Читать книгу Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты - Нина Соротокина - Страница 4

Анна писала сестре из Киля: «Государыня дорогая моя сестрица! Доношу вашему высочеству, что я, слава Богу, в добром здравии сюда приехала с герцогом, и здесь очень хорошо жить, потому что люди очень ласковы ко мне; только ни один день не проходит, чтоб я не плакала по вас, дорогая моя сестрица: не ведаю, как вам там жить. Прошу вас, дорогая сестрица, чтоб вы изволили писать ко мне почаще о здравии вашего высочества».

А что писать? Жизнь была скудной. Считалось, что у Елизаветы был свой двор. Еще с 1724 года при ней состоял в пажах Александр Шувалов. И гофмейстер был, достойный и верный человек Семен Григорьевич Нарышкин (не будем забывать, что бабушка Елизаветы была Нарышкиной). Красавец и вообще ловкий человек – Бутурлин Александр Борисович (между прочим, кавалер ордена Святого Александра Невского, батюшка Петр I наградил) числился при дворе ее камергером. И лекарь был свой, умный и надежный Лесток. При батюшке он попал в опалу и был сослан в Казань, но после смерти мужа императрица Екатерина его вернула и определила при дворе дочери. Но жизнь тусклая, никакая, денег на содержание дают мало, а Елизавета привыкла жить широко.

Петру II было одиннадцать лет. Екатерина не назначила ему опекуна, вменив обязанности опекунства Верховному совету. Единогласно было принято считать мальчика-императора совершеннолетним в 16 лет. Меншиков действовал очень активно. Он объявил себя генералиссимусом и встал во главе русской армии. Он поистине был всесилен. Под видом опеки он увез императора в свой дворец на Васильевский остров и обручил его со своей дочерью Марией. Теперь Петр жил под постоянным наблюдением. Меншиков не отпускал его от себя ни на шаг.

Но молодой государь это не долго терпел. Он имел характер решительный и своенравный. Учиться он не любил, но был большим охотником до игр, более всего любил охоту. Мало кто привержен наукам в одиннадцать лет, нельзя было предсказать, каков он будет в зрелых годах. Родителей он потерял в младенчестве, детство провел под чужой опекой и по-настоящему был привязан лишь к своей сестре Наталье Алексеевне. Она была старше брата всего на год, но уже имела свой двор с гофмейстером князем Алексеем Петровичем Долгоруким. Сын князя – Иван Долгорукий – очень сошелся с молодым царем и сыграл в его жизни роковую роль.

Образование юного царя Меншиков поручил вице-канцлеру Остерману, которому безгранично доверял. А зря. Остерман был умный политик, отменный интриган и очень осторожный человек. Он назначал себе цель и шел к ней с оглядкой, неторопливо, и всегда добивался своего. Остерман устал жить под пятой Меншикова, потому поставил себе цель. Он решил с помощью Петра II свергнуть временщика с его пьедестала и осуществить ранее задуманное – женить Петра на его тетке Елизавете.

Постоянная опека Меншикова тяготила Петра II. Как только он осознал свое значение, он тут же задал себе вопрос: а по какому праву временщик распоряжается всем и держит его в клетке? Когда казнили царевича Алексея в 1718 году, Петру II был всего год. Кто и когда рассказал мальчику о муках и смерти отца, мы не знаем, но в свои двенадцать лет он о многом был осведомлен. Ему было за что ненавидеть своего мнимого благодетеля.

И вдруг Меншиков заболел, серьезно и надолго. Документы упоминают о кровохарканье и лихорадке. Он был настолько плох, что сам собрался помирать. Вот тут Петр и выскользнул из дворца на Васильевском острове. Сама собой образовалась молодая компания: сам царь, сестра его Наталья, за ум и сдержанность прозванная «Минервой», еще Иван Долгорукий, а также пажи и кавалеры. Душой всей компании была Елизавета, прозвище «Венера» очень ей шло.

С.М. Соловьев пишет: «Елизавете Петровне было 17 лет; она останавливала взоры всех своей стройностью, круглым, чрезвычайно миловидным личиком, голубыми глазами, прекрасным цветом лица; веселая, живая, беззаботная, чем отличалась от своей серьезной сестры Анны Петровны, Елизавета была душой молодого общества, которому хотелось повеселиться; смеху не было конца, когда Елизавета станет представлять кого-нибудь, на что она была мастерица; доставалось и людям близким, например мужу старшей сестры герцогу Голштинскому. Неизвестно, три тяжелых удара – смерть матери, смерть жениха и отъезд сестры, надолго ли набросили тень на веселое существо Елизаветы; по крайней мере мы видим ее спутницей Петра II в его веселых прогулках и встречаем известие о сильной привязанности его к ней».

Да, Петр влюбился в свою тетку. Двенадцать лет, по нашим меркам, шестой класс, а в XVIII веке рано взрослели. Петр влюбился, и Остерман ему в этом очень помогал. У последнего были замечательные отношения с Натальей Алексеевной: Андрей Иванович и добр, и умен, и щедр. Наталья умела уговорить брата, мол, если кого-то слушать и кому-то верить, то этот человек именно Остерман.

Меншиков выздоровел и пожелал вернуть ускользнувшую было власть, но не тут-то было. Он не узнал царя. Размолвки и раньше случались, и все из-за такой вроде безделицы, как деньги. Об этом ли надо было думать временщику? Цех петербургских каменщиков поднес Петру II 9000 рублей. Петр их принял и отослал сестре. По дороге курьера перехватил Меншиков и отобрал деньги. Царь потребовал, именно потребовал, объяснений. «Вы, ваше величество, еще слишком молоды и не умеете обращаться с деньгами, а казна пуста, я найду этим деньгам лучшее применение». Петр вспылил: «Как ты смел ослушаться моего приказания?» Меншиков буквально остолбенел от такой решительности, он не ожидал ничего подобного. Ему бы усвоить урок, но случай, подобный предыдущему, повторился, и опять деньги, и опять сестра Наталья, и еще более строгий выговор от Петра. Почувствовав силу государя, к нему стали обращаться с просьбами, и вот уже Петр решает спор в армейских делах. Наконец была брошена фраза: «Или я император, или он!» Хода назад не было.

«Владычество» Меншикова при юном царе продолжалось четыре месяца, а дальше арест, конфискация имущества, ссылка, Березов, смерть. Причиной тому были, конечно, интриги Остермана и клана Долгоруких, у которых были свои планы на Петра, но своей вины Меншиков никак снимать с себя не может. Слишком решительно он замахнулся, потерял бдительность и совершенно не учел характер своего подопечного.

В падении сиятельного князя косвенное участие принимала и Елизавета. Петр был влюблен в нее, а ему навязывали другую жену. Мария Меншикова царю не нравилась. Услыхав, что Меншиков жалуется, что он-де не обращает на невесту никакого внимания, Петр сказал: «Разве не довольно, что я люблю ее в сердце; ласки излишни; что касается до свадьбы, то Меншиков знает, что я не намерен жениться ранее 25 лет».

3 сентября 1727 года Меншиков в Ораниенбауме устраивал большое торжество по случаю освящения церкви. Ему было очень важно, чтобы Петр там присутствовал. Отношения с императором обострились до крайности. Меншиков завалил Петра просьбами письменными и устными – только бы он явился на торжество, показав этим, что все налаживается. Петр не приехал, сославшись на то, что Меншиков забыл пригласить на торжество Елизавету.

Меншиков не поленился и на следующий день или около того поскакал в Петергоф, где должны были праздновать именины Елизаветы. Он надеялся увидеться и поговорить с Петром, но тот уже собрался на охоту. Сестра Наталья, узнав о приезде Меншикова, выпрыгнула в окно и поспешила за братом – только бы не встречаться с временщиком. Меншиков дошел до того, что стал жаловаться Елизавете, этой легкомысленной девчонке, которую он и в расчет не принимал, на неблагодарность Петра. Он все сделал для императора, а тот, а тот… 8 сентября Меншиков был арестован. История, как говориться, перелистнула страницу.

Падение Меншикова было принято всеми с восторгом. Говорили о его страшных злоупотреблениях, о самоуправстве, о воровстве, более того, сей временщик «простирал руки к короне». При дворе произошла перегруппировка и образовалось несколько партий. Никто из вельмож не «простирал руки к короне», но каждый жаждал обрести выгодное место, и титул, и власть, и казалось, что теперешнее время очень этому способствует, только подсуетись и будь настойчив.

В конце 1728 года двор отправился в Москву. Формально ехали на коронацию, и никому в голову не приходило, что жизнь в старой столице затянется на годы. В Москве Долгорукие сразу оживились. Князь Алексей, гофмейстер при дворе Натальи Алексеевны, выпросил себе место помощника воспитателя царя, теперь он имел возможность видеть Петра очень часто, а следовательно, и влиять на него. Сын Иван Алексеевич получил чин обер-камергера и орден Св. Андрея, его уже откровенно называли фаворитом Петра.

Елизавета по-прежнему в большой милости у императора. При ее содействии при его дворе появился новый человек – граф Бутурлин Александр Борисович. Он был обласкан Петром II, произведен в генералы и назначен прапорщиком в кавалергардский корпус. Говорили, что Бутурлин помирит все партии при дворе. А партий были много. Приезд Петра в Москву многие воспринимали как отказ от политики Петра Великого и возвращение к старине. Казненного отца императора, Алексея, старая столица воспринимала как мученика, и теперь большие надежды возлагала на его отпрыска.

В Москве Петр встретился со своей бабкой Евдокией Федоровной Лопухиной – она жила в Новодевичьем монастыре, хоть и не была пострижена. От этой встречи многого ждали, она могла определить будущую политику государства. Но встреча царственного внука и бабушки получилась холодной, Петр боялся очередных нравоучений. На встречу кроме сестры Натальи он взял с собой и Елизавету, сразу подчеркнув этим, что вполне дружественен с теткой и лишних разговоров не потерпит. В этот момент цесаревна была и другом его, и советчицей. Но скоро все изменилось.

Очень многие хотели отвадить Елизавету от императора. Сестра Наталья отчаянно ревновала к ней брата. Она была очень больна, врачи находили у нее чахотку, но при дворе ходили другие слухи. Испанский посланник при русском дворе герцог де Лирия, оставивший очень ценные «Записки», пишет: «Но не чахотка была причиной ее болезни, и только один врач мог ее вылечить, а именно брат ее. Его величество по восшествии своем на престол имел такую доверенность к своей сестре, что делал для нее все и не мог минуты оставаться без нее. Они жили в величайшем согласии, и великая княжна делала удивительные советы своему брату, хотя только одним годом была старее его. Мало-помалу, однако же, царь привязался к своей тетке, принцессе Елизавете, а фаворит его и другие придворные, кои не любили великой княжны за то, что она уважала Остермана и благоволила иностранцам, всячески пытались восхвалять принцессу, которая не любила своей племянницы, и сделали то, что чрез полгода царь не говорил уже с ней ни о каких делах и, следовательно, не имел к ней никакой более доверительности».

Кто же эти люди, «кои не любили великой княжны»? В Москве Петр II опять очутился «в плену». Если в Петербурге этим пленом был дом на Васильевском острове, то в Москве этим местом стала усадьба Горенки. Меншиков ограждал царя от чужого влияния приказом и силой, теперь же фаворит Иван Долгорукий, батюшка его Алексей Григорьевич и весь их клан окружили его такой любовью, что могли бы задушить в объятиях, что, кстати, им и удалось. Учитывая везде собственную пользу, Долгорукие действовали очень умно и осторожно. Фаворит Иван, красивый, веселый, безнравственный и неутомимый в амурных делах, стал ближайшим и незаменимым другом царя. Алексей Григорьевич Долгорукий всегда готов был исполнить любую прихоть мальчика-царя, подчеркивая при этом, что он верный подданный и ни в чем не может ему перечить. А Петру по-прежнему не хотелось учиться, государственные дела его мало интересовали, он любил охоту, которая превращалась в бесконечное путешествие и короткие отдыхи (а может, оргии) в Горенках.

Нашелся человек, который подвел статистику государственной охоте. За два без малого года пребывания Петра в Москве 243 дня было отдано охоте. Огромный выезд в пятьсот экипажей – вельможи, челядь, егеря, повара – двигался за царем. Днем с собаками гонялись по лесам и долам за зайцами и лисами, а вечером разбивали лагерь и устраивали широкое пирование.

Елизавета любила охоту, она тоже моталась верхом по губернии, но жизнь не сулила ей ничего хорошего. Через месяц, как переехали в Москву, пришло сообщение из Киля – у любимой сестры Анны Петровны родился сын. Виват, виват, ура! Фейерверк, пальба из пушек, бал, Елизавета на нем блистала. Но уже в мае пришло из Голштинии горькое известие о смерти сестры. В Киле тоже широко праздновали рождение наследника, тоже был фейерверк. Анна любовалась им, стоя у открытого окна. Было холодно, сыро, придворные умоляли ее закрыть окно, но герцогиня только смеялась: нам, русским, все нипочем! Но она сильно простыла, потом началась горячка, а за ней смерть.

Здесь опять возникли разговоры о замужестве Елизаветы. Иностранные принцы претендовали на ее руку, даже старик герцог Фердинанд Курляндский решил попытать счастья. Елизавета всем отказала. Решили поискать жениха дома. Кто-то из наблюдательных вельмож вынес вердикт: Иван Долгорукий явно влюблен в Елизавету, почему бы их не поженить? Может, Иван и проволокнулся за красавицей Елизаветой, но это еще не повод к женитьбе. Да и начинать эти разговоры можно было только при согласии Петра II. Видимо, это согласие надеялись получить, потому что уже наметилось охлаждение царя к своей тетке. Потом вопрос о замужестве Елизаветы сам собой отпал. Елизавета отошла от двора и жила по большей части в Покровском, иногда ездила в Измайлово к сестре Екатерине Ивановне. Екатерину Мекленбургскую мало интересовали государственные дела – она занималась хозяйством, вышивала церковные одежды и парсуны. А то вдруг Елизавета переселялась в Александровскую слободу, бывшее владение ее матери, и жила там, пользуясь полной свободой. О ее репутации в Москве ходили самые вредные слухи.

Де Лирия пишет: «Сентября 16-го – именины принцессы Елизаветы. Ее высочество пригласила нас в свой дворец в 4 часа пополудни на ужин и танцы. Царь приехал не прежде, чем к самому ужину, и едва только он кончился, то уехал, не дожидаясь бала, который я открыл с великой княжной. Никогда еще не показывал он так явно своего неблагорасположения к принцессе, что очень ей было досадно, но она, как будто не заметив сего, показывала веселый вид всю ночь».

Наталья Алексеевна меж тем доживала последние дни. Врачи решили прибегнуть к последнему средству – ее поили женским молоком. На какой-то момент это помогло, но потом ей стало хуже, и в ноябре 1728 года она умерла. Кабинет решил, что это знак: теперь-то уж точно удастся уговорить императора вернуться в Петербург и заняться делом. Царь присутствовал у смертного одра, очень горевал, но потом опять сорвался с места, Долгорукие подхватили его под руки и увезли в Горенки. Что лучше развеет скорбь, чем охота?

Пора объяснить причину охлаждения Петра к своей тетке. Валишевский пишет, что Елизавета «упустила свой шанс стать императрицей». Сейчас упустила, потом этот «шанс» сам упал к ней в руки. И вообще, о чем можно говорить, если она была влюблена – в двадцать лет это самая важная вещь на свете. Предметом любви ее был камергер ее двора, а теперь еще и любимец царя Александр Бутурлин. Об этом человеке расскажу особо, не зря ему посвящена в энциклопедии Брокгауза и Ефрона большая статья.

Итак, 1729 год. В марте в день восшествия на престол царя был съезд ко двору для целования руки. Там раздавались ордена и награды, далее бал и ужин. Елизаветы ни на съезде, ни на балу не было. Де Лирия пишет, что она сказалась больной, но выздоровела на другой же день, о чем много было толков.

А в Москве уже откровенно говорили о намерении Алексея Долгорукова женить царя на своей старшей дочери Екатерине. Она была красавица, кареглазая, черноволосая, кровь с молоком. Екатерина была старше Петра, у нее уже был возлюбленный граф Мелекзино, австрийский посол. Петр не был влюблен в свою невесту, но и отказать ей в браке он не мог. Это при Меншикове он мог позволить себе топнуть ногой, а Долгорукие связали его по рукам своей «любовью». Они замучили Петра бесконечной охотой, пьянством, обжорством и нездоровым образом жизни. Да и устал он охотиться, устал быть игрушкой в чужих руках. Надоели Долгорукие ему порядком, но оковы были слишком крепки. Особенно трудно было сознавать, что Петр их сам себе выковал. Все было обставлено так, что государь сам выбрал себе невесту. Им заранее подстроили встречу наедине, и теперь он по всем законам божеским и человеческим обязан был на ней жениться.

30 ноября 1729 года в Лефортовском дворце состоялось обручение. Принцесса Елизавета в числе прочих родственников присутствовала на церемонии. После обручения Петр словно одумался, встречался с Остерманом – видимо, просил совета. Пока Остерман не мог совладать с Долгорукими, он не навязывался в советчики, не до того ему было – болел. Один раз Петр тайно виделся с Елизаветой. Есть сведения, что Долгорукие, опасаясь влияния цесаревны, уже имели план сослать ее в монастырь.

Несколько предварительных слов об Остермане Андрее Ивановиче, немце из Бохума. Он находился на русской службе с 1703 года, а позднее фактически стоял во главе внешней и внутренней русской политики. Остерман был великолепным и хитрым политиком, недаром он пережил стольких государей. В опасный момент он заболевал: в ход шли и колики, и подагра, и больные зубы, на худой конец. Как только политический горизонт прояснялся, страдальцу тут же легчало и он приступал к исполнению своих обязанностей. Двор по этому флюгеру часто угадывал, куда дует ветер: раз Остерман заболел, то и ты носа не высовывай. При дворе Остерман имел кличку «Оракул».

Свадьба была назначена на 19 января 1730 года, но ей не суждено было состояться. Измученный, опустошенный, уставший мальчик-царь простудился и заболел, за простудой последовала оспа – бич того времени. У постели его все время присутствовал Остерман, царь бредил его именем. Вот его последняя фраза (эти «последние фразы» всегда волнуют): «Запрягайте сани! Еду к сестре!» Смерь Петра II выпала как раз на 19 января 1730 года.