Читать книгу Чернобыль – полынь горькая - Николай Свительский - Страница 3

Они приехали в село на рассвете. Машина, крытая брезентом, остановилась напротив нашего дома. Из неё вышли двое солдат и офицер в синих галифе и синей фуражке со звездой.

Ядвига с матерью развешивали бельё на верёвках. Я стоял у корыта, в котором было сложено бельё и видел, как офицер говорил что-то солдатам, показывая на наш дом. Побежал к отцу. Отец и дедушка смотрели в окно. Они всё видели. Отец взял меня на руки, стал ходить по комнате. Встревоженные вбежали Ядвига с матерью. Отец сказал им:

– Что бы со мной ни случилось – берегите себя.

Дедушка подошёл к отцу, тихо произнес:

– Вот и до нас добрались, сынок.

Дверь распахнулась, вошли двое солдат и офицер. Он расстегнул висящую через плечо сумку, достал из неё лист бумаги, громко произнёс:

– Я – уполномоченный НКВД! Сообщаю, что вы гражданин Стаховский арестованы, как враг советской власти и будете отправлены в лагерь для военнопленных польской армии, воевавших против нашего народа. Вы тоже, – он резко развернулся к матери и Ядвиге, – отправитесь в лагерь, как члены семьи врага народа.

Затем толкнул сапогом дверь в нашу с Антоном комнату.

– Вижу, не все дома. Ну да ничего, подберём позже. Как видишь, никуда твоим сыновьям от нас не скрыться, – зловеще ухмыляясь, добавил, – Роману Стаховскому тоже, до него уже подошла очередь. Дедушка при этих словах вздрогнул и опустился на лавку у стены.

Задержав взгляд на мне, сказал дедушке:

– Заберёте мальца к себе. Потом о нём позаботится Советская власть.

Его бесцветные близко посаженные глаза выражали злобу и торжество. Из-под козырька синей фуражки выглядывал низкий лоб и рыжие кустистые брови. Он подошёл к сундуку и рывком поднял крышку. Заглянув во внутрь, стал выбрасывать на пол всё, что было в сундуке, намеренно становясь сапогами на чистое бельё, одежду. Неожиданно лицо его злорадно исказилось. В руке оказалась конфедератка.

– Пан застемповый надеялся, что ещё пригодится, – злобно произнёс уполномоченный. А ведь действительно пригодилась. Ты её сейчас оденешь и в путь-дорогу! Это будет твоя последняя польская дорога в твоё светлое будущее!

Солдаты стояли у двери ведущей в сени, прислонив винтовки к стене, наблюдая за действиями своего начальника.

– Фролов! Выйди во двор, осмотри гумно, сараи. Проверь там всё, – приказал уполномоченный одному из солдат. Солдат, что поменьше ростом, взяв винтовку вышел. Со двора послышались рычания и громкий лай Волчка.

– Еременко! Выйди и успокой пса, – приказал уполномоченный другому солдату, добавил в спину:

– Успокой навсегда! И смотри, чтоб никто из соседей не подходили к дому.

Через минуту во дворе раздался выстрел и жалобный визг Волчка. Потом наступила тишина.

– Собака тоже оказалась «врагом народа, – взглянув с презрением на уполномоченного сказала Ядвига

– Отпустите жену и дочку. Меня можете забрать и делать со мной всё, что вам приказали, – сказал отец, застегивая верхнюю пуговицу на своей полотняной сорочке.

– Умный, значит. Знаешь даже что нам приказано, – уполномоченный достал из кармана галифе портсигар, вынул папиросу. Прикурив от зажигалки, подошёл вплотную к отцу. Выпустив изо рта дым прямо ему в лицо, произнес ехидно:

– В восемнадцатом во Львов въехал польским уланом, а теперь сельским хозяйством решил заняться – землю пахать, думал затеряешься, – он зловеще повысил голос, – а брата решил отправить на Донбасс, чтобы он среди шахтеров затерялся, не получилось! До него тоже очередь дошла, – самодовольно ухмыляясь добавил:

– От НКВД никто и нигде не спрячется! Мы всегда и везде находим наших врагов!

Отец спокойно ответил:

– Прежде, чем стать уланом польской армии, куда меня мобилизовали принудительно как и других поляков, я учил грамоте сельских детей – украинцев, русских. А что касается пахать землю, граф Толстой тоже любил пахать землю. Своим плугом и конечно свою землю.

– Да, учил польских детей как убивать советских граждан! А как убивал красноармейцев Тухачевского под Варшавой, помнишь?

– Тухачевский шёл со своей дивизией, чтобы захватить Варшаву и Польшу, чтобы превратить поляков в рабов, как вы превратили свой народ. Но поляки вам не позволили и никогда не позволят, – сказал отец твёрдым голосом.

– А брат мой уехал на Донбасс, чтобы заработать и семью прокормить.

Мать протянула руки к уполномоченному:

– Не берите грех на душу, вы ещё так молоды и у вас будут свои дети! Зачем вам людские проклятья!

Ядвига обняла мать.

– Мамо, перестаньте! Они были прокляты, когда расстреляли своего царя Божьего помазанника и всю его семью! Они загубили миллионы своих сограждан! Неужели Вы думаете, мамо, что для них что-то значит человеческая жизнь!

Ядвига произнесла эти слова громко, стоя напротив уполномоченного, гордо вскинув голову, глядя ему прямо в глаза.

От неожиданности уполномоченный отступил на два шага и потянулся к кабуре за наганом.

– Я вас не боюсь! Можете меня расстрелять прямо здесь, не обязательно куда-то увозить, – сказала Ядвига.

Вбежала тётя Кристина. Она передала дедушке лист бумаги. Ей стало плохо. Она опустилась на пол и громко зарыдала. Дедушка подошёл к уполномоченному, протянул ему листок:

– Вот, возьмите. Это грамота от советской власти, мы не враги вам.

Уполномоченный пренебрежительно двумя пальцами взял листок, равнодушно прочитал его и проговорил:

– Ну что ж, Станислав Стаховский, не зря люди говорят, что вы делаете колёса для телег без единого гвоздя. Советская власть благодарит вас за это. Вы должны оправдать её доверие и делать как можно больше колёс. Они сейчас очень нужны нашим колхозам.

Уполномоченный вынул портсигар из кармана галифе. Достал папиросу и подойдя вплотную к отцу ехидно произнёс:

– А когда в колёсах необходимость отпадёт, твой отец присоединится к тебе, если конечно ты его дождёшься.

Тоном приказа скомандовал:

– А сейчас во двор к машине!

Возле машины наготове стояли солдаты.

– Чего рты разинули! Быстро загружайте!

На улице уже собрались соседи. Женщины плакали прижимая к себе детей…

– Вот и наступила жестокая тишина, – тихо произнёс дедушка, когда мы все вернулись в дом после того, как крытая машина скрылась в конце дороги, ведущей в сторону Черно́быля.

– Будь они прокляты! Пусть покарает их небесная сила!

Тётя Кристина кричала так громко, что стоявшие на улице возле своих домов люди повторяли её слова:

Будут прокляты!

Будут прокляты!

Будут прокляты!

– Так и будет, – тихо сказал дедушка…

Всю жизнь я храню в своей памяти мельчайшие подробности того дня, хотя глаза мои застилали слёзы и я видел всё происходящее словно в тумане, наполненном страхом и отчаянием.

Пройдёт время и моя сестра Ядвига дополнит мою память своим рассказом о том, как она осталась жива и что стало с нашими отцом и матерью.