Читать книгу Пуля времени - Николай Свечин - Страница 2

1

Москва начала XX века – отнюдь не Москва XXI. Те же Неглинная, Петровка, Лубянка и Маросейка. Только вместо чуда техники с надписью «Это электробус», вездесущих доставщиков «Яндекс Еды» и уткнувшихся в айфоны таргетологов и продакт-менеджеров – неспешно прогуливавшиеся господа в сюртуках и котелках, дамы в длинных платьях и шляпках с диковинными перьями, застегнутые на все пуговицы гимназисты да бородатые извозчики на облучке. До легендарных московских пробок еще далеко. А телефонов в руках не было вовсе. Их заменяли веера, мундштуки, пенсне, монокли и ридикюли.

Впрочем, смотря где. Всего в паре километров от Кремля город вдруг начинал поворачиваться к вам своей изнанкой. Вместо статских советников, иностранных атташе, фабрикантов-миллионеров и прехорошеньких барышень, осаждавших Московский художественный театр, – провинциальный сброд, красноносые дворники, девицы с невысокой социальной ответственностью, босяки, карманники, шулера и аферисты.

Это через сто лет здесь все снесут и построят современный торговый комплекс из стекла и бетона. А пока там были трущобы, городское дно, филиал ада, логово разврата и уличной преступности. Это Трубная площадь. В просторечии – Труба.

Московский городовой – пузатый глава большого семейства – лениво продирался сквозь толпу. Ему бы за порядком следить. Но флегматичный воин пришел на Трубу не за этим. А чтобы посмотреть знаменитые петушиные бои на птичьем рынке. И самому сделать ставку.

Те же преступники и аферисты, которых он достаточно перевидал на своем веку, держали птиц. Держали в буквальном смысле: один – одного бойцового петуха, другой – другого. Бойцы кудахтали. Торговки причитали. Мужики требовали крови.

– На раз-два-три… И раз – и два – и три! – скомандовал щуплый деляга невысокого ранга. И еле успел отбежать, прежде чем его попытались затоптать десятки пар сапог.

Раззадоренные окружающими петухи с яростью набросились друг на друга. Во все стороны полетели перья. С мостовой вознеслись вверх облака пыли. А дальше – первая кровь. Первый вырванный клок мяса. Первый выклеванный глаз. Первая предсмертная судорога. Первая жертва сегодняшнего боя. Впереди их будет еще много.

Петух из левого угла Трубной площади одолел коллегу из правого. Поэтому справа царило уныние. Слева – наоборот – ажиотаж. Кто-то обогатился, а кто-то и проиграл последнее. Но щуплый распорядитель уже принимал прогнозы на следующий бой. И повышал ставки.

– Давай-давай, не скупись! Всего пять рублев. Ужо не три, а пять. А пять рублев превращаются в… семь с полтиной! В случае выигрыша. А два раза по семь с полтиной – ужо пятнадцать! Справите жинкам и сапоги, и шубку, отдадите долги, и еще останется. Пять рублев! Только пять рублев!

Его крик заглушил протяжный гудок со стороны Петровского бульвара. Толпа расступилась перед «Руссо-Балтом» – лицом отечественного автопрома тех лет. Двигатель – почти 30 лошадиных сил, разгон – до 75 километров. Правда, по правилам 1900 года, разрешенная скорость в городе – не больше 12 верст, или 13 километров в час. Медленнее, чем даже на извозчике. Но все равно весомо. Ведь на всю Москву тогда было не больше тысячи автомобилей.

– Ишь, разъездился! Ишь, пыль поднял! – негодовали бабы с рынка.

«Когда-нибудь и себе куплю такую», – подумал городовой и еще немного ослабил ремень на животе.

После первого петушиного боя он остался в выигрыше. И уже отсчитывал следующую пятирублевую ассигнацию. На лице полицейского сияла блаженная улыбка. Он любил свою работу.

А со стороны Рождественки уже приближалось еще одно чудо начала прошлого века – электрический трамвай. Совсем недавно он пришел на смену конке – вагону, который тащила вперед пара лошадей.

Правда, до выделенных линий было еще далеко. Толпа расступилась перед трамваем лишь в последний момент. А с его подножки, не дожидаясь остановки, уже соскочил шустрый тип в неприметной серой фуражке.

– Караул! Обокрали! – заорала на весь рынок торговка.

За руки она держала своих детей разного пола и возраста. Дети плакали. Мать причитала, взывая к царю, Богу и всему православному люду.

После чего и городовой нехотя засвистел. И побежал было за вором. Однако лишний вес и планы, в которые погоня входила меньше всего, не позволили догнать злодея и свершить правосудие. Уже через несколько шагов гроза преступного мира замедлился, а потом и вовсе встал, пытаясь отдышаться.

В то время как ушлый тип в кепке свернул шею украденной птице. Ловко запрыгнул на подножку отъезжающего трамвая. И с добычей в руках покинул место преступления.

2

Ветер из окна переворачивает страницу… Уже в наше время, в XXI веке, на подлокотнике лежит потрепанное издание «Москва и москвичи» Владимира Гиляровского. А на расстоянии вытянутой руки от книги, на миниатюрном диване – свернувшийся в позу эмбриона уставший опер после смены.

Позвольте представить – Юрий Владимирович Бурлак, старший оперуполномоченный уголовного розыска УВД Центрального административного округа ГУ МВД России по городу Москве, капитан полиции. Слегка растрепанный и немного заросший, еще не старый, но уже опытный. И даже матерый. Прежде чем такого разбудить, несколько раз подумаешь.

– Ради бога, извините! – На плечо Бурлака ложится женская рука.

Полицейский мгновенно садится и только затем открывает глаза. А потом еще пару секунд пребывает в прострации. Словно не понимая, кто он, где он, какой нынче год и что от него вообще хотят.

– Еще раз, ради бога, извините, – перед ним стоит молодая женщина в белом халате и виновато улыбается, – но вы просили вас разбудить, когда это… когда все разрешится.

Опер выпрямляет спину. И быстро берет себя в руки. На смену секундной слабости приходит четкий взгляд по-военному уверенного человека.

Перед ним стоит миловидная медсестра, а за ее плечами простирается длинный больничный коридор. Привычка все подмечать заставляет его мысленно сфотографировать помещение. Пересчитать по головам еще троих медицинских работников и количество кабинетов по обеим сторонам коридора – шесть справа и пять слева.

Одновременно капитан обращается в слух. Теперь отчетливо слышны крики рожениц за стенами и призывы тужиться. Профиль учреждения, в котором он проснулся, не оставляет сомнений – это родильный дом.

– Продолжайте, – командует он, как будто проводит летучку в офисе, а девушка выступает с традиционным докладом о текущих показателях.

– Эээ… Вы ведь… не муж… – она заглядывает в папку, которую держит в руках, – Рогинской Светланы Анатольевны?..

– Не муж, – соглашается Бурлак, – лучший друг мужа, коллега, напарник, родная душа. Мне можно говорить все, что вы могли бы сказать Петру. Петр находится на специальном задании особой государственной важности. А я по мере сил прикрываю его здесь…

– Девочка, – вдруг выпаливает медсестра.

– Хм?

– У вашего друга родилась дочь! Девочка! Сказать рост и вес?

На секунду даже на усталое лицо Бурлака падает тень сентиментальности. Но он не оставляет ей никаких шансов. Оперативник резко встает, на ходу набирает на мобильном номер и отворачивается к окну.

– Алло, Петя, ну, поздравляю, да, родила… Большое дело… Не знаю… Сейчас спрошу.

Бурлак снова оборачивается к медсестре, которая уже успела немного полюбоваться его спортивной фигурой.

– Диктуйте… – требует он.

– А-а… Э-э… Рост пятьдесят три сантиметра. Вес три килограмма шестьсот граммов.

– Имя, – непонятно, к кому он обращается: то ли к собеседнику на другом конце провода, то ли к собеседнице напротив.

– Я не знаю… Родители должны знать… – Медсестра в замешательстве.

– Марина, – ничуть не смутившись, заявляет Бурлак. Вероятно, имя «подсказал» ему Петр. – Называйте ее Мариной.

– Хорошо, пусть будет Марина, – соглашается медсестра.

– И это… – Бурлак перекладывает телефон от одного уха к другому, – чтобы у Марины и Светы все здесь было по самому высшему уровню. Понятно? Я прослежу.

Медсестра кивает. А Бурлак продолжает разговор с Петром:

– Как у тебя дела там, брат? Норма? Ну, давай, схожу к Светке, отзвонюсь еще. Конец связи.

Опер заканчивает разговор и останавливает взгляд на медсестре. Настолько колючий и прямолинейный, что бедная девушка в буквальном смысле не находит себе места и, схватившись руками за лицо, убегает вдаль по коридору.

Бурлак задумчиво смотрит ей вслед. Нет, никаких особенных чувств в его профдеформированной душе она не всколыхнула. Подобрав с подлокотника потрепанный временем томик Гиляровского, он тоже удаляется по коридору.

3

Света еще слаба. Едва хватает сил, чтобы улыбнуться – опять этот со своим Гиляровским…

Бурлак сидит на стуле у ее кровати. Такой же самоуверенный, как и прежде. Но молчаливый – все-таки он не знает, что в таких ситуациях принято говорить.

– Хоть бы цветов принес, что ли, – не без нежности в голосе «отчитывает» друга мужа новоиспеченная мать.

– Да, не подумал, – соглашается Юра. – Позже все сделаю.

– Хорошо-хорошо, я не в претензии… Маришка такая замечательная… Такая… ни на кого не похожая… Ты бы видел…

– Увижу еще. – Опер инстинктивно начинает вертеть книгу в руках.

– Эх… Ладно… Иди уже! Я и так тебя отрываю от важных дел.

– Не отрываешь. Что Петру передать?

Света задумывается. По лицу впервые проскальзывает легкая тень недовольства. Но женщина усилием воли разглаживает «морщинку».

– Что Петру передать? Передай, что мы ждем его здесь. Желательно с цветами. Хотя и без цветов пусть тоже приходит.

– Хорошо. Спасибо. – Юра поднимается и хочет уйти.

– Тебе спасибо!

Бурлак оборачивается. В глазах Светы стоят слезы. Она протягивает к нему руки:

– Иди сюда, дай я тебя хоть обниму напоследок!

Бурлак поддается. Хотя книга между ним и Светой мешает чересчур близкому сближению. Женщина улыбается сквозь слезы:

– Пока.

– Пока!

Опер уходит. А несколько женщин, которые все это время присутствовали в палате, начинают за глаза обсуждать гостя. Как не повезло Свете с мужем. И как мужу Светы повезло с другом…

4

Бурлак уже в одиночестве сидит посреди шестиметровой кухни. Обстановка давно требует ремонта. На мускулистых плечах хозяина – порванная майка чуть ли не прошлого века. Фоном старый телевизор сообщает последние известия.

Оборотень в погонах прятал в своей квартире несколько сотен миллионов рублей. Лихач на дорогой иномарке превысил скорость в несколько раз и в буквальном смысле взлетел, не заметив на дороге лежачего полицейского. Телефонные мошенники случайно дозвонились до настоящего оперативника…

Капитан доедает подгоревшую яичницу с видавшей виды сковородки, к гадалке не ходи – готовил себе сам. Пока жена за стенкой принимала душ.

А на столе, поверх книги, вибрирует телефон. Старой модели, почти кнопочный. Бросив взгляд на экран, Бурлак подносит мобильник к уху.

– Привет, ма… Да. Как обычно… Я всегда на работе. Ты же знаешь. Случилось что-то? Так я вроде на той неделе все поменял. Опять сломалась? Ну, завтра-послезавтра, не раньше… Две из трех-то горят? Ну, вот видишь. Нет, давай не сегодня. На «серьезно поговорить» нужно время. Все, давай. Спокойной ночи. Сладких снов.

Бурлак заканчивает разговор и снова приступает к яичнице.

Вот только в дверях появляется Оксана. В махровом халате и с намотанным на голову полотенцем. Классическая сцена с недовольной женой. Как во многих фильмах, да и книгах.

– Я тут уже полминуты стою.

Бурлак поднимает глаза на жену.

– И?

– На Петю у тебя время есть, на меня нет.

– Ты не права. Вот я дома. И готов…

– Сейчас опять куда-то убежишь, – перебивает женщина. – Знаем, плавали…

Бурлак хочет что-то сказать. Но снова вибрирует телефон. И движением, доведенным до автоматизма, опер подносит трубку к уху.

– Да, Валентин Сергеич… Не занят… Не сплю… Думал, Петр там… Понял. Выезжаю.

Точным броском Бурлак отправляет сковородку в мойку. На ходу стаскивает с себя старомодную майку. И уверенной поступью проходит мимо жены. Еще немного – и наденет на себя костюм супергероя, чтобы освободить город от скверны.

– Срочное задание. Может, до утра, – слышится уже из коридора.

Руки в боки. Оксана серьезно обижена.

А Бурлак оперативно завершает сборы и хлопает за собой дверью.

5

Капитан уже на подземной парковке. Вокруг – много знакомых лиц, оперативников из родного управления. Полковник МВД Валентин Сергеевич Кукуян имел раздражающую привычку не просто жестикулировать во время разговора, но размахивать пальцами непосредственно перед лицом собеседника, едва не касаясь кончика его носа. Но Юра – тертый калач. Он слушает начальника не моргая.

– Слушай сюда, Бурлаков, – за семь лет совместной работы Кукуян так и не выучил, как зовут оперативника, – вы давайте не будете больше меня так подставлять, а? Я тебе описать не могу, каких пиз…ей получил сейчас на ковре у начальника ГУ МВД. Еще раз повторите такое, я не только эти ваши шашечки, эти ваши звездочки с погон сниму, я вам обоим их в ж…у засуну. Понял меня, бл…?

Бурлак молчит. Но в данном случае молчание – знак согласия.

Выпустив пар, полковник отходит на несколько метров, но сразу возвращается:

– А этот где? Рогинский? Петр? Почему его здесь нет? Да вы нас всех под монастырь подведете! – Кукуян снова заводится, как самозаводящийся механизм. – Какого лешего ты здесь, а его здесь нет? Да я, сука, уволю его, как только увижу! Так ему и передай! Пусть идет лесом к чертовой матери… Развели, бл…, демократию! Что ты мне тут глаза делаешь? Что смотришь на меня? А ну пошел работать! Иди, исправляй положение!

– Есть.

Не размениваясь на лишние эмоции, Бурлак направляется к группе товарищей рангом пониже. На ходу звонит Пете.

– Але, Петро. Что-то ты загулял. Куку в ближайшее время на глаза не попадайся. Конец связи.

Группа товарищей уже активно обсуждает план нейтрализации одного не очень опытного и не очень умного преступника. По их словам, он собирался ограбить бутик дорогой одежды. Но не успел довершить начатое. И пропустил момент, когда продавщица нажала тревожную кнопку. А потом еще и сбежала.

В итоге невезучий вор оказался заблокирован в магазине нарядом вневедомственной охраны и коллегами из МВД по территориальной принадлежности. И все бы ничего, но у него с собой оказался ствол, и при первой попытке задержания он ранил шальной пулей одного из приехавших по вызову.

По уму, тут уже пора СОБР вызывать и компетентные органы иного порядка. Но поступил сигнал сверху, что портить местную статистику в эти дни никак нельзя, и Кукуян должен решить вопрос своими силами, если, конечно, хочет и дальше руководить доблестной полицией вверенного ему района.

– Понятно, – хмыкает Бурлак.

– Чего тебе там понятно?! – Кукуян утирает с лица потоки пота и орет из другого угла подземной парковки. – Я те щас такое «понятно» устрою…

Но полковника вовремя отвлекают по телефону:

– Да. Да, товарищ генерал…

А Бурлак, получив инструкции от коллег и напялив для проформы бронежилет, выдвигается к месту ЧП.

– Давай, Юра. У тебя пять минут, – напутствуют остальные.

– «Пять минут, пять минут, это много или мало…» – напевает он, хотя пение и не самая сильная его сторона.

6

Испуганный вор дрожит всем телом и непроизвольно отстукивает эту дрожь ногой по кафельному полу. Где-то там, в примерочной, в которой он заперся.

Оценив окружающую обстановку развитым благодаря профдеформации боковым зрением, Бурлак замечает в помещении еще двоих коллег в бронежилетах. Кивает им, подавая знак на каком-то общем полицейском языке. Коллеги ухмыляются – среди них нет желающих рисковать собой.

Бурлак быстро подходит к примерочной и молниеносно отодвигает шторку. Вор – молодой парень лет двадцати – в шоке поднимает на него дрожащий ствол.

А Бурлак буднично, словно зашел в примерочную только переодеться, начинает отвязывать веревки и снимать бронежилет, который затем вешает на крюк рядом с горе-грабителем. Юра обладает аномальной храбростью, восхищающей всех, и товарищей, и женщин.

– Вы… Вы… Вы кто такой?! – истерит молодой парень. – Вы… Вы… Полицейский?!

– Как жарко сегодня. – Бурлак не обращает на него внимания. – И бронежилет совсем не по размеру. А где продавщица?

– Она… Она…

Бурлак разглядывает в зеркало свою двухдневную щетину:

– Это риторический вопрос.

Бурлак выходит из примерочной и тут же возвращается с майкой, на которой красуется яркий принт «KGB». Прижимает майку к телу.

– Как тебе? Не слишком вызывающе?

– Да вы… вы о чем вообще? Я не буду с вами об этом говорить! – Парень продолжает держать Бурлака на мушке.

А тот бесцеремонно толкает налетчика, чтобы усесться рядом.

– Двигайся, чего расселся?

Бурлак снимает через голову собственную футболку и напяливает «KGB», в то время как налетчик смотрит на него во все глаза.

Капитан стоит перед зеркалом и делает вид, будто меряет обновку. Но на самом деле следит за каждым движением своего подопечного.

– Вы не настоящий полицейский! – решает наконец бандит и опускает ствол.

– Настоящий.

Бурлак забирает у горе-грабителя ствол, поднимает руки фигуранта кверху – прием называется «троллейбус», – застегивает на них наручники и выводит молодого человека из примерочной. На все про все – не больше десяти секунд.

– Вы… вы… меня обманули! – У грабителя буквально слезы на глаза наворачиваются.

– Я делал свою работу, – парирует Бурлак.

А в это время уже слышен топот ног. В бутик влетают все, кто следил за происходящим снаружи.

Простые опера поздравляют Юру с успешным завершением операции. Говорят, что он был хорош. Как всегда. Только начальство пребывает не в духе. Тоже как всегда.

– Ты чего тут устроил?! – Кукуян настолько на взводе, что даже отказывается от привычного мата. – Бурлак? Тебе кто позволил жизнью рисковать? А если бы он выстрелил? А если бы попал? Ты зачем броньку снял? Ума-то нет вообще?! Как… как… каким местом ты вообще думаешь, Бурлак, а?!

Чуть отдышавшись и растерев платком испарину, продолжает:

– Ладно, иди уже с глаз моих. Свободен!

– Есть. – Опер разворачивается, чтобы уйти.

Но начальнику, как обычно, еще есть что сказать:

– А где Рогинский твой? Почему нет на рабочем месте?

– Желудочно-кишечный грипп, – врет Бурлак.

– Ты мне лапшу-то не вешай… Я даже заболевания такого не знаю. Ладно, как вернется, разберемся. Свободен!

– Есть. – Бурлак кивает и удаляется, притопнув каблуками, словно служивый начала прошлого века, оставив оперативников за глаза обсуждать свое везение и патологическое бесстрашие.

7

А Бурлак уже в библиотеке на Петровских линиях. В полукилометре от штаба всей московской полиции. С работой справился быстрее, чем можно было ожидать. Как говорится, делу время… А между делом можно и томик Гиляровского обменять на что-нибудь интересное.

Подняв глаза над декольте пышной библиотекарши – такие девушки были в моде в русских деревнях начала прошлого века, – просит следующую книгу.

– Что у вас еще есть похожего?

– Шмелева читали? – лениво интересуется собеседница, заменяя дореволюционный веер современным читательским формуляром.

– «Лето Господне»? Читал.

– «Петербургские трущобы» Крестовского попробуйте.

– Я больше по Москве все-таки.

– Тогда идите… на наш сайт и ищите все, что вам нужно, по поиску. А не отвлекайте меня от работы!

– Я с электроникой не очень дружу. Мне бы по классике, в бумаге.

Оба молчат. Опер испытывает терпение женщины.

– Давайте я тогда еще раз Гиляровского продлю. На досуге перечитаю.

– Странный вы… Берите. Я не успела его принять. Еще две недели у вас есть.

– Спасибо.

– Ага.

Бурлак уходит. Глядя ему вслед, библиотекарша впервые улыбается и идет пошушукаться с подругами.

8

Следующая точка маршрута – магазин винтажных вещей на Петровке. Если не знать, что Бурлак – суровый мент, вполне можно было бы принять за антиквара и библиофила. Довольно редкое сочетание в одном человеке.

А солнце уже клонится к закату. Вывеска гласит, что магазин закрылся как минимум полчаса назад. Но здесь работает симпатичная девушка Лиза. Кажется, она специально не уходит, чтобы дождаться Бурлака со службы.

При его приближении за стеклом витрины начинается какая-то активность. Когда он заходит внутрь, Лиза уже бросается его сопровождать:

– Добрый вечер!

– Добрый, добрый… А вы еще не закрылись?

– Нет! Еще немного времени есть!

– Хм. Я думал, вы до восьми.

Лиза оставляет реплику без ответа и идет вместе с Бурлаком мимо аккуратных полочек со старыми предметами и разного рода редкостями.

– Из новых поступлений было что-то интересное?

– Было! Подсвечники. Ручной работы. Столетней давности.

– Вот эти? Да, вижу. – Бурлак вертит раритет в руках, оценивая его вес, и ставит на место. – Спасибо. Но я уже пойду. Не мог не зайти по дороге.

– Понимаю! Приходите еще! А у нас на сайте полная… ах да, вы говорили, что не заходите на сайт… Тогда просто приходите!

– Обязательно. Спасибо большое. До свидания.

– До свидания!

За Бурлаком захлопывается дверь. А девушка прижимает к груди подсвечник, который только что держал в руках Юра. Возможно, при определенных раскладах – в какой-нибудь другой вселенной или другом времени – он мог бы стать героем и ее романа…

9

Домой он заходит, стараясь не привлекать излишнего внимания. Но и без страха, в отличие от иных мужей-подкаблучников. Просто заходит, разувается, раздевается, идет на кухню.

В кухне уже сидит недовольная Оксана.

– Привет, Оксана.

Она игнорирует.

– Ну, не хочешь здороваться…

– Ты поговори мне еще! – Оксану наконец прорывает. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?!

– Да как будто и нет.

– Как будто и нет?! А кто роды принимал у чужой женщины? У жены друга? Кто вместо того, чтобы…

Поняв, что подобную сцену нельзя прекратить, а можно лишь переждать, Бурлак спокойно забирает томик Гиляровского и идет с ним в комнату.

Но Оксана сопровождает его и туда.

– Куда ты пошел? Стой! Стой, я сказала! Тебе придется меня послушать!

Бурлак опускается в кресло и открывает старую книгу на странице со свернутым уголком – сколько он ни пытался избавиться от этой скверной привычки, ничего не помогает.

– Все! Мое терпение лопнуло! Выметайся отсюда! Выметайся из моей квартиры! Если ты не забыл, это моя квартира, и я что хочу здесь, то и делаю!

Бурлак откладывает Гиляровского. Описание быта москвичей конца XIX – начала XX века сейчас представляется не столь актуальным.

– Выметаться?

– Да! Наконец ты меня услышал!

– Ты точно в этом уверена?

– Как же ты меня достал!

– Хорошо. Тут есть еще кое-какие мои вещи. Заеду за ними потом.

– Давай уже! Скатертью дорожка!

С обычной скоростью, как будто даже не резонирующей с напряженной обстановкой вокруг, Бурлак одевается и выходит из дома. Как говорится, характер нордический…

– Ненавижу! – слышится ему вслед.

Тогда Бурлак решает вернуться. Но лишь для того, чтобы забрать книгу. Дверь хлопает за ним во второй раз.

10

Ключ проворачивается уже в двери кабинета Бурлака Ю. В., в отделении уголовного розыска УВД по ЦАО города Москвы. Зажигается свет. Рабочее место уже больше соответствует Юриным идеалам. Оксана бы удивилась.

На стенах старые обои, а вдоль стен старая мебель. Но, в отличие от их семейного гнезда, это не рухлядь, а винтаж. Сверху – светильник дореволюционной конструкции, какие стояли вдоль какого-нибудь Невского проспекта на заре появления электричества. Снизу – стол, покрытый бархатным сукном, и настольная лампа, больше напоминающая подсвечник из имения какого-нибудь графа или барона. А со стены, с портрета в золоченой раме, на все это взирает Аркадий Францевич Кошко – до революции тот заведовал всем московским сыском.

На тумбочку с резными ножками под картиной падает томик Гиляровского. А потом и сам Бурлак падает в элегантное кресло у окна.

Позади тяжелый день. Глаза полицейского закрываются сами собой. И на мгновение он переносится в прошлое, ему снится…

Впрочем, спит он совсем недолго. Капитана будит резкий звонок. На рингтоне что-то из Михаила Ивановича Глинки. Бурлак подносит телефон к уху, словно и не спал вовсе.

– Да, Валентин Сергеич… Не сплю…

Смотрит на часы – четыре утра.

– Да, вообще никогда… Есть… Уже еду.

На то, чтобы встать, привести себя в порядок, выключить свет и запереть дверь, уходит секунд десять, не больше.

11

Бурлак протягивает таксисту тысячную купюру. Гость из ближнего зарубежья рассматривает на просвет ярославскую церковь Иоанна Предтечи и довольно улыбается вставными золотыми зубами.

А Бурлак уже идет быстрым шагом – быстрее, чем иные бегут, – к группе людей на ночном шоссе.

Параллельно многажды упоминаемый напарник Юры Петр Рогинский на ковре у полковника Кукуяна сдает товарища, перекладывая на него собственные косяки.

– Нет, ничего не передавал… А чему тут удивляться? Человек уже давно одеяло на себя тянет. Понимаю – выслужиться хочет, какой солдат не мечтает стать генералом? Я все понимаю, но не за счет товарищей же? Сколько раз я его вытаскивал. Сколько раз прикрывал. Но человека не переделать. Горбатого только могила исправит… Извините за пафос.

Параллельно жена Петра баюкает в родильном доме новорожденную дочь. Но поминает не мужа:

– Терпи, Мариночка, терпи… Это просто желудочные колики… Так бывает… Вот придет дядя Юра и принесет нам что-нибудь вкусненькое. И не будет у тебя ничего болеть. Жизнь станет сладкая и счастливая…

Параллельно Оксана изменяет Бурлаку с московским ресторатором Н., с которым крутит роман уже второй месяц.

– Да, Ники, да!..

– А муж?

– Объелся груш! Молчи! И смотри только на меня!

Параллельно мать, до которой Юра так и не доехал, чтобы починить свет, держится за сердце из-за нехорошего предчувствия.

Все мешается в жизни Бурлака. Такой многогранной и одновременно такой короткой. А опер, еще даже не зная всего этого, быстро идет к группе людей на шоссе.

Впереди слышатся неразборчивые крики и вот уже звуки перестрелки. Фигуры в темноте падают. Но Бурлак и не думает бежать. Лишь приостанавливается в ожидании развязки. Он совершенно не боится смерти.

А подойдя, видит устрашающее и кровавое зрелище. Пятеро участников перестрелки лежат на асфальте в лужах крови. Они стреляли друг в друга, и никому не удалось уйти. Кто-то уже не подает признаков жизни. Кто-то еще шевелится.

Бурлак проверяет пульс у ближайшего. Достает мобилу.

– Валентин Сергеич…

Но не успевает договорить. Потому что кто-то бесшумно отделяется от темноты и отправляет оперативника в нокаут. Выстрелом в голову, в упор.

– Глупый мент… – говорит этот кто-то.

Но Бурлак его уже не слышит.

12

Дальше – больничный коридор. Уже второй за пару дней. Но если раньше повод был безусловно положительным – новая жизнь, да еще и в семье напарника и лучшего друга, сейчас в точности до наоборот – кто-то забирает жизнь у самого оперативника.

Колеса каталки неприятно скрипят.

Люминесцентные лампы над головой мигают и потрескивают.

По глазам бьет еще более яркий луч из конца коридора.

Каталку завозят в операционную.

Двери закрываются.

Последние мгновения, которые Юра видит собственными глазами.

А дальше провал в памяти…