Читать книгу Звенит январская вьюга - Нина Александровна Бродская - Страница 3

После войны страна встала на курс ускоренного восстановления разрушенной страны. Политическая обстановка в мире была сложной. Послевоенные противоречия между СССР и США привели к Корейской войне. В конце 1940-х годов стала усиливаться советская идеология, борьба с космополитизмом. Позже, в 1946 году, стала проводиться кампания по обвинению евреев в отсутствии русского патриотизма. Это была кампания борьбы с низкопоклонством перед Западом, которую ещё называли кампания по борьбе с космополитизмом. Целью было «воспитание советского патриотизма». Подчёркивание национальных корней и отрицание всего иностранного. Кампания была направлена против интеллигенции, прозападных тенденций. И первым шагом, обозначившим новый курс, стал тост Сталина на приёме в Кремле 24 мая 1945 года. В нём он отмечал роль русского народа. Это и дало тот главный толчок соответствующей кампании в прессе. Тогда же были приняты партийные постановления о резком ужесточении политики в области идеологии и культуры. Всё это велось к тому, чтобы сосредоточить внимание, строившееся исключительно на советском репертуаре, а не на репертуаре, проповедующем буржуазную культуру Запада.

А пока в высших эшелонах шли дебаты о курсе страны, многотысячный летний театр парка им. Горького был полон собравшимися там поклонниками знаменитого оркестра, и наступила минута выхода Э. Рознера на сцену. В тот вечер своим мастерством Эдди Игнатьевич умело зажёг сердца публики, да так, что буквально с первых тактов оркестрового вступления народ в зале начинал оживать и двигаться в такт. Собравшиеся зрители восхищались услышанным. Э. Рознер блестяще солировал, чем привёл в восторг всех сидящих в летнем театре. Концерт прошёл «на ура!»

А уже на следующий день в газете «Известия» появляется большая разгромная статья по поводу оркестра и его художественного руководителя. Написавшая ту коварную статью Е. Грошева озаглавила ее так: «Пошлость на эстраде!». В статье приводились следующие цитаты: «Такое искусство чуждо нам, советским людям! Это – низкосортная кабацкая игра на трубе! Низкопоклонство перед Западом! Безыдейность! И тому подобное! Как гром средь ясного неба, заключительной цитатой прозвучало устрашающе: «Не пора ли Рознеру убираться в свою Америку?!»

Становилось понятным, что статья являлась отражением сталинского идеологического курса, по которому советский народ слепо должен был следовать. А сочинители той разгромной статьи были обычными марионетками. Не давая себе полного отчёта в том, что делают, писатели возможно до конца и не осознавали того, решалась судьба человека. И то, что они рушили человеческую жизнь, им до того не было дела. Им было глубоко наплевать не только на большого артиста, но и на тех, кто пришёл в тот вечер в зрительный зал послушать музыку. Могу представить, какое чувство радости испытывали те писатели в момент, когда статья из – под их пера появилась всюду на прилавках Москвы, Ленинграда и большинства других городов страны. Получили свою сатисфакцию?! Достаточно хорошо зная тонкую, хрупкую и ранимую душу Эдди Игнатьевича Рознера, уверена, что та акция нанесла неизгладимый урон. Статья явилась ключевым знаком в его дальнейшей жизни. За той статьёй скрывался мир безграничного невежества и несправедливости.

И с того рокового дня жизнь Эдди Игнатьевича потекла по иному руслу. Обиженный, оскорблённый и униженный Эдди Игнатьевич не в состоянии был выдержать той неожиданно свалившейся на него атаки. И в тяжёлую минуту решил обратиться к человеку, кто в дни суровой войны первым подал ему руку помощи. И как ему казалось, именно тот человек мог стать его защитой и правосудием. Это был старый почитатель его таланта – П. Пономаренко, живший всё там же, в Белоруссии, где они когда-то впервые познакомились. Пономаренко встретил Э. Рознера спокойно, словно знал, о чём может пойти речь и зачем тот приехал.

Выслушав разговор до конца, П. Пономаренко поспешил успокоить Эдди Игнатьевича, вручив ему два билета на самолёт в Сочи, чтобы Рознер с женой могли отправиться туда и отдохнуть, а заодно собраться с силами, а там, глядишь, что-нибудь и уладится. Как люди умные и дальновидные, оба понимали, какое значение имела та акция. Тщательно оценив ситуацию, происходящую на тот период времени в стране, и обстановку, сложившуюся вокруг него, Рознер пришёл к заключению, решив, что лучшим выходом из положения станет их отъезд из страны. И, нисколько не сомневаясь в своём решении, в один из дней вместо Сочи, как посоветовал ему П. Пономаренко, Рознер поехал во Львов, где стал хлопотать о возвращении ему и семье их старых польских паспортов. Пока Рознер был во Львове, за его спиной уже разыгрывалась настоящая буря. В то же самое время министерством культуры СССР был выдан приказ о том, чтобы все имеющиеся афиши с именем Э. Рознера должны быть немедленно ликвидированы, а оркестр должен быть расформирован. Думы, как жить дальше, и переживания не давали покоя. Вставал один вопрос: «Как могло всё перевернуться в один миг?!» Страна, которую он успел полюбить всем сердцем и в которую верил, предала его. Одновременно он думал и о тех, кому его искусство было не безразлично, а ими были все те простые слушатели, которые любили его музыку и поклонялись его таланту. За плечами оставались лишь воспоминания о концертной работе, городах, где его ждали, и об оркестре, который теперь оставался без права на существование. Как же взять и бросить всё в одночасье, то, что собиралось и копилось годами?! Мысли эти с болью отражались в его сознании и сердце.

Одно было ясно: в стране, где всё подчинено диктатуре власти, продолжать заниматься искусством было нереальным, а оставаться было тем более опасно.

В один из дней, не сказав ничего никому из друзей, собрав самые необходимые вещи, Рознер с женой и маленькой дочерью покинули Москву. Путь их лежал в город Львов, где им надлежало пересесть в другой поезд и направиться в Польшу. Получив во Львове паспорта, ничего не подразумевая, семья пересела в другой поезд. Но на границе, при проверке документов выясняется, что паспорта их были недействительными и семью Эдди Игнатьевича немедленно арестовывают. Это было опрометчивым шагом со стороны Эдди Игнатьевича! Не оформив настоящих документов, боясь, что их могут им не выдать, Рознер решил пойти на опрометчивый шаг с приобретением фальшивых документов, надеясь на лучшее. Это было его самой большой ошибкой в жизни, которую он не мог себе простить и за которую его семье пришлось долго расплачиваться. После допросов КГБ в городе Львове семью Рознера переправляют в Москву на Лубянку в Комитет государственной безопасности, где Рознер какое-то время находился под следствием. Его заставляют подписать бумаги, в которых чёрным по белому написано о том, что он, якобы, является американским агентом, собиравшимся из Польши перебраться в Америку. Там же, на Лубянке, один из чиновников, будучи поклонником творчества Рознера, уговаривает Эдди Игнатьевича подписать бумагу. «Так будет лучше, Эдди Игнатьевич! А иначе я не смогу вам ничем помочь!» – уговаривал чиновник. Но Рознер наотрез отказался подписывать какие-либо бумаги, компрометирующие его имя и семью. Его мучали, не давали спать, лишали пищи. Впоследствии ему инкриминировали статью № 58 за измену родине, приговорив к десяти годам лагерей исправительного режима. И в 1947 году Рознер был выслан на Калыму, а жену Рут приговорили к пяти годам с высылкой в Казахстанский край. Четырёхлетнюю дочь Эрику забрал кто-то из друзей.