Читать книгу Бездна Челленджера - Нил Шустерман, Neal Shusterman - Страница 20

Штурман утверждает, что вид из вороньего гнезда принесет мне «просветление, успокоение, бдение, хорошее поведение».

Если это тест с выбором ответа, то я предпочел бы первое и второе, хотя, учитывая, где я нахожусь, с тем же успехом можно жирно обвести последнее.

Воронье гнездо – это маленькая бочка на самом верху грот-мачты. На вид туда влезут от силы два человека. Я решаю, что там, наверное, можно остаться наедине с моими мыслями. Следовало бы уже запомнить, что моим мыслям не позволено такой роскоши.

Ранним вечером я взбираюсь по истрепанным тросам, окутавшим корабль, как паутина. На горизонте блекнут последние отблески заката, и на небе неохотно показываются незнакомые созвездия.

Ближе к вороньему гнезду сеть тросов сужается и кажется все более ненадежной. Наконец я переваливаюсь через борт насаженного на мачту бочонка и тут же обнаруживаю, что он совсем не такой маленький. Как и нижняя палуба, снаружи он кажется меньше, но внутри оказывается метров тридцати в диаметре. Здесь, удобно откинувшись на бархатных креслах, сидят члены экипажа, потягивают переливающийся неоновым светом мартини, глядят перед собой отсутствующим взглядом и слушают живое выступление джазовой группы.

– Ты один? Иди за мной, – приглашает официантка и ведет меня к свободному бархатному креслу, с которого открывается вид на пляшущий по воде лунный свет.

– Ты прыгун? – спрашивает бледный мужчина, сидящий рядом со мной. У него в стакане плещется что-то голубое и, похоже, радиоактивное. – Или пришел просто посмотреть?

– Я пришел прочистить голову.

– Угощайся, – предлагает он, указывая на свой искрящийся стакан. – Пока ты не нашел свой собственный коктейль, можешь попробовать мой. Здесь каждый находит свою смесь, а то на безрыбье придет рак и утащит за бочок. Так здесь заканчиваются все колыбельные. Даже те, которые не в рифму.

Я оглядываю собравшихся – дюжина человек впала в какой-то эйфорический транс.

– Не понимаю, как все это помещается в вороньем гнезде.

– Растяжимость – основной принцип восприятия, – отвечает мой собеседник. – Но если резинка трескается, полежав на солнце, то, мне кажется, воронье гнездо тоже однажды почувствует, что мы злоупотребляем его эластичностью, и съежится до своего настоящего размера. Тогда всех, кто внутри, расплющит – кости, кровь, кишки просочатся сквозь щели в дереве, как тесто. – Он поднимает свой стакан: – Заплатил бы, чтобы на это поглядеть!

В нескольких ярдах от нас матрос в синем комбинезоне вылезает на борт вороньего гнезда и прыгает, раскинув руки, навстречу верной смерти. Я не спускаю глаз с воды, но его нигде не видно. Все собравшиеся вежливо аплодируют, а группа начинает играть «Оранжевое небо»[2], хотя небо лиловое, как синяк.

– Почему вы все просто сидите? – кричу я. – Разве вы не видели, что случилось?

Мой собутыльник только руками разводит:

– Прыгуны совершают то, что совершают. Наше дело – похлопать в ладоши и почтить их память. – Он бросает взгляд за борт: – Здесь так высоко лететь, что даже не видно, как они расплющиваются. – Он залпом допивает коктейль: – Заплатил бы, чтобы на это поглядеть!