Читать книгу Африканское бешенство - Нил Бастард - Страница 4

Рассвет в Оранжвилле всегда наступает внезапно. В серой зыбкости раннего утра проявляется одинокий луч восходящего солнца, и океан мгновенно вспыхивает пастельными розовыми красками. Незаметно слетает ночная тьма, солнце поднимается победно и нагло, и уже спустя несколько минут огромный город сияет, словно на туристической открытке. Ослепительная белизна старинных колониальных домов на набережной оттеняется благородной зеленью пальм, пенная линия прибоя ритмично вгрызается в желтый песок берега, в туманной утренней дымке нечетко просвечивается далекий лиловый мыс.

Я никогда прежде не наблюдал рассвет с крыши «Хилтона». Сегодня делаю это в первый и, судя по всему, последний раз в жизни.

На крыше всего лишь несколько десятков людей: ведь паника на крыше высотного дома – самое последнее дело. Остальные дисциплинированно ожидают своей очереди в огромном вестибюле перед баром на последнем этаже отеля. Очередь уже сформирована, порядок поддерживают волонтеры. Эвакуацией ведает комендант Посольского района, бывший полковник морской пехоты, из местных. Он и распорядился, чтобы первыми эвакуировались женщины, дети и больные, а уж затем – все остальные. Меня, молодого и крепкого парня, попросили помогать при посадке в вертолет. Еще четверо полицейских, неподвижных, словно валуны, с ничего не выражающими лицами, застыли неподалеку от вертолетной площадки на крыше, и под их пиджаками явственно угадываются кобуры с пистолетами.

Атмосфера на крыше тревожная. Матери с серыми лицами прижимают к себе спящих младенцев. Старик в инвалидном кресле щурит слезящиеся глаза. Молодой отец успокаивает плачущую дочь. Брать с собой разрешено лишь личные вещи, не более одного места на человека, но почти у всех собравшихся – огромные сумки и неподъемные чемоданы. В вертолет с таким багажом вряд ли возьмут из-за перегруза – ведь оставленный на крыше чемодан может спасти чью-то жизнь.

Санитарное судно «Либерти» уже в акватории залива. И хотя его можно рассмотреть и невооруженным взглядом, навожу на бухту бинокль, позаимствованный у Жозе. Обычный грузопассажирский корабль, каких в местный порт заходят десятки, только ослепительно-белого цвета и с огромным красным крестом по борту. На корме – вертолетная площадка, высокая платформа с вертушкой-транспортником. Сквозь мощную оптику различаю даже силуэты вертолетной обслуги – заканчивают последние приготовления к вылету. А вот и экипаж… Лету до «Хилтона» – максимум минут пятнадцать. Вертолет, судя по всему, может принять на борт не более тридцати пассажиров. Нас тут триста пятьдесят человек иностранцев, да еще полторы сотни местных. Так что эвакуация, судя по всему, затянется надолго.

Направляю бинокль в сторону набережной: ни единого человека. Окна домов и магазинов до сих пор наглухо закрыты ролетами и ставнями. Некоторые окна и вовсе заложены мешками с песком. Нет людей ни на улицах Сити, ни на Парадиз-авеню, ни у круглосуточных супермаркетов, ни даже на центральном рынке. Лишь в порту, рядом с товарными терминалами, можно рассмотреть какие-то силуэты, но кто эти люди – сказать сложно.

Я не знаю, что теперь происходит в городе. Быть может, все эти обезумевшие людишки, насытившись кровью, еще спят. А может, в домах с закрытыми окнами уже вовсю грабят, убивают и насилуют. Или же погромщики готовятся к штурму Посольского района: ведь тут наверняка будет чем поживиться!

Неожиданно на площади у кафедрального собора определяется странное движение. Навожу бинокль туда. Из боковой улицы медленно вытягивается колонна военной техники: тентованные грузовики с гаубицами на прицепах, бронетранспортеры, несколько танков в фасетчатой броне. Неужели в город и впрямь входят правительственные войска из провинций, чтобы навести тут порядок?! Если это действительно так – законность в Оранжвилле, наверное, будет восстановлена через несколько недель. Только бы военные не заразились Эболой.

Впрочем, наведение порядка военными вовсе не означает, что всем нам следует оставаться в Посольском квартале. Гражданские войны всегда очень упорны, а тут, в Экваториальной Африке, еще и непредсказуемы.

Тем временем с «Либерти» поднимается винтокрылая машина и на небольшой высоте идет к нашему отелю. На крыше – вздох облегчения: ведь другого способа бежать из Оранжвилля, превратившегося с настоящий ад, теперь просто не существует.

Вертолет, ровно рокоча двигателем, приближается к набережной, после чего резко набирает высоту – так, чтобы не задеть высокие кроны приморского парка. Яркое африканское солнце дробится во вращающихся лопастях. Винты уверенно врубаются в небесный аквамарин. Вот он уже совсем близко – огромная металлическая коробка с изящным стрекозиным хвостом. Даже без бинокля можно разобрать изображение огромного красного креста на белом брюхе. Мягкий металлический стрекот все отчетливее. Люди на крыше, словно по команде, задирают головы в небо и наконец-то улыбаются – наверное, впервые за это утро. Кто-то уже передвигает чемоданы, кто-то нетерпеливо забрасывает за спину рюкзак, кто-то показывает на вертушку своему ребенку. Еще минута – и вертолет сядет на аккуратную бетонную подушку в центре крыши, с нарисованным на ней красно-синим кругом. Осматриваю толпу, прикидывая, кого следует пропускать первым и как формировать очередь…

И тут откуда-то из-под крон приморского парка звучит негромкий, но отчетливый хлопок, напоминающий сконцентрированное в секунду шипение бенгальского огня. Стремительный дымный шлейф перечеркивает бездонную синеву неба. Под брюхом вертолета гигантским оранжевым цветком раскрывается огненная вспышка. Винтокрылая машина тут же заваливается набок и падает прямо на черепичные крыши вилл Посольского квартала. Мгновение – и снизу гремит такой мощный взрыв, что у меня тотчас закладывает уши.

Я даже не успеваю осознать, что же произошло, – как и все, кто теперь рядом со мною на крыше «Хилтона»…

– Переносная зенитная ракета «земля – воздух», – слышу за спиной голос Жозе.

Оборачиваюсь. Босс нашей миссии внешне спокоен, и лишь его смуглое лицо покрывается алыми пятнами.

– Что?.. Что?.. – кричу ему прямо в ухо.

– Я видел такое в Афганистане шесть лет назад, – вздыхает португалец. – Тогда талибы тоже сбили наш санитарный вертолет. Видимо, на сторону погромщиков перешли и армейские части.

– Хочешь сказать, что военные массово заразились вирусом Эболы и теперь латентный период у всех завершился и проявились симптомы?

– Скорее всего, – печально вздыхает Пинту. – Ведь местные казармы – рай для распространения любых эпидемий. Люди живут скученно, вместе едят, пьют, моются. Домой их почти не выпускают – ведь большинство солдат из дальних деревень, куда три-четыре дня езды.

– Но военные медики…

– Какие там еще медики, Артем! Тут на роту в лучшем случае один фельдшер-капрал, закончивший трехмесячные курсы, да и то за взятку от родственников из деревни. И вряд ли такой фельдшер обратит внимание на жалобы какого-нибудь бедолаги. А спустя несколько недель недомогания и жалобы среди солдат наверняка входят в систему, но это тоже можно списать на перегрев или кишечную палочку. Потом этот же бедолага и застрелит того фельдшера в приступе агрессии. А может, и не фельдшера, а другого бедолагу или несколько бедолаг. Это уже детали, но общий механизм приблизительно такой. Скорость распространения вируса такова, что не оставляет надежд на лучшее. А когда часть солдат явно слетает с катушек и бросается крушить все подряд – остальные понимают, что нет смысла сидеть и ждать, пока тебя убьют свои же. Вот и начинают массово изображать из себя обезумевших и больных. Тем более что все они рано или поздно заразятся, обезумеют и умрут…

…Спустя минут десять мы с Жозе сидим в диспетчерской «Хилтона», налаживая радиосвязь с санитарным судном. Капитан «Либерти» категоричен: уж если в Оранжвилле сбивают даже вертолеты «Красного Креста», он не может больше задерживаться в акватории порта ни на минуту, не может рисковать экипажем и кораблем. Не ровен час, по санитарному судну засадят из крупнокалиберных береговых батарей…

– У вас есть гарантии, что среди солдат нет инфицированных Эболой? – спрашивает капитан и тут же продолжает: – Конечно же, нет. А раз так, мы не можем рисковать ни минуты.

– Значит, все мы обречены? – жестко прерывает его Жозе. – Получается, что вы от нас отказываетесь? Бросаете на произвол судьбы?

– Ждите, мы обязательно с вами свяжемся, – звучит типичная фраза безразличия и нежелания решать проблему.

– Сколько же нам ждать?

– Не знаю. На сегодняшний день помочь вам не можем. Наше руководство что-нибудь придумает, и мы обязательно выйдем на связь с вами…

Ничего они не придумают. А если и придумают – то не раньше, чем наш Посольский квартал будет взят штурмом, разграблен, изнасилован и сожжен. Равно как и весь этот несчастный город.

Спустя полчаса санитарное судно снимается с якоря и, дав положенные при выходе из порта три гудка, уходит в открытый океан. Люди, собравшиеся для эвакуации, наконец, начинают понимать свою обреченность. Ползучая истерика со скоростью пожара в джунглях распространяется с крыши на вестибюль перед баром, с вестибюля – на все здание отеля, с отеля – на весь Посольский квартал. И уже спустя несколько минут над крышей «Хилтона» звучит душераздирающий вой, причем психоз немедленно охватывает почти всех присутствующих. Этому коллективному безумию невозможно противостоять – оно пронизывает, словно мощный электрический разряд, и спустя несколько минут неожиданно замечаешь, что истошно кричишь вместе со всеми и гримасничаешь, словно обезумевшая обезьяна. В таком состоянии человек может сотворить что угодно: броситься вниз головой с крыши отеля, вцепиться в глотку лучшему другу, схватить за ноги младенца и стукнуть его головой об угол…

Беру себя в руки и, заткнув уши, возвращаюсь в свой номер. Лифты в «Хилтоне» еще работают: ведь в Посольском районе – автономная электростанция, не замкнутая на энергосистему Оранжвилля. Прямо в одежде укладываюсь на кровать и накрываю голову подушкой…

Неужели и впрямь все кончено?