Читать книгу Я – Ясон. Книга 5 - Николай Владимирович Андреев - Страница 4

Нино Жвания ничуть не походила на тот образ, который Романов нарисовал в своем воображении после телефонного разговора с ней. Вместо хмурой, неприветливой старухи, он увидел тихую сорокалетнюю женщину с обветренным лицом и темными испуганными глазами. Одетая в прямое длинное платье, она была похожа на хозяйку, не успевшую вовремя подготовиться к приходу гостя, и по этой причине испытывающую волнение с плохо скрываемым недовольством собой.

Закрыв входную дверь на ключ, Нино проводила Романова в комнату, заставленную старой, но еще хорошо сохранившейся мебелью: журнальным столиком, расположенным между двумя креслами с деревянными подлокотниками, узким диваном и полированной тумбочкой, на которой стоял телевизор «Радуга».

Кивнув в сторону одного из кресел, предложила Романову присесть.

Спросила: не голоден ли он.

Получив ответ: нет, не голоден, рассеянно оглядела комнату. Не зная, как вести себя в присутствии незнакомого мужчины, остановила взгляд на свободном кресле и, немного подумав, села на краешек.

– Что вас интересует?

Романова ответил: его интересует Медея – девочка, у отца которой она работала.

– Скажите, Медея действительно живет в Швейцарии, а сюда приезжает на время? Где ее можно найти?

Всё то время, что Романов задавал эти и другие вопросы, Нино внимательно изучала его лицо. То ли по словам, интонациям, мимике, хотела понять: кто он такой, что он такое спрашивает, и спрашивает ли то, что на самом деле хочет знать, то ли выискала в нем черты, которые привыкла видеть в лицах других людей.

Встретившись взглядом, она смущенно опустила глаза. Комкая платье на коленях, сказала, что ей обо всем этом, к сожалению, мало что известно. Медею она толком не видела с тех пор, как Давид Дадиани – отец девочки – отправил ее в Европу, а самого Давида – ровно восемь лет.

Романов спросил: где живут Дадиани.

– Раньше они жили в поселке Заливное, – ответила Нино, – но недавно оттуда съехали.

– Куда?

Нино пожала плечами. Сказала, что два месяца назад Давид, по словам соседей, оставил им ключи от дома, чтобы они присматривали за ним в его отсутствие, а сам с детьми и собакой перебрался на новое место.

Больше о Медее она ничего не знала. И только в конце разговора, когда Романов стал собираться, вспомнила о том, что буквально несколько дней назад звонил Толик Пинчук – бывший охранник Дадиани – и передавал привет от Медеи. На вопросы Романова: чем занимается Давид, что ему требовался охранник, и где найти Пинчука, сообщила: Давид занимался исследованиями в области химии, а охранник ему потребовался после того, как родственники второй жены грозились убить его.

– А найти Толика просто. Он живет в деревне рядом с Заливным. Липовка называется.

Нино замолчала. Увидев, что Романов привстал со своего кресла, торопливо сказала, что если у него есть еще какие-нибудь вопросы, пусть не стесняется, спрашивает.

Романов сел на место. Спросил: по какой причине Давид Дадиани отправил четырнадцатилетнюю дочь за границу.

– Она заболела, – ответила Нино.

– Чем?

Нино медленно провела ладошкой по волосам. Положив руки на колени, виновато сказала, что поскольку Давид был женат на её близкой родственнице, ей нехорошо говорить об этом, тем более что болезнь Медеи относится к тем болезням, о которых мужчинам лучше не знать.

– Ну что же, не знать, так не знать, – не стал настаивать Романов.

Он поднялся с кресла и, широко улыбнувшись, попросил хозяйку проводить его до двери.

– Может, чайку? – предложила та.

Романов отрицательно покачал головой.

– Тогда водки? Или нет – чачи! У меня есть замечательная чача! Ее все русские мужчины любят… Не отказывайтесь, идемте!

Поскольку дело близилось к вечеру, а серьезных причин отказываться как от водки, так и от чачи не было, Романов хоть и не сразу, но все же согласился задержаться буквально на пять-десять минут.

Нино почти не пила. Продолжая выискивать в лице Романова нечто такое, что привыкла видеть в лицах других людей, она весь вечер смотрела на него так, словно, по-прежнему, не могла понять: кто он такой, что он такое говорит, и действительно ли говорит то, что думает.

Впрочем, понять, о чем Романов думает было несложно. Несмотря на то, что говорил он много и на разные темы, всё сказанное им можно было уместить в одну фразу: «Во всех неприятностях виноваты женщины». Развивая мысль, поведал историю взаимоотношений Пушкина с Натальей Гончаровой, которую в качестве примера приводил всякий раз, когда хотел показать, до каких бед доводит поэтов любовь к ветреным красавицам. Подробно остановился на эпизоде, когда экипаж Натальи встретился Пушкину на дворцовой набережной, в то время как сам Пушкин вместе со своим секундантом Данзасом направлялся на Черную речку, и горько посетовал на то, что супруги, разъехавшись по разным сторонам дороги, не заметили друг друга.

– Такое, к сожалению, случается. Жена Пушкина, как известно, была близорука, а сам Александр Сергеевич, видимо, погруженный в тяжелые думы о предстоящей дуэли, смотрел в другую сторону.

Внезапно Нино приподнялась со стула. Выпрямилась и ласково погладила Романова по щеке.

Романов умолк. Увидев то, с каким напряжением она всматривалась в его лицо, ожидая ответной реакции, понял, что теперь у него есть только два пути. Один – сделать вид, будто ничего особенного не произошло, и как ни в чем не бывало продолжать рассказывать любовные истории поэтов. Другой – начать творить любовную историю самому.

Решив не обижать женщину, он осторожно взял ее за руку. Потянул на себя: раз, другой и на третий посадил себе на колени.

Нино дарила любовь с благодарностью существа, потерявшего последнюю надежду еще раз испытать это чувство. Уткнувшись Романову в ключицу, она то с придыханием говорила по-русски слова, смысл которых терялся в грузинских окончаниях, то вжималась в него, словно желала раствориться в нем, то лежала на его груди с закрытыми глазами и тяжело дышала.

Романов ласково гладил ее по голове, а сам думал о том, что ситуация, в которой оказался, крайне унизительна для него. Что это не она – он должен быть благодарен за нежность и ласку, он должен уткнуться губами в ее ключицу и с придыханием говорить о любви, словами, как кислотой, до последней косточки растворяя себя в ее теле.

«Только ведь ничего такого не хочется… Совсем… Вот если бы на ее месте оказалась Медея…»

Еще раз проведя ладонью по голове Нино, он представил себе, что гладит волосы другой грузинки, которая, как казалось, была искренне уверена в том, что кроме него нет в мире человека, способного бескорыстно помочь ей.

Нино приподнялась над диваном. Внимательно вглядываясь в лицо Романова, спросила: о чем он думает.

Романов отрицательно покачал головой: ни о чем. Помолчал несколько секунд и задал вопрос: когда, если не секрет, она в последний раз занималась любовью.

– Почему ты, Василий, спрашиваешь об этом? – забеспокоилась Нино. – Я что, дала повод? А впрочем…

Словно испугавшись того, что Василий и без ее подсказки, назовет правильный ответ, который в его устах мог прозвучать насмешливо и даже оскорбительно, назвала цифру восемь.

– Чего восемь? Месяцев или дней?

– Лет.

Романов присвистнул от удивления. И тут же торопливо извинился.

– Ничего, – сказала Нино. – Мне нечего стыдиться. Восемь лет я видела мужчин лишь сквозь решетку. Да и тех лучше бы не видеть вовсе.

– Ты сидела? – ахнул Романов.

Нино согласно кивнула.

Не зная, что сказать, Романов задумчиво почесал лоб, молча осмысливая гигантскую цифру восемь, тождественную в его понимании выражению «часть жизни».

– За что ты угодила в тюрьму?

Решив говорить правду до конца, раз уж начала ее говорить, Нино, нехотя, ответила:

– За то, что убила мужа.