Читать книгу Из Неаполя на Капри - Нина Щербак - Страница 8

Я помню, очень хорошо помню, когда первый раз оказалась в Эрмитаже. Меня не брали в кружок рисования, а потом все же зачислили. Папа привел меня туда и сразу покорно согласился с тем, что талантов в области живописи у меня не намечается, а, вот, мама с таким приговором не согласилась, пошла тогда в Музей сама, и очень просила руководителя кружков пересмотреть свое решение. Я проходила испытания повторно, пела, читала стихи Пушкина, и несмотря на полное отсутствие хоть каких-то явных способностей, меня все же приняли, как всегда – благодаря маме.

Многие писатели рассказывали, что помнили себя с возраста одного года, иногда даже со времени до рождения. Я ощущаю себя полноценно, то есть помню, лет с двух, наверное, и, вот, тот самый эпизод, когда в шесть лет вошла в крытый белыми сводами отдел Музея, где сидели двадцать детей за мольбертами. Меня тоже посадили за мольберт, поставили маленькое ведерко на табуретку рядом, и я, как другие дети, стала сосредоточенно мешать краски, как терпеливый красивый преподаватель нам объяснял это сделать. Он был очень спокойным и добрым. Я отчетливо ощутила небывалое спокойствие, и какую-то внутреннюю тоску, которая появилась тоже неожиданно, и ниоткуда. Наверное, здесь я ее почувствовала впервые.

Несмотря на радость ожидания нового, была и какая-то ниоткуда накатившаяся грусть, как будто бы по чему-то очень важному. Может быть светлому, вечному, а, может быть, совсем незнакомому, даже темному. Впрочем, отличить одно от другого было сложно. Эта тоска обязательно была потом внутри каждое утро, когда я завтракала и собиралась в школу. Тоска по тому, чего не было, но должно было быть. Я не могла определить ее тогда для себя, а сегодня бы сказала: как тоска по вечности, или как знакомство, первое знакомство с этой самой вечностью.

Я сидела за мольбертом, и училась разводить краски, Акварельные, яркие, влажные. Краски лежали в коробке и назывались «Ленинград». Рисовали мы долго. Иногда я смотрела в большое сводчатое окно. Там, за стеклом, была набережная, огни на той стороне Невы, корабли и кораблики, шпиль Петропавловской крепости. Окно было высоко в этой комнате-зале, и мне были видны только отдельные очертания силуэтов на улице, но я достраивала их по памяти. А еще я потом увидела, что на крыше этого музея статуи танцуют, стоят, напряженные в своих позах, и танцуют. Но это я увидела, когда после занятий вышла, наконец, на улицу, и пошла через площадь с огромной монолитной колонной.

Я помню ощущение от голубого цвета, когда я стала разводились краски водой на картоне. Он становился вдруг легким, прозрачным. Я помню изумрудный цвет, тяжелый, удушающий даже, который тоже можно было наносить на мольберт. Если он смешивался с водой, то становился более легким, не таким тотальным. И было ощущение того, что этот цвет не отнимает все, а просто притягивает, обладает таким свойством.

Потом, много лет спустя, когда я оказалась в Индии, мне даже снились те кольца изумрудные, которые покупали наши делегаты. Я переводила им с английского языка на русский язык, целый день, заходила с ними в сотню маленьких уютных магазинчиков, где отчаянно торговались с ювелирами.

Изумруд обладает странными свойствами. Изумруды волшебные. Моя подруга, правда, говорит, что в Индии изумруды сделаны из советских бутылок шампанского, но это совсем не так.

Изумруды никогда не забываются. Я видела их грани вдруг неожиданно в огромной гостинице, среди статуй, женщин в роскошных одеяниях. Они вдруг светились небывалым светом ниоткуда. Видела я их в своем номере, где ими были разукрашены даже стены. Я видела их в огромном храме, на закрытой территории, куда нас привезли поздней ночью. Там пахло ароматами сандала, дымом, вокруг бегали маленькие обезьянки, и не было ни одного человека вокруг, кроме нашего экскурсовода в чалме, и нашей группы в крытом автобусе-мерседесе. Ночами огромный экран телевизора в гостинице транслировал американские фильмы, по утром у бассейна суетились одетые в парчу женщины, ресторан ломился от заморской еды, а ночью устраивали ужины на открытом воздухе. Дымилось мясо, лилось шампанское, огнями рампы заливалась сцена, где выступали местные знаменитости. Изумруды были даже среди той пыли, в которой маленькие девочки крутили сальто-мортале, прося деньги, или там, вокруг зданий, которые возвышались недалеко от храма, и куда шли миллионы людей, снимая обувь.