Читать книгу В погоне за Призраком - Николай Томан - Страница 6

Когда старший сержант Брагин и ефрейтор Голиков, заброшенные в тыл гитлеровских позиций самолетом, приземлились, левая нога Брагина неожиданно подвернулась на неровности кочковатой лужайки. И вот он лежал теперь с распухшей ногой в густом кустарнике на подстилке из веток. Голиков, как мог, сделал ему холодный компресс, намочив носовой платок в ключевой воде. Затем он туго перевязал индивидуальным пакетом сустав старшего сержанта.

«Нужно же случиться такому несчастью… – сокрушенно думал Брагин, осторожно ощупывая больную ногу. – Как же теперь Голиков выполнит без меня задание дивизионного инженера?»

От того места, до которого Брагину удалось добраться, оставалось пройти еще километра полтора-два, чтобы достичь оборонительных укреплений противника, которые саперам предстояло разведать. Боль в ноге старшего сержанта к этому времени стала настолько нестерпимой, что он уже не в состоянии был двигаться даже с помощью палки.

– Ну, вот что, – решительно заявил Голиков, – в таком виде ты теперь можешь все дело испортить. Ложись-ка лучше отдыхай, набирайся сил, а я уж один как-нибудь справлюсь.

Брагин не пытался возражать. Он хорошо понимал, что был теперь только обузой для Голикова. Они посоветовались и решили, что день переждут в лесном кустарнике, а вечером ефрейтор пойдет на разведку один. Сейчас по совету Брагина Голиков крепко спал, что он умел делать в любой обстановке, а старший сержант бодрствовал, посматривая вокруг и прислушиваясь к глухой артиллерийской канонаде, доносившейся с переднего края обороны противника. В лесу было тихо, только какая-то птичка щебетала на верхних ветвях дерева.

Успокоенный тишиной, старший сержант стал вспоминать события последних дней. Вспомнился ему вчерашний разговор старшего адъютанта батальона с командиром роты капитаном Кравченко. Брагин находился тогда в одной из комнат ротной канцелярии и наносил на свою карту обстановку, а капитан в это время делал что-то в соседнем помещении. Вошедший к нему адъютант, видимо, не знал, что Брагин может услышать их разговор, а Кравченко, очевидно, не находил нужным скрывать этого разговора от старшего сержанта.

А разговор был очень серьезным, и заметно было, что капитан Кравченко делает над собой усилия, чтобы не наговорить резкостей по адресу дивизионного инженера, приказание которого передал ему старший адъютант. Брагин удивился даже, что всегда такой спокойный и невозмутимый командир его может так возмущаться и негодовать.

– Положительно ничего не могу понять! – горячился Кравченко. – Как же тогда вообще можно посылать людей в разведку, если мы им в чем-то не доверяем? И откуда у него это недоверие? Он же совершенно не знает ни Брагина, ни Голикова… Он в нашей дивизии всего две недели. Как же можно при таком коротком знакомстве судить о людях?

– А он ничего лично не имеет ни против Брагина, ни против Голикова, – объяснил поведение дивизионного инженера старший адъютант. – Он исходит в этом вопросе из опыта своей работы в дивизии, из которой к нам прибыл. Там, оказывается, был у них случай, когда разведчики, познакомившись с аэрофотоснимками, возвратились из вражеского тыла с подтверждением их достоверности. А потом оказалось, что дешифровщики приняли случайные темные пятна и линии на фотоснимке за оборонительные сооружения…

– Выходит, что разведчики их были трусами! – возмущенно перебил адъютанта капитан Кравченко. – Они побоялись проникнуть в район предполагаемого оборонительного рубежа противника и, отсидевшись где-то в укромном местечке, выдали данные аэрофотосъемки за результат собственной разведки. Но ведь это же не только трусость, это дезориентация! За это им штрафного батальона мало!

– Согласен с вами, – ответил адъютант. – Я тоже полагаю, что людей, которым не очень доверяешь, вообще не следует посылать в разведку. Но должны и вы согласиться, что в предложении дивизионного инженера есть трезвый взгляд на вещи.

– В каком предложении? – сердито переспросил Кравченко.

– Да в том, чтобы не знакомить разведчиков с аэрофотоснимками. Ведь аэрофотоснимки вольно или невольно могут…

Но капитан, видимо, был так возмущен всем этим, что не дал даже договорить адъютанту.

– Так и вы, значит, не доверяете нашим разведчикам?! – удивленно воскликнул он.

– Да нет же! Не только я, но и вообще никто не сомневается в достоинствах ваших разведчиков, товарищ капитан, – торопливо проговорил старший лейтенант. – Но сделайте и такое допущение: вы даете вашим разведчикам аэрофотоснимок. Они изучают его, наносят на карту условные знаки дешифровки и, когда приходят, на месте убеждаются, что все точно так и есть. Они при этом могут и не уточнить размеров оборонительных объектов или огневых точек противника, а целиком положиться на данные аэрофотосъемки. Раз на ней основные сведения (наличие оборонительных сооружений или огневых точек) оказались верными, резонно допустить достоверность и всего остального. Размеры можно ведь ориентировочно прикинуть и по масштабу снимка.

– А потом выдать все это за точные сведения, полученные в результате разведки? – иронически заметил Кравченко.

– В разведке не всегда бывает возможность получить эти сведения, а солдату всегда хочется отличиться. Я и считаю поэтому, что незачем вводить их в соблазн аэрофотоснимками…

Капитан Кравченко молчал некоторое время, а Брагин, затаив дыхание, ждал его ответа.

– Хорошо ли знаете вы топографию, товарищ старший адъютант? – спросил наконец Кравченко спокойным, почти равнодушным тоном.

– Да как будто бы неплохо, – с некоторым смущением ответил адъютант.

– Скажите-ка мне тогда, что такое поправка на магнитное склонение?

– Поправкой на магнитное склонение называется увеличение или уменьшение истинного азимута на величину магнитного склонения, – довольно бойко ответил адъютант, все еще не понимая, к чему клонит капитан Кравченко.

– Ну а такого понятия, как поправка на доверие, мы не изучали по топографии? – снова спросил Кравченко.

– Нет, конечно.

– В топографии действительно нет такого положения, – согласился капитан. – Но оно есть в жизни и знакомо всем, кто имеет дело с людьми. Так вот, товарищ старший адъютант, я и сделаю эту поправку на доверие к людям, моим разведчикам: покажу им все наши аэрофотоснимки, а всю ответственность за это возьму на себя.

Вспоминая этот разговор, старший сержант раздумывал: как же теперь быть ему, Брагину? Из-за больной ноги он не сможет выполнить задания капитана Кравченко. Для Брагина это сейчас совершенно очевидно. Придется, значит, доверить все Голикову. Тот знает, что необходимо выяснить: находятся ли в квадрате 62–04 долговременные огневые точки и противотанковые надолбы. Нужно ли сообщить ему теперь, что и доты эти, и надолбы зафиксированы только аэрофотоснимками? Что касается доверия Голикову, то в этом у Брагина не было ни малейших сомнений. Но капитан ведь показал аэрофотоснимки ему лично, имеет ли он теперь право сообщать об этом Голикову?

Но тут Брагин вспомнил слова капитана о поправке на доверие, и на этом все его сомнения кончились. Он принял твердое решение и терпеливо стал ждать, когда проснется Голиков.

А ефрейтор проснулся буквально спустя несколько секунд, будто специально ждал этого момента, когда старший сержант разрешит наконец все свои сомнения.

– Выспался на славу, – весело проговорил он и, сладко потянувшись, поднялся на ноги. – Ну а как твоя нога, Леша?

– Да все так же, – ответил Брагин, осторожно поворачиваясь в такое положение, при котором ему удобнее было бы разговаривать с Голиковым. – Если ты окончательно проснулся, то садись поближе и слушай, в чем будет состоять твое задание.

Голиков сел с ним рядом и терпеливо выслушал еще раз то, что знал уже и раньше.

– Ну, все теперь? – спросил он, когда Брагин кончил свои объяснения. – Могу я заняться наконец приготовлением ужина?

– Нет, не все, – остановил его Брагин. – Сиди спокойно и слушай дальше. Имеешь ли ты представление об аэрофотоснимках?

– Имею, конечно. Это фотоснимки земной поверхности, сделанные с самолета, – ответил он как по учебнику.

– Правильно, – подтвердил Брагин. – Так вот, согласно этим аэрофотоснимкам нам известно, что в квадрате 62–04 имеются долговременные огневые точки и три ряда противотанковых надолб. Все это надо уточнить теперь. Понял ты меня?

– Понял, конечно.

– Ну, тогда приготовь что-нибудь поесть.

Пока Голиков вскрывал консервную банку, Брагин внимательно наблюдал за его ловкими движениями.

– А знаешь, Вася, – проговорил он, когда Голиков поделил содержимое банки на две порции, – аэрофотоснимки обычно бывают ведь очень точными. Если пробраться в квадрат 62–04 будет опасно, пожалуй, можно положиться на их достоверность.

– А почему бы и нет? – усмехнулся Голиков. – Бывают же такие обстоятельства. И ты зря ввел меня и соблазн, рассказав об этих аэрофотоснимках. Я ведь могу теперь на них положиться. Зачем мне рисковать?

– Ну ладно! – строго прикрикнул на него старший сержант. – Хватит шутить! Готовь поживее ужин да собирайся в путь-дорогу.

…Ночь была лунная, и это давало возможность Голикову хорошо ориентироваться на местности. До нужного района добрался он без особого труда. Удивило его при этом, что он почти никого не встретил на своем пути. В квадрате 62–04 тоже было подозрительно спокойно. Дота и надолб он, однако, долго не мог обнаружить. Согласно аэрофотоснимку они должны были быть на опушке леса. Голиков сначала с большой тщательностью установил, какая именно из опушек местности соответствовала изображенной на аэрофотоснимке, и, несмотря на явный риск, осторожно пересек ее. Однако и это не дало никаких результатов.

«Или они замаскировали их чертовски ловко, – подумал Голиков, – или тут какая-то ошибка вышла при аэрофотосъемке. Правильно, значит, сделали, что послали уточнить. Придется теперь проторчать здесь до утра. Если и утром ничего не замечу, значит, подвела нас аэрофотосъемка».

Рассветало рано, так что ждать Голикову пришлось недолго. Однако, когда совсем уже рассвело, он по-прежнему ничего не смог обнаружить.

«Может быть, угол зрения не этот? – размышлял ефрейтор, теряясь в догадках. – А что если на дерево взобраться? Оттуда обзор будет лучше».

Осмотревшись по сторонам, он взобрался на самое высокое дерево и оттуда, к немалому удивлению своему, увидел хотя и не очень ясные, но все же довольно заметные очертания дота и нескольких рядов надолб. Присмотревшись получше, Голиков чуть было не вскрикнул даже:

– Черт побери, а ведь хитро придумано!

…Старший сержант Брагин не знал, что и думать: был десятый час утра, а Голиков все еще не возвращался. Не вернулся он и в полдень, и к вечеру.

«Что же с ним случилось? – тревожно думал Брагин. – Гитлеровцы его схватили или еще в какую-нибудь беду попал?»

Старший сержант стал подумывать даже, не пойти ли ему самому поискать своего друга – кто знает, в какое тяжелое положение мог он попасть? Но это было совершенно немыслимо в его положении. Нога опухла еще больше и болела сильнее прежнего. Не было возможности не только встать, но и дотронуться до нее.

Теперь старший сержант не мог уже заснуть не только от беспокойства за Голикова, но и от боли в ноге. Лишь под утро следующего дня незаметно для себя он задремал, но проснулся почти тотчас же от еле слышного шороха, который уловило его чуткое ухо разведчика. Он мгновенно открыл глаза и схватился за автомат.

– Спокойно, спокойно, Леша, – услышал он знакомый голос. – Все в порядке, товарищ старший сержант. Задание ваше выполнено.

Голиков стоял перед ним выпачканный глиной, обросший рыжеватой щетиной, похудевший, но с озорно поблескивающими, хитро прищуренными глазами.

– Где же это ты пропадал, Вася? – мог только выговорить Брагин.

– Все снимочки уточнял, товарищ старший сержант. Замысловатыми оказались. Что-то вроде фотокамуфляжа получилось.

– Садись и говори толком, – нахмурился Брагин. – Не до шуток мне сейчас. Ну как это ты не можешь разговаривать серьезно?

– С ногой, значит, совсем худо? – участливо спросил Голиков и наклонился над старшим сержантом. – Сейчас мы ей свежий компресс соорудим. Ты только потерпи малость, Леша.

– Э, да брось ты это! Успеется. Докладывай, что обнаружил.

– Схитрить вздумали гитлеровцы-то, – усмехнулся Голиков. – Такие сооружения смастерили, что с земли их и не разглядишь как следует, а сверху они довольно отчетливо обнаруживаются. Специально для нашей авиации, значит, сооружены. А на самом-то деле там один пшик. Никаких дотов и никаких надолб. Сплошное надувательство. А для чего это им? Хотят, значит, ввести в заблуждение, отвлечь внимание от настоящего оборонительного рубежа. Вот и решил я поискать настоящие доты. На то, конечно, не было специальных указаний, но я сам так свою задачу понял.

– Ну и что же тебе узнать удалось? – нетерпеливо спросил Брагин.

– Вот нанес тут все на карту, – ответил Голиков, протягивая старшему сержанту планшет. – Они так свои настоящие доты расположили, что, если бы мы на эти ложные устремились, обрушился бы на нас с флангов ураганный огонь. Выходит, что ловушка нам готовилась. Теперь бы командованию нужно поскорее сообщить все это. Давай-ка ногой твоей займемся.

– Ногу ты мне действительно перебинтуй и компресс свежий наложи – самому мне это трудно будет сделать. И немедленно отправляйся с добытыми сведениями к нашим. Это приказ, и чтобы я никаких возражений не слышал.

– Но, Леша… – взмолился Голиков. – Как же я тебя тут оставлю одного?

– Отставить разговорчики, товарищ ефрейтор! – оборвал его старший сержант.

– Я тебя дотащу как-нибудь. Мы ползком проберемся… – все еще не мог примириться с необходимостью оставить здесь своего друга Голиков.

– Хватит слезы лить, Вася! – рассмеялся Брагин, стараясь ободрить друга. – Я ведь умирать не собираюсь. Ты и сам понимаешь, как необходимы сведения наши командованию. Я же тебя по рукам и ногам свяжу, а мы не имеем права рисковать. Так что ты отдыхай до вечера, а потом – в путь! Обо мне не беспокойся, я не пропаду. Пролежу тут денек-другой, а тем временем за мной «кукурузника» пришлют.

– Ну что, товарищ адъютант, – весело спросил капитан Кравченко, – оправдалась моя поправка на доверие?

– Как нельзя лучше, товарищ капитан! Бравый народ ваши разведчики. И настоящими боевыми друзьями оказались. Докладывали вам уже, что Голиков благополучно вернулся с Брагиным?

– Давно уже доложено, – довольно улыбнулся Кравченко. – Как только стало известно, что не удастся послать самолет за Брагиным, я сразу же подумал: нужно, значит, Голикову лично за ним идти. Вернее сказать, не успел я подумать этого, как явился ко мне сам Голиков. Я ему и рта раскрыть не дал, все и без того было ясно. Всего только два слова сказал ему: «Не возражаю». Вот ведь какой у нас народ!

…А в это время ефрейтор Голиков сидел в батальонной санчасти на койке Брагина и рассказывал:

– Слух идет, Леша, что нас к наградам представили.

– Надеюсь, ты доволен? – улыбнулся старший сержант, вспоминая, с какой самоотверженностью выносил его Голиков из вражеского тыла.

– Скрывать не буду – доволен, – серьезно ответил Голиков, – только вот говорят еще, что звание сержанта хотят мне присвоить.

– Сразу сержанта, минуя младшего? – удивился Брагин.

– Да, как будто бы.

– Ого! Внеочередное, значит! – воскликнул старший сержант и радостно протянул руку другу. – Ну, поздравляю еще раз в таком случае! Рад за тебя!

– Да и я очень рад, – признался Голиков. – Только как же мы теперь?..

– Что как же? – не понял Брагин.

– Из твоего подчинения выйду я, наверно. Пожалуй, мне и самому отделение дадут.

– Дадут, непременно, – подтвердил Брагин. – И правильно сделают. Хватит мне тебя воспитывать. А все остальное у нас останется по-прежнему: и цель все та же, и дружба неразлучная до самой нашей победы. А живы останемся, так и после победы до самой смерти! Вот как я это дело понимаю, дорогой фронтовой друг мой Голиков Василий Петрович!