начальство использовало его от случая к случаю как аналитика.

Таким образом, в Восьмом делопроизводстве числилось два штатных чиновника, три нештатных для поручений, двенадцать нештатных для письма и три письмоводителя по вольному найму, всего двадцать человек. Еще один вольнонаемный, неимеющий чина Васильев, по болезни вечно находился в отпуску. Этим составом необходимо было оказывать поддержку сыскным отделениям империи. Три из них – Московское, Петербургское и Варшавское – не очень нуждались в помощи сверху. Остальные такой помощи требовали постоянно…

Все чиновники и вольнонаемные при поступлении на службу подписали особую бумажку. В ней говорилось: «Я, нижеподписавшийся, на основании примечания к ст. 178 о сл. прав.[7] т. III Свода Законов издания 1896 года, даю подписку в том, что не принадлежу ни к каким масонским ложам и другим тайным обществам, под каким бы они названием не существовали, и что впредь к оным принадлежать не буду». В Департаменте полиции помнили давнюю историю, когда в Третье отделение пробрался шпион народовольцев Клеточников, и долго сводил на нет усилия по пресечению террора. Чиновники самого важного отдела – Особого – постоянно присматривали за остальными коллегами.

Лыков быстро разобрался в текущих делах. Все незначительные вопросы – так называемую «вермишель» – он поручил своему законному помощнику Скрыдло. Более важные вещи старался решать с любимым учеником, надежным Азвестопуло. Для этого Алексей Николаевич временно прикомандировал его к «восьмерке». Много внимания требовала деятельность регистрационного бюро. В нем вводился новый способ идентификации преступников – дактилоскопия. Прежде делали сигналетические карточки в двенадцати позах и обмеряли по системе Бертильона. С прошлого года дополнительно начали снимать пальцевые отпечатки. Кроме того, сотрудники бюро постоянно выполняли заказы на размножение фотопортретов. Вот и сейчас они срочно печатали 11 000 снимков политических преступников по срочному требованию Особого отдела. Трудиться приходилось во внеурочное время и в табельные дни, буквально на износ. Зато за такие работы полагалось вознаграждение. Чиновники Департамента полиции, особенно сверхштатные, получали весьма скромное жалование. Тот же Томилин довольствовался ста рублями в месяц. А отставной подполковник Анисимов вообще получал шестьдесят. Поэтому дополнительный заработок был не лишним, и его распределяли на всех по очереди.

Другим важным вопросом была переписка с заграничными полициями. Большинство чиновников особых поручений ею и занимались. Дело тонкое, дипломатическое; нужно знание языков и умение ловко формулировать. Алексей Николаевич в первые же дни на новой должности затребовал текущие дела. Они удручали своими казенными формулировками. Обмен письмами по обвинению еврея Шауна Грюнбаума в краже со взломом драгоценностей на 100 000 франков у негоцианта Марта Росселя в Брюсселе длился уже второй год. Розыск Георгия-Карла Кастера по требованию судебного следователя Бельгийского королевства – десять месяцев. А задержание в Англии Иосифа Миллара (он же Валикнас, Дуглас, Гарри-Госсе) занимало обе стороны пятый месяц…

Третьим серьезным направлением была работа с запросами других делопроизводств Департамента полиции, а также охранных отделений и ОКЖ[8].

Но больше всех сил и времени отнимало общение со вновь учрежденными сыскными отделениями. Людей в провинции, как всегда, не было. Набирали в штат всякую дрянь, а потом выходили скандалы. Самые громкие случились в Москве и Киеве, но поветрие шло тараном. В Баку, Елизаветграде, Полтаве новоиспеченных начальников отделений отдали под суд. А в Чернигове тамошний главный сыщик Павловский, совершивший несколько подлогов и краж, скрылся. И перешел на нелегальное положение. Теперь его искали всем миром и не могли найти.

В целом Восьмое делопроизводство честно тащило свой воз. Многие из задумок Благово так или иначе реализовывались. Обучение специалистов сыска, координация деятельности отделений, снабжение их нужными сведениями, помощь во взаимоотношениях с начальством… Но много было и рутины – куда ж без нее…

Алексей Николаевич тоже оказался втянут в ведомственные склоки. Причем между людьми, хорошо ему знакомыми. Градоначальник Одессы генерал Толмачев уволил от должности полицмейстера ротмистра Кублицкого-Пиотух. Когда в прошлом году Лыков с Азвестопуло ловили изувера Балуцу, они близко познакомились с обоими[9]. Теперь Курлов попросил сыщика разобрать спор генерала с ротмистром. Алексей Николаевич изучил бумаги. Градоначальник велел полицмейстеру расследовать кутежи некоторых проживающих в Одессе кавказцев. По слухам, они украли казенные деньги и теперь усиленно их пропивали. Приказ прозвучал в самой общей форме. Более подробные сведения Кублицкому должен был дать чиновник особых поручений при градоначальстве Скуридин. Но он ничего ротмистру не сообщил. Тот, недолго думая, переадресовал приказ начальнику сыскного отделения Черкасову. Расследования никто так и не провел. Когда градоначальник стал топать ногами и требовать отчета, Кублицкий все свалил на Скуридина с Черкасовым. Последний открестился, что никакого приказа от начальства он не получал. Со своей стороны, помощник пристава Бульварного участка князь Херхеулидзе вспомнил, что он докладывал лично Кублицкому-Пиотух о кутежах кавказцев на похищенные средства. А тот ему ответил: «Это не наше дело, не суйтесь».

В результате ротмистр не только вылетел с должности. С него потребовали дать объяснения о неправильных действиях по обмундированию городовых, а это уже пахло судом. Заодно Толмачев выгнал и Черкасова. Тому инкриминировали присвоение конфискованных денежных сумм.

Кублицкий-Пиотух срочно отправился в Петербург. Там он под роспись сдал Лыкову большой донос на бывшего шефа. По его словам, генерал Толмачев сам порядочный жулик. Он окружил себя темными личностями, знакомыми ему по прежней службе на Кавказе. Среди них выделялись мелкий чиновник Микиев и капитан Ермолов. Микиев в Тифлисе попал под суд за растрату, и супруги Толмачевы очень боялись, что на следствии всплывут их фамилии. А Ермолов пошел еще дальше. Он был арестован в Ростове-на-Дону с 75 000 рублей. Оказалось, что деньги эти похищены у Средне-Азиатской железной дороги. Одесское ГЖУ[10] потребовало от Кублицкого произвести дознание насчет образа жизни Ермолова. Тут градоначальник всполошился и уволил ротмистра под надуманным предлогом. Чтобы не дать ему провести опасное для генерала дознание!

Отставной полицмейстер рассказал Лыкову немало грязных подробностей о проделках Толмачева. Тот настроил против себя местное общество. Особенно возмутило одесситов то, как градоначальник запихивал в Государственную думу угодного ему барона Роно. Барона не любили и голосовали против. И у тех домовладельцев, кто так сделал, полиция по приказу Толмачева провела санитарные осмотры дворов! По результатам которых нарисовала большие штрафы. Что же будет со страной, если ее думских избранников проталкивают такими методами?

Алексей Николаевич быстро написал рапорт на имя Курлова, в котором обелял обоих уволенных чиновников. Больше он оправдывал Черкасова, но и Кублицкому приписал добрые намерения. Теперь судьба обоих зависела от столичных ветров.

Самым ненавидимым занятием для коллежского советника стала проверка смет сыскных отделений. Именно этим ему и пришлось преимущественно заниматься. Оплата услуг негласной агентуры велась из средств сыскного кредита. Денег всегда не хватало, и начальники отделений начинали мухлевать. Для пользы дела! Кроме того, оружие и обмундирование полицейским полагалось приобретать на свой счет. При копеечном жаловании это становилось серьезной проблемой. Начальство на местах выкручивалось, как могло. Обычно оно сознательно не заполняло всех штатных вакансий, чтобы неизрасходованные суммы разделить между сыщиками. Экономили на ремонте, на канцелярских расходах, даже на дровах. Ревизоры выписывали полицмейстерам штрафы за подобные фортели, но другого выхода все равно не было. Алексей Николаевич, как мог, защищал коллег из провинции. Убеждал Курлова, писал объяснительные записки в Министерство финансов и Госконтроль, пытался даже увеличить сыскной кредит.

В таких неблагодарных занятиях Лыков провел месяц. К маю выяснилось, что бюрократом быть неимоверно скучно. Коллежский советник приходил домой в шесть часов пополудни, выпивал с Ольгой Владимировной самовар чаю и дремал на диване до ужина. Вечером супруги наведывались в театр, иногда в гости – к Азвестопуло, Таубе или Павлуке Лыкову-Нефедьеву. Алексей Николаевич подернулся жирком, сделался раздражительным и перестал читать газеты. Немного развлекла его поездка в Чернигов. Он провел ревизию сыскного отделения, которое обокрал собственный начальник. Даже гипс, выдаваемый для отливки следов, оставленных преступниками, оказался похищен – Павловский сбыл его в частную клинику, где тот использовался для наложения шин[11].

Врид[12] делопроизводителя пробовал помочь Азвестопуло. Он прозондировал у Курлова, нельзя ли сунуть грека в чиновники для поручений при МВД? Это дало бы пятьдесят рублей прибавки к окладу. Курлов, к Рождеству получивший генерал-лейтенанта, ответил, что подумает, – и ничего не сделал.

Сам Лыков, перейдя на высокую должность делопроизводителя, стал получать усиленное жалование – двести сорок рублей в месяц. Однако сыновья давно обеспечили сыщику безбедное существование за счет доходов с принадлежавшего им в равных долях имения в Костромской губернии. Папаша в результате имел, как министр. Поэтому всю прибавку он отдал в чайную комнату департамента, которую уже много лет содержал на свой счет. В результате коллеги Лыкова каждый день пили китайские чаи с синим штемпелем[13] и заедали их пряниками…