Читать книгу Звездная пыль - Нил Гейман - Страница 3

Жил однажды на свете молодой человек, и хотел он обрести Мечту своего сердца.

Если, дорогой читатель, прочитав эти строки, ты решил, что перед тобой самый обычный роман – ведь все истории о молодых людях обычно начинаются совершенно одинаково, – то ты ошибся. Наш молодой человек и приключившаяся с ним история настолько необычны, что даже сам он всего не знал.

Эта история – как и многие подобные ей – началась в Застенье.

Деревня Застенье и сейчас, как и шесть сотен лет назад, стоит на гранитном выступе посреди дремучего леса. Дома там старые, похожие на кубики серого камня, крытые темным шифером. Используя каждый свободный дюйм, они лепятся один к другому, и то тут, то там к их стенам жмется деревце или кустик.

Из Застенья ведет всего одна дорога – извилистая тропа через лес, петляющая между большими валунами и камнями помельче. Она тянется далеко на юг и за лесом превращается в обычную асфальтовую дорогу – чем дальше, тем шире, и по ней сутками напролет из города в город снуют автомобили. В конце концов она приводит в Лондон, но от Застенья до него придется ехать всю ночь.

Жители деревни молчаливы: они делятся на коренных застенцев – суровых, как гранит, на котором построено их селение, – и тех, кто сравнительно недавно нашел в Застенье пристанище для себя и своих потомков.

С запада к Застенью подступает лес, на юге есть тихое на первый взгляд озеро: в него впадают холодные прозрачные ручьи, стекающие с холмов, расположенных к северу от деревни, на которых пасутся овцы, а на востоке опять начинается сплошной лес.

Именно с восточной стороны Застенья и стоит серая каменная стена, от которой пошло название деревни. Стена эта очень древняя и сложена из крупных, грубо обработанных глыб гранита: она начинается где-то далеко в лесу и за деревней вновь уходит в лесную чащу.

В стене есть одно-единственное отверстие – проход метра полтора-два в ширину чуть к северу от деревни.

Сквозь эту брешь можно разглядеть широкий зеленый луг, за лугом – ручей, а на дальнем берегу ручья – высокие деревья. Время от времени меж их стволами мелькают какие-то призрачные тени, неясные фигуры; то появляются большие, ни на что не похожие существа, то яркой вспышкой проносятся крохотные светящиеся создания и тут же исчезают.

Хотя этот луг выглядит просто великолепно, никто никогда не пасет на нем скот и не распахивает его под посевы. Напротив, вот уже не одну сотню, а может, и тысячу лет по краям прохода выставляют стражу и стараются даже не думать о землях за Стеной.

И по сей день местные жители по двое денно и нощно караулят проход, сменяясь каждые восемь часов. Они вооружены увесистыми деревянными дубинками и стоят всегда только со стороны деревни.

Главная их задача – не пропускать на ту сторону деревенских детишек, но порой им приходится отгонять от прохода случайного бродягу или какого-нибудь любопытного приезжего.

Чтобы отпугнуть детей, достаточно погрозить дубинкой, а вот отвадить взрослых сложнее, так что стражникам приходится проявлять изобретательность. И если не срабатывают истории о свежепосаженной траве, которую нельзя топтать, или о страшном быке, сорвавшемся с привязи, им ничего не остается как применить физическую силу.

А очень-очень редко появляются в Застенье путники, которые знают, что именно они ищут. Таких гостей стража беспрепятственно пропускает на ту сторону. Их узнают по особенному взгляду – встретив такой однажды, уже не ошибешься.

Местные жители уверены, что за весь двадцатый век никому не удалось пробраться за Стену, и очень этим гордятся. Стражу снимают только раз в девять лет – во время весеннего праздника, когда на лугу за Стеной открывается ярмарка.

События, о которых пойдет речь, произошли много лет назад. Англией тогда правила королева Виктория, но ее еще не прозвали черной виндзорской вдовой – она отличалась прекрасным цветом лица и необычайно легкой походкой, а лорду Мельбурну частенько приходилось отчитывать ее за легкомыслие: замуж юная королева еще не вышла, но уже была влюблена.

В те годы начали печатать по частям новый роман мистера Чарльза Диккенса «Оливер Твист», мистер Дрейпер сделал первый снимок Луны, запечатлев ее бледный лик на фотобумаге, а мистер Морзе объявил о том, что изобрел способ передавать сообщения по металлическим проводам.

Если бы вы упомянули при ком-нибудь из этих уважаемых джентльменов о Волшебной стране, они бы только снисходительно усмехнулись. Кроме разве что мистера Диккенса, который тогда был молод и еще не успел отрастить бороду – он, пожалуй, взглянул бы на вас грустно и задумчиво.

Той весной на Британские острова съехалось немало людей. Они приплывали поодиночке и парами, высаживались на берег в Дувре, Лондоне или Ливерпуле. Это были мужчины и женщины, и говорили они на разных языках; кожа у одних была белей бумаги, у других напоминала цветом корицу, а у третьих и вовсе была черна, как вулканическая порода. Они прибывали весь апрель и устремлялись в одном направлении – на паровозах или верхом, в повозках и двуколках, а многие просто пешком.

Данстану Торну в тот год исполнилось восемнадцать. У него были волосы цвета ореховой скорлупы, такого же оттенка глаза и веснушки. Роста он был немногим выше среднего и говорил неторопливо, а вот улыбка у него была приятная – она словно освещала лицо изнутри. И мечтал он – чаще всего на отцовском лугу, – как уедет когда-нибудь подальше от Застенья с его непредсказуемым волшебством и осядет где-нибудь в Лондоне, или в Эдинбурге, или в Дублине – в общем, в любом большом городе, где жизнь идет спокойно и размеренно. А пока что он работал у отца на ферме, и не было у него ничего, кроме маленького домика на дальнем поле, который выделили ему родители.

Гости, которые съезжались в Застенье на апрельскую ярмарку, Данстана раздражали. Гостиница мистера Бромиоса, «Седьмая сорока», комнаты в которой обычно пустовали, уже за неделю до ярмарки заполнилась чужеземцами, и новым гостям приходилось искать жилье на фермах и в домах местных жителей, расплачиваясь за постой странными монетами, травами, пряностями и даже драгоценными камнями.

Чем меньше времени оставалось до открытия ярмарки, тем больше нетерпения проявляли гости. Они просыпались на рассвете и бродили по округе, считая дни, часы и минуты. Стражи у бреши тоже нервничали – на дальнем краю луга среди деревьев уже мелькали тени и странные фигуры.

А в «Седьмой сороке» девица Бриджит Комфри, которая слыла самой красивой служанкой на памяти застенцев, стала причиной разногласий между Томми Форестером, с которым Бриджет гуляла уже целый год, и высоким темноглазым человеком с юркой обезьянкой на плече. Он почти не говорил по-английски, однако всякий раз при виде Бриджит многозначительно улыбался.

В большом зале трактира постоянные клиенты не без опаски косились на гостей и вели между собой примерно такие беседы:

– Да-да, каждые девять лет…

– Говорят, в былые времена вообще собирались раз в год, на летнее солнцестояние…

– Вы мистера Бромиоса спросите – уж кто-кто, а он-то знает.

Мистер Бромиос, высокий смуглый брюнет с зелеными глазами, неизменно пользовался успехом у всех местных девушек, но не обращал на них никакого внимания. По слухам, он когда-то приехал в Застенье на ярмарку, да так и остался здесь навсегда. А поскольку его вино пришлось по вкусу местным жителям, они ничего не имели против.

Вдруг в зале послышались громкие голоса. Это Томми Форестер поругался с темноглазым человеком, которого, как выяснилось, звали Алум-Бей.

– Остановите их, бога ради! – кричала Бриджит. – Они собираются драться из‑за меня! – И она в отчаянии встряхивала прелестной головкой, так что отсветы масляных ламп вспыхивали на ее золотистых локонах.

Но никто и пальцем не шевельнул, чтобы остановить соперников. Напротив, посетители трактира – и местные, и приезжие – высыпали наружу поглазеть на поединок.

Томми Форестер сбросил рубашку и выставил перед собой кулаки. Чужеземец засмеялся, сплюнул на траву, а потом перехватил правую руку Томми и швырнул его лицом на землю. Тот вскочил и яростно бросился на противника, но успел лишь вскользь задеть его по щеке, прежде чем снова полетел лицом в грязь. Алум-Бей уселся сверху и весело пробормотал что-то по-арабски.

Вот так быстро и бесславно окончился этот поединок.

Отпустив Томми, Алум-Бей важно подошел к Бриджит и отвесил ей глубокий поклон, сверкнув белозубой улыбкой. Но она, не обращая на него внимания, бросилась к Томми.

– Ах, милый, что же он с тобой сделал! – приговаривала она, вытирая краем фартука грязь с лица кавалера и называя его всякими ласковыми именами.

Алум-Бей в сопровождении большинства зрителей вернулся в трактир и купил у мистера Бромиоса бутылку шабли, которую потом великодушно преподнес Томми. Так что еще вопрос, кто из соперников на самом деле остался в выигрыше.

Данстан Торн ничего этого не видел. Он был парень практичный и вот уже полгода ухаживал за Дейзи Хемпсток, столь же практичной юной особой. Каждый погожий вечер они чинно прогуливались по деревне рука об руку, беседуя о погоде, о видах на урожай в этом году и на другие столь же важные темы. Их неизменно сопровождали мать Дейзи и ее младшая сестра, которые следовали за парочкой шагах в шести, так что молодые люди могли лишь украдкой обмениваться влюбленными взглядами.

У дверей дома Хемпстоков Данстан останавливался, раскланивался со своей спутницей и прощался до следующего раза.

А Дейзи Хемпсток входила в дом, снимала шляпку и говорила что-нибудь вроде: «Ах, я и в самом деле буду не против, если мистер Торн сделает мне предложение. Думаю, папа не будет возражать».

– Разумеется, он не будет против, – ответила ей матушка в тот вечер, как, впрочем, отвечала всегда, и, сняв шляпку и перчатки, поспешила вслед за дочерьми в гостиную, где очень высокий джентльмен с длиннющей бородой распаковывал свой багаж.

Дейзи, ее матушка и сестра вежливо поздоровались с ним (он приехал в деревню недавно и очень плохо говорил по-английски). Постоялец, в свою очередь, привстал и ответил им учтивым поклоном, а потом продолжил разбирать вещи, вынимая и протирая какие-то странные деревянные штуковины.

Апрель в тот год выдался прохладный. Погода все время менялась, что, впрочем, неудивительно для английской весны.

А гости все шли и шли в деревню с юга по узкой дороге через лес; они заняли уже все свободные комнаты, и теперь ночевали даже в коровниках и пустых сараях. Некоторые привезли с собой и расставляли разноцветные палатки, а кое-кто прибывал в собственных фургонах, запряженных крупными серыми лошадьми или маленькими лохматыми пони.

В лесу под деревьями раскинулся ковер из синих колокольчиков.

Утром 29 апреля Данстан Торн в паре с Томми Форестером стоял на страже у Стены.

Данстану это было не впервой, но до сих пор его обязанности сводились к тому, чтобы просто стоять и ничего не делать, разве что разок-другой шугануть детишек.

Сегодня же на него была возложена особая миссия. Они с Томми не выпускали из рук толстых дубинок и, если к Стене подходил кто-то из чужестранцев, строго говорили: «Завтра, всё завтра, добрые сэры. Сегодня никого пропускать не велено».

Любопытствующие отходили, но так и норовили заглянуть в брешь, рассматривая ничем не примечательный луг за Стеной, самые обычные деревья вокруг него и скучный лес вдалеке. Кое-кто пытался завязать беседу с Томми и Данстаном, но молодые люди, гордые тем, что им доверили обязанности часовых, в разговоры не вступали и стояли с важным видом, высоко задрав подбородки и крепко сжав губы.

Когда подошло время обеда, Дейзи Хемпсток принесла им небольшой горшок картофельной запеканки с мясом, а Бриджит Комфри – по кружке эля с пряностями.

Вечером на пост заступили двое других молодых людей, а Данстан с Томми отправились в трактир, где мистер Бромиос налил им в честь успешного окончания дежурства еще по кружке эля – своего лучшего эля, который, надо сказать, был и в самом деле хорош.

В трактире, заполненном так, что яблоку негде было упасть, стоял возбужденный гомон. Здесь собрались гости со всех концов света – по крайней мере, так казалось Данстану, который не имел ни малейшего представления о том, что происходит за лесами, окружающими Застенье, и рассматривал высокого джентльмена в черном цилиндре, приехавшего из Лондона, с не меньшим благоговением, нежели его соседа по столику – еще более высокого темнокожего джентльмена, облаченного в роскошную белую мантию.

Данстан знал, что разглядывать людей в упор невежливо и что он, как коренной житель Застенья, должен испытывать превосходство над любым чужаком. Однако в воздухе носились удивительные ароматы далеких земель, мужчины и женщины разговаривали друг с другом на сотне самых разных наречий – и юноша беззастенчиво глазел на гостей.

Господин в черном шелковом цилиндре поймал на себе пристальный взгляд Данстана и поманил его рукой.

– Вы любите пудинг с патокой? – спросил он неожиданно, вместо того чтобы представиться. – Мутанабби куда-то ушел, а в одиночку мне столько не осилить.

Данстан кивнул – от пудинга с патокой исходил дивный аромат.

– Вот и славно, – сказал господин, – угощайтесь. – И он пододвинул Данстану чистую фарфоровую чашку и ложку.

Тот не заставил себя долго упрашивать – тут же принялся за пудинг и в два счета с ним управился.

– Ну, что же, юноша, – обратился к нему джентльмен в черном цилиндре, когда блюдо опустело. – Похоже, в этом трактире не осталось ни одной свободной комнаты. Да и во всей деревне тоже.

– Правда? – вежливо спросил Данстан.

– Да, так уж вышло, – кивнул джентльмен в цилиндре. – Вот я и хотел спросить: не знаете ли вы, где бы тут снять комнату?

– По-моему, все уже занято, – пожал плечами Данстан. – Помнится, когда мне было девять, родители отправили меня на целую неделю спать на сеновал, а мою комнату отдали какой-то леди с Востока с ее семейством и прислугой. Она в благодарность подарила мне воздушного змея, и я запускал его на лугу, пока однажды бечевка не оборвалась и змей не улетел…

– А сейчас вы где живете? – спросил джентльмен.

– У меня небольшой домик на краю отцовского поля, – ответил Данстан. – Раньше там жил наш пастух, но позапрошлым летом он умер, и домик отдали мне.

– Я хотел бы посмотреть на ваше жилище, – сказал джентльмен в цилиндре, и Данстан не смог ему отказать.

Стояла ясная весенняя ночь, луна ярко сияла в вышине. Данстан и его спутник прошли сначала через всю деревню, потом по краю леса, мимо дома семьи Торнов, где приезжий джентльмен вдруг ни с того ни с сего испугался коровы, всхрапнувшей во сне, и наконец добрались до маленького домика на краю поля. В нем была одна-единственная комнатка с камином. Гость довольно кивнул.

– Отлично. Это мне подходит. Вот что, Данстан Торн, я хочу снять у вас этот коттедж на трое суток.

– И сколько вы готовы заплатить?

– Золотой соверен, еще полшиллинга, медный пенни и новенький блестящий фартинг, – отозвался приезжий господин.

Золотой соверен за три дня был очень даже щедрой платой – ведь за целый год работы на ферме можно было получить от силы пятнадцать фунтов. Но Данстан не спешил соглашаться.

– Раз вы приехали на ярмарку, – сказал он своему гостю, – вы, должно быть, торгуете чудесами и колдовством?

– Так вот что вам нужно, молодой человек, – кивнул высокий джентльмен, – чудеса, значит, и колдовство… – И он снова оглядел крошечный коттедж Данстана. Снаружи начал накрапывать дождь, и по соломенной крыше забарабанили капли. – Ох уж эти мне чудеса и колдовство… – пробормотал гость. – Ну, хорошо, завтра вы обретете Мечту своего сердца. А пока что вот вам деньги. – И он легким движением руки вытащил монеты у Данстана из‑за уха.

Юноша по одной поднес их к железному гвоздю на двери, проверяя, не эльфийское ли это золото, а потом раскланялся и вышел на улицу, прямо под дождь. Деньги он завязал в уголок носового платка.

К коровнику Данстан подходил уже под проливным дождем. Там он забрался на сеновал и мгновенно уснул.

Всю ночь грохотал гром и сверкали молнии, но Данстан продолжал спать. И проснулся лишь перед самым рассветом – оттого что кто-то неуклюже споткнулся об его ноги.

– Ой, – произнес тоненький голосок. – Так сказать, иж-жви-няйте.

– А? Что? Кто здесь? – переполошился спросонья Данстан.

– Это я, – отозвался голос. – Я на ярмарку приехал. Устроился на ночлег в дупле, а тут в дерево молния ка-ак ударит! Расколола его, что твою яичную скорлупку, и сломала пополам, как сухой прутик, и на меня полился дождь. Он мог промочить мою поклажу, а там есть очень ценные вещи, которые нужно держать сухими, как порох. Мне удалось дотащить их до этого сараюшки в целости и сохранности, хотя снаружи мокро, как…

– В воде? – подсказал Данстан.

– Вроде того, – подтвердил голосок из темноты. – Вот я и подумал: если вы не возражаете, я бы заночевал здесь, под вашим кровом. Я ведь невелик ростом и вам не помешаю.

– Только постарайтесь больше на меня не наступать, – попросил Данстан.

Тут вспыхнувшая молния осветила сеновал, и юноша разглядел в углу какое-то маленькое лохматое существо в старой широкополой шляпе.

– Надеюсь, я не очень вас потревожил, – произнес голос, который теперь показался Данстану тоже каким-то лохматым, под стать его владельцу.

– Да нет, что вы, – ответил юноша сонно.

– Вот и прекрасно, – обрадовался лохматый голосок, – замечательно, потому что я вовсе не хочу доставлять вам неудобства!

– Пожалуйста, – взмолился юноша, – дайте же мне поспать. Ну, пожалуйста!

Незнакомец повозился немного – и вскоре из угла раздалось мерное посапывание.

Данстан поворочался, устраиваясь поудобнее на своей охапке сена. Лохматое существо, кем бы оно ни было, на миг утихло, почесалось, пукнуло – и вновь засопело.

А Данстан слушал шум дождя и думал о Дейзи Хемпсток. И приснилось ему, будто бы они рука об руку гуляют по дорожке, а в шести шагах за ними следуют высокий джентльмен в шелковом цилиндре и лохматое маленькое существо, чье лицо Данстану никак не удавалось разглядеть. Они вышли на прогулку, чтобы посмотреть на Мечту его сердца…

Яркий солнечный луч упал Данстану на лицо и разбудил его. На сеновале, кроме него, никого не было. Юноша умылся и поспешил в родительский дом.

Там он переоделся в свою лучшую куртку, лучшую рубашку и лучшие штаны и соскреб перочинным ножом налипшую на ботинки грязь. Потом прошел на кухню, чмокнул матушку в щеку и с аппетитом съел мягкую булочку, щедро намазанную свежесбитым маслом.

Затем, завязав новые монетки в уголок воскресного батистового платка, Данстан отправился через всю деревню к Стене и вежливо поздоровался со стражами.

Сквозь брешь в Стене он увидел, как на лугу ставят яркие шатры и палатки, устраивают прилавки и поднимают разноцветные флаги. Там суетилось множество людей.

– До полудня никого пропускать не велено, – сообщил караульный.

Данстан пожал плечами и отправился в трактир, размышляя, что бы такое приобрести на свои сбережения (у него давно были припасены полкроны и еще счастливый шестипенсовик – монетка с дырочкой, в которую он продел кожаный шнурок, чтобы носить на шее). Это если не считать нежданного богатства, завязанного в уголок платка – Данстан уже забыл, что прошлой ночью ему было обещано в качестве платы кое-что еще.

Едва пробило полдень, как юноша снова явился к Стене, с трепетом, будто нарушая какой-то страшный запрет, прошел сквозь брешь на ту сторону и тут же наткнулся взглядом на давешнего джентльмена в черном цилиндре, который приветливо ему кивнул.

– А, вот и мой квартирный хозяин. Как вы себя сегодня чувствуете, сэр?

– Превосходно! – ответил Данстан.

– Идемте, – пригласил высокий джентльмен. – Прогуляемся вместе.

И они направились по широкому лугу к разноцветным шатрам.

– Вы бывали здесь прежде? – спросил джентльмен.

– Да, девять лет назад, но тогда я был совсем еще ребенком, – ответил Данстан.

– Ну что же, – сказал его постоялец, – тогда вы знаете, что вести себя нужно вежливо и не брать никаких подарков. Помните, что вы здесь гость. А теперь я заплачу вам то, что обещал. Я поклялся сделать это для вас. Моих даров вам хватит надолго – и вам, и вашему первенцу, и первенцу вашего первенца. Они будут принадлежать вам, пока я буду жив.

– И что ж это такое, сэр?

– Как что? Неужели вы забыли? Мечта вашего сердца, разумеется! – ответил джентльмен в цилиндре. – Мечта сердца, да-да, именно так.

Данстан кивнул, и они пошли к шатрам.

– А вот глаза, кому глаза! Новые глаза в обмен на ваши старые! – выкрикивала женщина очень маленького роста, стоя за прилавком, уставленным склянками, в которых плавали глаза всевозможных оттенков.

– Музыкальные инструменты из ста далеких стран!

– Кому свистки за пенни! Гудки за два пенни! Церковные хоралы по три пенни за штуку!

– Не проходите мимо! Испытайте удачу! Отгадайте простую загадку – и получите свеженький анемон!

– Неувядающая лаванда! Полотно из колокольчиков!

– Сны в розлив, по шиллингу флакон!

– Ночные плащи! Сумеречные плащи! Закатные плащи!

– Мечи судьбы! Жезлы власти! Кольца вечности! Карты фортуны! Заходите к нам, не пожалеете!

– Бальзамы и мази, зелья и панацеи!

Данстан замер у прилавка с крошечными хрустальными вещицами. «Может, купить такую фигурку в подарок Дейзи Хемпсток?» – подумал он и осторожно взял в руки хрустального котенка размером не больше мизинца. Вдруг котенок моргнул, и Данстан от неожиданности выронил его, а он перевернулся в воздухе и приземлился на все четыре лапки, а потом убежал на край прилавка и принялся вылизываться – точь-в‑точь как настоящий котенок.

Данстан зашагал дальше.

Народу на лугу было – не протолкнуться. Здесь собрались все чужеземцы, что съезжались в Застенье в последние недели, пришли и многие жители деревни. У мистера Бромиоса был отдельный шатер, где он торговал вином и пирожками. Покупали их в основном местные жители – их еще дедушки с бабушками учили (а те в свою очередь крепко-накрепко усвоили этот урок от своих дедушек и бабушек), что есть еду из Волшебной страны, пить тамошние напитки и лакомиться фруктами очень и очень опасно, как бы аппетитно все эти угощения ни выглядели. И жителям Застенья удавалось устоять перед искушением.

Раз в девять лет те, кто живет за Стеной, приходили на этот луг и ставили там шатры, превращая его в ярмарку чудес. И лишь один этот день и одну ночь между двумя мирами шла оживленная торговля чудесами, волшебством и чародейством. На ярмарку привозили такие диковинки, что и во сне не увидишь.

«Вот скажите на милость, кому и зачем могут понадобиться яичные скорлупки со штормами внутри?» – подумал Данстан и сжал в кармане платок с завязанными в него монетками, высматривая какую-нибудь не слишком дорогую безделушку для Дейзи.

Вдруг до него донесся нежный перезвон, едва различимый в ярмарочном шуме, и юноша пошел на этот звук.

Он миновал шатер, где пятеро здоровенных мужиков отплясывали под шарманку, ручку которой крутил грустный черный медведь, прошел мимо лысоватого субъекта в ярком кимоно, который, зазывая покупателей, бил фарфоровые тарелки и бросал осколки в кипящий котел, а оттуда валил разноцветный дым.

Мелодичный перезвон звучал все громче.

Наконец юноша добрался туда, откуда доносился привлекший его звук. Продавца не было видно. На широком прилавке красовалось множество цветов: колокольчики простые и круглолистные, наперстянки, желтые нарциссы, лилии, фиалки, крошечные алые цветки шиповника, бледные подснежники, голубые незабудки и всякие другие, о которых Данстан и слыхом не слыхивал. Каждый цветок был изготовлен из стекла или, может, из хрусталя – трудно сказать точно. Но цветы были совсем как настоящие. Именно они и издавали мелодичный звон.

– Эй! Есть тут кто-нибудь? – позвал Данстан.

– Доброго вам утра в этот ярмарочный день, – отозвалась молодая женщина, выходя из стоявшего неподалеку ярко разукрашенного фургона, и широко улыбнулась, сверкнув ослепительно белыми зубами.

«Она из тех, кто живет за Стеной», – сразу же понял Данстан, увидев ее глаза и уши, видневшиеся из-под густых вьющихся черных волос. Глаза у нее были цвета фиалок, а уши – как у кошечки, только чуть более скругленные и поросшие темной шелковистой шерсткой. Впрочем, это ничуть ее не портило.

Данстан взял с прилавка стеклянный цветок.

– Что за прелесть! – сказал он. Это была фиалка, она звенела и пела у него в руке – похожий звук можно извлечь, если провести влажным пальцем по кромке хрустального бокала. – Сколько он стоит?

– Мы не устанавливаем цену заранее, – мило пожала плечами девушка. – Ведь она может оказаться больше, чем та, которую вы готовы заплатить, и тогда вы уйдете ни с чем, а это сделает беднее нас обоих. Давайте-ка лучше торговаться.

Данстан замер, и тут, откуда ни возьмись, у него за спиной появился джентльмен в черном цилиндре.

– Ну, вот, – шепнул он юноше, – теперь мы с тобой в расчете, больше я тебе ничего не должен.

Данстан встряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и снова перевел взгляд на прекрасную продавщицу.

– А откуда берутся такие цветы?

Девушка загадочно улыбнулась:

– Роща, где растут стеклянные цветы, находится на склоне горы Каламон. И опаснее дороги туда – только путь обратно.

– Но зачем они нужны? – спросил Данстан.

– По большей части их используют для украшения или как игрушки. Они приносят радость, их можно подарить любимой в знак восхищения и обожания, а звук, который они издают, приятен для слуха. Кроме того, эти цветы особенным образом отражают свет. – Она подняла колокольчик, тот засверкал в солнечном луче, и Данстан увидел, что лиловое стекло всеми своими переливами повторяет оттенок глаз девушки.

– Понятно, – протянул он.

– Еще эти цветы используют для различных чар и заклинаний. Вы случайно не волшебник?

Данстан покачал головой. В этой девушке было что-то необычное, но он никак не мог понять – что именно.

– Ну, не важно, – улыбнулась она. – Все равно такой цветок – отличный подарок.

И тут Данстан понял, что с его новой знакомой не так: ее запястье охватывала тонкая серебряная цепочка, которая сбегала вниз, к щиколотке, и змеилась по траве до самого фургона. Юноша вопросительно указал на цепочку глазами.

– Вы про цепь хотите спросить? Да, я прикована к фургону, чтобы не сбежала. Я ведь рабыня колдуньи, хозяйки фургона. Много лет назад она похитила меня, когда я играла у водопада в поместье отца, высоко-высоко в горах. Колдунья превратилась в очень красивую лягушку и, когда я хотела поймать ее, выскальзывала у меня из рук, пока не заманила подальше от дома. А когда я, увлекшись погоней, пересекла границу отцовских владений, она приняла свой истинный облик и набросила мне на голову мешок.

– И что же, вы так и будете всю жизнь ее рабыней?

– Ну, зачем же всю жизнь? – улыбнулась девушка. – Я снова стану свободной в день, когда Луна потеряет свою дочь, если это случится в ту неделю, когда соединятся два понедельника. Этого дня я давно и терпеливо жду. А пока служу колдунье верой и правдой и мечтаю. Так что же, молодой господин, ку́пите у меня цветочек?

– Меня зовут Данстан.

– Скромное имечко, ничего не скажешь, – хихикнула девушка. – И где же ваши клещи, мастер Данстан? Сможете прищемить нос дьяволу?[2]

– А вас-то как зовут? – спросил Данстан, заливаясь краской.

– Сейчас никак. Я ведь рабыня, поэтому у меня нет имени. Я откликаюсь на «эй, ты», или на «дрянная девчонка», или на «эта неряха и неумеха». И на другие окрики в том же духе.

От внимания Данстана не ускользнуло, как красиво шелковое платье облегает изящную фигурку девушки. С трудом отведя взгляд, он посмотрел в ее фиалковые глаза и судорожно сглотнул.

А потом, чтобы был повод перестать глазеть на девушку, вытащил из кармана платок со своими сбережениями, развязал узелок и высыпал их перед ней на прилавок.

– Возьмите, сколько нужно, за цветок, – сказал он и взял белый подснежник.

– Здесь не деньгами расплачиваются, – девушка отодвинула монеты обратно.

– Это как? А чем же тогда? – опешил Данстан. Он не собирался уходить отсюда без цветка для… для Дейзи Хемпсток, конечно. А получив его, хотел как можно скорее уйти, потому что, по правде говоря, все больше и больше терялся в присутствии этой юной особы.

– Я могла бы попросить в уплату цвет ваших волос, – задумчиво протянула она. – Или ваши воспоминания до трехлетнего возраста. Или слух вашего левого уха – ну, не весь слух, конечно, а ту его часть, что радуется красивой музыке, или плеску воды, или шелесту листвы на ветру.

Данстан энергично замотал головой.

– …Или один поцелуй. Единственный поцелуй, вот сюда, в щеку.

– Вот такая плата меня устраивает! – воскликнул Данстан, перегнулся через прилавок и под тихий перезвон хрустальных цветов запечатлел на нежной щеке девушки целомудренный поцелуй. И вдохнул ее дразнящий, волшебный запах, который мгновенно ударил ему в голову и проник в грудь до самого сердца.

– Ну, вот и все, – сказала она и протянула ему подснежник. Данстан взял цветок, и собственные руки показались ему ужасно грубыми и неуклюжими по сравнению с изящными маленькими ручками чудесной девушки. – Встретимся здесь же, Данстан Торн, сегодня вечером, на закате луны. Как придете, дважды крикните сычом. Сумеете?

Он кивнул и отступил на два шага, не спрашивая, как она узнала его фамилию, – наверное, это знание попросту передалось ей во время поцелуя. И, по правде говоря, не только оно – потому что сердце Данстана теперь билось ради нее одной.

Подснежник тихо звенел у него в руке.

– Что с тобой стряслось, Данстан Торн? На тебе просто лица нет! – воскликнула Дейзи Хемпсток, когда молодой человек вошел в шатер мистера Бромиоса, где уже сидели и ее родители, и родители самого Данстана, с аппетитом уплетая колбаски и запивая их отменным портером. – Что случилось?

– Я принес тебе подарок, – пробормотал юноша, протягивая ей звенящий подснежник, который сиял и переливался в ярких лучах заходящего солнца.

Дейзи смущенно взяла цветок блестящими от колбасного жира пальцами, а Данстан, повинуясь внезапному порыву, наклонился и поцеловал ее в щечку прямо на глазах у родителей и сестры, а также у Бриджит Комфри, мистера Бромиоса и остальных присутствующих.

Легко представить, как они все возмутились и загалдели. Однако мистер Хемпсток, который недаром провел все пятьдесят семь лет своей жизни на границе с Волшебной страной и землями По Ту Сторону, воскликнул:

– Тихо, перестаньте вы! Лучше взгляните ему в глаза. Разве не понятно, что бедный мальчик и сам не знает, что делает! Бьюсь об заклад, что его околдовали. Эй, Томми Форестер, поди-ка сюда! Проводи юного Данстана Торна обратно в деревню, да смотри, не оставляй его одного ни на минутку: поговори с ним, если он захочет, или уложи в кровать, если вдруг его будет клонить в сон.

И Томми увел Данстана с ярмарки обратно в Застенье.

– Ну, полно, полно, Дейзи, – утешала дочку миссис Хемпсток, поглаживая ее по голове. – Его только самым краешком коснулась эльфийская магия, вот и все. Не стоит так переживать. – Она извлекла из глубокого декольте платочек, отерла слезы со щек девушки и прижала ее к своей полной груди.

Дейзи взглянула на мать, выхватила платочек и шумно высморкалась. А миссис Хемпсток с недоумением увидела, что дочь улыбается сквозь слезы.

– Но, матушка, ведь Данстан меня поцеловал, понимаешь, поцеловал, – прошептала она и прикрепила звенящий и сверкающий хрустальный подснежник себе на шляпку.

Проплутав некоторое время, мистер Хемпсток и отец Данстана нашли, наконец, прилавок, где торговали хрустальными цветами. Распоряжалась здесь пожилая торговка, а рядом с ней сидела на жердочке очень красивая птица, прикованная за лапку тонкой серебряной цепочкой. Со старухой оказалось совершенно бесполезно разговаривать – вместо того чтобы рассказать, что случилось с Данстаном, она только сетовала о каком-то великолепном экземпляре из своей коллекции, проданном за бесценок, и жаловалась на тяжелые времена, когда люди исполнены черной неблагодарности, а еще на негодных слуг.

В опустевшей деревне (кто же усидит дома во время Волшебной ярмарки?) Томми привел Данстана в «Седьмую сороку» и усадил на массивный табурет. Тот опустил голову на руки и уставился в пространство невидящим взглядом, время от времени тяжко вздыхая.

Томми принялся тормошить друга, приговаривая: «Ну же, встряхнись, старина! Надо приободриться! А ну-ка, улыбнись! Может, хочешь чего-нибудь пожевать? Или выпить? Не хочешь? Не нравишься ты мне, Данстан, дружище, что-то тут не так…», но так и не добился ответа и невольно вернулся мыслями к ярмарке, где, несомненно, именно в эту минуту (Томми сердито выпятил острый подбородок) за прелестной Бриджит Комфри увивается некий импозантный высокий иноземец с шустрой обезьянкой на плече. Уверив себя, что в пустом трактире его друг будет в полной безопасности, Томми поспешил обратно, к проходу в Стене.

Ярмарка гудела пуще прежнего: посетителей зазывали на кукольные спектакли и представления фокусников, приглашали посмотреть на танцующих зверей или аукцион лошадей, и, конечно же, торговля кипела вовсю.

А с наступлением сумерек на лугу появился доселе невиданный народец, например глашатай, который выкрикивал новости, как современный газетчик – заголовки: «Повелитель Штормхолда страдает от загадочной болезни!», «Огненная Гора сдвинулась с места и приближается к Крепости Дюн!», «Оруженосец наследного принца Гарамонда превращен в хрюкающего пигвиггина!»[3] – и за монетку готов был рассказать каждую из этих новостей во всех подробностях.

Зашло солнце, и высоко в небесах засияла огромная луна. Повеяло прохладой. Торговцы начали один за другим исчезать в своих палатках и фургонах, приглашая гостей ярмарки внутрь и обещая показать всяческие чудеса и диковинки – за умеренную плату, разумеется.

Когда луна коснулась верхушек деревьев западного леса, Данстан Торн тихонько прокрался по мощеным улочкам Застенья. По дороге ему встретилось немало гуляк, как местных, так и приезжих, – они возвращались по домам с ярмарки, но мало кто из них заметил юношу.

Данстан проскользнул в отверстие в Стене. «До чего же она толстая! Интересно, каково это – прогуляться по ней?» – промелькнула у него в голове мысль, которая в свое время посещала и его отца.

Когда он оказался на ночном лугу за Стеной, ему стало одновременно любопытно и страшно. А что будет, если он, не останавливаясь, пересечет луг и отправится дальше, к темным деревьям на том берегу ручья? Впрочем, дойдя до назначенного места, Данстан поспешно отделался от опасной мысли, как хозяин, который извиняется перед гостем и уходит к себе, бормоча что-то о неотложных делах.

Луна уже садилась.

Юноша прижал сложенные лодочкой руки ко рту и прокричал сычом. Ответа не последовало. Только небо над головой приобрело странный оттенок какого-то густого темного цвета, то ли синего, то ли фиолетового, но никак не черного. А звезд на нем было столько, сколько Данстан за всю свою жизнь не видывал.

Он снова гукнул сычом.

– Неужели, по-вашему, – раздался у самого его уха строгий шепот, – это похоже на крик сыча?! Белая сова – еще куда ни шло, ну, в крайнем случае, совка-сипуха. Будь у меня уши заткнуты, я бы еще могла принять эти звуки за голос филина. Но на крики сыча они совсем не похожи.

Данстан вздрогнул от неожиданности и тут же глуповато улыбнулся. Чудесная девушка уселась рядом, и он вдохнул исходящий от нее пьянящий аромат. Она придвинулась ближе.

– Думаешь, тебя околдовали, а, красавчик Данстан?

– Не знаю.

Девушка расхохоталась, и смех ее был словно журчание чистого родника среди камней.

– Нет, красавчик, никто и не думал насылать на тебя чары. – Она откинулась на спину и теперь смотрела в ночное небо. – Ваши звезды, на что они похожи? – спросила она.

Данстан улегся рядом с ней на холодную траву и тоже стал глядеть на небо. Звезды здесь и в самом деле были странные: казалось, они переливаются всеми цветами радуги, как драгоценные камешки. Или просто в эту ночь было видно больше маленьких звезд? Или созвездия изменили свои очертания? В общем, было в звездах что-то необычное.

Молодые люди лежали рядом, глядя вверх.

– Чего ты хочешь в этой жизни? – спросила девушка.

– Не знаю, – признался юноша. – Наверное, тебя.

– А я хочу вернуть свободу.

Данстан потянулся к серебряной цепи, сбегавшей от ее запястья к лодыжке и терявшейся где-то в траве, дернул и убедился, что цепь эта крепче, чем казалась на первый взгляд.

– Ее сковали из кошачьего дыхания, рыбьей чешуи и лунного света с примесью серебра, – объяснила ему девушка. – Этот сплав невозможно разрушить, пока не исполнятся условия заклятия.

– Ох, – пробормотал Данстан, снова ложась в траву.

– Цепь мне почти не мешает, она ведь достаточно длинная. Но меня просто бесит то, что она есть, и я тоскую по родному дому. К тому же старая колдунья – не самая лучшая хояйка на свете… – И девушка умолкла.

Данстан приподнялся на локте и дотронулся до ее щеки. Его пальцы коснулись чего-то горячего и мокрого.

– Почему ты плачешь?

Она не ответила. Данстан притянул ее к себе, тщетно пытаясь вытереть слезы своей широкой ладонью. А потом ее мокрое лицо оказалось совсем близко, и он, сам не зная, правильно ли поступает, робко поцеловал ее прямо в пылающие губы.

Помедлив мгновение, она раскрыла губы ему навстречу, и ее язычок скользнул ему в рот. И в этот момент, под загадочными звездами, Данстан окончательно и бесповоротно потерял голову.

Ему уже случалось целоваться с девушками, но дальше этого он ни разу не заходил.

А сейчас его руки скользнули по ее маленькой упругой груди и коснулись твердых жемчужин сосков под тонким шелком платья. Девушка крепко вцепилась в него, будто он был ее последней надеждой, и стала стаскивать с него рубашку и штаны.

Она казалась такой маленькой, что Данстан боялся сделать ей больно. Но этого не случилось. Она извивалась и выгибалась под ним, часто дыша и направляя его рукой.

Она запечатлела на его лице и груди сотни огненных поцелуев, а потом вдруг оказалась сверху, оседлала его, смеясь и задыхаясь, вся мокрая и блестящая от пота, как рыбка, и теперь уже Данстан изгибался дугой, ликуя и сходя с ума, наполненный только ею, ей одной, и знай он ее имя – выкрикивал бы его во все горло.

Когда все кончилось, Данстан хотел выпустить ее из объятий, но она обхватила его ногами и прижалась к нему так крепко, что ему показалось – они стали единым существом, принимая и отдаваясь, и растворяясь друг в друге, как звезды растворяются в предрассветном небе.

Потом они тихо лежали рядышком.

Чудесная девушка оправила шелковое платье и снова стала неприступной. Данстан не без сожаления натянул штаны и сжал на прощанье ее маленькую ручку.

Предрассветный ветер остудил его разгоряченную кожу, и ему вдруг стало очень одиноко и холодно.

В сероватых отблесках рассвета юноша мог хорошо разглядеть свою возлюбленную. А вокруг уже пробуждались звери: лошади перебирали ногами, птицы пели первые утренние песни. Те, кто спал в палатках, тоже зашевелились и начали выходить наружу.

– Ну что ж, всего тебе хорошего, – мягко сказала девушка, глядя на Данстана с легким сожалением фиалковыми глазами, которые напоминали сейчас цветом перистые облака в высоком небе. Она поцеловала его нежно, оставив на губах вкус спелой ежевики, и побрела к своему пестрому фургону.

Оставшись один, Данстан потерянно шел через ярмарочный луг, чувствуя себя куда старше своих восемнадцати лет.

Он вернулся на сеновал, скинул башмаки и уснул, а проснулся, когда солнце было уже высоко.

Настал последний день ярмарки, но Данстан туда не пошел. А потом гости разъехались, и жизнь в Застенье вошла в привычную колею – хотя и не совсем обычную, не такую, как в большинстве других деревень (особенно когда ветер дул со стороны Стены).

Через две недели Томми Форестер сделал предложение Бриджит Комфри, и она ответила согласием. А еще через неделю поутру миссис Хемпсток пришла навестить миссис Торн. Они сидели в гостиной и пили чай.

– Да, повезло мальчику Форестеров, – сказала миссис Хемпсток.

– Это точно, – кивнула миссис Торн. – Возьмите еще печенье, дорогая. Наверно, ваша Дейзи будет подружкой невесты?

– Хочется надеяться, – вздохнула миссис Хемпсток. – Если, конечно, она, бедняжка, до этого доживет.

Миссис Торн с тревогой посмотрела на гостью.

– Только не говорите мне, что она больна, миссис Хемпсток! Это было бы просто ужасно.

– Она ничего не ест, миссис Торн. Чахнет на глазах. Редко когда удается уговорить бедняжку выпить глоток воды.

– Да что вы говорите!

– Вчера ночью, – продолжала миссис Хемпсток, – я узнала причину ее недуга. Это ваш Данстан.

– Данстан? Вы хотите сказать, что… – миссис Торн в ужасе прикрыла рот ладонью.

– Нет, конечно же, нет, – поспешно замотала головой миссис Хемпсток и поджала губы. – Ничего подобного. Но Дейзи очень обижена на него: он совсем не уделяет ей внимания. Она не видела его уже бог знает сколько дней. Бедная девочка решила, что он разлюбил ее, и теперь лежит в постели и плачет, не выпуская из рук подснежник, который он подарил ей.

Миссис Торн насыпала в чайник еще заварки и долила кипятку.

– Сказать по правде, – призналась она, – мы со стариком Торни и сами волнуемся за Данстана. Он… немного не в себе. Да, пожалуй, это самое подходящее выражение. Совершенно забросил работу. Торни, помнится, говорил, что мальчику нужно время, чтобы прийти в себя. Когда он, наконец, станет прежним, Торни отдаст ему в собственность все западные луга.

Миссис Хемпсток степенно кивнула.

– Старик Хемпсток был бы рад видеть нашу Дейзи счастливой. Он собирается дать девочке в приданое целое стадо овец.

Овцы Хемпстоков считались лучшими в округе: тонкорунные, умные (по овечьим меркам, конечно), с витыми рогами и острыми копытцами. Миссис Хемпсток и миссис Торн допили чай – и дело было решено.

В июне Данстан Торн женился на Дейзи Хемпсток. И если жених выглядел несколько растерянным, то невеста, как и положено, сияла от радости и была само очарование.

Стоя позади них, отцы новобрачных обсуждали план постройки нового дома для молодой семьи. Матери в один голос утверждали, что Дейзи сегодня просто прелесть, и дружно сетовали на то, что Данстан не позволил невесте приколоть на грудь хрустальный подснежник, который сам же подарил ей в конце апреля на ярмарке.

Тут мы и расстанемся с Данстаном и Дейзи, стоящими под дождем из лепестков роз – алых и белых, желтых и малиновых.

Вернее, почти расстанемся.

Пока строился их новый дом, они жили в коттедже Данстана и были вполне счастливы. Необходимость ухаживать за овцами, пасти их, стричь, кормить и лечить – все эти повседневные заботы мало-помалу изгнали отрешенность из глаз Данстана.

Пришла осень, потом зима. А в конце февраля, когда овцам время ягниться, стоят самые холода и злой ветер завывает на вересковых пустошах, проносясь меж голых деревьев, а ледяные дожди беспрестанно льют со свинцово-серых небес, в шесть часов вечера, когда солнце уже село и наступила почти полная темнота, кто-то просунул сквозь брешь в Стене плетеную корзинку. Стражи, стоявшие по обе стороны прохода, сперва ее даже не заметили. Ведь они смотрели совсем в другую сторону, к тому же вокруг было темно и сыро.

И вдруг раздался тоненький писклявый плач.

Только тогда караульные посмотрели себе под ноги – и увидели на земле корзинку. В ней лежал небольшой сверток из шелковых и шерстяных пеленок, а из него выглядывало красное заплаканное личико с вытаращенными глазками и разинутым ртом, громко вопящим от голода.

К пеленке серебряной булавкой был приколот клочок пергамента, на котором изящным старомодным почерком было выведено: «Тристран Торн».