Читать книгу Душою настежь. Максим Дунаевский в моей жизни - Nina Spada - Страница 4

Москва. Зима 1980 года.

Прекрасный солнечный день, которые так редко выпадают в обычно серую и промозглую московскую зиму. Но тот день, как оказалось, явился исключительным не только с точки зрения погоды – он перевернул всю мою жизнь. Подтвердил столько раз слышанные мною ранее слова: «Пути Господни неисповедимы».

В тот день мы с моей коллегой по работе, Ларисой, находились возле Елисеевского гастронома на Тверской (в то время улице Горького), ловили такси.

С Ларисой мы познакомились на работе. Тогда я только устроилась работать в гостиницу «Cosmos» системы Интурист, в должности администратора. Лариса уже работала там некоторое время в «Reception».

Когда я пришла в первый день на работу, то сразу увидела ее, идущую мне навстречу, очень привлекательную девушку. Мне всегда нравились красивые женщины – они притягивали меня. Но… не стоит торопиться с выводами – ничего двусмысленного! Притягивали совершенно невинно, чисто эстетически. Будили мое любопытство. Я смотрела на них, как смотрят на произведение искусства. Любовалась ими так, как любуются мадоннами Леонардо да Винчи или Рафаэля. Пыталась угадать, что стоит за прекрасной внешностью.

Мы обменялись улыбками и мгновенно завязалось знакомство, быстро переросшее в тесное общение. Внешне мы были полными противоположностями. Говорят, они притягиваются. Возможно, в нашем случае это было именно так. Лариса – брюнетка с большими голубыми глазами, а я – блондинка с каре-зелеными. Лариса приехала работать в Москву из Кишинева.

А я родилась в Санкт-Петербурге (тогда Ленинграде), но позднее переехала в Москву, где и осталась после учебы в университете и получения диплома переводчика с иностранных языков.

Поскольку в тот период в личном плане мы обе были свободны, то много времени проводили вместе. Ходили в кино или театр, на выставки и часто коротали вечера после работы у меня дома. В то время у меня была уютная комнатка в коммунальной квартире. Я любила готовить, и мы часто ужинали у меня.

Однажды, задумчиво перелистывая передо мной свою записную книжку, Лариса сказала мне:

– Я тут наткнулась на один телефончик… композитор, Максим Дунаевский, слышала о таком? Мы как-то общались в одной компании, весело провели время. Я бы встретилась с ним снова… Хочешь, познакомлю тебя?

Я не хотела. Подобное знакомство совсем не привлекало меня. Я уже неоднократно сталкивалась с публичными людьми по работе или где-то еще, и практически все эти «знаменитости» оставили во мне неприятный осадок людей высокомерных, самоуверенных и самовлюбленных.

Так вот, в тот памятный день, после прогулки на Чистых прудах и сделав небольшие покупки в Елисеевском магазине, мы с Ларисой решили поехать ко мне – спокойно провести время и поужинать вместе.

День выдался замечательным, и нам совершенно не хотелось ехать на метро. Недолго думая, решили поймать такси.

Но свободных такси, как назло, не попадалось. После двадцати минут ожидания возле Пушкинского садика, устав поднимать руку и начав замерзать, я предложила Ларисе все-таки пойти в метро. Но в этот момент возле нас остановились бежевые «Жигули». За рулем сидел молодой человек лет 25, а рядом девушка.

– Вам куда, девчата? – опустив стекло, с располагающей улыбкой спросил парень.

Я назвала свой адрес. Мое жилье находилось тогда в «непрезентабельном» районе на окраине Москвы, и далеко не все таксисты соглашались туда ехать.

Это место, вдали от станции метро «Авиамоторная», в народе называли «бермудским треугольником» из-за того, что несколько жилых, щедро обшарпанных домов, угрюмо стояли там в окружении трех железных дорог. Это мрачное и пустынное место было печально известно тем, что там часто случались ограбления и однажды даже произошло убийство.

Я застыла в ожидании – повезет нас парень или нет?

– Садитесь! – коротко предложил он, назвав цену.

Мы вмиг устроились на заднем сиденье, радуясь возможности согреться. Машина тронулась в путь. Молодой человек начал дружелюбную беседу о хорошей погоде, о том о сем. А затем представился:

– Девочки, меня зовут Аркадий, я секретарь композитора Максима Дунаевского. А вас как?

Лариса встрепенулась.

– Как?! Вы секретарь Максима?! Так я тоже с ним знакома!

Услышав слова Ларисы, Аркадий очень обрадовался, оживился.

– Ну так это же здорово! Сегодня мы в компании собираемся на даче у друга Макса, Нолика (поэта-песенника Наума Олева). Девочки, присоединяйтесь, будет интересная компания. Мы отлично проведем вечер!

Лариса загорелась:

– Нина, давай и вправду поедем, я хочу увидеть Максима!

Мне этого совсем не хотелось по выше указанной причине. И, вообще, у меня не было привычки ездить в гости к незнакомым людям, да еще по приглашению третьих лиц. Я поежилась, задержалась с ответом. Затем стала отказываться.

– Спасибо, конечно, но это неудобно. Мы не знаем ни вас, ни ваших друзей.

– Как не знаете?! Ваша подруга знает Макса!

Аркадий с Ларисой принялись уговаривать меня вдвоем. Аркадий уверял, что все будет «удобно» и что там будут только «приличные» люди.

Видя, как Ларисе хотелось повидаться с Максимом, я в конце концов согласилась.

«Ну вот, от судьбы не убежишь, придется знакомиться со знаменитостью…» – внутренне улыбнулась я, тогда совершенно не подозревая, до какой степени эта мысль, скептически промелькнувшая в моем сознании, окажется пророческой.

– Ну вот и прекрасно! – воскликнул Аркадий. – Сейчас только захватим Макса у него на Огарева и вперед!

Он резко развернул машину на 180 градусов, и мы двинулись обратно к центру.

Вскоре мы подъехали к улице Огарева (ныне Газетный переулок) и, въехав во двор, остановились перед высоким кооперативным домом, находящимся в уютном тандеме с Домом композиторов.

Мобильные телефоны тогда не существовали, поэтому Аркадий побежал к Максиму домой, предупредить, что мы все ждем его в машине. Тем временем мы познакомились с его девушкой.

Вскоре он вернулся, сказав, что Максим собирается и вот-вот спустится.

Но он все же заставил себя ждать довольно долго. Примерно двадцать минут спустя я увидела, как к машине уверенным шагом направлялся довольно высокий мужчина лет 35. У него были короткие темные, слегка вьющиеся волосы, усы и большие роговые очки. Одет был в джинсы и в короткую черную кожаную куртку в стиле «авиатор». Это был Максим.

Поздоровавшись, он сел за руль (автомобиль был его), Аркадий рядом. Представил нас. Лариса напомнила Максиму о том, что они уже знакомы. В машине разлился запах мужских духов. Аркадий что-то пошутил по этому поводу, Максим что-то ответил ему в том же тоне. Так, со смехом и непрестанными шутками мы отправились за город. Как нам с Ларисой объяснили, в деревню Малаховку, где находилась дача поэта Наума Олева.

По дороге Максим оживленно переговаривался с Ларисой и Аркадием. Я посмеивалась шуткам, но большей частью молчала – у меня с ним не было общих тем для разговора. По первому впечатлению он мне не понравился. Физически он не был моим типом мужчины. Мне не нравились «усатики» – они почему-то наводили меня на мысли о легкомысленности, а подобные мужчины меня не притягивали. К тому же всю дорогу Максим пристально разглядывал меня в зеркальце. Это было неделикатно и раздражало. Я сидела прямо за ним на заднем сиденье рядом с Ларисой и подругой Аркадия, прижатая к дверце машины. Не имея возможности передвинуться, чувствовала себя как «под прицелом»,

Наконец, мы въехали в Малаховку. Это чудное место напомнило мне картинку из русской сказки. Уютный деревенский дом, окруженный запорошенными снегом елями. Прямо как в фильме «Морозко». Живописный уголок. Ощущение единства с природой, умиротворенности и свободы.

Нам навстречу вышел хозяин дома. Неожиданно Наум Олев оказался высоким красивым мужчиной библейского типа. С большими черными умными глазами и острым взглядом. Он радушно поприветствовал нас, с любопытством осмотрев нас с Ларисой с ног до головы.

Я уже слышала о поэте-песеннике Науме Олеве, который являлся автором многих замечательных песен, в частности песни «Татьянин день», которая мне нравилась текстом даже больше, чем музыкой. Обычно его песни объявляли на гала-концертах и иногда на «Голубом огоньке». Поэтому обрадовалась возможности пообщаться с человеком, от которого было интересно что-то почерпнуть в культурном плане. «Наверно, он очень интересный собеседник, – подумала я, – поэт не может быть иным».

В доме уже собралось немало народа, человек двадцать. «Сливки» московского общества – адвокаты, артисты, писатели, номенклатурные работники, – рассказала подруга Аркадия, Лена. Люди живо общались. Атмосфера была веселой и непринужденной, наполненная шутками и взрывами смеха. Мы с Ларисой начали знакомиться с другими приглашенными. Но я инстинктивно держалась подальше от Максима.

Когда все сели за стол, то я оказалась на торце длинного прямоугольного стола между двумя мужчинами. C одной стороны был какой-то адвокат, имени которого я не запомнила, а с другой стороны оказался… Максим. Не знаю, сел ли он рядом со мной случайно или преднамеренно, но за столом он постоянно любезно оказывал мне знаки внимания, подкладывая на тарелку еду и следя за тем, чтобы мой бокал не оставался пустым.

Началось веселое шумное застолье.

Получилось так, что Нолик сел на противоположном торце стола, заставленного блюдами и бутылками вина и водки, прямо напротив меня. Очень колоритная личность, он выступал тамадой и «затейником», не давая гостям скучать. Слушая его, я поняла, что у него был не только острый взгляд, но еще и язык. Он говорил без умолку, постоянно отпуская ироничные ядовитые шуточки.

Нужно сказать, что все было преподнесено им с большим чувством юмора. Человек, безусловно, очень талантливый – мастер слова, поэт «недаром». Удержаться от смеха было невозможно. После каждой его «репризы», как тогда говорили в артистических кругах, гости взрывались от хохота. Было видно, что Нолику это доставляло удовольствие, и он продолжал «работать на публику» с пылом и энтузиазмом.

В какой-то момент Максим шепнул мне: «Нолик «на взводе» – давно должна была приехать из Одессы его любимая женщина, Галя, но она задерживается, а он страдает в ожидании».

Действительно, нервное состояние Нолика было заметно, и чем больше он пил, тем больше он был «на взводе». Если вначале в свои «репризы» он лишь изредка вводил, говоря официальным языком, ненормативную лексику, как «приправу к блюду», то чем дальше, тем ее было больше. Как будто Наум выплескивал всю свою обиду на судьбу, которая несправедливо задерживала долгожданную встречу с его любовью.

А я тоже постепенно напрягалась, но по другой причине. Становилось все более неприятно слушать бесконечный поток нецензурных слов – их с избытком хватало и на улицах Москвы, возле пивных ларьков. Кроме того, шутки хозяина дома становились все более злыми. Я начала ерзать на стуле – не этого ожидала от вечера в творческой компании.

Поначалу я смеялась вместе со всеми над словами хозяина дома, сначала искренне, а затем больше из вежливости. Но в какой-то момент мне вдруг стало скучно и неинтересно. Конечно, я понимала, что Нолик таким образом развлекал гостей и развлекался сам – у каждого свой метод, имеет право. Но все это становилось очень однообразным, неэстетичным и резало ухо. И слишком далеким от той прекрасной поэзии, которую он подарил музыке, являясь профессиональным поэтом-песенником.

Я начала ругать себя за то, что поддалась на уговоры, согласилась поехать на незнакомую мне дачу, не зная человека и его круг. Как-то все получилось очень быстро. Почувствовала себя как в ловушке – удовольствия от вечера не получала, но и покинуть дом не могла.

«Как бы уехать отсюда?» – мысли вереницей крутились у меня в голове.

Я сознавала, что ситуация безвыходная. Своим ходом мне оттуда было не выбраться. «В любом случае придется ждать, пока кто-то с машиной не соберется возвращаться в город. Попросить взять меня с собой», – подумала я.

Решила при первой возможности выяснить у адвоката, сидящего справа от меня, когда он собирается уезжать, и напроситься в попутчицы.

Когда Нолик в очередной раз выпустил нецензурную тираду и гости залились хохотом, я решила больше не напрягаться и не делать вид, что мне смешно. Поскольку я оказалась единственной, кто перестал реагировать на его «репризы», Нолик сразу заметил это. Комично сделал «страшные глаза» и сурово спросил меня:

– А ты почему не смеешься? Что, не смешно?

Я подумала, что терять мне, собственно, нечего, я никому ничего не должна. Улыбнулась и ответила ему полушутливо-полусерьезно:

– Нет, не смешно. Мне, скорее, жаль, что человек с такими умными и красивыми глазами вынужден выражать свои мысли не иначе, как матом.

Установилась «гробовая» тишина. Все застыли, впившись в меня глазами, казалось, не веря своим ушам.

Я понимала, что моя реплика могла очень не понравиться хозяину дома – «кто эта незнакомая девица, непонятно как затесавшаяся в его привычную компанию, чтобы делать ему замечания?» Но в юности я была настолько цельной, непосредственной и бесстрашной натурой, что каждый раз, когда верила в правоту своих мыслей и принципов, высказывалась без обиняков.

Конечно, Нолик мог мне резко ответить, «поперчив» свои слова «художественным матерком», мол: «…не нравится – тебя никто здесь не держит!». И тогда мне пришлось бы встать и направиться к двери, уходить в темноте через лес к железнодорожной станции. Так как я не была настолько наивной, чтобы не понимать, что никто не прервет веселую вечеринку, чтобы довезти меня до электрички, даже активно флиртующий со мной адвокат.

Я была готова ко всему.

Тишину прервал Наум. В первый момент он, как и все остальные, застыл после моих слов. С изумлением уставился на меня, как будто недоумевая: «Как посмела?!». Но затем очень быстро пришел в себя, громко и непринужденно рассмеялся:

– Вот это мне нравится! Молодец! Давай за тебя! – Он поднял бокал, пристально, «со значением» глядя мне в глаза.

Нолик, как и большинство умных творческих людей, обладал счастливой способностью сглаживать «острые углы», превращая все в шутку.

Веселье продолжилось как ни в чем не бывало, но я заметила, что наш талантливый поэт стал гораздо щепетильнее в выражениях.

После ужина все перешли в гостиную, где стояло старинное пианино. Максим сел за него и начал играть и напевать свои песни. Все подтянулись к нему, принялись азартно подпевать.

Тут впервые в моем сердце начал таять лед. Я очень чувствительна к музыке – сама в детстве пять лет занималась на фортепиано. Стала вторить остальным, хотя совсем не знала его песен, а больше догадывалась – по мелодии и по ритму.

Не знала также, что он был автором музыки к фильму «Д’Артаньян и три мушкетера». Его как раз в то время показывали по телевидению. Телевизора у меня тогда не было, но каждый вечер я слышала из своей комнаты у соседей задорное «пора-пора-порадуемся», которым начиналась и заканчивалась каждая серия. Теперь, когда Максим исполнил эту песню, я все поняла.

Возникло какое-то чувство признательности, что ли, за его красивые песни из этого сериала.

После «сеанса караоке» Нолик включил магнитофон и начались танцы.

Я всегда очень любила танцевать – это было одним из моих хобби. Поэтому танцевала со всеми мужчинами без разбору, полностью отдаваясь музыке.

Но все еще продолжала немного сторониться Максима. Странное дело… Помню, что на этом этапе он начал одновременно притягивать и отталкивать меня.

Когда я чувствовала на себе его взгляд, чувствовала, что он собирается подойти и пригласить меня, то сразу сама предлагала потанцевать любому, находящемуся рядом со мной молодому человеку. Почему? Я и сама не понимала. Возможно, это моя интуиция предостерегала меня. Или инстинкт самосохранения?

Но все же в самом конце вечера, когда я в какой-то момент оказалась одна, Максим приблизился и пригласил меня на танец. Это было сделано очень мягко. Уже не раздумывая, я встала и начала с ним «slow».

Максим завел приятный ненавязчивый разговор, сделал мне комплимент. Не столько мне, сколько моему свитеру. Довольно оригинально – в отличие от заезженных стандартов ухаживания. Но, наверно, именно это позабавило и раскрепостило меня. Меня всегда смешило и немного утомляло, когда молодые люди, в попытках завоевания девушки, произносили банальные оды про «необыкновенно красивые» глаза и «шелковые» волосы.

«Какой у вас красивый, нежный свитер», – вкрадчиво сказал мне Максим. Он немного отстранился, окидывая его взглядом, продолжая держать меня за руки и окутывая меня теплым проникновенным взглядом. Мы встретились глазами, одновременно улыбнулись друг другу. Мне вдруг стало легко.

А мой свитер и мне самой очень нравился. В ту нелегкую во многих отношениях эпоху в магазинах «приличной» одежды не было, качественные вещи были дефицитом. Люди покупали и перекупали вещи с рук. Я приобрела этот свитер у одного фарцовщика, пожертвовав половину зарплаты. «Ну ничего, сэкономлю на еде, буду тоньше, стройнее» – как обычно в таких случаях, решила я. Так он мне понравился – белый, пушистый, из синтетической, но очень мягкой нити, похожий на оренбурский пуховый платок. С огромным воротником «трубой», который я укладывала, заворачивала каждый раз по-разному. В тот вечер свитер удачно сочетался с черными бархатными брюками, обтягивающими мои ноги.

Максим называл меня на «вы», и мне нравилось, что он не фамильярничал и не упрощал манеры, стремясь сократить дистанцию. Несомненно, он почувствовал мою отстраненность и поэтому приближался ко мне очень медленно и осторожно. Держался уважительно и даже не пытался прижать меня к себе или сделать какой-либо другой двусмысленный жест. Он лишь слегка провел рукой по моему предплечью, говоря о «красоте» свитера.

Лариса сидела на подоконнике, наблюдая за нами, загадочно улыбалась мне.

Вечер затянулся, время было позднее, все устали – перевалило за два часа.

Я села в кресло, размышляя, где мне придется провести остаток ночи. Максим остался стоять рядом, время от времени бросая невинные шутки.

В зал вошел Нолик. Увидев Максима рядом со мной, он многозначительно подмигнул ему.

– Нина хорошая девушка, советую тебе обратить внимание!

Максим мгновенно отреагировал, рассмеялся:

– А я уже обратил!

Обведя всех пристальным, своим немного «магическим» взглядом, не минуя и меня, Наум выразительно сообщил, что его «комната находится на втором этаже налево», и удалился.

Люди стали расходиться «по парочкам», удаляться. Наверху было немало свободных комнат.

Я заметила, что Лариса тоже куда-то вышла, не смогла обсудить с ней вопрос ночевки.

Максим повернулся ко мне и снова очень мягко сказал, глядя мне прямо в глаза:

– Уже поздно. Вы, наверно, устали? Давайте я найду где поспать?

Это было сказано так просто и спокойно, дружелюбно, что я вдруг почувствовала к нему доверие. Такое же внезапное и необъяснимое, как и прежняя отстраненность. Мне казалось, что он был совершенно искренен. С этим во мне пропала защитная реакция – теперь я ждала от него только добра.

Мы поднялись на второй этаж. Максим осторожно прозондировал обстановку, прислушиваясь, есть ли звуки за каждой дверью. Одна спальня оставалась свободной, и мы устроились там.

Сели напротив друг друга на стулья возле кровати, и начался долгий и, как мне показалось, очень долгий разговор – обо всем на свете. Макс рассказывал о себе, о своем творчестве, об отце, о своем детстве, о его неудачных женитьбах.

Узнав, что я родилась в Ленинграде, он поинтересовался, как я оказалась в Москве, чем «живу и дышу».

В конце беседы у меня возникло ощущение, что я знаю Максима уже целую вечность. Он подкупал меня своей простотой, непосредственностью и откровенностью. Также он часто шутил, и я от души смеялась его шуткам.

Ходит суждение, что для мужчины лучший способ завоевать женщину это суметь заставить ее искренне смеяться. Похоже, Максиму это в ту ночь удалось.

Никаких двусмысленностей с его стороны не было, он вел себя достойно и даже немного робко. Я полностью расслабилась.

В непрерывных разговорах мы оба не заметили, как прошла ночь и наступило утро.

Услышав внизу голоса, Максим спустился «на разведку».

Вернувшись, сказал, что все уже собрались внизу и ждут нас на завтрак. Но все же галантно предложил принести мне кофе в комнату, если я «пожелаю».

Это милое предложение тронуло меня. Но, поблагодарив, я отказалась, раз уж люди ждали нас.

Когда мы спустились, на кухне все что-то оживленно обсуждали, стоял непрерывный смех. Будоражил сильный запах свежесваренного кофе. Он явился гармоничной ноткой, заключающей эту необычную, но очень приятную ночь.

Нолик, как и накануне, «по-царски» восседал во главе стола. Кто-то из девочек суетился возле кофейника, кто-то жарил тосты. Увидев нас, все прекратили разговаривать, с любопытством посмотрели на нас.

– Ну, как ночку провели? – спросил один из гостей, таинственно подмигнув.

Нолик тоже с любопытством разглядывал нас. Вероятно, по нашему поводу уже строились недвусмысленные предположения.

– Замечательно! – мы ответили одновременно. Дружно, как заговорщики, рассмеялись, так же обменявшись таинственными взглядами.

Вот в этот момент, наверно, и возникло то ощущение единомышленничества, которое окончательно сблизило нас и которое затем долгое время присутствовало в наших отношениях. Иногда даже крупные события не трогают нас, а вот такие, казалось бы, мелочи затрагивают в душе невидимые струнки, заставляют их зазвучать.

У меня возникло настоящее чувство доверия к Максиму. В душе что-то «зажглось» – какой-то невидимый горячий огонек. Мое первоначальное предубеждение к этому человеку рассеялось, как дым. Такой не может сделать что-то плохое, причинить мне боль, предать.

Теперь мне было странно, что изначально он вызывал у меня отторжение. И даже немного стыдно за свою неприкрытую холодность.

«Простой и воспитанный человек. Даже застенчивый – не такой, как все эти знаменитости. Счастливое исключение», – думала я, вспоминая, как деликатно он задавал мне вопросы, как робко заглядывал в глаза.

По окончании завтрака все начали разъезжаться, прощаться.

Стоял прекрасный солнечный день. Небольшой мороз, и воздух был пропитан пьянящим запахом огромных елей, которые были здесь в изобилии и гордо возносились к небу.

Мое настроение было радостно-приподнятым – ощущение некоей неожиданно случившейся магии.

Я тепло распрощалась с Наумом, поблагодарила его за гостеприимство. Он поцеловал мне руку.

В личном разговоре он оказался очень интересным, вежливым и приятным собеседником с огромной харизмой. Мое первое мимолетное впечатление о нем как о человеке «без царя в голове» было полностью стерто. Никто не совершенен, у каждого из нас есть свои причуды и недостатки. К тому же я понимала его раздражительность – в ожидании подруги. Поговорив с ним накануне некоторое время в зале, где мы оба наблюдали за танцующими, я почувствовала в Науме «душу». А это для меня всегда было в человеке самым главным и многое оправдывало.

Лариса решила ехать с кем-то, кто ехал в ее направлении. Мы расцеловались. Максим любезно предложил отвезти меня домой. Я немного засомневалась, поскольку жила в очень трудно находимом районе – было бы проще, если бы он высадил меня у станции метро. Сказала ему об этом откровенно. Но Максима это совершенно не смутило, он рассмеялся.

– Не проблема. Будем осваивать новый маршрут!

Маршрут оказался довольно запутанным. Но в конце концов с моей посильной помощью Максим довез меня до дома, который на солнечном свету казался еще более убогим. Это не смутило моего нового друга.

– Нина… сейчас я поеду отсыпаться, а вечером у моей школьной соученицы, Светы Черкасовой, празднование ее дня рождения. Поедем вместе?…

Он снова как-то робко и внимательно смотрел мне в глаза, как будто сомневаясь в ответе. Но мой ответ уже не мог быть иным как «да».

– Поедем, с удовольствием!

Мы договорились на семь вечера, обменялись телефонами. Я дала ему номер своей квартиры. Предложила позвонить прямо в мою дверь на втором этаже, как приедет. Иначе ему нужно было бы искать телефон-автомат.

Выспаться не удалось – мне крайне редко удавалось заснуть днем, даже после бессонной ночи. К семи я была готова. Надела прилегающее к талии трикотажное платье цвета «кофе с молоком», причесалась, распустив по плечам свои длинные волосы, немного подкрасила ресницы темно-коричневой тушью и губы красной помадой.

Максим приехал за мной в половине девятого. Я уже начала беспокоиться – тогда еще не знала, что он всегда опаздывал. Как сам сказал мне, это было сильнее его.

Позвонил в мою дверь.

– Привет, Нинуля! Ты готова? Едем!

Мы отправились в центр города. Друзья Макса, супруги Светлана и Николай Черкасовы, жили в большой уютной квартире напротив гостиницы «Украина».

Веселье уже было в полном разгаре. Много гостей с бокалами в руке. Постоянный смех. Стол уставлен различными яствами, немало деликатесов.

– Светка молодец – всегда приготовит отличный стол! Очень гостеприимная! – с удовольствием отметил Максим. Он привез ей в подарок флакончик французских духов «Climat», которые тогда только появились в продаже.

Света и Николай мне сразу понравились. От них, действительно, исходило гостеприимство и радушие. Их гости тоже оказались интересными, культурными людьми. В основном московская интеллигенция.

За столом меня посадили между Максом и Светой. Она расспрашивала меня о многом – чем я занимаюсь, где живу, а за меня ей часто отвечал Максим, употребляя самые лестные эпитеты. Это звучало очень мило и приятно задевало мои слабые струнки.

– Нина – переводчица! – с явным удовольствием объяснял он.

Застолье было очень приятным, и поэтому в разговорах и за вкусной едой вечер прошел очень быстро. Далеко за полночь гости собрались разъезжаться. Света подошла к нам.

– Максим, оставайтесь у нас на ночь, вот так еще пообщаемся! Места достаточно!

Он радостно кивнул, повернулся ко мне, спросил мое согласие. Я не возражала, видела, что ему этого очень хотелось.

После новых долгих разговоров за ночным чаем я начала буквально засыпать – у меня шла вторая бессонная ночь. Макс заметил это.

– Ладно, Светуля, мы пойдем ложиться – Нина устала. Скоро снова увидимся!

Света застелила нам кровать, одну на двоих. Одолжила мне ночную рубашку. Максим пошел в душ первым. Когда я вышла из теплого душа, он лежал в кровати, наблюдая за мной. Что-то ласково сказал, отодвигаясь, уступая мне больше места. Я не разобрала что именно – хотелось спать, слипались глаза. Помню только, как он мягко положил свою руку на мою, что она была очень горячей. От него самого исходило горячее тепло – как от печки. Это было приятно, и я почувствовала покой и умиротворение. Максим молчал и больше не предпринимал никаких действий. Я немного удивилась, но не обиделась. Мне было легко и хорошо. Больше ни о чем не задумываясь, я машинально повернулась на бок и… медленно погрузилась в сладкие объятия Морфея.

Утром проснулась от звука приглушенных голосов, идущих из кухни – Света разговаривала с мужем, видимо, готовя завтрак. Макс еще спал, тихо посапывая рядом. Я ушла в душ, а вернувшись обнаружила, что он проснулся.

– Доброе утро, соня! – рассмеялась я.

Он не ответил, продолжая лежать, глядя на меня странным, отсутствующим взглядом, как будто сквозь меня. Я немного опешила – неужели его обидела моя фраза? Но допытываться не стала.

– Максим, буду ждать тебя на кухне!

Он снова ничего не ответил. Я поежилась. Очень странно…

На кухне Света предложила мне кофе и оладьи с вареньем. Мы с удовольствием втроем обсуждали прошедший вечер. Я искренне благодарила супругов за теплый прием.

Вошел Максим, поздоровался и начал разговор со Светой и Колей. При этом он ни разу не обратился ко мне, лишь изредка бросая на меня взгляд. Я почувствовала себя неловко. Вскоре он встал, едва взглянув на меня, сказал своим друзьям, что ему нужно ехать – дела.

Я была озадачена, терялась в догадках – что произошло? Что именно ему не понравилось, чтобы он вдруг начал игнорировать меня? Такого в моей жизни раньше никогда не случалось…

Попрощавшись с хозяевами, мы вышли на улицу, молча пошли к машине. Было холодное ветреное зимнее утро.

Теперь молчала и я, сознательно, не чувствуя за собой какой-либо вины, не понимая его поведения. Я была разочарована. Мелькнула мысль: «Видимо, ему не понравилось то, что вчера я сразу уснула, не оказав ему знаков внимания…»

Максим подошел к своим «Жигулям», распахнул дверцу с моей стороны.

– Пожалуйте! Прошу вас! – вдруг, широко улыбнувшись, шутливо произнес он.

Я на секунду обомлела. Потом так же шутливо улыбнулась, ответила в тон ему:

– А мне показалось, что сегодня тебе не очень хочется разговаривать со мной! Не в настроении?

– Что ты, Нинулечка, совсем наоборот! Все прекрасно, я очень рад, что ты со мной! Ну да, конечно, ты еще не знаешь… прости пожалуйста… Это моя особенность – с утра я очень медленно просыпаюсь… раскачиваюсь полчаса, а то и час! Мама и все мои друзья знают об этом! Но теперь все в порядке, холод разбудил меня! Сейчас отвезу тебя и поеду в студию, а вечером увидимся, хорошо?

Он взял мою руку в свои, поцеловал. Несколько секунд внимательно изучал мое лицо. Затем робко произнес:

– Нинуся, ты очень красивая… но вот… вчера вечером на тебе была красная помада, а мне кажется, тебе больше идет розовая, как когда ты была у Нолика…

Я широко раскрыла глаза, не ожидая такого откровения. «Вот это да… – думала я, – какая прелестная, почти детская непосредственность…»

Две секунды мы молча смотрели друг на друга и… дружно рассмеялись. Макс притянул меня к себе, крепко обнял.

С этого дня мы начали постоянно встречаться. Каждый день или почти каждый. Потом, когда я вспоминала свои первоначальные неприятные ощущения, очень удивлялась, не понимая, откуда они возникли. «На этот раз интуиция подвела меня… он совсем не такой, как я изначально предполагала. И слава Богу!» – с удовольствием подумала я.

С каждым днем мой милый друг все больше располагал меня к себе, все больше очаровывал меня. Максим был очень внимательным и нежным, ухаживал интеллигентно и красиво. Часто приносил цветы.

Каждая наша встреча стала праздником. Мы постепенно познавали друг друга, становясь все ближе.

Макс делился своими сокровенными мыслями и рассказывл о своих жизненных ситуациях, даже тех, которые не всегда были в его пользу. У меня возникло ощущение, что он полностью доверяет мне. Я очень ценила это и стремилась стать ему настоящим единомышленником. Прежде всего другом, на которого он сможет всегда положиться.

Чувства пришли позже, как нечто естественное и неотвратимое.

Конечно, меня немного смущало то обстоятельство, что Максим был уже в третий раз разведен, тогда как некоторые мужчины еще и в первый не женились. Но его отношение ко мне казалось таким искренним и нежным, что я решила не идти на поводу у предрассудков. У всех ведь разные обстоятельства, разные судьбы. Наверно, ему просто не повезло.

Каждый вечер мы куда-то ездили, встречались с кем-то из друзей Максима.

Вскоре он начал представлять меня не только друзьям и знакомым, но и своим родственникам. Привозил меня к ним в гости.

Так я познакомилась и подружилась с его братом по отцу Евгением Дунаевским, а также с его двоюродной сестрой Лией и с ее супругом Александром.

Все они мне очень понравились. Милые и интеллигентные люди, доброжелательные и гостеприимные.

Евгений пригласил нас с Максом на ужин к себе в квартиру на Кутузовском проспекте, вернее, на улицу, названную именем отца – улицу Дунаевского.

Он предстал передо мной невысоким и худощавым мужчиной с непослушными вьющимися волосами с проседью. С усами и в очках, как и его брат Максим. Но внешне они были совсем не похожи. Скорее всего, Женя пошел лицом в свою маму, а Максим в их папу.

Евгений принял нас очень тепло. Накрыл прекрасный праздничный стол с массой деликатесов, и это было совсем не типично для старого холостяка. До того времени Женя еще никогда не был женат.

У нас с ним мгновенно установился такой хороший контакт, как будто мы были знакомы уже давно. В разговоре понимали друг друга с полуслова. Женя, или Геня, как его называли самые близкие, сразу же показался мне очень милым и добрым человеком. К тому же он носил то же имя, что и мой любимый папа, что не могло мне не импонировать. Но, помимо всего прочего, он невольно притягивал к себе мягкими манерами, тихой спокойной речью и большим гостеприимством и великодушием. Настоящий интеллигент. Все мои первые впечатления впоследствии подтвердились.

В профессиональном плане Евгений являлся художником, причем не просто художником, а талантливым художником, который периодически выставлялся в Третьяковской галерее или в Пушкинском музее.

В разговоре выяснилось, что его любимым «коллегой по кисти» был Поль Сезанн – французский постимпрессионист, на творчество которого очень повлиял не менее известный и талантливый художник – Камиль Писсарро. Я с детства увлекалась творчеством импрессионистов, и у нас с Женей сразу появились общие «культурные» интересы.

Евгений считал, на мой взгляд, совершенно справедливо, что художник, артист призван своим творчеством поднимать культурный уровень народа. Думаю, что именно эта идея вдохновляла его всю жизнь.

Его близким другом был Таир Салахов, президент Союза художников, к которому впоследствии мы вместе ездили в гости.

Двоюродная сестра Макса, Лия Померанцева, проживала вместе с мужем Александром на Кутузовском проспекте, совсем недалеко от Жени.

Она оказалась красивой, полной, ухоженной женщиной с живыми умными черными глазами и с чарующей улыбкой. Несмотря на то, что у нее были серьезные проблемы со здоровьем, она всегда внешне оставалась бодрой и жизнелюбивой.

Так же как и Евгений, Лия приняла меня очень гостеприимно. Все было тщательно продумано – красиво убранный стол, вкусные и разнообразные блюда. Лия умела отлично готовить. А ее искреннее радушие ко мне, к «новенькой», очень тронуло меня.

Сестра Максима не работала, но и не была домохозяйкой в известном смысле этого слова. Она была очень деятельной и разносторонне образованной натурой. Лия писала замечательные стихи и даже издавала их. Один из ее сборников «Стихаты», в мягком переплете, с по-родственному трогательным посвящением моей дочери и мне, до сих пор бережно хранится в наших архивах. Иногда я снова беру его в руки и задумываюсь. Тогда в памяти оживают воспоминания «старины глубокой».

Лия была племянницей Зои Ивановны, мамы Максима. Будучи старше своего маленького кузена Максика на 20 лет, она помогала тете, занимаясь им в те периоды, когда Зоя Ивановна была занята или находилась в отъезде, как это позднее рассказала мне она. Своих детей ей с мужем Бог не дал, но это не помешало им создать замечательную супружескую пару. Это был тот самый случай, который заставляет верить, что «браки заключаются на небесах». Мне казалось, что каждый из них стал «ребенком» другого – настолько нежно и заботливо они относились друг к другу.

Супруг Лии много лет работал в различных учреждениях, а затем даже создал свое дело – начал издавать коммерческую газету.

В тот самый первый вечер (как впоследствии и другие) мы прекрасно провели время за интересными разговорами. После ужина, несмотря на все протесты хозяйки дома, я помогла ей убрать со стола и вымыть посуду. Не хотелось оставлять на нее груду грязных тарелок и салатниц, особенно после того, как она рассказала о своих проблемах со здоровьем. Ясно представляла себе, сколько сил она потратила на приготовление блюд к нашему приезду. Я всегда стремилась относиться к людям так, как мне хотелось бы, чтобы люди относились ко мне. Очевидно, Лия почувствовала это. Поцеловав меня на прощание, очень по-доброму глядя на меня своими черными и влажными, «говорящими» глазами, она вручила мне листок с номером своего домашнего телефона.

– Ниночка, звони нам когда захочешь!

По словам Максима, я ей «очень понравилась». Он планировал познакомить меня также и со своей мамой, Зоей Ивановной. Я же немного побаивалась встречи с ней и всячески оттягивала ее.

Дело в том, что в момент нашего знакомства Максим заканчивал формальности, связанные с разводом с третьей женой Леной, которая переехала к нему из Киева. Развод был оформлен, и Максим ушел жить к маме. Как он объяснил мне, его семейная жизнь «быстро развалилась», потому что они были «слишком разными», их брак продлился всего лишь один год. Но что при разводе Лена решила не возвращаться домой в Киев, а хотела оставить его квартиру за собой. Он согласился, по его словам, другого выхода не было. Но был крайне удручен всем происходящим, так как оставался без собственного жилья.

– И как это меня угораздило?! – вспылил он как-то в нашем разговоре.

Я понимала девушку, которая нуждалась в крыше над головой, и одновременно понимала Макса, которому было тяжело лишаться своей квартиры. В итоге он все-таки лишился ее, и теперь ему приходилось ютиться у мамы, которая, как и любая мама, очень сильно расстраивалась из-за таких неприятностей в его личной жизни и постоянно говорила ему об этом. Таким образом, Макс находился «между двух огней».

Я отчетливо представляла себе, как тяжело ему было переживать подобный конфликт и потерю своего жилья. Меня очень тронула искренность, с которой он доверил мне все это. Он казался мне беспомощным, как ребенок, нуждающийся в заботе и понимании. Я очень сочувствовала ему, поддерживала морально, как могла и, незаметно для самой себя, сильно привязалась – сердцем и душой.

Так что вопрос знакомства с Зоей Ивановной был для меня очень непростым, хотя Макс не раз говорил: «Как-нибудь на днях заедем к маме, она будет рада». Мне казалось, что при таких неприятных обстоятельствах, связанных с разводом сына, она будет отныне воспринимать «в штыки» любую девушку, с которой он начнет встречаться. А у него самого желание жениться снова, скорее всего, теперь появится не скоро.

Но однажды волнительная встреча с мамой Максима все-таки произошла.

В то время он работал над музыкой к фильму «Куда он денется» с Михаилом Боярским в главной роли. Когда съемки фильма были закончены и назначен день премьеры, Макс пригласил меня поехать на нее вместе с ним. Сказал, что представит мне Боярского и других «коллег по цеху».

– Возможно, приедут и мама с Ориком, но это не точно, – добавил он.

Орик, или Орест Кондратьевич Лейнеман, являлся отчимом Макса. Зоя Ивановна вышла за него замуж после смерти Исаака Осиповича Дунаевского.

Войдя в кинозал, Максим сразу увидел маму, показал мне на нее. Она сидела с мужем в начальных рядах. Рядом с ними были Лия с мужем, которых я уже знала. Мы приблизились.

Зоя Ивановна внимательно посмотрела на меня, затем обратилась к сыну.

– Здравствуй, Мася! Мы тебя заждались!

– Мам, ну ты же знаешь, что я никогда не приезжаю вовремя! – рассмеялся Максим. – Познакомься, это Нина!

Мама оказалось красивой ухоженной женщиной примерно 60 лет, с голубыми глазами и волосами с проседью, с короткой стрижкой «а-ля Жанна д‘Арк».

Макс посадил меня рядом с ней и сел сам. Началась беседа. Пристально глядя на меня, Зоя Ивановна задавала «светские» вопросы. Мне удалось перешагнуть через первоначальный внутренний барьер, и я просто и искренне отвечала ей.

Супруг Зои Ивановны, Орест Кондратьевич, был приятным мужчиной. Он очень приветливо поздоровался со мной.

Максим уже давно рассказал мне, что в прошлом Зоя Ивановна была танцовщицей в Ансамбле песни и пляски Советской армии им. Александрова, где однажды и познакомились его будущие родители. Но, несмотря на связывающие их нежные чувства, они никогда не были женаты. У Исаака Осиповича Дунаевского имелась официальная семья – жена Зинаида Сергеевна (в прошлом балерина) и сын Евгений. Но хотя Максим стал внебрачным ребенком (он до 16 лет носил фамилию мамы – Пашков), законная семья Дунаевского приняла и его, и Зою Ивановну. Он также рассказал мне, что отец полностью обеспечил его с мамой, – купил им две квартиры в кооперативе Дома композиторов (одну из которых, свою, Максиму пришлось оставить бывшей жене Лене), а также дачу в Подмосковье, в деревне Снегири, и постоянно продолжал заботиться о них.

Исаак Дунаевский жил на две семьи до самой своей смерти в 1955 году. Максиму тогда было 10 лет. А когда исполнилось шестнадцать, то они с мамой подали петицию в Совет Министров СССР и в суд с просьбой о признании отцовства покойного Исаака Осиповича и о замене фамилии Максима Пашкова на Дунаевского. ДНК-тестов тогда не существовало. Прошение было удовлетворено на основании показаний свидетелей.

Исаак Осипович был очень порядочным человеком, ответственным за свои поступки. Но, по существующим законам той эпохи и будучи женатым, он не мог признать Максима своим сыном официально, документально. А разводиться он тоже не хотел, но при этом он не только не скрывал наличие своей второй семьи, но и делал все для того, чтобы ни Максим, ни его мама не чувствовали себя обделенными. Ни морально, ни материально – по сравнению с его официальной семьей.

Максим с гордостью рассказывал мне это о своем отце, которого ему долго не хватало.

Начался просмотр фильма, и наша беседа с Зоей Ивановной оборвалась. Но мы уже успели сказать друг другу немало. Мама Макса показалась мне женщиной с характером. Я оценила это – мне всегда нравились люди с внутренним стержнем, с принципами.

По окончании просмотра Максим повел меня поздравлять Боярского и съемочную группу, представил нас друг другу.

Перед уходом мы подошли попрощаться с родными Макса. Я обменялась несколькими фразами с его мамой. К моему приятному удивлени, Зоя Ивановна очень радушно улыбнулась мне на прощанье и даже пригласила в гости. Сказала, чтобы я взяла у сына ее телефон и звонила ей, когда захочу. Точно так же, как и Лия. Это было совсем неожиданно и, конечно, очень приятно. Я поблагодарила ее, и мы с Максом уехали ночевать ко мне.

Время летело. Вскоре Максим получил предложение от режиссера Лиозновой Татьяны Михайловны написать музыку для ее фильма «Карнавал». Это должна была быть музыкальная драматическая комедия, повествующая о молодой девушке, живущей в маленьком провинциальном городке с мамой, которую когда-то оставил родной отец девушки. Она занимается в драматическом кружке в городском клубе и мечтает стать артисткой, певицей. Трогательная история о том, как ей не хватает общения с отцом, которого она давно не видела, как она едет в Москву разыскивать того, у кого уже давно новая семья. О том, какие испытания выпадают на ее долю.

Максиму понравился сценарий, он был уверен в том, что фильм ждет успех. Принял предложение и начал работать над песнями к нему – писать музыку на стихи одного из талантливейших советских поэтов, Роберта Рождественского.

– Ты знаешь, девушку в фильме зовут Нина, – сказал он мне, прищурившись и улыбаясь, – а играет ее актриса Ирина Муравьева.

Я знала Муравьеву по фильму «Москва слезам не верит» – там она покорила всех своей талантливой игрой. «Раз в главной роли Ирина Муравьева, то успех картине точно обеспечен», – невольно подумалось мне.

В то время Максим руководил музыкальным коллективом «Фестиваль» в Полтаве. Он ездил туда по мере необходимости для записи своих песен. Записывал также и в Москве. Одной из обязанностей его помощника Аркадия, познакомившего нас, было арендование музыкальных студий записи для своего шефа.

Максим полностью погрузился в работу – писал, переписывал, записывал. Огорченно рассказывал мне, что Татьяна Михайловна была очень требовательным человеком и режиссером. Ей почему-то не понравилась его музыка к песне под трепетным названием «Позвони мне, позвони», – она заставляла его переписывать ее снова и снова.

Я часто приезжала к Максу в московские студии звукозаписи с термосом кофе. Безусловно, по его приглашению. Садилась в сторонке и наблюдала. Мне очень нравилось наблюдать за ним в процессе работы, видеть его увлеченность и сосредоточенность. Казалось, Макс был способен работать день и ночь, пока не добьется высококачественного звучания. Эта черта его характера вызывала мое большое уважение и привязывала к нему еще больше.

Каждый раз, когда я находилась рядом с ним во время рабочего процесса в студии, у меня возникало ощущение сопричастности. Время от времени Макс отрывался от работы и посылал мне благодарные улыбки. Наверно, не столько за кофе, сколько за то, что просто была рядом, морально поддерживала его.

Мы часто говорили о его творчестве. Нередко он проигрывал мне свои творения, спрашивал мое мнение, просил оценить. Сравнить, какая версия одной и той же песни лучшая. В частности, в отношении песни «Позвони мне, позвони». Я говорила то, что думала, искренне и откровенно. И никак не смогла бы предположить тогда, что эта песня, ее текст станут в некотором роде символом наших отношений, а сами отношения в определенном смысле станут «карнавалом». Но об этом позже.

Мне все нравилось в композициях Максима. Будучи творчески одаренным человеком, он, несомненно, писал красивую музыку. А сам он очень восхищался песнями шведского композитора Бенни Андерсона, пишущего музыку для выдающейся шведской группы АББА. А я убеждала его в том, что его собственные сочинения ничем не хуже. Это было мое совершенно искреннее мнение, и мне казалось, что Максим чувствовал и ценил это.

По вечерам он обычно приезжал ко мне, и я готовила его любимые блюда, совершенствуясь в кулинарии. Для себя я никогда не любила готовить, а Макс всегда восторженно нахваливал мои «творения». Мне доставляло большое удовольствие каждый раз придумывать для него что-то новое. И не потому, что «путь к сердцу мужчины лежит через его желудок» – у нас и без этого отношения были прекрасными. Просто это было естественное желание сделать ему что-то приятное после напряженного дня работы, и это доставляло радость прежде всего мне самой. И оно удваивалось в тот момент, когда я видела радость и удовольствие в его глазах.

Мой дом, в виде моей комнаты в коммуналке, всегда был открыт для многочисленных друзей и знакомых. Зарплата была небольшой, но мне не хотелось задумываться и считать оставшиеся до конца месяца деньги. Хотелось общения – делать приятное другим и, тем самым самой себе. Поэтому я не задумываясь, пока хватало денег, покупала доступные продукты и с удовольствием готовила блюда для Максима.

После садилась «на голодную диету». Я была молода, беззаботна и неисправимо оптимистична. Жила немного по принципу «могу без необходимого, но не могу без лишнего». Моя основная пища была духовной, сентиментальной, но не материальной.

Однажды вечером Максим приехал ко мне радостно-возбужденный.

– Нинуся, приятная новость! Татьяна Михайловна предложила мне приехать на съемки в Ялту! У нас с тобой появилась возможность побывать на море! Мы отлично проведем время! Я поеду первым и все устрою для твоего приезда. Бери неделю на работе за свой счет!

– Ты уверен, что мое присутствие не помешает вам в работе?

– Конечно нет! Не волнуйся, не помешаешь. Я еду не для того, чтобы там работать, а просто чтобы почувствовать «атмосферу» фильма. Татьяна для этого меня и зовет. К тому же она ко мне «неровно дышит». Не откажет, я уломаю ее насчет тебя.

Мы принялись с энтузиазмом обсуждать детали будущей заманчивой поездки.

А через несколько дней Максим уехал в Ялту на своих «Жигулях» вместе с секретарем. И ему действительно удалось уговорить Татьяну Михайловну, чтобы я могла присутствовать на съемках.

– Было видно, что она не очень довольна, когда я сказал, что на несколько дней приедет моя любимая женщина. Видимо, ревнует, – рассказал мне, смеясь, по телефону.

Меня совсем не привлекала перспектива чьей-то ревности, но отказываться от поездки я не стала. Максим – «большой мальчик», знает, что делает. Единственное, что меня смущало – это то, что при моей маленькой зарплате я теряла неделю. Но все же решила, что это не главное – как-нибудь «перекручусь», «затяну ремень» – не привыкать. Ведь такая поездка – исключение. И там будут Максим и море – все будет замечательно! Больше не раздумывая, я с энтузиазмом отправилась за билетом, собрала дорожную сумку и через неделю поехала в аэропорт.

Перед отъездом позвонила Зое Ивановне, маме Максима. Она пожелала мне счастливого пути и попросила «следить» за ее сыном, чтобы он нормально питался, так как, по ее словам, у него был «плохой» желудок. Мама всегда очень волновалась за его здоровье – часто говорила мне об этом в наших телефонных разговорах. Я, естественно, пообещала сделать что смогу.

Максим встретил меня в аэропорту с такой большой и неподдельной радостью, как будто мы не виделись с ним целую вечность. Меня это очень растрогало. Но все это явно не понравилось его новому секретарю, Валерию, который заменил Аркадия. Насколько я поняла, Аркадий был в тот момент занят какими-то личными делами, а Максу нужен был помощник на месте. Тем более что по плану машину они должны были вести по очереди – сначала в Ялту, а затем в Полтаву.

Сквозь зубы ответив на мое приветливое «добрый день», Валерий встал в стороне, с угрюмым надутым видом наблюдая за нашими поцелуями.

Приехали в отель. Это была одна из лучших старинных гостиниц Ялты – уютная «Ореанда». Она находилась прямо на набережной, «лицом» к Черному морю, в окружении больших кустов сирени, испускающих нежный ласковый запах. Максим выбрал для проживания в ней роскошные апартаменты.

– Я специально снял их, думая, что тебе должно понравиться. Нам будет здесь прекрасно! – с широкой счастливой улыбкой объяснил он.

Действительно, апартаменты были «большим люксом», по тем временам – огромная спальня с высокими потолками с лепкой, красивыми шелковистыми шторами, старинной мебелью и большой кроватью. Она оказалась очень комфортабельной, притягивающе «гостеприимной». Но самым большим элементом «шарма» являлся камин с большим зеркалом над ним. Мы чувствовали себя как в сказочном замке, в обители любви, из которой не хотелось выходить.

Оба радовались как дети, без конца шутили, смеялись, дурачились, целовались. Максим был очень нежным и заботливым, стремился предупредить каждое мое желание. Я чувствовала себя абсолютно счастливой, переполняясь признательностью и нежностью к нему.

Все это приводило Валерия в настоящее бешенство. Вероятно, в особенности тот факт, что в связи с моим приездом Максим перевел его из апартаментов, где он до этого находился вместе с ним, в скромный номер «сингл». Однажды он взорвался, с нескрываемой злостью обратившись к Максиму, не стесняясь моего присутствия:

– Ну что ты носишься с ней, как с хрустальной вазой? Чай не маленькая!

– А твое какое дело?! Не слишком ли много ты на себя берешь?! – резко оборвал его Максим.

«Какой молодец! Настоящий мужчина, защитник!» – с умилением подумала я. Максим окончательно покорил меня.

Он действительно всегда был со мной очень внимательным и предупредительным. Например, когда мне что-то понадобилось в аптеке, Максим объехал весь город в поисках этого «неотъемлемого спутника» женского туалета, пока не нашел его. Хотя я уверяла его, что не нужно было беспокоиться, что я могла обойтись, он все же довел дело до конца, всколыхнув во мне волну нежности и благодарности.

В тот период съемки фильма «Карнавал» проходили в живописном месте, в Ливадии, поблизости от Ялты. В красивом фееричном замке, с белыми колоннами и барельефами, с кружевными чугунными решетками и с цветущим садом. Этот замок когда-то не обходил своим вниманием даже последний русский царь со своей семьей, Николай Второй.

Когда мы с Максимом приехали на съемочную площадку, вся команда уже была в сборе. Татьяна Михайловна Лиознова запомнилась мне женщиной среднего роста и неопределенного возраста, со строгими глазами и с короткими темными, слегка вьющимися волосами. Она бегала по площадке, деловито отдавая указания.

Максим принялся представлять мне людей – съемочную группу. Все отнеслись ко мне очень доброжелательно, все приветливо здоровались, улыбались. Все, кроме Татьяны Михайловны. Она хмуро взглянула на меня, едва ответив на мое «здравствуйте!»

– Не обращай внимания, – шепнул Максим.

В тот день снималась сцена бала. С нее должен был начинаться фильм «Карнавал». Главная героиня, Нина Саломатина, которую играла Ирина Муравьева, сидит в кинотеатре и смотрит зарубежный фильм «Смерть у моря», в котором герой, сразу после объяснения с любимой, которая, оказывается, была замужем, застреливается из-за несчастной любви. Одним словом, душераздирающая мелодрама. Все зрители рыдают, Нина вместе с ними, и, возможно, именно в этот момент ее настолько захватывает волшебная сила киноискусства, что она принимает решение воплотить свою мечту в действительность – стать актрисой. И для этого уехать из своего маленького провинциального городка в Москву, – поступать в театральный институт.

Но самой Ирины Муравьевой на съемках в Ливадии не было. Присутствовали только актеры, участвующие в сцене на балу. Герой-«самоубийца» оказался красивым, импозантным и сексапильным мужчиной, что, видимо, должно было добавить зрителям еще больше трепетных эмоций.

Мы с Максимом весело болтали с ребятами из съемочной группы, как вдруг добродушный оператор, Петр Катаев, приблизился к нам. В разговоре спонтанно предложил Максиму:

– А что если я вас с Ниной тоже сниму на балу? Вы такая красивая пара, думаю, это будет к месту.

– Конечно, с удовольствием снимемся! – Максим очень обрадовался такой «авантюре». Заговорщицки подмигнул мне и повел за собой в костюмерную – переодеваться.

Я не сопротивлялась, эта «авантюра» показалась мне очень забавной. Да и, вообще, я всегда в жизни любила импровизации.

Костюмер, приятная молодая женщина, выдала Максу элегантный черный фрак с белоснежной рубашкой и с черной бабочкой, а мне потрясающее длинное белое шелковое платье «бюстье». Платье сильно обтягивало фигуру и красиво, даже эротично подчеркивало грудь. На мои оголенные плечи женщина опустила огромную накидку из белоснежного песца. Искусно подколола мне волосы, создав грациозный артистический «беспорядок», который мне очень пришелся по душе. Я никогда не любила безукоризненно уложенные волосы – предпочитала пусть и несколько беспорядочную, но естественность.

Когда я вышла из костюмерной к Максиму, с нетерпением ждущему меня в коридоре, он обомлел.

– Ты… ты просто великолепна! Красавица!

Он рассматривал меня с ног до головы широко раскрытыми изумленными глазами, как будто увидел инопланетянку. Меня это очень позабавило. От души рассмеялась, но в общем прекрасно понимала его. Я вышла из костюмерной другой, «новой» женщиной – болеее красивой, более изысканной и более чувственной.

Красиво и правильно подобранная одежда, несомненно, способна преобразить женщину. Сделать ее желанной и дать ей почувствовать себя желанной. Это целое искусство. Сознание совокупности всех этих нюансов мне впоследствии очень помогло в профессиональном плане, когда я была вынуждена бороться за свое место «под солнцем» на рабочем рынке – должна была проявить свои способности.

Сигнал трещотки. Началась съемка в большом красивом зале этого старинного замка. Сказочно-фееричная атмосфера, красивая мелодичная музыка. Мы с Максимом мягко скользили в медленном танце, временами перебрасываясь парой слов с другими парами, «подплывавшими» к нам, – как это было задумано Петром.

Одной рукой Макс нежно держал меня за талию, едва притягивая к себе. Пальцы другой руки переплел с моими пальцами. Мы были единомышленниками, одним целым. Маленьким островком счастья в океане посторонних глаз. Я чувствовала это, когда Максим в танце влюбленными глазами заглядывал мне в глаза.

По окончании съемки Максим принялся беседовать то с одними, то с другими участниками группы. А я решила выйти из замка полюбоваться цветущим садом с пышно разросшимися растениями. Внезапно за моей спиной раздался шорох. Обернувшись, я увидела того самого актера – «самоубийцу». Он пристально смотрел на меня в упор странным «проникающим» взглядом. Затем, как бы невзначай, бросил такую же странную, туманную, ничего не значащую фразу.

У меня создалось ощущение, что он делал робкую попытку флирта. Это не было неприятно – актер был очень харизматичен. Я невольно вздрогнула.

«Какая-то двусмысленность… не хватает еще только, чтобы тут появился Макс… объясняйся потом…» – мелькнуло в голове, и, сдержанно улыбнувшись, я сказала мужчине, что меня ждут. Повернулась, стала уходить. Он ничего не ответил, так же странно провожая меня своим пространно-чувственным взглядом. Настоящий герой-любовник, по стандартам нашего времени, с ярко выраженным sex-appeal.

Когда я снова вошла в замок и в одном из коридоров наткнулась на Максима, то оказалось, что он действительно разыскивал меня.

– Нинуля, куда ты пропала? Повсюду ищу тебя! Все закончено, уходим! Я хочу познакомить тебя с Мишей Козаковым. Мне звонила перед отъездом его жена, Регина, просила приехать. Он сейчас лежит здесь неподалеку в больнице. Давай съездим, пообщаемся!

Я хотела пойти попрощаться с Татьяной Михайловной, но Максим отсоветовал мне.

– Не надо, ее это будет только раздражать… Она женщина ревнивая по натуре, дуется на меня, хотя непонятно за что – я ей ничего не должен! Она считает, что все участники группы должны быть в ее распоряжении. А я приехал не для этого, я делаю свою собственную работу… Да, кстати, Петр сказал, что уже просмотрел кусок пленки. Что мы замечательно получились, что мы очень красивая пара! Завтра попрошу, чтобы он показал отснятое нам с тобой!

Но посмотреть пленку нам так и не удалось, и этот эпизод даже не вошел в фильм. Как только его просмотрела Татьяна Михайловна, то тотчас приказала вырезать. Значительно позднее, смотря «Карнавал» на видеодиске, я усмотрела лишь один миг – спину Макса, свою руку, положенную на его левое плечо, и кусочек белого платья с песцом. Это мгновенье было завуалировано подносом с хрустальными бокалами, наполненными шампанским, в руках гарсона.

Наверно, мы и вправду оказались эффектными, слишком эффектными и счастливыми, и это не понравилось режиссеру. Да, ревности все возрасты покорны, как и любви…

В больнице нянечка проводила нас к кровати известного актера Михаила Козакова. Его игра мне очень нравилась, я знала его по фильму «Здравствуйте, я ваша тетя». Максим представил нас друг другу. Михаил держался бодро и весело. Сказал, что уже идет на поправку. Много шутил. Возле его кровати сидела маленькая худенькая женщина в очках – жена Михаила, Регина. Она тоже рассказала нам разные смешные истории, в том числе, как после ссоры c Мишей уехала от него на целых шесть месяцев в другой город. И что это оказалось правильным тактическим ходом, так как после этого Михаил разыскал ее, и у них наладилась семейная жизнь – пошел новый отсчет.

Было приятно находиться рядом с ними – эти люди производили впечатление счастливой пары, излучали положительную энергию. Но время для визитов закончилось. Пожелав Михаилу скорейшего выздоровления, мы с Максом уехали ужинать в гостиничный ресторан.

Валерий почти всегда находился рядом с нами. Он неизменно пребывал в угрюмом настроении, но уже не осмеливался что-либо критиковать, открыто высказывать свое недовольство.

Рабочих планов на месте у Максима уже не оставалось. Он наметил программу отдыха на оставшиеся дни. Море, солнце, пляж, прогулки на машине по окрестностям. Радость и только радость всевозможных маленьких, но приятных открытий. Кроме того, у него была намечена встреча с другими друзьями – Михаилом и Дюльбарой Телесами, прибывавшими на следующий день в Ялту на теплоходе.

Так я познакомилась с близким другом Макса, Мишей Телесом. Миша оказался очень красивым и обаятельным мужчиной итальянского типа. Максим рассказывал мне о нем, смеясь: «Стоит ему переспать с женщиной хоть один раз, так потом она бегает за ним годами!» Мне сразу стало ясно, что Миша избытком верности к жене не отличался. «Интересно, – промелькнула тогда в голове мысль, – а как Макс на это смотрит – положительно или отрицательно? Скажи мне, кто твой друг?…» Но размышлять о негативе, естественно, не хотелось, и я отвела от себя эти мысли.

Не знаю, была ли в курсе поведения мужа Дюльбара – яркая брюнетка с азиатскими чертами лица. Со мной она показала себя очень нервной и агрессивной особой. Причем безо всяких оснований, так как я относилась к ней вежливо и доброжелательно, как, впрочем, и ко всем людям. Причин для ревности не могло быть – ее мужу я никакого особого внимания не уделяла – если и, разговаривая, улыбалась, то это была только простая вежливость. К тому же Максим всегда был рядом. Складывалось впечатление, что Дюльбара не переносила женщин вообще. Насколько я поняла, она принимала «в подружки» только покупательниц дорогих товаров, которые ей привозили из-за заграницы знакомые иностранцы. В то время Дюльбара была известной в Москве фарцовщицей.

Супруги Телесы остановились в новой современной гостинице «Ялта», построенной по западным эталонам той эпохи. Поприветствовав их с приездом, мы с Максом решили не мешать им размещаться, отлучились на несколько часов для прогулки к морю. Затем вернулись обратно на ужин в просторном ресторане гостиницы с видом на море. Там, за прямоугольным столом, уже собрались несколько знакомых этой пары, в том числе миловидная артистка театра Татьяна Иванченко или Иваненко, если я правильно запомнила фамилию. За столом Дюльбара очень много и громко говорила, без устали, всех перебивала. Даже Максиму не всегда удавалось вставить свое остроумное слово. Видя такую обстановку, я предпочла молчать, с улыбкой наблюдая за всем этим. Поэтому облегченно выдохнула, когда ужин, наконец, закончился и мы с Максом уехали ночевать в гостиницу.

Ялтинские дни пролетели очень быстро.

После Ялты Максиму нужно было заехать на два дня в Полтаву для записи своей музыки. На месте ждали ребята его музыкальной группы или, как тогда говорили, ансамбля «Фестиваль».

Накануне нашего отъезда состоялся ужин в ресторане вместе со всей съемочной группой во главе с Татьяной Михайловной. В тот вечер она находилась в благодушном настроении. Часто улыбалась, иногда даже мне. Видимо, была удовлетворена проделанной работой.

Мы с Максом оказались за столом напротив нее. Общий разговор шел, как обычно, обо всем и ни о чем, сюжеты постоянно менялись, перескакивая с одного на другой. Масса шуток, каламбуров, «реприз» – как это всегда бывает в творческих компаниях. Максим тоже был в эйфорическом настроении. Под столом нежно сжимал мою руку.

Тосты шли чередой. Мы пили хорошее крымское красное вино, а «коронным» блюдом ресторана были куропатки. Свою я отдала Максу – у меня уже тогда проявились вегетарианские наклонности.

Максим взял слово и поднял тост за Татьяну Михайловну – «талантливого режиссера и прекрасную женщину!» Дама зарделась от удовольствия. Было видно, что она очень растрогана. Затем, алаверды, слово взяла она. Подняла тост за Максима. Нужно сказать, она произнесла такие слова, сделала ему такой комплимент, о котором можно было тогда только мечтать. Мне было крайне приятно за Макса, от неожиданности даже перехватило дыхание.

Татьяна Михайловна встала и торжественно произнесла, чеканя слова:

«Поднимаю этот бокал за Максима! Мне кажется, что если бы сейчас был жив Исаак Осипович, то он писал бы примерно такую же музыку, какую пишет Максим!» Я зааплодировала, за мной и остальные. Максим был польщен, смущен.

На следующий день мы втроем с Валерием уезжали в Полтаву, Макс хотел, чтобы я поехала туда вместе с ними.

Отправились из Ялты на машине, которую мужчины вели по очереди. Продолжали ехать даже ночью по неосвещенной дороге, и в какой-то момент нам чудом удалось избежать серьезной аварии, возможно, даже смертельной. Поскольку дорога и видимость были очень плохими, мы чуть было не влетели на большой скорости в глубокую яму.

К счастью, в последний момент все обошлось – Макс вовремя вывернул руль.

Это был «не наш день».

По приезде в Полтаву, забросив вещи в гостиницу, мы тотчас отправились в студию звукозаписи. Там я познакомилась с замечательным человеком и большим профессионалом своего дела, звукорежиссером Леонидом Сорокиным, о мастерстве которого даже писали в газетах. А вечером мы встретились и с его женой и сыновьями, так как Леонид радушно пригласил нас к себе на ужин. У него оказалась такая же милая и гостеприимная, как и он сам, жена Людмила. Мы быстро подружились и затем долгие годы переписывались, даже тогда, когда я уже жила во Франции.

Также в Полтаве Максим познакомил меня и с ребятами из своего ансамбля. Они произвели на меня впечатление не только отличных музыкантов, но и очень приятных в общении людей.

С одним из них, Марком Айзековичем, – Максим даже заезжал ко мне в гости, в мою коммуналку в Москве, – произошел забавный эпизод.

В тот день мне совсем нечем было угостить их – был конец месяца, и я снова оказалась «на мели». А Макс позвонил и тут же приехал экспромтом. У меня не было времени подготовиться заранее, занять у кого-то денег до получки, чтобы выйти за продуктами. Я извинилась перед Марком за то, что мне нечего было им предложить. Он не поверил, смеясь, открыл холодильник и… остановился в удивлении – тот был практически пуст. А затем, отчитав за это Макса, Марк отправился вместе с ним в магазин.

Вернулись они с продуктами и алкогольными напитками, и мы устроили веселый «пир на весь мир».

У меня остались очень приятные воспоминания об этом хорошем человеке, так же, как и о семье Леонида Сорокина. Часто люди, живущие в провинции, в глубинке, оказываются проще и душевнее столичных, и мне такие качества всегда импонировали.

Позднее я подружилась с другим музыкантом из ансамбля «Фестиваль» – Дмитрием Магазаником (Даниным), которого все друзья почему-то называли Даней, и с его женой Машей. Они постоянно проживали в Москве, на Кутузовском проспекте. Маша была дочерью известного талантливого пианиста Льва Оборина. Впоследствии я не раз виделась с ними, они были очень приятными, гостеприимными людьми.

Наше время пребывания в Полтаве закончилось, и мы вернулись в Москву. Жизнь вошла в свою колею. Максим по-прежнему приезжал ко мне практически каждый день. Только иногда снова уезжал на несколько дней в Полтаву для записи музыки.

Наши отношения продолжали развиваться. Мне они казались очень гармоничными. Да и сам Максим говорил мне: «Наша любовь это наше совместное творчество». Возможно, говорил это потому, что я всегда поддерживала его во всех областях личной и профессиональной сферы, разделяла его интересы. Ставила себя на его место и давала советы, когда он их спрашивал. Наверно, я не была оригинальна. Вероятно, каждая женщина делала то же самое, находясь рядом с ним. Но я это делала по-своему.

Максим всегда относился ко мне с вниманием и нежностью. Чего еще мне нужно было желать?

О возможном замужестве я не думала, понимая, что его душевные раны еще не зажили после третьего развода. Да и я уже однажды была замужем и еще полностью не оправилась от своей ошибки. Да и не видела оснований торопиться.

Никакого финансового или престижно-тщеславного расчета по отношению к Максиму в моей голове не было. Важен ли штамп в паспорте, когда ты безгранично доверяешь человеку? Я не ждала от него ни измен, ни лжи, ни предательства – не могла даже представить себе подобное. Не по наивности, а потому, что у нас, действительно все было замечательно во всех отношениях, в том числе в интимных. Так говорил сам Максим, и не было никаких оснований не верить ему.

И потом, от добра добра не ищут, не так ли? У меня не было никакого желания искусственно торопить события и подводить своего возлюбленного к «матримониальному» решению. Была убеждена в том, что жизнь сама все расставит на свои места.

Но я впервые сталкивалась с такой категорией мужчин, как Максим, и, конечно, еще не знала его до конца. За год-полтора трудно досконально узнать любого человека, а некоторых невозможно даже за долгие годы. Я не догадывалась о существовании «подводной» части Максима-айсберга, ведь мы часто судим людей по себе. Наши с ним отношения казались мне настолько безоблачными, что я не позволяла себе сомневаться в нем, думать о чем-то плохом, недостойном его.

Однажды вечером, когда мы с Максом ужинали в моей комнате, в коридоре зазвонил телефон. Я вышла снять трубку – обычно телефонные звонки шли ко мне. Но на этот раз какая-то незнакомая девушка игривым тоном попросила меня позвать Максима. Не захотела назвать свое имя. Я не стала задавать вопросов, а просто передала ему трубку. Максим начал разговор, и было видно, что он чувствовал себя неловко, явно «не в своей тарелке». Сославшись на то, что «очень занят», он быстро свернул разговор и повесил трубку. Повернулся ко мне со смущенным видом.

– Нинусенька, не обижайся, это совсем неизвестная мне девица, простая поклонница! Я оставил на киностудии твой телефон на случай, если я им срочно понадоблюсь. А какой-то дурак дал ей его, не выяснив, кто она и зачем! Извини, пожалуйста!

Я не обижалась. Прекрасно понимала, что Максим уже стал известным композитором, поэтому надоедания поклонниц были вполне естественным явлением. И потом, не боюсь повторяться, я доверяла ему. Сцены ревности были не в моем характере, да и они ничего не изменили бы. Если мужчина захочет изменить своей женщине, то всегда найдет возможность. Вопрос состоит в одном – принимать или не принимать. Закрывать на это глаза, продолжая отношения, или поставить точку. Или запятую – как в той пресловутой фразе – «казнить нельзя помиловать». Продолжать нельзя расстаться?

Мы никогда не ссорились. Единственный раз у нас произошла «заминка» в машине, когда мы ехали в гости к композитору Виктору Лебедеву и к его жене, балерине Наталье Седых. Максим приехал за мной уже «заведенным» – в плохом настроении из-за накладок в работе. В какой-то момент он резко вспылил, повысил на меня голос. Я попросила его прекратить – в таком состоянии не было смысла ехать в гости. Сказала ему, что если так будет продолжаться, то я просто выйду из машины. Макс резко замолчал, успокоился, и больше мы к этому вопросу не возвращались.

Мне казалось, что у нас не было никаких причин для ссор. Кроме того, я инстинктивно чувствовала, что Максим не любил «выяснений отношений». Хорошо понимала его, так как и сама не любила этого.

Виктор Лебедев гостеприимно встретил нас. Интересный мужчина, очень приятный человек, умный и увлеченный. Наталья Седых оказалась хрупким воздушным созданием. Я ее видела в фильме-сказке «Морозко», но ни разу на сцене. Внешне в жизни она была почти такой же, как и в фильме. Оказалось, что Наташа ждала ребенка. Шесть месяцев беременности совершенно не портили ее. Виктор, заботливый муж, обращался с ней очень бережно.

Наталья предложила нам жасминовый чай с пирожными. В моей чашке плавал крохотный цветочек жасмина.

– Цветок для дамы! – произнесла, улыбаясь, Наташа.

– Очень мило, спасибо, Наташа! Чай из «Пекина»? – спросила я ее, имея в виду ресторан «Пекин», где я сама изредка покупала этот китайский чай в крошечных пакетиках. Он стоил там «бешеные» деньги.

– Из Парижа! – рассмеялась Наташа.

Ну, конечно! Я должна была догадаться, что Наталья с Большим театром ездила на гастроли за границу. У нее не было необходимости изыскивать дефицит в Москве, как все мы.

– Замечательно! Мерси боку, мадам!

Я восхищалась нежным белоснежным цветочком, источающим изысканный запах, царственно восседающим на поверхности, и даже предположить бы не смогла, что через несколько лет сама буду покупать этот жасминовый чай в Париже.

Мы провели теплый вечер, наполненный интересными разговорами.

А когда мы с Максом вернулись ко мне и остались наедине под завесой глубокой ночи, то к нам снова вернулась та магия, которая связывала нас невидимыми волшебными нитями.

Максим не часто говорил мне о своих чувствах. Но когда говорил, то всегда так ярко и красочно, с таким пылом, с такой убежденностью, что не поверить ему, сомневаться в его искренности я просто не могла. Да и почему бы не поверить? Мне казалось это естественным. Разве я не была достойна любви, его любви? Разве я не была ему не просто женщиной, с которой он имел близкие отношения, но и другом, единомышленником, готовым прийти в любую минуту на помощь, поддержать и даже чем-то пожертвовать в случае необходимости? И я верила ему, верила его словам. Как и зачем общаться, жить, любить без веры, без доверия?

– Нинулечка, ты нравишься абсолютно всем моим знакомым и родственникам! Даже маме, которая всех критикует! Мне это очень приятно. Такого у меня раньше никогда не было! Не люблю об этом говорить… но я тебя ревную… да… Когда мы куда-то приходим, все мужики смотрят только на тебя! Если бы мы сейчас были женаты, то я бы с ума сходил, постоянно думая, где ты и с кем!

Мне это было и понятно и не понятно. Ревность – естественное человеческое чувство. Оно иррационально. Ревнуют часто даже тогда, когда нет никаких оснований для этого. Это один из аспектов любви. Но, с другой стороны, разве он не видел того, как искренне я к нему относилась? Разве не чувствовал мою преданность?

На окружающих мужчин я не обращала никакого внимания. А попытки ухаживаний сразу же пресекала. Меня это не интересовало – мне не было нужно подтверждений своей привлекательности. И мне не был нужен другой мужчина, ведь у нас все было хорошо. Даже больше, чем хорошо.

Двойная жизнь, амурные приключения, «коллекционирование» любовников, флирт никогда не притягивали меня: интуиция подсказывала, что они стерильны – всегда заканчиваются или плачевно, или, по крайней мере, ничем.

Однажды Зоя Ивановна, с которой мы постепенно очень подружились, ласково отчитала меня. Она регулярно приглашала меня к себе в гости, когда Максим уезжал в Полтаву. Но также и когда он находился в Москве, но был занят.

В тот день Максим позвонил мне из одной из московских студий звукозаписи:

– Нинуля, извини… сегодня вечером к тебе не приеду – что-то разболелся… Сейчас заканчиваю запись и еду к маме. Сразу в постель, у меня, похоже, температура. Позвоню тебе вечером или завтра, в зависимости от состояния. Нежно целую!

Я знала, что Зоя Ивановна и сама неважно чувствовала себя в те дни – она сказала мне это по телефону. В аптеку за лекарствами не пойдет. Знала, что и Максим не пойдет – он всегда отмахивался от них.

У меня, естественно, возникла мысль, что нужно помочь ему. Я зашла в аптеку, купила то, что полагалось в подобных случаях, и попутно купила у узбеков-спекулянтов на рынке у Цветного бульвара длинную желтую дыню. Они не хотели торговаться, но я не стала спорить. Затем позвонила маме Максима.

– Зоя Ивановна, Макс еще не вернулся?… Нет? Тогда можно я сейчас заеду к вам на минутку – кое-что оставить?

– Ну, конечно, Ниночка, приезжай!

Мама Максима, как всегда, радушно встретила меня. Я вручила ей покупки и повернулась, чтобы уходить. Зоя Ивановна предлагала остаться на чай, но я не хотела затягивать свой экспромт-визит, беспокоить ее, поэтому отказалась.

В дверях она задержала меня, прикоснулась к моему плечу. Мягко, по-доброму глядя мне в глаза, неожиданно произнесла:

– Зачем ты его так балуешь? Больше так не делай, мужчины не ценят этого.

Я удивилась, чуть опешила. Что в моем поступке было такого особенного? Мне казалось, что позаботиться о заболевшем близком человеке было в порядке вещей. Наверно и Максим сделал бы то же самое, если бы заболела я. Но не стала развивать тему. Несомненно, Зоя Ивановна знала своего сына лучше, чем я.

– Хорошо, Зоя Ивановна, спасибо, – улыбнулась я, – принимаю к сведению! Максиму привет, пусть скорее поправляется!

– Есть такое дело! – рассмеялась она. На прощание прижала меня к себе, расцеловала.

Я приняла ее совет на веру и сделала для себя выводы.

Вечером позвонил Максим. Бурно выражал свою благодарность.

– Огромное спасибо, Нинулечка! Но не надо было беспокоиться, мне уже лучше. Мама от тебя в восторге, говорит, что ты самая лучшая девушка, которую она когда-либо видела со мной! Завтра вечером я заеду за тобой, поедем ужинать в Дом композиторов. Нежно целую много-много раз!

Время летело.

Мы постоянно куда-то выходили, с кем-то общались, знакомились с новыми людьми. Максима все время куда-то приглашали. Когда мы общались с людьми не из его близкого круга, он представлял меня как свою жену. Как, например, красивой болгарской певице, которая приезжала из Софии в Москву. Максим когда-то познакомился с ней в Болгарии. Или французу Артуру, который привозил из Парижа товар для перепродажи Дюльбаре.

Знакомых у Максима было много, друзей не очень. Но, наверно, настоящих друзей и не может быть много. Ведь всем известно, что важно не количество, а качество.

Одним из близких друзей Макса оставался Наум Олев. Мы неоднократно возвращались к нему в гости на дачу. Его любимая женщина Галя, которую он тогда так ждал, уже переехала жить к нему. Как-то, находясь в Одессе на пляже, Нолик увидел ее и настолько влюбился, что добился того, чтобы Галя ушла от мужа и вышла за него замуж. Правда – что любовь способна на все. Во всяком случае на очень многое, когда она действительно настоящая.

Однажды в гостях у Нолика мы с Максимом познакомились с удивительной личностью, гением, человеком с необыкновенной памятью, Игорем Ицковым. Он продемонстрировал нам, как за две секунды прочитывал книжную страницу, – сверху вниз, снизу вверх и по диагонали, и затем пересказывал ее практически слово в слово.

Кроме того, мы часто заезжали к его друзьям «со школьной скамьи» – Светлане и Николаю Черкасовым. Они были для меня в каком-то смысле образцом супружеской пары – мне казалось, что они очень хорошо понимали друг друга, находились «на одной волне». В их доме часто собирались «сливки» Москвы – творческая и не творческая элита. Я видела в их доме немало замечательных личностей, в том числе актрису Ларису Удовиченко, которая в жизни показалась мне такой же обаятельной, как и в кино.

В компаниях Максим обычно играл роль «первой скрипки» – много и красноречиво говорил, притягивая к себе внимание остроумными шутками. Просто «душка». Веселый и непосредственный. «Скромность – самый короткий путь к неизвестности!» – со смехом восклицал он. Я всегда ценила в людях чувство юмора, и мне очень нравилась в нем, и тогда особенно, эта черта характера.

И еще мы общались с близкими родственниками Макса. Время от времени ездили на ужин к Лие с Александром или к Гене, который всегда закупал для нас деликатесы и сам готовил вкусные блюда. Иногда заезжали и к Зое Ивановне.

Однажды Максим позвонил мне на работу – я только уходила с ночной смены. Быстро, по-деловому сообщил «телеграфным стилем»:

– Нинуля, сегодня вечером нас ждет у себя Алла Пугачева. Приготовься, заеду за тобой в семь!

Это была приятно-волнительная новость. Вернувшись домой, я стала перебирать свой незатейливый гардероб. Хотелось хорошо выглядеть. Для себя, для глаз Максима, для глаз Аллы Борисовны.

В 80-е годы времена даже в Москве были непростыми, не говоря уже про российскую периферию. Эпоха царствования Леонида Ильича Брежнева. В продуктовых магазинах выбор очень скромный, чтобы не сказать жалкий. В промтоварных и того хуже – неказистая отечественная продукция, предназначенная, казалось, лишь древним бабушкам и дедушкам. Все эстетичное, радующее глаз являлось дефицитом. В Москве народ шутил: «Что такое дефицит? Это то, чего нет в магазинах, но есть у всех».

Действительно, люди «крутились» как могли, изыскивая возможности и связи для того, чтобы как-то украсить свой стол или свой гардероб. Одежда, продукты, лекарства и т. д. – предметы дефицита – покупались по «блату». Все искали знакомых, которые могли бы «достать» то или другое. Многие были готовы ущемлять себя во многом для того, чтобы приобрести с рук привозную тряпку или купить ее с большой наценкой у директора универмага, «под полой». «Под полой» покупалось и продавалось почти все – от косметики и одежды до мебели и автомашин. Тогда этих торговцев называли фарцовщиками, теперь их называют бизнесменами.

Но все же даже и у них приобрести все было невозможно. Наверно, поэтому многим людям Запад представлялся «рогом изобилия» и «раем». Говорят: «Хорошо там, где нас нет». Это так, но почему-то, даже не побывав за границей, а видя хорошо одетых и изысканно пахнущих иностранцев, люди формировали свои взгляды именно на этом.

У нас же в парфюмерных магазинах я постоянно видела только духи «Огни Москвы», а когда вдруг «выбрасывали» приторно-сладко пахнущие арабские или – о боже! – французские «Fidji» или «Climat», то выстраивались неимоверные очереди. Французские духи стоили по тем временам немыслимые деньги – 25 рублей. Почти половина минимальной, но самой распространенной зарплаты. Но многие, даже малообеспеченные люди, все же «затягивали ремни», экономя на всем, что возможно, и шли отстаивать многочасовую очередь в ГУМе, как будто бросая вызов своей наполовину нищенской жизни.

Я всегда очень любила духи, но, будучи аллергиком на запахи, не могла душиться любыми. Наверно, именно хороших, качественных духов мне особенно не хватало в то далекое время. Но однажды я прочитала в одном из произведений Бальзака: «Женщина хорошо пахнет, когда она ничем не пахнет», и успокоилась. Позднее, когда у меня появились лучшие французские духи и мужчины спрашивали иногда: «Чем вы так хорошо пахнете?», я не признавалась, отшучивалась: «Это мой естественный запах!»

Алла Борисовна Пугачева представляла для меня идеал артистки, певицы, личности. «Self made woman», огромный талант, она вызывала у меня глубокое уважение.

Ни для кого не секрет, что в Советском Союзе (как и в нынешней России тоже) всегда существовал «блат», и в искусстве тоже. Хоть и во всем была огромная цензура – начиная с политики и кончая информацией о жизни известных людей, все же иногда просачивалась информация, что такой-то или такой-то деятель «протолкнул туда-то» своих дочь-сына-любовницу- родственницу. «Блат» действовал практически во всех сферах, очень активно развивался и в артистической среде. И поэтому когда мы видели на сцене артиста (артистку), явно не обладающего незаурядными качествами, иными словами, талантом, то сразу невольно возникала мысль: «Этот (эта) здесь явно по блату!».

Думаю, что выражу мнение большинства, если скажу, что такое не могло прийти в голову, слушая песни Аллы Пугачевой. Певица, драматическая актриса от Бога, талант которой пробил себе дорогу сам. Уже за это одно я всегда уважала эту прекрасную артистку, замирая от потока эмоций у телевизора, слушая ее «Айсберг», «Не отрекаются любя» или «Женщина, которая поет».

Сплетни, которые ходили о ней, я не слушала – я прекрасно понимала, что у такой женщины и исполнительницы, как она, не могло не быть завистников. Для меня она всегда была и остается, не побоюсь этого слова, гениальной певицей, «той женщиной, которая поет» душой.

Как будто добрая фея при рождении поцеловала ее в губы, подарив особую искру – способность чувственным голосом и глубокими искренними эмоциями проникать в сердца.

Поэтому поездка домой к Алле Пугачевой, в ее цитадель, явилась для меня настоящим событием.

Когда мы подъехали к большому кирпичному дому на Тверской (бывшая ул. Горького) и вошли с обратной стороны в подъезд, было уже много позже назначенного времени. Максим постоянно всюду опаздывал – эта была одна из его отличительных черт. Когда он говорил мне: «Буду у тебя через полчаса», то приезжал через два. Но, конечно, черта безобидная. Возможно, это касается большинства творческих людей, в силу специфики их деятельности. Я тогда к этому уже привыкла и относилась спокойно, добродушно подсмеиваясь над ним.

Дверь открыла домоправительница Аллы Борисовны. Все уже сидели за столом – Алла с ее мужем в ту эпоху, Евгением Болдиным, и несколько человек – гостей. Максим всем представил меня. Алла отнеслась ко мне очень приветливо и доброжелательно. Усадила нас за стол.

Она почему-то сразу показалась мне «родной». Откуда возникло это ощущение, чувство? Оттого, что я часто видела ее по телевидению? Тот же знак зодиака? Или это моя душа сразу потянулась к ней, почувствовав нечто созвучное с ее душой?

Наверное, это навсегда останется загадкой, но так или иначе мне по-прежнему хочется называть народную артистку «Аллой», а не «Аллой Борисовной».

И, конечно, это совершенно не умаляет моего глубокого уважения к этой талантливейшей личности.

После первых возвышенно-торжественных тостов и чоканья бокалов Алла, вернувшаяся на днях с Кубы, начала подробно рассказывать о своей поездке. А также забавно имитировать кубинок, демонстрируя, как они ходят и жестикулируют. Очень точно и уморительно. Все мы покатывались со смеху, от души. Атмосфера вечера была очень приятной, теплой, раскрепощенной, доверительной.

Кто-то позвонил в дверь. Оказалось, пришел один «недисциплинированный», опоздавший гость – поэт Илья Резник. Извинившись и поцеловав Аллу, он начал по очереди здороваться с присутствующими. Максима и остальных людей явно уже знал. Дойдя до меня, он с вежливой улыбкой протянул мне руку и сказал, пристально глядя в глаза:

– Илья. Рад знакомству!

Я улыбнулась в ответ:

– Взаимно. Нина… Только мы с вами уже знакомы.

Я не шутила, мы действительно уже встречались, правда, довольно давно.

В глазах Ильи резко отразились удивление, непонимание и затем даже некоторое беспокойство. «Где и в какой обстановке мы могли познакомиться? При каких обстоятельствах?» – говорили его необыкновенно выразительные глаза.

Илья явно опешил.

Я рассмеялась и не стала ничего объяснять. В меня неожиданно вселился чертенок.

А все было очень просто.

Шесть лет назад до этого вечера, когда еще жила в Ленинграде, я очень любила гулять по родному любимому Питеру и особенно по Летнему саду. Регулярно приходила туда одна. Хотелось на этом островке красоты и покоя немного ускользнуть от монотонной суеты большого города, от толпы. Оторваться от действительности, помедитировать и полюбоваться великолепными величественными статуями времен Петра Первого.

Однажды, когда я так сидела на скамейке, размышляя о своем под уютный шелест деревьев, по дорожке ко мне приблизился высокий мужчина, лет этак на 30 старше меня. Смерил меня с ног до головы серьезным, внимательным и одновременно каким-то… «пронзительно-проникающим» взглядом.

– Не помешаю?..

– Нет, конечно… пожалуйста… – я отодвинулась на край скамейки.

Сев рядом, мужчина начал медленно, немного «лениво» расспрашивать меня про то, что я делаю в Летнем саду и чем занимаюсь «в жизни». Чувствовалось, что он присматривался ко мне, «прощупывал», так сказать.

В какой-то момент он вытащил из папки стопку отпечатанных на машинке листов, стал перебирать их. Взглянув на них краем глаза, я поняла, что это стихи. А в верхнем углу каждого листа, над текстом, стояли слова «Илья Резник».

Тут меня осенило. По телевизору на гала-концертах часто объявляли песни, написанные на стихи этого поэта.

Завязался непринужденный разговор.

Илья произвел на меня впечатление человека интересного и вальяжного.

Но больше всего меня поразили его глаза – в голову приходили эпитеты «магнетические», «гипнотические». Поэтому, когда он попросил мой номер телефона, я дала его почти автоматически, как будто выполняя приказ.

Но когда на следующий день он позвонил мне и пригласил на какой-то просмотр, я вежливо отказалась под благовидным предлогом.

Может быть, кто-то удивится, но я так решила. Несмотря на то, что мужчина был привлекательным. Я часто слышала, что известным и в особенности «богемным» людям все дается легко – женщины вешаются на них «гроздьями». Наверное, подсознательно мне не хотелось попасть в «коллекцию». И, скорее всего, у Ильи была жена или постоянная подруга – «качественные» мужчины очень редко бывают одиноки. Тем более в его возрасте. Одним словом, я решила, что все это мне не было нужно, что мне было совершенно ни к чему «искать приключения».

На этом наш диалог закончился. Мы попрощались, и больше Илья не звонил. Возможно, обиделся за отказ – творческие личности крайне чувствительны. Вскоре я забыла об этом эпизоде.

Теперь же, видя Илью напротив себя в квартире Аллы Пугачевой, все живо всплыло в моей памяти, и эта ситуация показалась мне очень забавной, даже комичной.

– Напомните, пожалуйста, где мы познакомились? – осторожно спросил Илья, пристально всматриваясь в меня.

– Вы уже не помните меня? Как же так?.. – ответила я с притворно огорченным видом. Захотелось немного пошалить, «помучить» его.

Максим сидел рядом и понимающе улыбался, кидая мне заговорщицкие взгляды. Было похоже, он догадался, в чем дело.

Илья начал немного нервничать, выглядел несколько растерянным.

– Но все же… скажите где и когда?… – тихо повторил он.

Видимо, в его голове в этот момент прокручивалась вся его сознательная жизнь.

Мне показалось, что будет неэтично, если я в доме Аллы, где она является Первой Леди, буду отвлекать от нее всеобщее внимание и вспоминать банальную историю нашего мимолетного знакомства в Летнем саду.

– Я скажу вам позднее. Но мне было бы приятно, чтобы вы вспомнили сами, – произнесла с ноткой лукавства.

Меня всегда в детстве и юности друзья называли «озорницей» и «шалуньей».

Действительно, я любила «пошалить» – создавать озорные, комичные ситуации. Обычно они всем нравились и приносили приятную приправу в наше с друзьями общение.

Не удержалась и на этот раз. Но, похоже, своей шуткой я испортила Илье остаток вечера.

Он явно бросил все силы своей памяти на то, чтобы что-то вспомнить. Но не получалось. Эта борьба со временем была отчетливо написана на его лице. Естественно, не мог вспомнить, ведь, наверно, таких ситуаций у него был «воз и маленькая тележка». Кроме того, он, несомненно, искал генезис нашего знакомства в Москве, а ведь оно произошло в Ленинграде.

За столом шел оживленный разговор. Алла была «звездой» не только на сцене, но и здесь, в своей квартире. Все глаза были сосредоточены на ней. Мы были ее маленькой, но преданной публикой, с энтузиазмом воспринимающей ее каждую фразу.

Илья сидел напротив меня за столом, и я больше ощущала, чем видела, что его глаза постоянно возвращались и озадаченно останавливались на мне.

Я внутренне смеялась – понимала, что он никак не может вспомнить и что в нем растет беспокойство. Только теперь я понимаю, что это было не очень красиво, настоящее ребячество с моей стороны. Но тогда я не смогла удержаться от этой шалости.

После ужина хозяйка дома подошла к пианино, стоящему, если я правильно помню, возле окна, открыла его и стала что-то подбирать на клавишах одной рукой.

Повинуясь неожиданному внутреннему порыву, я подошла и встала рядом с ней. Не могу описать словами то чувство, которое вдруг охватило меня. У меня возникла острая потребность прикоснуться к ней, к ее коже.

Ни на секунду не задумываясь о том, как Алла воспримет мой жест, я, едва касаясь, провела кончиками пальцев по ее руке. В моей груди вспыхнула горячая искорка. Алла резко повернула ко мне голову, мы встретились глазами. Она – внимательно-вопросительными. Я – внимательно-признательными. Задержали взгляд – глаза в глаза – без слов.

Я отошла. Мое прикосновение длилось лишь пару секунд. Но во мне появилось то сладкое чувство общности, которое я не забыла по сию минуту, когда пишу эти строки.

Веселый вечер заканчивался. Вскоре Алла с улыбкой провожала каждого из нас нас до дверей. Мы снова встретились с ней взглядами. Я – благодарным, она – слегка удивленным. Я тепло поблагодарила ее за гостеприимство, мы обнялись, поцеловались. Затем она повернулась к другим гостям, прощаясь с ними.

В этот момент ко мне приблизился Илья. В его глазах сквозила легко читаемая тревога. Пристально глядя на меня своим пронзительным взглядом, шепнул:

– Я не вспомнил! Скажите, где и когда?!

Я замешкалась, размышляя: сказать, не сказать? Оглянулась. Возле открытой входной двери меня ждал Максим, наблюдая за нами. Подмигнул мне. Во мне снова проснулся чертенок. Не хотелось заканчивать этот прекрасный колоритный вечер банальным признанием такого маленького и наверняка совсем незначительного для Ильи эпизода.

– Я скажу вам это в следующий раз, если сами не вспомните! Всего доброго, Илья, до встречи! – как можно более мило улыбнулась ему и направилась к Максиму.

Каюсь – я нехорошо поступила, заставив такого почтенного и очень симпатичного мне человека напрягаться впустую. Но эта ситуация мне казалась настолько забавной и невинной, что я просто не смогла удержаться от желания продлить «саспенс». В тот вечер, в доме Аллы Борисовны, вся атмосфера располагала к веселью и к озорству. Очень надеюсь, что у Ильи есть чувство юмора, что он простил меня. Я ни в коем случае не хотела обидеть такого замечательного поэта.

Потом мы с Максом весело обсуждали этот эпизод в машине по дороге ко мне. Он сказал, что подозревал подобную историю с Ильей. Поддержал меня, сказал, что я правильно поступила. Мы были единомышленниками. Тогда…

Приехав домой, пили душистый чай и снова смеялись, вспоминая этот яркий и забавный вечер. Строили планы на наши новые мероприятия, на будущее.

А затем опустилась глубокая ночь, и мы снова погрузились в нирвану, в только нашу нирвану…

Вскоре Максиму пришлось в очередной раз ехать на запись музыки в Полтаву.

Он предпочитал записывать ее со своими ребятами-музыкантами ансамбля «Фестиваль». Кроме того, такого звукооператора, как Леонид Сорокин, было непросто найти даже в Москве.

Макс попросил меня проводить его до вокзала на машине с Аркадием, который потом отвез бы меня домой. Безусловно, я согласилась, хотя очень не люблю проводы. Вокзалы и аэропорты, разве что если еду встречать, а не провожать или когда уезжаю сама.

Максим попросил Аркадия сесть за руль, а сам расположился рядом со мной на заднем сиденье. Как всегда перед расставанием, когда хотел подольше побыть со мной. Мы молча прижимались друг к другу, он держал мою руку в своих руках.

В тот вечер на мне были черная юбка «карандаш» и тонкие черные прозрачные чулки. Лишь только я села на сиденье, как юбка поползла вверх, чулки на коленках натянулись, и вдруг по одной ноге пошла «стрелка».

Я с некоторой досадой отметила это про себя – импортные чулки хорошего качества стоили дорого. Все же, по своей привычке, решила «не зацикливаться» из-за этого – жаль, но не трагедия.

Но больше всего меня поразила реакция Максима – она открыла мне еще одну грань его натуры. Он настолько расстроился, что у него даже увлажнились глаза. Конечно, я понимала, что его реакция была вызвана вовсе не тем, что красивые черные чулки, бывшие в то время «страшным дефицитом», испорчены.

Они были для него фантазмом.

– Как жаль… – повторял он, задумчиво поглаживая меня рукой по ноге, по «стрелке».

«Какой он необыкновенно… чувствительный, – удивленно и с ноткой умиления подумала я, – наверно такая «оголенная» чувствительность сродни таланту, необходимому для написания хорошей музыки».

У меня возникло к нему некое чувство растроганности – как к ребенку, которого незаслуженно обидели. Принялась ласково успокаивать:

– Ничего, Макс, не страшно, будут другие чулки…

На вокзале мы нежно попрощались, поцеловались, но он так и уехал грустным.

Конечно, у нас бывали и другие забавные моменты, немало забавных моментов.

Однажды в разговоре Макс сказал с улыбкой, лукаво глядя на меня:

– Нинусенька, а знаешь, я не смог бы спать с женщиной, у которой второй палец на ноге длиннее большого!

Я на секунду опешила. Это шутка?

– Да ну?… Ты серьезно?!

Максим подтвердил. Я рассмеялась и машинально бросила быстрый взгляд на свои ноги.

– Интересно… я никогда не обращала внимания на длину своих пальцев на ногах…

– А я уже давно посмотрел – у тебя все в порядке, – с серьезным видом ответил Макс.

Я снова на мгновенье опешила. М-да… требовательный юноша… Все видит, все замечает, все анализирует – до таких мелочей! Хотя… имеет право – ведь у всех нас есть свои предпочтения и свои «пунктики». К тому же я «проходила» по его параметрам. От души посмеялась – ну и шалун!

Как правило, находясь в поездках, Максим регулярно звонил мне по вечерам, спрашивал, как дела, какие новости, беспокоился за меня. Я ждала его звонков и старалась не отлучаться по вечерам из дому, ведь мобильных телефонов тогда еще не существовало.

А каждый раз по приезде, после нескольких дней разлуки, мы встречались с такой радостью, с таким пылом, как будто не виделись целую вечность. Снова любовь и нежность, а затем снова его поездки, снова встречи и расставания, и снова встречи.

Однажды, когда мы вернулись ко мне домой после веселой вечеринки, Максим полушутливо произнес, глядя мне в глаза привычно мягко и обезоруживающе:

– Нинуся, я вот что тебе скажу… пользуйся тем, что я прилично выпил… В трезвом состоянии я тебе этого не скажу! Знаешь… ты такая женщина, в которую мужчины будут влюбляться, даже когда тебе будет 70 лет! Правда! В тебе столько обаяния… И еще… еще у тебя такие руки… у тебя волшебные руки…

В тот вечер он действительно много выпил и казался пьяным. От вина? От любви? Говорил мне, что он счастлив. У меня было такое же ощущение. Мне казалось, что мы настолько хорошо понимали и чувствовали друг друга, что лучше уже не могло быть. Чувствовали, наверно, даже больше, чем понимали.

Мне казалось, что между нами существовала настоящая гармония. А для меня это всегда было главным в отношениях с мужчиной.

Я верила всему, что Максим говорил мне, – просто у меня не было оснований не верить ему. И когда он завел речь о возможном общем ребенке, я не удивилась. Поверила в то, что он был искренним – мне это казалось естественным. У него уже было три брака, но детей не было. Наверно, ему хотелось малыша. И потом ведь такими вещами не шутят.

– Когда ты родишь мне ребенка? – задумчиво спросил он. И затем прибавил:

– У нас с тобой, у обоих, крупные черты лица. Интересно, будет ли он красивым?

А вот эта фраза удивила меня. Я на секунду опешила. Мне не могло прийти в голову задуматься о том, был бы «красив» наш ребенок или нет. Какое это имеет значение, когда это твой ребенок? И когда он рожден в любви. Несомненно, он будет красив – ребенок всегда красив. По крайней мере, для родителей.

Меня беспокоило другое – оказались проблемы со здоровьем в этой сфере. После обследования врач сказал, что, скорее всего, детей у меня не будет. Но я внутренне отказывалась смириться с подобным диагнозом. Очень хотелось верить в чудо, в то, что оно когда-нибудь произойдет. Вера помогала жить, отметая грустные мысли.

Тем временем Максим закончил работу над музыкой к фильму «Карнавал». Татьяна Михайловна в конечном итоге приняла самый первый вариант, даже не заметив этого. Уставший от ее требований Максим «подсунул» его ей как новый! И сработало – он ей понравился! Вот как все в жизни относительно! Но не «домов», как шутил Макс.

По его мнению, фильм получился очень хорошим и его ждал успех. Картина была сдана и уже назначен день просмотра.

– Нинуля, я должен снова уехать в Полтаву на три-четыре дня – для записи музыки к новому фильму, в котором теперь работаю. А как раз в это время состоится просмотр «Карнавала» на Мосфильме перед выходом фильма на экраны. Ты могла бы съездить туда вместо меня? Извиниться перед Лиозновой, чтобы она на меня «зуб» не имела? Потом расскажешь свои впечатления от картины.

Я пообещала – мне и самой это было интересно.

Максим уехал. В назначенный день я отправилась на Мосфильм. По дороге заехала на Центральный рынок – купила у грузин, за немалые деньги, семь огромных красных гвоздик. Выход фильма был большим событием для Макса и, конечно, рикошетом, и для меня. Хотелось достойно, «с классом» внести свою лепту в это дело, раз уж меня об этом попросили.

На проходной я прошла в студию по временному паролю, который дал мне Максим. После долгих переходов из одного коридора в другой я, наконец, вышла к зрительному залу и перед входом натолкнулась на Татьяну Лиознову. Она была занята – оживленно разговаривала с замечательным режиссером – одним из моих самых любимых – Эльдаром Рязановым.

Я встала в сторонке и терпеливо ждала, пока она освободится.

Беседуя с Лиозновой, Рязанов часто поглядывал на меня. Он, видимо, понял, кого я жду. Что-то сказал своей собеседнице. Лиознова обернулась, удивленно расширила глаза и позвала меня.

– Добрый вечер, Татьяна Михайловна! От души поздравляю вас с таким радостным событием!

– Добрый вечер! Вы одна? А где Максим?!

– Ему пришлось срочно уехать по делам в Полтаву. Просит извинить его. Очень сожалеет, что не может лично присутствовать на просмотре. Но попросил меня поздравить вас и преподнести эти цветы в знак уважения и восхищения.

Татьяна Лиознова и Эльдар Рязанов внимательно, с улыбкой слушали меня.

Я протянула букет. Лиознова очень растрогалась.

– Какая красота! Передайте от меня большое спасибо Максиму!

У нас началась «светская» беседа о прошедших съемках. Татьяна Михайловна рассказывала нам о трудностях и о радостях во время работы. Как мне показалось, она изменила свое первоначальное неприязненное отношение ко мне – теперь разговаривала со мной очень дружелюбно. А Эльдар Рязанов просто поразил меня той доброй, позитивной энергетикой, которая исходила от него. Необыкновенно обаятельный, умный и интеллигентный человек. Я пожалела, когда наша беседа закончилась – нам дали знак идти в зал.

Фильм полностью захватил меня. Очень хороший, чистый и трогательный, он глубоко затронул все потайные струнки. А когда зазвучала музыка… у меня возникло ощущение, что Максим находится рядом со мной в этом темном зале. Я вдруг отчетливо почувствовала его тепло. Как будто продолжала жить атмосфера съемок, нашего медленного танца на балу в Ливадийском дворце.

Зазвучала песня «Позвони мне, позвони». Для меня она – лейтмотив фильма.

И та самая «вишенка на вершине торта». Так как эта песня глубока по смыслу (текст замечательного поэта Роберта Рождественского) и проникновенна по эмоциям, которые она вызывает. Очень гармонично вписалась в сюжет фильма.

А ко всему этому прибавился еще и визуальный эффект – мимика, игра лица великолепной актрисы Ирины Муравьевой. Но, что скрывать, все же самым главным в фильме для меня была его музыка. Тогда я еще не знала, не смогла бы даже предположить, что эта песня удивительным образом станет еще и лейтмотивом не только моей собственной жизни, но и жизни моей будущей дочери.

Фильм закончился бурей аплодисментов. Я подошла еще раз поздравить Татьяну Михайловну «с прекрасной работой». Как принято, пожелала ей «новых творческих успехов» и уехала. Конечно, хотелось остаться еще немного – пообщаться с людьми, в особенности с Эльдаром Рязановым. Но был уже поздний час, на улице совсем темно. Я опасалась возвращаться ночью одна в свой богом забытый «бермудский треугольник» даже на такси – в наш подъезд частенько «набивались» алкоголики и другие мрачные персонажи. И в такие вечера я иногда подолгу простаивала перед домом, боясь пробираться среди них. Ждала появления кого-нибудь из соседей, чтобы войти с ними.

Несколько дней спустя вернулся Максим. Я подробно рассказала ему о своем походе, о выполненной миссии. Он остался очень доволен.

– Спасибо, Нинулечка! Я уже в курсе, Татьяна звонила мне. Знаешь, что самое смешное? Она сказала: «Мы поговорили с Ниной, она была в тот день такая красивая». А потом, как будто опомнившись, добавила: «Наверно, это из-за меховой шапки, которая ей очень шла». Ха-ха-ха! Как будто обычно ты некрасивая! Но все же как тебе удалось вдруг расположить ее к себе? Признавайся! Я никогда не слышал, чтобы она сделала комплимент красивой женщине!

Действительно, забавная, но приятная метаморфоза Татьяны Лиозновой.

В тот вечер на мне был костюм «мышиного» цвета – приталенный пиджак и узкая юбка, а на голове шапка-ушанка из золотистой ондатры, сливающейся с цветом моих волос. Не думаю, что она радикально меняла мою внешнось. Так в чем же было дело?

Я рассмеялась, сделала «загадочные» глаза.

– Аааа, не скажу! Это мой секрет!

Про себя же подумала, что, вероятно, Татьяна Михайловна просто почувствовала мою искренность по отношению к ней. Так как я действительно искренне преподнесла ей цветы. Мне почему-то было ее жаль, она казалась мне очень одинокой, несмотря на ее интересную работу, ее уверенный вид и большое количество людей вокруг нее. Но бывает же одиночество вдвоем, бывает и одиночество в толпе.

Лиознову, несомненно, тронул мой жест, даже если я представила его как жест со стороны Максима. Даже если я предстала перед ней как «мостик», я была посланницей внимания Максима к ней. Должно быть, она почувствовала себя женщиной, значительной для него.

У меня создалось ощущение, что Татьяна Михайловна была совсем не так холодна и самоуверенна, как казалась – возможно, это был ее панцирь, защитная оболочка от непрошеных гостей в ее личном пространстве. Не существует «каменных» людей, у каждого есть свои чувствительные струнки. Только найти их не всегда просто. Иногда мы находим их, отвечая на зло добром. Когда люди совершенно не ожидают этого и поэтому удивлены и даже растеряны или смущены. Тогда они начинают смотреть на нас «другими» глазами, начинают видеть нас. Вероятно, это то, что и произошло с Татьяной Михайловной.

Максим одобрил, что я привезла Лиозновой цветы.

– Молодец! Хорошая идея насчет цветов! Я ей их никогда не дарил. Надеюсь, они тебе не слишком дорого стоили на рынке, да еще зимой!

Я промолчала. Возместить стоимость букета он не предложил, а я не попросила. Так получилось, что я никогда ничего у него не просила. Деньги не присутствовали в наших отношениях.

Так прошел год. В работе и в быту быстро шел второй.

И тут в нашей жизни начало что-то происходить. Что-то странное в поведении Максима. Какие-то перемены – не существенные, но которые я, тем не менее, почувствовала. Он стал чаще уезжать в Полтаву и чаще оставаться по вечерам работать в московских студиях записи. И хотя я считала, что это нормально, учитывая специфику его работы, все же не могла не отметить, что он стал каким-то более… рассеянным, что ли, каким-то более отстраненным.

Максим как и раньше стремился ко мне, но не так настойчиво как раньше. Он по-прежнему был очень нежным со мной, когда мы находились наедине, а интуиция настойчиво нашептывала мне: «Что-то не так…». Но я не хотела прислушиваться к ней – «сплетнице-злопыхательнице» и настойчиво гнала от себя все негативные мысли. Пыталась найти объяснение всему тем, что Максим много работал и уставал. В этот период он писал музыку к фильму режиссера Леонида Нечаева «Проданный смех». Объяснял мне, что ему нужно было много записывать и перезаписывать в студиях.

Аркадий, который снова вернулся к обязанностям его секретаря, тоже вдруг стал вести себя по меньшей мере странно.

Теперь каждый раз, как только его «шеф» уезжал в Полтаву или в Ленинград, он звонил мне и куда-нибудь приглашал – в ресторан, на просмотр в Дом кино или к кому-нибудь в гости. В конце концов, он даже предложил познакомить меня с одним известным футболистом.

Я ничего не понимала, недоумевала.

Если поначалу меня это смешило и я просто с юмором отказывала ему, то позднее все это начало вызывать во мне раздражение и даже обиду за Максима. Действия Аркадия мне казались предательством по отношению к человеку, который не только доверял ему, он еще и хорошо оплачивал его работу. Да и я к нему всегда хорошо относилась, считая его нашим другом.

– В чем дело, Аркадий? Разве ты не знаешь, что я с Максом? – однажды не выдержала я. – Это не очень порядочно по отношению к нему!

– Ох, какая ты вся из себя верная! А что ты вообще знаешь про своего Макса?!

Тут я окончательно решила, что Аркадий просто завидует Максиму или за что-то мстит. Ответила ему довольно жестко, что больше подобных предложений слушать не желаю.

Максу обо всем этом рассказывать не стала. Я никогда не любила конфликтов, поэтому однозначно решила не сталкивать мужчин «лбами». Тем более что для меня этот вопрос был уже закрыт.

И все же, проигрывая позднее в голове эту странную ситуацию, невольно вспомнила реплику Максима, которую он бросил когда-то со смехом: «Нужно всегда говорить правду… но не до конца!». Была ли это лишь только шутка или он действительно что-то недоговаривал мне? И все-таки я верила, что нет. Мы всегда верим в то, во что хотим верить.

Жизнь шла своим чередом, наши отношения по-прежнему были очень хорошими, Максим оставался нежным со мной. Мы лишь стали видеться реже и реже куда-то выходить вместе – теперь Макс все чаще бывал занят.

Говорил, что у него появилось больше рабочих заказов, то есть большая загруженность.

Я понимала, что у него ответственная работа, считала это в порядке вещей.

Но однажды наступил тот самый, «роковой» день.

Ближе к вечеру Максим позвонил мне от мамы:

– Нинуся, сегодня не приеду к тебе, останусь здесь. У меня срочный заказ. Утром нужно его сдать, придется всю ночь работать на «станке»! Завтра одевайся потеплее, родная, обещали резкое похолодание. Нежно целую, позвоню!

Меня это не удивило. В то время у меня дома не было пианино и, совершенно естественно, в таких случаях Максим был вынужден оставаться работать и ночевать у мамы. «Станком» он называл свой, оставшийся в наследство от папы рояль.

Мы нежно попрощались. Повесив трубку, я села в кресло перед телевизором.

Но уже через пять минут вспомнила, что забыла что-то сказать ему, а может быть, это интуиция подтолкнула меня перезвонить.

Трубку снял Орест Кондратьевич.

– Ниночка, здравствуй! Как дела?

Он всегда относился ко мне очень приветливо.

Обменявшись с ним из вежливости парой фраз, я попросила к телефону Максима.

– А Максим несколько минут как вышел! Сказал, будет завтра. Звони, Ниночка!

Оцепенение. Рассеянно поблагодарив, я повесила трубку.

Вспышкой молнии мне все стало ясно: Максим солгал мне и притом так уверенно и искусно! Совершенно очевидно, что он уехал к какой-то женщине – иначе лгать не было бы смысла.

Я снова села перед телевизором, бессмысленно сосредоточившись на экране. Находилась в полном шоке. Это как землетрясение – все вдруг рушится, летит в бездну, только бесшумно. Уши заложило, как в самолете. Внутри лишь огромная пустота. Даже плакать не хотелось, не хотелось абсолютно ничего…

Всю ночь я не смогла сомкнуть глаз. Все перевернулось в моем сознании.

Мне всегда казалось, что у нас были серьезные отношения, глубокие чувства.

Да и Максим сам всегда преподносил все именно так мне и окружающим.

Значит, разлюбил? Невольно вспомнились строчки из стихотворения Марины Цветаевой: «Мой милый, что тебе я сделала?..» Вот именно – что?

Ну что же… если так, пусть будет так…

Доверять я ему больше не могла. А зачем тогда нужно все остальное?

На следующий день у меня зазвонил телефон. Это был Максим. Он разговаривал как ни в чем не бывало. Бодрым голосом предложил:

– Нинулечка, вечером поедем ужинать в Дом композиторов?

Я мысленно удивилась, что он не произнес ни слова о вчерашнем инциденте. Хотя не знать, что я звонила, он не мог. Орик и Зоя Ивановна всегда сообщали ему, кто звонил в его отсутствие. Значит, он просто не захотел выяснять отношений, считал, что «проехали». Действительно, «разборки» не были ни в моем, ни в его характере, и мы даже когда-то договорились никогда не делать этого.

Но факт оставался фактом – он обманул меня. Не зря Аркадий приглашал меня повсюду и так прозрачно намекал на его неверность. Он постоянно находился рядом с ним – очевидно, был свидетелем. Таким образом, выстраивалась логическая цепочка, и все вставало на свои места.

Как можно спокойнее, «нейтральным» голосом я ответила Максиму, что занята. Свернула разговор и повесила трубку. Стало слишком неприятно на душе. И от сознания того, что Максим даже не посчитал нужным элементарно объясниться со мной, мне стало еще неприятнее – до тошноты. Видимо, Максим посчитал, что не обязан. «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку», гласит латинская поговорка. Меня покоробила такая манера обходить «острые углы», решать проблему умалчиванием.

В сложившейся ситуации объяснение было бы самым естественным решением. Даже если я понимала, что правды все равно не узнаю – он ее не скажет или скажет «не до конца», по его собственному выражению. Отшутится, даст отговорку, переведет на другую тему. Как говорится, «замнем для ясности».

Но даже если бы он солгал, тогда я сделала бы вид, что поверила. Была бы какая-то развязка. А тут было просто игнорирование проблемы, как будто ничего не произошло, как будто все это было в порядке вещей.

Все это было ненормально. Но задавать вопросы, выяснять отношения самой, проявлять ревность мне совсем не хотелось. Это было бы слишком банально и мелко – после всего того, что нас связывало ранее. Но в то же время делать вид, что все хорошо, в то время, когда на сердце лежал камень, я не могла и не хотела.

На следующий день все повторилось: Максим позвонил, пригласил меня поужинать, и я снова отказалась. Через два дня то же самое. После этого он прекратил звонки.

Почему я отказывалась от встреч? После того, как он солгал, даже не извинившись, мне не хотелось его видеть. Такая позиция казалась мне нечестной и неприемлемой для меня. В особенности после таких, казалось бы, радужных, идиллических отношений, которые существовали между нами.

Но вскоре Максим перезвонил снова. Оказалось, он вспомнил, что оставил у меня папку с нотами. Я разыскала ее, приготовила к его приходу. Максим пришел, молча взял ее, я молча отдала. Разговор не состоялся – он молчал, казалось, чего-то ждал от меня, а у меня в горле застрял ком. Ничего спрашивать или объяснять он снова не стал. Видимо, не хотел вступать на «скользкую тропу». Да и что бы он смог мне объяснить? Почему провел ночь с другой женщиной?

Я проводила его до входной двери. На лестничной площадке Максим оглянулся, пристально посмотрел мне в глаза. У меня мелькнула мысль, что так смотрят люди, которые прощаются. Возможно, навсегда.

Закрыв дверь, села перед телевизором – как робот. В голове снова полная пустота, вакуум. Такое впечатление, что во мне все было атрофировано. Я пожалела о том, что не удавалось расплакаться. Наверно, стало бы легче…

От нечего делать приготовила полный кофейник с кофе и уставилась в телевизор, пытаясь отвлечься. На экране что-то мелькало, шел какой-то фильм.

Я изо всех сил старалась сосредоточиться на нем и потихоньку тянула одну чашечку за другой.

Но отвлечься не получалось. Снова, помимо моей воли, перебирая, как четки, свои невеселые мысли, я возвращалась к нашему разрыву. Правильно ли поступила, что сама не подняла неприятную тему? Но ведь он тоже мог поинтересоваться, почему я вдруг стала отказывать ему? Или он понял, что я поняла, и тогда объяснения излишни?

Мысли, как в калейдоскопе, стремительно сменяли одна другую. Я задавала ему вопросы и сама же на них отвечала. Каждый раз находился ответ, но правильным ли он был? Но главного ответа я все же не находила. Ответа на вопрос, наверно, женщин всех времен и народов: «Почему? Чего ему не хватало?»

Разлюбил? Так почему не расстаться честно, объяснившись, как это делают все нормальные люди? Я бы поняла. И, конечно, не стала бы навязывать себя.

К чему эти игры?

Максим ничего не сделал для того, чтобы исправить ситуацию. По-видимому, решил не оправдываться, надеялся, что я «переварю» и не стану задавать лишних вопросов. Но как продолжать отношения, когда пошла трещина? Когда больше нельзя верить близкому человеку? И близкому ли теперь?

Мысли продолжали крутиться вереницей, нанизывались одна на другую и путались в голове. Сложить «пазл» не получалось.

Я опустошила кофейник и решила ложиться спать. Утром нужно было идти на работу, а на сон оставалось лишь несколько часов.

Голова адски раскалывалась. Я приняла анальгин, завела будильник и легла.

Проснулась среди ночи оттого, что моя комната дрожала. Тряслись стены, тряслась кровать, и я сама тряслась вместе с ней. Было ощущение, что я подпрыгиваю на ней. Что подпрыгивает вся комната. Мое сердце трепетало в груди, как птица в клетке, и казалось, что оно вот-вот выскочит наружу.

Я не могла понять, что происходит, и очень сильно испугалась. Пронзила мысль: «Неужели землетрясение?!»

Но вдруг поняла, что все стоит на своих местах, а трясет только меня. Очень сильно трясет. И еще тошнит. А затем снова больше ничего – темнота.

Я отключилась.

Очнулась в полдень с дикими головными болями. С ужасом обнаружила, что проспала уход на работу. Я даже не слышала будильника. Собравшись с силами, вышла в коридор к телефону – вызвать врача на дом. Каждый шаг отдавал в голове резкой болью и подгибались коленки.

Я не понимала, что произошло, – неужели у меня все это случилось на нервной почве?

Кое-как вымочила полотенце в холодной воде, наложила на лоб и снова легла.

Наконец приехал врач. Осмотрев меня, он расспросил, что я ела и пила накануне вечером. Когда я рассказала, что ничего не ела, а только выпила полный кофейник черного кофе, он с изумлением посмотрел на меня:

– Вы вообще понимаете, что наделали? Ничего не съели, а выпили 12–15 чашек черного кофе?! Понимаете, что вообще могли не проснуться?! Вы чудом избежали смерти только благодаря вашему молодому организму!

Врач отругал меня, дал принять какие-то таблетки, которые были при нем, выписал рецепт и освобождение от работы на неделю.

В аптеку я так и не выбралась в тот день – не было сил, а попросить было некого.

Но постепенно все прошло само собой. Через пару дней я снова была на ногах, видно, благодаря «молодому организму».

Максима я добросовестно старалась забыть.

В моем сознании с ним все было кончено. «Ну, что поделаешь, – думала я, – не получилось, не сложилось, значит, не судьба. Хотя «счастье было так возможно, так близко…» Мне необходимо было подвести черту для того, чтобы идти вперед.

Так я прекратила отношения и с друзьями Максима – не хотелось что-то рассказывать, объяснять, не хотелось возвращаться к такой тяжелой для меня теме. Даже с Женей я не могла общаться некоторое время – не хотелось мучительных расспросов. Он несколько раз набирал меня сам, приглашал в гости. А когда я ему коротко сказала, что разошлась с его братом, то он, как тактичный человек, вопросов не задавал.

Я запрещала себе думать о Максиме и твердо решила, что как бы мне ни было тяжело, не позвоню ему. Даже если буду умирать с тоски.

Но дома все напоминало мне о нем. Моя комната была нашей обителью. Обителью нашего единения. В ней по-прежнему витал его дух.

В самые трудные моменты дома я заставляла себя встряхиваться – срочно начинала что-то готовить на кухне, какие-то немыслимые блюда. А затем стучалась в комнаты соседей, приглашала их в свою комнату – разделить трапезу. Они были очень довольны и я тоже. Вечер проходил в примитивных, но веселых разговорах, которые отвлекали меня от ненужных мыслей.

Но в целом на душе, конечно же, лежал камень. Возможно, отчасти оттого, что мы с Максимом не объяснились при расставании. Оставалось какое-то чувство незаконченности. Как будто мы забыли поставить в наших отношениях точку.

И странное ощущение – как будто внутренний голос говорил мне: «Это не конец». Я упорно гнала от себя эту мысль как нечто невозможное и ненужное, заставляла себя переключиться на другой сюжет.

Этот период совпал со смертью главы нашего государства, Леонида Ильича Брежнева. Его похороны транслировались по всем каналам, был объявлен траур.

При жизни о нашем правителе ходила масса анекдотов, которые являлись непременным атрибутом всякого застолья в компаниях, в которых я бывала. Анекдоты, как правило, были очень острыми, рассказчики вкладывали в них особый смак, и я с удовольствием хохотала вместе с ними.

И хотя раньше никаких чувств к главе государства я не испытывала, но, углубившись в зрелище на экране, я, неожиданно для себя самой, горько расплакалась. Параллельно вспышками возникали эпизоды моих встреч и разговоров с Максимом. И под конец я уже не знала, оплакиваю ли я уход из жизни вождя нашего народа или же исчезновение из моей жизни своего возлюбленного.

Прошло восемь долгих месяцев, длинных как годы. Я относила свой «траур».

Снова начала ездить в гости к друзьям, приглашать их к себе, а также принимать знаки внимания молодых людей. То, чего до этого не могла себе представить.

Однажды ко мне в гости приехала одна из подруг, с которой я давно не виделась в связи с моими жизненными переменами. Мы уютно устроились в моих мягких комфортабельных креслах, пили чай. Болтали о том о сем.