Читать книгу История с кладбищем - Нил Гейман - Страница 3

Никт рос тихим и довольно послушным мальчиком. У него были серьезные серые глаза и копна волос мышиного цвета. Едва научившись говорить, он стал засыпать жителей кладбища вопросами: «Почему меня не выпускают с погоста?» Или: «А что он делает? Я тоже хочу!» Или: «А кто здесь живет?» Взрослые старались удовлетворить его любопытство, но их противоречивые ответы часто сбивали мальчика с толку. Тогда Никт дожидался заката и шел к старой часовне, чтобы поговорить с Сайлесом.

Опекун умел объяснять так, чтобы Никту было понятно.

– Тебя не выпускают с погоста… кстати, «погост» – устаревшее слово, теперь так не говорят… потому что только тут, на кладбище, ты в безопасности. Здесь твой дом, здесь те, кто тебя любит. Снаружи слишком опасно. Пока что.

– А сам уходишь! Каждую ночь.

– Я во много раз старше тебя, малыш. И меня никто не тронет.

– Меня тоже.

– К сожалению, это не так.

– …Хочешь научиться делать так, как я? Одни навыки осваиваются в процессе учебы, другие – простым повторением, третьи приходят со временем сами. Довольно скоро ты научишься блекнуть, скользить и ходить по снам. Некоторые навыки, однако, живым недоступны. Придется немного подождать. Впрочем, не сомневаюсь, что со временем ты их тоже освоишь.

…Ты стал почетным гражданином кладбища, – объяснял Сайлес. – Так что оно о тебе заботится. Здесь ты видишь в темноте. Можешь ходить дорогами, недоступными живым. Другие люди – живые – тебя не замечают. Мне тоже дали почетное гражданство, хотя в моем случае оно выражается лишь в праве проживания.

– Я хочу быть таким, как ты! – Никт выпятил нижнюю губу.

– Нет, – твердо отвечал Сайлес. – Не советую.

– …Кто здесь похоронен? Во многих случаях это написано на могильном камне. Ты умеешь читать? Азбуку знаешь?

– Какую еще… буку?

Сайлес молча покачал головой. При жизни чета Оуэнсов не отличалась большой любовью к чтению, и у Никта не было букваря.

На следующую ночь Сайлес появился перед уютной гробницей Оуэнсов с тремя большими книжками: двумя красочными букварями («А – аист, Б – барабан») и «Котом в сапогах». Впридачу он захватил стопку бумаги и коробку восковых мелков. Опекун провел Никта по кладбищу, прикладывая маленькие пальцы мальчика к самым новым, нестертым надписям на камнях и плитах, и научил различать буквы.

Потом Сайлес придумал Никту большое и серьезное задание – найти на кладбище весь алфавит, начиная с острого шпиля большой буквы «A». Никт триумфально завершил поиск мемориальной плитой Эндрю Янгсли, вмурованной в стену часовни. Опекун был доволен.

Каждый день Никт ходил по кладбищу с бумагой и мелками и, как умел, переписывал имена, эпитафии и даты. Каждый вечер Сайлес объяснял ему, что там написано, и переводил с латыни то, что не могли прочитать Оуэнсы.

Стоял солнечный день. На краю кладбища басовитые шмели залезали в полевые цветы и выглядывали из лепестков утесника и колокольчиков. Никт лежал на солнце и наблюдал, как бронзовка идет по могильному камню Дж. Ридера, его супруги Доркас и сына Себастиана («Fidelis ad Mortem[2]»). Никт уже все переписал и думал только о жуке. Вдруг раздался чей-то голос:

– Мальчик! Ты что делаешь?

Никт поднял глаза. Из-за кустов на него кто-то смотрел.

– Ни-чи-во. – Никт показал язык.

Лицо в кустах сморщилось в морду горгульи: язык высунут, глаза выпучены – а потом снова превратилось в девочку.

– Здорово! – восхитился Никт.

– Я еще много рож умею корчить, – сказала девочка. – Смотри! – Она задрала нос пальцем, растянула губы в широкой ухмылке, скосила глаза и надула щеки. – Понял, кто это?

– Нет.

– Свинья, дурачок!

– А-а… – Никт задумался. – Свинья, которая на букву «эс»?

– Ага! Стой там.

Она обошла кусты. Никт поднялся. Девочка была немножко старше и выше него и одета во все яркое – желтое, розовое и оранжевое. Никт, который ходил в сером саване, показался себе совсем скучным.

– Сколько тебе лет? Что ты тут делаешь? Ты здесь живешь? Как тебя зовут?

– Не знаю, – ответил Никт.

– Не знаешь, как тебя зовут? Не верю! Все знают, как их зовут. Вруша!

– Я знаю, как меня зовут. И знаю, что я тут делаю. А остальное, что ты спросила, не знаю.

– Ты про сколько тебе лет?

Никт кивнул.

– А сколько тебе было в последний день рождения?

– Нисколько. У меня нет дней рождения.

– Дни рождения есть у всех. У тебя что, никогда не было торта, свечек и всякого такого?

Никт помотал головой. Девочка сочувственно вздохнула.

– Бедняжка! Мне пять лет. Спорим, тебе тоже пять!

Никт радостно закивал. Он не хотел спорить с новой приятельницей. Ему было с ней весело.

Девочку звали Скарлетт Эмбер Перкинс, и у ее родителей не было своего сада. Поэтому мама привела ее сюда, села на скамейку у часовни читать журнал, а Скарлетт отпустила погулять на полчасика. Велела ей никуда не лезть и с чужими не разговаривать.

– Я чужой, – заметил Никт.

– Ничего подобного! – уверенно ответила Скарлетт. – Ты маленький мальчик. И ты мой друг. Какой же ты чужой?

Никт улыбался редко, но сейчас улыбнулся, широко-широко.

– Да, я твой друг!

– Как тебя зовут?

– Никт. Полностью – Никто.

Она рассмеялась:

– Какое смешное имя! А что ты сейчас делаешь?

– Учу буквы с камней. Я их записываю.

– А мне с тобой можно?

На миг Никту захотелось отказать – ведь это его могилы, разве нет? – но он быстро спохватился: играть в компании, под ярким солнцем, гораздо интереснее.

– Конечно!

Они взялись за дело вместе. Скарлетт помогала Никту произносить незнакомые имена и слова. Никт переводил – если мог – латинские выражения. Оба огорчились, когда до них донесся голос девочкиной мамы:

– Скарлетт!

Девочка сунула мелки с бумагой в руки Никту.

– Мне пора!

– Пока! Я тебя еще увижу? – спросил мальчик.

– А где ты живешь?

– Тут.

Никт стоял и смотрел, как она сбегает вниз по холму.

По дороге домой Скарлетт рассказала матери про мальчика по имени Никто, который живет на кладбище. Вечером мать передала все отцу. Тот сказал, что в таком возрасте дети часто придумывают себе товарищей по играм, не стоит беспокоиться. А кроме того, им повезло, что так близко находится уголок живой природы.

После той встречи Скарлетт ни разу не замечала Никта первой. Если не шел дождь, мама или папа приводили ее на кладбище, сами садились читать, а Скарлетт – ярко-зеленое, оранжевое или розовое пятно – сходила с дорожки и исследовала всё, что видела. Очень быстро перед ней возникала серьезная сероглазая физиономия с копной волос мышиного цвета.

Скарлетт и Никт играли в прятки, залезали на деревья и надгробья, а иногда, притаившись, наблюдали за кроликами, которые жили позади старой часовни.

Никт познакомил Скарлетт со своими друзьями, хоть она их и не видела. Но родители твердо сказали ей, что Никт – воображаемый и в этом нет ничего плохого, и мама даже несколько дней ставила для него тарелку, так что Скарлетт не удивлялась, что у Никта есть воображаемые приятели.

– Бартлби сказал, что у тебя «лице аки давлена слива», – говорил ей Никт.

– Сам он такой! А почему он так странно говорит? И вообще, может, он хотел сказать «помидор»?

– По-моему, в его время не было помидоров. И говорили тогда именно так.

Скарлетт – девочка умная, но одинокая – была очень рада, что нашла друга. Ее мама преподавала в заочном университете студентам, которых никогда не видела живьем: проверяла работы по английскому языку, присланные по компьютеру, и отвечала советом или похвалой. Папа преподавал физику частиц, но, как сказала Скарлетт Никту, «желающих преподавать физику частиц больше, чем желающих ее изучать». Поэтому семья постоянно переезжала из города в город. Каждый раз отец надеялся получить постоянную работу, но пока безуспешно.

– А что такое физика частиц? – спросил Никт.

Скарлетт пожала плечами:

– Ну, есть атомы – это такие маленькие штучки, которые нельзя увидеть. Мы из них состоим. И есть другие штучки, еще меньше атомов. Это физика частиц.

Никт кивнул, он решил, что отец Скарлетт занимается чем-то воображаемым.

Каждый будний день после обеда друзья вместе гуляли по кладбищу, водили пальцами по надписям, иногда переписывали эпитафии. Никт сообщал Скарлетт все, что знал про обитателей этой могилы, мавзолея или гробницы, а она рассказывала о том, что прочитала или услышала, или просто о большом мире: об автомобилях, автобусах, телевидении и самолетах (Никт видел их высоко в небе, но думал, что это такие шумные серебристые птицы, и не очень ими интересовался). Зато Никт мог рассказать о том времени, когда люди в могилах были живыми: например, как Себастиан Ридер ездил в Лондонтаун и видел королеву – толстую тетку, которая сердито глазела на всех из-под меховой шапки и не понимала ни слова по-английски. Себастиан Ридер не помнил, как звали королеву, но сказал, что вроде бы долго она не правила.

– Когда это было? – спросила Скарлетт.

– На его могиле написано, что он умер в тысяча пятьсот восемьдесят третьем. Значит, еще раньше.

– А кто на кладбище самый старый?

Никт нахмурился.

– Наверное, Гай Помпей. Он приехал сюда через сто лет после первой высадки римлян. Он мне рассказывал. Ему еще дороги понравились.

– Значит, он самый старый?

– Наверное.

– А давай сделаем себе домик в этом большом каменном доме?

– Ты не сможешь туда зайти. Он закрыт. Они все заперты.

– А ты можешь?

– Конечно.

– А почему я не могу?

– Ну, я гражданин этого кладбища. И много где могу проходить.

– Я хочу поиграть в большом каменном доме.

– Тебе нельзя.

– Ты просто жадный и меня не пускаешь.

– Неправда.

– Жадина!

– Не-а.

Скарлетт засунула руки в карманы куртки и ушла не попрощавшись. В глубине души она знала, что несправедлива к Никту, и от этого злилась еще больше.

За ужином она спросила родителей, жили ли здесь люди раньше римлян.

– Откуда ты узнала про римлян? – удивился отец.

– Все знают, – презрительно отмахнулась Скарлетт. – Так жил тут кто-нибудь?

– Кельты, – ответила мать. – Они поселились здесь раньше, а римляне их завоевали.

На скамейке у старой часовни Никт вел почти такой же разговор.

– Самый старый? – переспросил Сайлес. – Откровенно говоря, не знаю. Из тех, с кем я знаком, самый старый на кладбище – Гай Помпей. Но тут жили и до римлян. Много разных и древних племен. Как твоя азбука?

– Хорошо. Кажется. А когда я научусь писать буквы вместе?

Сайлес помолчал.

– Не сомневаюсь, – произнес он наконец, – что среди многочисленных погребенных здесь талантов найдутся учителя. Я наведу справки.

У Никта перехватило дух: скоро он сможет прочитать все что угодно: любую книгу, любую историю!

Когда Сайлес покинул кладбище, отправившись по своим делам, Никт направился к иве у старой часовни и позвал Гая Помпея.

Старый римлянин восстал из могилы и зевнул.

– А-а! Живой мальчик! Как поживаешь, мальчик?

– Очень хорошо, сэр.

– Вот и славно. Рад слышать.

В лунном свете волосы старого римлянина казались белыми. Под тогой, в которой его похоронили, были толстые шерстяные гетры и телогрейка: он жил в холодной стране на краю мира; холоднее ее разве что Каледония, где люди больше походят на зверей и кутаются в рыжие шкуры. Даже Риму их земли без надобности. Вскоре этих дикарей отгородят большой стеной, и пусть сидят себе в своей вечной мерзлоте.

– Вы самый старший? – спросил Никт.

– На кладбище? Да, я.

– То есть вас здесь первым похоронили?

Гай Помпей замялся.

– Почти… До кельтов на острове жили другие люди. Один из них погребен здесь.

– Ага… – Никт подумал. – Где?

Гай указал на макушку холма.

– Наверху! – решил мальчик.

Гай покачал головой.

– А где тогда? – не понял Никт.

Старый римлянин взъерошил мальчику волосы.

– В холме. Внутри. Сначала товарищи принесли сюда меня. За мной последовали местные чиновники, а затем мимы в восковых масках, которые изображали мою супругу, умершую от лихорадки в Камулодунуме, и отца, убитого на границе с Галлией. Три сотни лет спустя один крестьянин искал новое пастбище для овец и наткнулся на валун, закрывавший вход. Он откатил его и спустился в подземелье холма, надеясь найти клад. Через некоторое время крестьянин вышел, а его черные волосы оказались белыми, как мои…

– Что он там увидел?

Гай, помолчав, сказал:

– Он не рассказывал. Но больше сюда не вернулся. Валун поставили на место и со временем о происшествии забыли. Потом, двести лет назад, когда строили склеп Фробишеров, ход отыскался снова. Юноша, который его обнаружил, решил, что найдет там сокровища, и никому ничего не рассказал. Он задвинул ход гробом Эфраима Петтифера и однажды ночью спустился под землю, думая, что никто его не увидит.

– А когда он вылез, у него тоже волосы были белые?

– Он остался там.

– Как это?.. А-а… Кто же в холме похоронен?

Гай покачал головой.

– Не знаю, юный Оуэнс. Но я ощущал его присутствие, когда кладбище было пустым. В глубине холма что-то затаилось и ждало.

– Ждало чего?

– Я ощущал лишь само ожидание, – отвечал Гай Помпей.

Скарлетт пришла на кладбище, обнимая толстую книжку с картинками, и села рядом с мамой на зеленую скамейку у ворот. Мать листала какое-то наглядное пособие, а девочка читала книжку, грелась в лучах весеннего солнца и изо всех сил старалась не видеть мальчика, который сначала махал ей из-за увитого плющом памятника, а потом, когда она решительно отвела глаза, выскочил – совсем как чертик из коробочки – из-за могильного камня некоего Дзёдзи Г. Сёдзи (?– 1921, «…был странником, и вы приняли Меня»). Мальчик лихорадочно махал Скарлетт рукой. Она делала вид, будто ничего не замечает.

Наконец Скарлетт положила книжку на скамейку.

– Мама, я пойду погуляю.

– Не сходи с дорожки, милая!

Скарлетт не сходила с дорожки до тех пор, пока не повернула за угол и не увидела Никта.

Она скорчила рожицу:

– А я кое-что узнала!

– Я тоже.

– До римлян тут были люди. Давным-давно! Они жили, то есть лежали под землей прямо в холме, вместе с сокровищами. Эти холмы так и называют – могильники.

– Ага, вот оно что! Теперь понятно. Хочешь посмотреть такую могилу?

– Прямо сейчас? – Скарлетт засомневалась. – Ты знаешь, где она? И вообще, я не могу проходить везде, как ты. – Она видела, как он тенью проскальзывает сквозь стены.

В ответ Никт показал массивный ржавый ключ.

– Я нашел его в часовне! Он должен отпереть почти все двери. Старые замки часто делали одинаковыми, чтобы было меньше мороки.

Она вскарабкалась по склону и встала рядом.

– Правда?

Он кивнул. В уголках его рта пряталась довольная улыбка.

– Пошли!

Стоял чудный весенний день. Воздух трепетал от птичьих трелей и пчелиного гудения. На ветерке приплясывали нарциссы и ранние тюльпаны. В зеленой траве ярко горели горсточки незабудок и желтые кисти первоцветов.

Дети поднялись по склону к мавзолею Фробишеров.

Это был обычный старый склеп – заброшенный каменный дом с металлической решеткой вместо двери. Никт открыл замок своим ключом.

– Там должна быть дырка. Или дверь. За одним из гробов.

Ход, и вправду похожий на дыру, обнаружился за гробом, в самом низу.

– Нам сюда, – сказал Никт. – Полезли.

Приключение нравилось Скарлетт все меньше и меньше.

– Там ничего не видно. Темно!

– Мне не нужен свет, – возразил Никт, – пока я на кладбище.

– А мне нужен!

Никт подумал, что бы такое ободряющее сказать. Может, «там нет ничего страшного»? Но если люди выходят оттуда седыми или не выходят вообще, значит, говорить такое с чистой совестью нельзя.

– Я сам спущусь. А ты подожди меня здесь.

Скарлетт нахмурилась:

– Не оставляй меня!

– Я схожу туда, посмотрю, а потом вернусь и все тебе расскажу.

Он нагнулся и на четвереньках пролез в дыру. Внутри оказалось столько места, что он смог выпрямиться. В камне были вырублены ступеньки.

– Сейчас пойду вниз по лестнице, – сообщил Никт.

– А она длинная?

– Наверно.

– Если ты будешь держать меня за руку и рассказывать, куда мы идем, могу пойти с тобой. Если ты обещаешь меня защищать.

– Конечно! – обрадовался Никт.

Не успел он договорить, как девочка на четвереньках пролезла в дыру.

– Можешь встать. – Никт взял ее за руку. – Ступеньки начинаются прямо здесь. Поставь ногу вперед, сама найдешь. Вот. Дай я пойду первым.

– А ты правда тут видишь?

– Тут темно, но я правда все вижу.

Он повел Скарлетт в глубину холма, описывая, что встречается по дороге.

– Лестница ведет вниз. Она каменная. Над нами тоже камень. Кто-то разрисовал стены.

– Что там?

– Большая волосатая буква «С». С рогами. Потом что-то похожее на узор или узел. Он вырезан в камне, не просто нарисован, чувствуешь? – Никт приложил ее пальцы к резному узлу.

– Чувствую!

– Теперь лестница стала шире. Мы выходим в какой-то большой зал, но ступеньки не кончаются. Стой. Ну вот, я встал между тобой и этим залом. Держись левой рукой за стену.

Они пошли дальше.

– Еще шаг, и будет каменный пол. Он немножко неровный.

Нижний зал оказался небольшим и похожим на пещеру. Посредине лежала каменная плита, а в углу виднелся низкий выступ с какими-то мелкими вещицами. Под ногами валялись кости, на вид совсем древние; там, где лестница соединялась с залом, Никт увидел иссохший труп в обрывках длинного коричневого плаща. Наверное, решил мальчик, это тот самый юноша, который мечтал о богатствах, – поскользнулся в темноте и упал.

Вокруг них раздалось шуршание – словно по сухим листьям поползла змея. Скарлетт стиснула руку Никта.

– Что это? Ты видишь что-нибудь?

– Нет.

Скарлетт то ли охнула, то ли ойкнула: значит, сама что-то увидела, понял Никт.

В конце пещеры загорелся свет, и прямо из каменной стены вышел человек. Скарлетт подавила крик.

Это был хорошо сохранившийся, но очень старый труп, весь разрисованный сине-фиолетовыми узорами (татуировка цвета индиго, подумала Скарлетт). На шее у него висело ожерелье из длинных и острых клыков.

– Я хозяин этой пещеры! – гортанно и едва понятно произнес труп. – Я храню ее сокровища!

Его глаза, обведенные синими кругами, казались огромными, как у филина.

– Кто вы такой? – спросил Никт и крепче сжал руку Скарлетт.

Человек-индиго, словно не услышав вопроса, продолжал злобно на них смотреть.

– Прочь отсюда! – прорычал он. Эти слова раздались как будто в голове Никта.

– Он опасный? – спросила Скарлетт.

– Вряд ли, – ответил Никт и обратился к Человеку-индиго, как его учили: – Я гражданин кладбища, и мне позволено ходить везде, где я хочу.

Человек-индиго никак не отреагировал, что удивило Никта: обычно эти слова утихомиривали даже самых раздражительных обитателей кладбища.

– Скарлетт, ты его видишь?

– Конечно вижу! Большой и страшный дядька в татуировках. Он хочет нас убить. Никт, прогони его!

Никт посмотрел на останки в коричневом плаще. Рядом валялась разбитая лампа.

– Он убежал, – вслух сказал мальчик. – Убежал от страха. Поскользнулся или оступился на лестнице и упал.

– Кто?

– Человек на полу.

В голосе Скарлетт слышались раздражение, недоумение и страх.

– Какой еще человек на полу?! Тут темно! Я вижу только татушного дядьку!

Словно в подтверждение, Человек-индиго откинул голову и разразился настоящим тирольским йодлем. Скарлетт сжала руку Никта так сильно, что впилась ногтями в кожу.

– Извини, что я называла их воображаемыми! Теперь я тебе верю. Они настоящие!

Человек-индиго поднял над головой нечто вроде каменного ножа и прокричал:

– Все, кто вторгся сюда, погибнут!

Никт вспомнил про человека, который выбрался отсюда седым и с тех пор не ходил на кладбище и никому не рассказывал, что тут с ним случилось.

– Да нет, ты права. Насчет этого.

– Что насчет этого?

– Этот – воображаемый.

– Не говори глупостей! Я его вижу.

– Вот именно, – ответил Никт. – А мертвых не видишь. – Он огляделся. – Перестаньте кричать. Мы знаем, что вы ненастоящий.

– Я сожру вашу печень! – завизжал Человек-индиго.

– Фигушки. – Скарлетт шумно вздохнула. – Никт прав. – И добавила: – Знаешь, мне кажется, это пугало.

– Что такое пугало?

– Такая штука, которую фермеры ставят на поля, чтобы отпугивать ворон.

– А зачем их отпугивать?

Вороны Никту очень даже нравились: они забавные и помогают содержать кладбище в чистоте.

– Точно не знаю, спрошу у мамы. Когда мы ехали на поезде, я такое пугало видела. Вороны думают, что это настоящий человек. А это подделка под человека. Просто чтобы пугать ворон.

– Кто бы вы ни были, – обратился Никт ко всей пещере, – у вас ничего не вышло. Нам не страшно! Мы знаем, что всё понарошку. Хватит.

Человек-индиго замолчал, подошел к каменной плите, лег на нее и исчез.

Для Скарлетт все опять стало темно. Но в темноте снова раздался шорох. Он становился все громче и громче, окружал их со всех сторон.

– МЫ – СЛИР.

У Никта закололо в затылке. Голос – или хор голосов? – который раздался у него в голове, был старым-престарым и каким-то сухим, словно скрежет мертвой ветки по окну часовни.

– Ты слышишь? – спросил он Скарлетт.

– Ничего я не слышу, просто как будто кто-то ползает. У меня в животе мурашки. Будто сейчас случится что-то ужасное.

– Не будет ничего ужасного. – Никт повернулся к пещере. – Кто вы?

– МЫ – СЛИР. МЫ ХРАНИМ. МЫ СТЕРЕЖЕМ.

– Что вы стережете?

– МЕСТО УПОКОЕНИЯ НАШЕГО ГОСПОДИНА. ЭТО ВЕЛИЧАЙШАЯ СВЯТЫНЯ, И МЫ ЕЕ СТЕРЕЖЕМ.

– Вы не можете нас тронуть. Только пугаете.

Сплетающиеся голоса капризно возразили:

– СТРАХ – СТИХИЯ СЛИРА!

Никт посмотрел на каменный выступ.

– А это сокровища вашего господина? Старая финтифлюшка, чашка и каменный ножик? На вид как-то не очень.

– МЫ СТЕРЕЖЕМ СОКРОВИЩА: БРОШЬ, КУБОК И НОЖ. МЫ ХРАНИМ ИХ ДЛЯ ГОСПОДИНА. СОКРОВИЩА ВСЕГДА ВОЗВРАЩАЮТСЯ. ВСЕГДА.

– Вас много или один?

Ответа не было. Ум Никта будто заполнился паутиной. Мальчик помотал головой и сжал руку Скарлетт.

– Пошли!

Проводя девочку мимо мертвеца в коричневом плаще, Никт подумал: если бы тот не испугался и не упал, его ждало бы большое разочарование. Десять тысяч лет назад сокровищами называли совсем не то, что сейчас. Никт помог Скарлетт взобраться по лестнице, и вскоре они оказались в черных стенах мавзолея Фробишеров.

Весеннее, почти летнее солнце светило сквозь щели между камнями и закрытую дверь, да так ярко, что Скарлетт заморгала и зажмурилась. В кустах пели птицы; мимо с жужжанием пронесся шмель. Все как обычно, удивилась Скарлетт.

Никт толчком открыл дверь склепа, а потом запер на ключ.

Яркая одежда Скарлетт была вся в грязи и паутине, а смуглые руки и лицо от пыли посерели.

Ниже по холму кто-то кричал. Причем не один «кто-то», а много. Кричали громко и встревоженно.

– Скарлетт! Скарлетт Перкинс!!!

Скарлетт крикнула в ответ:

– Да! Кто это?

Не успели они с Никтом обменяться впечатлениями, хотя бы поговорить про Человека-индиго, прибежала женщина в флюоресцентно-желтом жилете с надписью «ПОЛИЦИЯ» на спине и стала спрашивать Скарлетт, все ли с ней в порядке, где она была и не пытались ли ее похитить. Потом женщина закричала по рации, что ребенка нашли.

Никт незаметно спустился вместе с ними по холму. Дверь часовни была открыта. Внутри ждали родители Скарлетт – мать утирала слезы, отец обеспокоенно говорил по телефону. С ними была еще одна женщина в полицейской форме. Никта они не видели. Мальчик устроился в дальнем углу.

Скарлетт отвечала на все вопросы так честно, как только могла: мальчик по имени Никто отвел ее внутрь холма, и там из темноты вышел человек с синими татуировками, который на самом деле был пугалом. Полицейские дали ей шоколадный батончик, вытерли лицо и спросили, был ли у татуированного мужчины мотоцикл. Родители Скарлетт перестали за дочку бояться и теперь разозлились на нее и друг на друга: нельзя пускать маленькую девочку на кладбище, даже если это уголок живой природы, в наше время везде очень опасно, и без неусыпного надзора с ребенком могут случиться всякие ужасы. Особенно с таким ребенком, как Скарлетт.

Мать Скарлетт зашмыгала носом. Скарлетт, глядя на нее, расплакалась. Одна из женщин-полицейских поспорила с ее отцом. Тот сказал, что как налогоплательщик оплачивает ее работу, а она ответила, что тоже платит налоги и, значит, кормит его самого. Все это время Никт просидел в темном углу часовни, невидимый для всех, даже для Скарлетт. Он смотрел и слушал, пока мог.

На кладбище смеркалось. Сайлес нашел Никта на вершине холма. Мальчик смотрел на город. Сайлес по своему обыкновению молча встал рядом.

– Она не виновата, – начал Никт. – Это я виноват! Теперь у нее неприятности.

– Куда ты ее водил? – спросил Сайлес.

– Внутрь холма, посмотреть на самую старую могилу. Там никого нет. Только какой-то Слир, похожий на змею, который любит всех пугать.

– Как интересно…

Они вместе спустились по холму и увидели, как запирают старую часовню. Родители со Скарлетт ушли в темноту.

– Мисс Борроуз научит тебя писать слитно, – сказал Сайлес. – Ты уже прочитал «Кота в сапогах»?

– Да, – ответил Никт. – Тыщу лет назад. У тебя получится найти еще книг?

– Думаю, да.

– Я ее еще увижу?

– Девочку? Едва ли.

Сайлес ошибался. Три недели спустя, в один сумрачный день, Скарлетт появилась на кладбище в сопровождении родителей.

Те настояли, чтобы она оставалась на виду, а сами держались немного в стороне. Мать Скарлетт то и дело восклицала, до чего здесь мрачно, и как чудесно и замечательно, что вскоре они навсегда отсюда уедут.

Когда родители Скарлетт начали говорить между собой, Никт сказал:

– Привет.

– Привет, – тихо-тихо отозвалась Скарлетт.

– Я думал, мы больше не увидимся.

– Я им сказала, что не поеду, если они не сводят меня сюда в последний раз.

– Куда не поедешь?

– В Шотландию. Там есть университет, где папа будет преподавать физику частиц.

Они шли по дорожке вместе – маленькая девочка в ярко-оранжевой куртке и маленький мальчик в сером саване.

– Шотландия – это далеко?

– Да.

– А-а…

– Я надеялась, что застану тебя. Хотела попрощаться.

– Я всегда здесь.

– Но ты ведь не мертвый, правда, Никто Оуэнс?

– Конечно нет.

– Значит, ты не будешь жить здесь всю жизнь. Так? Когда-нибудь ты вырастешь, и тебе придется выйти отсюда в большой мир.

Он покачал головой.

– Там для меня опасно.

– Кто сказал?

– Все. Сайлес. Мои родители. Все говорят.

Скарлетт замолчала.

Ее отец крикнул:

– Скарлетт! Дочка, пора! Мы сводили тебя на кладбище, как обещали. Теперь – домой.

Скарлетт повернулась к Никту.

– Ты храбрый. Ты самый храбрый из всех, кого я знаю. И ты мой друг. Мне все равно, даже если ты воображаемый. И она убежала по дорожке обратно – к маме с папой и к большому миру.