Читать книгу Скрипачка и Пилот, или На двух берегах - Нонна Беспалова - Страница 3

Нориному папе, Михаилу Борисовичу, хирургу-ортопеду с европейским именем, дилемму «ехать или не ехать» решать не пришлось. У Нориной мамы, Татьяны Дмитриевны, обнаружили меланому и её прооперировали на Каширке. Михаил Борисович слишком хорошо знал эту болезнь и возможности советской медицины, чтобы остаться с больной женой в разваливающейся стране. Ему предложили работу в Израиле, и они уехали, оставив дочь на попечении тётки.

Мама прожила ещё восемнадцать лет. Отец сделал всё, что мог. Маму наблюдали лучшие врачи. Папина страховка оплачивала любые процедуры и любые лекарства. Мама проходила курс лёгкой химии сначала каждые полгода, потом раз в год. Её оперировали при малейшей угрозе.

Всё это было утомительно, но она жила и не просто жила, она давала благотворительные концерты для стариков в субсидированных домах, в церквях и синагогах, она писала статьи для НЛО, преподавала английский на курсах для эмигрантов, бегала по выставкам и концертам, жила полной жизнью, ни на минуту не поддаваясь унынию.

Неожиданно болезнь обострилась. Маме выписали экспериментальное лекарство, курс которого их страховке обошёлся в несколько сотен тысяч долларов, а им, естественно, – ни копейки. Когда стало ясно, что даже это лекарство не может затормозить болезнь и счёт маминой жизни пошёл на недели, мама позвала Нору и они долго, больше часа разговаривали. Нора вышла зарёванная, отец посмотрел на неё испуганно, догадываясь, о чём шла речь. Нора подошла к отцу, обняла его: «Мама мне всё рассказала». Отец нахмурился: «Не понимаю, зачем она это сделала». «Мама чувствует себя виноватой. Хочет, чтобы я позаботилась о тёте Лёле. Я бы и так позаботилась». Отец мягко отстранил Нору и ушёл к маме в комнату. Больше они об этом не говорили и Норины отношения с отцом никак не изменились.

Папа был с мамой до конца, делал всё сам, не доверял никому. Он был её врачом, её медсестрой, её сиделкой и выходил погулять, только когда мама спала. Нору пускал к матери ненадолго, только развлечь её, поболтать, пока это было возможно, посидеть рядом и подержать за руку, когда мама впала в забытьё. Мама завещала себя кремировать, а пепел высыпать в речку, которая протекала позади их дома. Она просила мужа и дочь не собираться в день её смерти, а по-прежнему праздновать её день рождения. Так они и делали.

Завтра Нору, а потом и тётю Лёлю Дима отвезёт в Гончарный. Там всё близко и магазины и метро. Тётя Лёля так приободрилась с приездом Норы. Они будут вместе ходить по магазинам, гулять. Обязательно сходят в Андроников монастырь. Может быть, съездят куда-нибудь, в Кусково, например.

Водить машину в Москве Нора не решалась. Она не знала автозаправок, от поведения водителей на дорогах приходила в ужас, парковка по принципу «наглость – второе счастье» или «кто смел, тот и съел» и перспектива время от времени «общаться» с ребятами из ГИБДД вызывали стойкое нежелание с этим сталкиваться. Дима предлагал оставить ей свою машину, но Нора отказалась наотрез и теперь могла рассчитывать только на общественный транспорт.

Нора проспала до шести утра. Потихоньку взяла роман «Сlouds», который начала в самолёте, около восьми опять захотела спать и проспала ещё час. В доме стали слышны шаги и приглушённые голоса. Нора прислушалась и решила, что, если встанет, то никого не потревожит. В коридоре она тут же столкнулась с Димой: «Привет, Норик!». Они дважды поцеловались, «Что-то ты опухшая с утра, Ольга тоже, вы, что, вчера надрались на радостях?»

– Дима, мы селёдки объелись. Разве тётя Лёля дала бы нам надраться?

– Да, Норик. Тёща сегодня просто другой человек. Твой приезд подействовал лучше всех лекарств. Она Ольгу уже с утра загоняла. То не так, это не этак. Как спалось?

– Нормально. Проспала до шести.

– Мне Оля сказала насчёт твоих планов. Давай, завтракай, и я тебя отвезу.

– Твои планы я не нарушаю?

– Нет, не нарушаешь. Мне сегодня всё равно к одной певичке ехать, есть заказ от нашего «Метрополитен». Тебя отвезу и поеду.

В одиннадцать часов Дима уже тащил Норин чемодан на третий этаж старого дома в Гончарном переулке. После Диминого ухода Нора огляделась вокруг. Когда-то Нора выделила из денег, полученных за квартиру в Староконюшенном, сумму на ремонт этой квартиры. Норе хотелось смягчить тётин переезд из её дома на новое место, чтобы тётя Лёля не чувствовала себя брошенной «на выселках». Оля с Димой тогда наняли бригаду ребят из Луганска, и они очень хорошо всё отделали, и кухню, и ванную. Они поменяли паркет, поставили дополнительную дверь и сделали обе комнаты раздельными, каждую – со своим шкафом-купе. Ничего с тех пор не поменялось, но выглядело всё чистенько. Полы блестели, пыли на полках не было. Видимо, Ольга перед её прилётом наведалась сюда и убралась. Самое главное: в ванной всё было чисто, исправно и удобно. Под широкой раковиной стояла стиральная машина. Нора обычно брала столько вещей, чтобы можно было не стирать, но бельё-то стирать придётся. Сушилки нет, можно повесить лифчики и трусики на верёвках над ванной. Сейчас Нора примет душ, вымоет голову и выпьет кофе перед телевизором, но сначала она позвонит. Нора достала из кармана куртки визитную карточку, а из сумки телефон и набрала номер.

– Алло!

Это был его голос, приятный баритон.

– Здравствуйте, Олег! Надеюсь, вы не забыли своё обещание сводить меня в театр?

– Конечно, не забыл, прекрасная незнакомка! Простите, но я не знаю вашего имени.

– Элеонора. Можно просто Нора.

– Очень приятно, Нора. Дайте мне минут двадцать, и я скажу, какой спектакль я могу вам предложить.

– Позвоните мне через полчаса.

– Договорились.

Теперь можно было идти в душ. Нора всё возила с собой: мыло Irish Spring, к которому привыкла, шампунь и бальзам для волос с увеличением объёма, зубную пасту Аквафреш. Наверное, всё это можно было бы купить в Москве, но продавались эти вещи не на каждом углу, а суетиться и искать, не было ни времени, ни желания. Из душа Нора вышла расслабленная, довольная и сразу направилась на кухню. Кофемолка на месте. Пачку колумбийского кофе в зёрнах Нора тоже привезла с собой. Нужно заварить покрепче. В её Мак Лине сейчас четыре утра и Нору клонит в сон. Зазвонил телефон.

– Нора! Нам с вами повезло. Сегодня в Гоголь-центр «Обыкновенная история». Где вы живёте и когда я могу за вами заехать?

– А что такое «Гоголь-центр»?

– Это бывший театр Гоголя. Теперь там Кирилл Серебряников со своей труппой.

– А кто такой Кирилл Серебряников?

– Трудно с вами, с приезжими. Кирилл Серебряников – это известный театральный и кинорежиссёр. Фильм «Юрьев день» видели? Понятно. Доверьтесь мне. Этот спектакль стоит посмотреть. Давайте, я заеду за вами пораньше. Погуляем, поболтаем.

– Хорошо. Во сколько спектакль начинается? В семь тридцать? Приезжайте ко мне в пять.

Нора продиктовала адрес. У неё остаётся не так уж много времени. Нора заглянула в холодильник. «Так. Йогурты Dannon только сладкие, хлеб только белый. Сыр „Российский“. Ничего мясного. Овощей мало. Картошка, лук есть. Из фруктов – яблоки и виноград. Две пачки яиц. На первое время сойдёт. Завтра докуплю остальное».

Нора не соблюдала никакой определённой диеты, но она не любила сладкие йогурты и хлеб предпочитала ржаной. В России она всегда пыталась отыскать продукты, вкус которых она помнила с детства. Нашла вкусную сырокопчёную колбасу, буженину. К её сожалению у многих продуктов, с виду похожих на прежние, вкус стал другим. Её любимая в детстве выпечка: языки, рожки с повидлом, калорийные булочки, песочные кольца – всё это исчезло совсем. Мороженое тоже стало другим, невкусным. Может быть, она просто разлюбила мороженое. Бывший муж, Серёжа, тоже испытывающий вкусовую ностальгию, просил привезти косхалву. В прошлый раз Норе не удалось её найти.

Нора смолола и сварила кофе. Немного сахара добавила прямо в джезву, только чтобы не было горько. С чашкой кофе села перед телевизором, побегала по каналам, не нашла ничего интересного для себя и не заметила, как задремала. Проснувшись, сразу вспомнила о встрече и посмотрела на часы. Четыре. У неё час, чтобы привести себя в порядок. Волосы ещё влажные, можно будет уложить, нужно снять крем с лица, одеться и слегка накраситься. Через сорок минут она была готова. Вымыла кофейную чашку и опять включила телевизор. С экрана на неё смотрело красивое строгое женское лицо диктора новостей, Нора не вслушивалась, но интонации были такими, как будто эта дама зачитывала приговор. «Спуститься к нему или пригласить его сюда?», – думала Нора, – «Пусть приходит. Надо сразу установить отношения накоротке, у меня нет времени на ухаживания». Зазвонил телефон: «Нора? Я могу подняться к вам?»

– Да, конечно. Заходите.

Он позвонил в дверь и Нора сразу открыла. Олег стоял с букетом белых хризантем. Они улыбнулись друг другу очень откровенными улыбками. Нора подумала, что она не ошиблась в выборе, а улыбка Олега, скорее всего, говорила о том, что он тоже не хочет тратить время на долгие ухаживания. Олег обвёл её глазами. Нора сменила лиловый свитер на чёрный, вместо джинсов надела чёрные брюки, на шее поверх свитера завязала яркий шёлковый платок. Она подрезала стебли хризантем на разделочной доске и поставила их в высокий хрустальный кувшин. Пока она ходила по кухне, наливала воду, она чувствовала его присутствие всем телом, от него шла тёплая волна. «Кажется, он обладает тем же свойством, что и я. Да, подобралась парочка!» Нора поставила кувшин с хризантемами на стол и немного помедлила. Олег подошёл к ней сзади, наклонившись к её уху негромко произнёс: «Может, ну его, этот театр? Может, пойдём в кино и возьмём билеты на последний ряд?».

– Зачем на последний ряд?

– Чтобы целоваться в темноте.

Олег говорил это шёпотом близко к её уху, и она чувствовала на шее его тёплое дыхание. Нора повернулась к нему лицом, и они оказались очень близко друг к другу. «У меня есть идея получше», – сказала Нора охрипшим голосом, поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Он обнял её, прижал к себе, но не набросился на неё, как она ожидала, а продолжал целовать не торопясь, пока Нора не попросила: «Пойдём в спальню». Олег отпустил её и пошёл за ней, придерживая её за плечи. У постели он повернул её к себе, развязал платок и стащил с неё свитер. Он спустил с плеч бретельки от лифчика, поцеловал её в плечи, потом взялся за застёжку. Нора шевельнула плечами, отступила от него на шаг и начала раздеваться сама. Олег тоже стал не спеша раздеваться, глядя на Нору. Вольтова дуга взаимного желания не слабела, и было даже приятно немного затянуть это состояние, прежде чем соприкоснуться телами. Нора разделась догола, дала ему посмотреть на себя и легла в постель, откинув одеяло. Он лёг к ней, оставив на себе трусы. Норина рука быстро нырнула к нему в трусы, сделала несколько лёгких движений и стала стаскивать трусы вниз. Он помог ей освободить себя от этого совершенно лишнего предмета, приостановился и спросил: «Тебе сегодня можно?» «Ты можешь ни о чём не беспокоиться», – ответила Нора. Она собиралась занять позицию сверху, но он опрокинул её на постель, и начал в привычной позе, не торопясь и внимательно глядя на неё. Нора застонала и прикусила губу. Он поднялся на колени и подтянул её к себе. Обеими руками он держал её чуть ниже пояса и управлял её телом. Норе оставалось только не мешать ему. Она упёрлась в постель ногами позади него и выгнулась в спине. То, что должно было прийти, пришло неожиданно. Нора вцепилась в простыню и вскрикнула. Через несколько секунд он отпустил её и лёг рядом, потом посмотрел на часы: «Пять минут седьмого. Ты действительно хочешь в театр?»

– А ты?

– Я бы остался в постели.

– Нет. Мы пойдём в театр, а потом вернёмся в постель.

Олег сморщился и недовольно застонал.

– Вставай, вставай. Я сварю кофе.

– Не надо кофе. Я не пью кофе на ночь. Раз уж ты непременно хочешь в театр, давай пораньше выйдем, успеем что-нибудь перекусить у них в буфете.

– Ерунда. Я сейчас сделаю яичницу.

Олег встал, натянул трусы и джинсы, накинул рубашку.

– Давай так. Я сделаю яичницу, а ты собирайся.

Олег решительно пошёл на кухню, Нора голышом юркнула в ванную. Когда она, уже одетая для выхода, пришла на кухню, Олег сидел за маленьким столом, перед ним стояли нарезанный белый хлеб, блюдце с несколькими ломтиками сыра, масло и большая сковорода с яичницей. Нора включила электрический чайник и села к столу. Олег разделил яичницу пополам, положил в тарелки. Нора намазала белый хлеб вологодским маслом и принялась за яичницу. «Надо же, как вкусно», – удивилась Нора. Здесь, она имела в виду, в России, в Москве, всё было удивительно вкусно. В Америке приходилось готовые продукты выбирать с осторожностью: можно было нарваться на что-нибудь совершенно несъедобное. Нора вспомнила, сколько ею было выброшено колбасы, печенья, консервов, вылито напитков, вроде Root beer или ягодного пунша. Она приехала из Европы и думала, что в Америке, как и там, можно брать наугад любую упаковку, любую яркую коробочку и всё будет хорошо. Щёлкнул чайник. «Тебе налить?», – спросила Нора. Олег кивнул. Нора бросила в чашки по пакетику Lipton и налила кипяток. Олег сделал себе бутерброд с сыром и откусил кусок, запивая чаем. «Я так понимаю, мы оба не курим?», – спросила Нора.

– Я курил, бросил. Тяжело в полётах, особенно в дальних. Легче было бросить совсем.

– Я тоже курила. Но у меня не было настоящей привычки. Я бросила легко.

– Чем ты вообще занимаешься?

– Я играю на скрипке.

Олег поднял голову и вопросительно посмотрел на неё.

– Ты это серьёзно?

– Абсолютно. Я играла в оркестре, потом вынуждена была уйти, теперь преподаю.

– Что преподаёшь?

– То же самое. Скрипку. Ты что-нибудь знаешь о классической музыке?

– Представь себе, знаю. Мои родители очень любили оперу. Они в Москве всё пересмотрели, и пластинки часто ставили. Очень многие оперы могу узнать по любому отрывку.

– А ты сам?

– Что?

– Ты сам любишь музыку?

– Я люблю рок. Джаз тоже.

– Ясно. А в оперу можешь достать билеты?

– Ты имеешь в виду в Большой?

– Большой тоже хорошо.

– Я попробую. Пошли. Посуду вымою после. Машину я здесь у вас оставлю. Там не запарковаться. Проедем остановку до Курского на метро, дальше пешком. Я знаю короткий путь.

Нора давно не была в метро и оглядывалась как туристка. Они вышли в длинный переход под путями Курского вокзала, прошли его до самого конца и поднялись наверх. Дорожка, выложенная плиткой, дома из красного кирпича – всё было новым, чистеньким и ухоженным. Нора совершенно не помнила, что тут стояло раньше. Может быть, она и не ходила здесь никогда.

Какое-то время они шли молча. Потом Олег задал ей вопрос, который, видимо, давно хотел задать.

– Ты замужем?

– Разведена. А ты?

– Я тоже.

– Дети есть?

– Дочка. Восемнадцать лет. Завтра мы с ней встречаемся. Сходим вместе куда-нибудь.

Они опять помолчали.

– Почему ты меня не спрашиваешь о детях?

– Боюсь задать неловкий вопрос. У тебя такое тело… Грудь совершенно девичья. Ты ведь не рожала?

– Нет.

– Не хотела или не могла?

– Не могла. Да и не хотела, пожалуй. Муж очень хотел детей. Ради него я четыре года лечилась, ушла из оркестра. А потом оказалось, что его молоденькая любовница забеременела, и он ушёл к ней.

– Ты его не простила?

– Это не мешает нам быть в приятельских отношениях.

– И моя меня не простила.

– У тебя что, ребёнок на стороне?

– Да нет, бог миловал. Просто я два раза влип в одинаковые истории. Ты понимаешь, вокруг молоденькие девочки, с виду такие лапочки, такие зайчики, так с ними легко, а потом вцепляются в тебя мёртвой хваткой, и начинается: слёзы, истерики, анонимные письма, звонки жене…. Первый раз Юля меня простила, на второй – подала на развод. Живёт одна с дочкой. Может кто-то у неё и есть, но я не видел, не знаю…

– Мужиков у вас мало. На всех не хватает. Вот они и кидаются на каждого.

– Спасибо. Утешила.

– Не обижайся. В Америке ситуация в точности наоборот. Мужчин много, женщин мало. Поэтому у нас эмансипация, феминизм за гранью здравого смысла, избалованные жёны, покорные мужья и так далее…

– Почему же ты не вышла замуж?

– Можно, я не буду отвечать на этот вопрос?

– Можно. Мы пришли.

Они поднялись по небольшой лестнице к дверям, за дверью – ещё по одной лестнице. «Подожди меня здесь», – попросил Олег и подошёл к боковому столу с брошюрками и буклетами. Он переговорил с юношей, стоявшим за столом, тот достал из-под буклетов два билета. Олег вернулся к Норе: «Пойдём. Гардероб там».

Нора отметила для себя, что он очень спокойно и уверенно держится, она ожидала большей скованности. «Этих самых „историй“ было, конечно, значительно больше. С такой располагающей внешностью и таким полем …. Не удивительно. Возможно, он этих бедных „зайчиков“ предупреждал, что не женится. Считал, видимо, честного предупреждения достаточно, чтобы избежать недоразумений. Если бы всё было так просто. Как-то он очень легко рассказал об этом. Маскируется? Разрыв – всегда серьёзная травма. И ребёнок. Он любит дочь, это видно. Что это? Я пытаюсь его оправдать?»

Олег помог Норе снять дублёнку, сдал её вместе со своей курткой. Они вышли в фойе, и сразу раздался первый звонок. Нора огляделась. Старую штукатурку частично сняли со стен, обнажили кирпичную кладку. Практически ничего не переделали, но придали обстановке нарочитую небрежность, «антибуржуазность». Нора очень давно не бывала в театре. Во времена консерватории она пересмотрела всё мало-мальски интересное. То, что она видела в Вашингтоне и в Нью-Йорке её неизменно разочаровывало. Она решила, что либо она разлюбила театр, либо театр изжил самоё себя, и ей это перестало быть интересно. Нора была вполне готова к очередному разочарованию.

Они сидели в шестом ряду близко к середине. «Обыкновенную историю» Гончарова Нора читала в школьные годы, помнила сюжет: племянник из провинции приезжает к дяде. Дядя помогает племяннику устроиться и преподаёт ему уроки жизни в большом городе, развенчивая его юношеские иллюзии. Погас свет в зале и зажёгся на сцене. Декорации были очень условными и, по мнению Норы, неоправданно вычурными. В первой сцене племянник, его мама и его подруга прощались перед отъездом. Нарочитая восторженность племянника показалась Норе неестественной. «Мама» и «подруга» играли хорошо. Современные костюмы и неоновая подсветка декораций контрастировали с особенностями языка старого романа. Всё встало на своё место с появлением «Дяди». Пафос племянника снизился, декорации заиграли положенную им роль, язык перестал казаться архаичным. «Дядя» был чудо как хорош, и Нора отметила, что с интересом следит за происходящим на сцене. Через несколько минут она перестала отмечать свои впечатления и полностью отдалась действию. Только один раз, в сцене, где племянник ходил голым, старательно прикрывая гениталии, она поморщилась и подумала: лишнее. Наготой сейчас никого не шокируешь. Но и это не разрушило впечатления. Спектакль шёл с одним антрактом. В антракте Олег, не спрашивая Нору, взял два бокала шампанского. Они встали у колонны.

– Ну, как?

– Отлично! Молодец этот ваш Кирилл…

– Серебряников. Он в школе-студии МХАТ вёл класс, потом создал из него театр-студию и ему дали это помещение. Кажется, сейчас у них какие-то неприятности. Их пытаются отсюда выжить.

– У них, по-моему, аншлаг?

– Да. Билеты так просто не достанешь. У меня есть друг. Его сын работает у Серебрянникова. В этом спектакле он не занят, играет в «Мёртвых душах». Он нам и устроил контрамарки.

– Почему же их пытаются выжить?

– Помещение удобное, в хорошем месте, а поддержки от чиновников у Серебрянникова больше нет. Чем-то он там провинился. «Пусси-райот» у него выступали, кажется. Я точно не знаю.

– В Америке успех определяет всё. Ну и прибыль, конечно.

– У нас ещё не всё меряется деньгами.

– Это хорошо или плохо?

– Это и хорошо и плохо. Пойдём, уже второй звонок.

Окончание этой «обыкновенной истории» расходилось с романом. Оказалось, что старому цинику дядюшке, не чужды человеческие чувства. Нора испытывала давно забытое возбуждение и аплодировала не жалея ладоней. Актёры выходили кланяться трижды, потом на сцене погасили свет и все потянулись из зала. Олег принёс пальто, помог Норе одеться. Они медленно пошли к метро той же дорогой.

– Я вижу, тебе понравилось.

– Не то слово. Я думала или театр умер, или – я. Ан, нет. И театр жив и я – жива.

Олег засмеялся и обнял её за плечи.

– Ты определённо жива. Живее всех живых.

– Я вижу, тебе понравилось.

Он помолчал. Потом ответил вполне серьёзным тоном.

– Ты же про себя всё знаешь. Зачем спрашиваешь?

– Что я знаю?

– Что ты особенная женщина, редкая.

Сказал опять вроде бы серьёзно, но Нора слышала по голосу, что Олег улыбается.

– Да? Ты так считаешь?

– Я так считал вчера, а теперь я знаю.

Олег коротко взглянул на неё и сжал рукой её плечо. Было непонятно шутит он или говорит серьёзно.

– А ты? Ты тоже особенный?

Олег засмеялся.

– Я не особенный. Я – обыкновенный и очень плохой.

– Плохой?

– Плохой. И не говори потом, что я тебя не предупреждал.

– Можешь не беспокоиться. Я не лучше.

Олег опять засмеялся.

– Вот собралась парочка, баран да ярочка.

– Моя бабушка так говорила.

– Давай заглянем на вокзал, там круглосуточный магазин, я куплю вина.

– Купи шампанского.

Они прошли через какие-то узкие коридорчики и попали на вокзал. Вокзал тоже был новый, и Нора не помнила, видела она его или нет. Просторный, высокий зал. Машина ездит для чистки полов. Вполне современно. «Всё как у взрослых», – насмешливо подумала Нора. Олег взял её за руку и быстро повёл к магазину. У дверей он её отпустил и через несколько минут вышел с бутылкой Моёт Шандон в руках.

– Пакетов у них нет.

Нора знала об этой особенности некоторых московских магазинов и достала из сумочки пакет с надписью «Перекрёсток». Ольга приучила её на всякий случай всегда носить пакет в сумке.

Они вошли в метро. Олег приложил к кружочку свой проездной, сначала пропустил через турникеты Нору, потом прошёл сам. От метро до дома они шли быстрым шагом. Норе хотелось скорее оказаться дома, в постели. Она с порога прошла в спальню, быстро разделась и с удовольствием вытянулась под тёплым одеялом. Из кухни доносилось звяканье тарелок. «Он моет посуду!», – восхитилась Нора. «Русский мачо-мен моет посуду! Интересно он действительно такой или рисуется перед американкой?» Немного полежав, она поняла, что напрасно не сходила в уборную, вылезла из-под одеяла, достала из шкафа короткий хлопковый халатик, оделась и вышла. Вернувшись, она залезла под одеяло, не снимая халата. Олег вошёл в спальню с открытой бутылкой шампанского и двумя бокалами в руках. Он подал Норе бокал, и ей пришлось подвинуться и немного свеситься с кровати, чтобы Олег наливал шампанское над полом, а не над одеялом. Налить шампанское, не пролив, – довольно сложная задача, но Олег делал это спокойно и медленно, подождал, пока осядет пена, и долил бокалы почти до верха. Они чокнулись, и Нора выпила свой бокал быстро, почти залпом. Олег так же размеренно налил ей второй бокал.

– Почему ты не пьёшь?

– Я не очень люблю шампанское.

– А что ты любишь?

– Я же русский мужик. Водка и пиво – любимые напитки.

– Жаль, что мы не купили водки. И пива.

– Выпьем водки в следующий раз. Сколько тебе было лет, когда ты уехала?

– Двадцать два.

– Взрослая уже была, не ребёнок. С родителями?

– Родители уехали раньше. Я как раз поступила в консерваторию и с ними ехать отказалась. Закончила здесь консерваторию, участвовала в двух конкурсах, второе и третье место. Отец настоял, чтобы я сначала приехала к ним и получила грин-карту. Так я и сделала.

– Ты так легко об этом рассказываешь, как будто речь идёт о переезде в другой город.

– Когда есть возможность вернуться, ситуация не выглядит так уж трагично. Что тебя удивляет?

– Родину нельзя унести на подошвах своих сапог.

– Это кто так сказал?

– Это сказал Дантон, когда ему предложили бежать из Франции. Он остался и был казнён.

– Мрачная история.

– История французской революции вообще мрачная история. Что ты делала потом?

– Потом уехала в Вену, закончила там аспирантуру. Участвовала в конкурсе на место концертмейстера в Барселоне, выиграла конкурс. Пять лет играла в Барселонском оркестре, объездила всю Испанию, а с камерным струнным оркестром – всю Европу. Там, в Барселоне первый раз вышла замуж.

– За кого?

– За гобоиста из нашего оркестра. Через год развелась.

– Что так быстро?

– Он оказался bisexual.

– Бисексуал? И что?

– Он искренне меня уверял, что любит меня и хочет жить со мной, что его встречи с приятелем нельзя рассматривать как измену. Видимо, я слишком консервативно воспитана. Я пыталась принять его точку зрения, я даже согласилась…

Нора запнулась и замолчала.

– Ну, уж договаривай, договаривай!

– Я согласилась, чтобы мы все втроём…

– И как?

– Сначала – шок. Они оба очень старались, чтобы мне было хорошо. Мы встречались несколько раз.

– А потом?

– А потом я сбежала к родителям в Америку. Устроилась второй скрипкой в оркестр в Филадельфии. Познакомилась с папиным приятелем, хирургом из России. Вышла за него замуж. Дальше ты уже знаешь.

Нора в несколько глотков выпила шампанское и подставила бокал, чтобы Олег его наполнил.

– «Я скажу тебе с последней прямотой всё лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой! Там, где эллину сияла красота, мне из чёрных дыр зияла срамота». Вот так!

– Ты – пьяная. Чьи это стихи?

– Мандельштам. Ты читал Мандельштама?

– Мы об этом утром поговорим.

Нора выпила свой бокал и стала искать, куда бы его поставить. Олег забрал бокал из её рук и вышел с пустой бутылкой и двумя бокалами. Нора поджала к груди коленки и закрыла глаза. Она задремала и проснулась, когда Олег лёг позади неё и прижал её к себе. Между ними путался халатик. Олег вынул из халата её руку и сдвинул халат вниз. Он целовал её шею и покручивал между пальцами её соски. Норе было немного больно, и она повизгивала как обиженный щенок. Наконец он взял её ногу под коленкой, приподнял её и прижался к Норе. «Помоги мне», – попросил Олег. Нора немного изменила позу и направила его рукой. Первое же движение заставило её вскрикнуть – так остро она его чувствовала. Она вскрикивала при каждом толчке, быстро кончила в первый раз и поспешила сказать: «Ещё, ещё. Не останавливайся, продолжай». Он продолжал двигаться в одном и том же не быстром ритме, и она кончила второй раз и третий. После третьего раза она стала немного вялой, он почувствовал это, сжал её крепче и быстро пошёл к финишу – для себя. Нору захватило его возрастающее возбуждение, и она кончила одновременно с ним, опять громко вскрикнув. Олег откинулся на спину, а Нора так и осталась лежать на боку. «Я никуда не пойду», – сонно пробормотала Нора. Она нашарила полу халата у себя за спиной и протянула её между ног.

«Не ходи», – согласился с ней Олег, и они уснули.