Читать книгу Небо земных надежд - Нонна Орешина - Страница 7

Дискотека была в полном разгаре, когда три молодых лейтенанта, наглаженные, начищенные, благоухающие одним и тем же одеколоном, вошли в просторный зал, где уже гремела музыка, и цветные всполохи волшебно преображали стены тоскующего по ремонту помещения Гарнизонного офицерского клуба.

Народа было предостаточно, увеселительное мероприятие, организованное по случаю начала Нового года, собрало почти весь личный состав полка, да и остальную часть гарнизона. Даже пенсионеры тихо расселись на стульях, расставленных вдоль стен, украшенных за неимением еловых веток сосновыми, привезенными издалека.

Шурка Лузгин сразу же ввинтился в круговорот джазовой музыки, в ритмичное дергание тел, мелькание голов, локтей, коленок. Он тут же оттер от миловидной девушки зазевавшегося партнера и завихлял бедрами, тощим задом. Получалось у него, впрочем, очень даже симпатично, и Шурка это знал. Девушка оживилась, пытаясь подстроиться под его сумасшедший ритм, и они вскоре оказались в центре внимания и небольшого круга отвоеванного ими пространства. Олег Анин и Стас Янкин попробовали соперничать с Лузгиным, да куда там! Ни прыти, ни огня, ни дыхания не хватало…

Глеб, кивнув Сергею: извини, мол, но у меня свои дела, двинулся по периметру зала, стараясь не наступать на ноги сидящих в первом ряду. Нетрудно догадаться, кого он ищет, как всегда, последовательно изучая все возможные варианты. Но Вита, конечно, среди танцующих или совсем не пришла, потому что у нее болеет мама.

Сергей встал возле колонны так, чтобы не мешать вновь приходящим и не толкали те, кто уже нацелился в буфет, где по случаю праздника разрешено было продавать пиво и шампанское. Все, что покрепче, офицеры приносили с собой, а потому веселье принимало спонтанный характер, хотя закуска была отменная, из закромов супермаркета “Авион”, что явно отразилось на ценах.

С того места, где обосновался Сергей, хорошо виден был весь зал, разделившийся как бы на две части. Ближе к сцене, где, вибрируя от напора звука, надрывались динамики, кипело в упоительной расслабленности и свободе молодое поколение гарнизона. Средний возраст занимал промежуточное пространство, присоединяясь в зависимости от музыки то к молодежи, то к “старикам”, которым едва перевалило за сорок. Но звезды на погонах и командные должности не позволяли выходить за положенные по негласному моральному уставу рамки веселья. И “старики” умудрялись ритмы ламбады превращать в фокстрот, а латиноамериканские композиции в танго или медленный вальс, в зависимости от габаритов своих и партнерш.

Худощавый, плечистый майор Демин танцевал чуть в стороне от всех, уверенно ведя свою белокурую жену, одну из самых красивых женщин в гарнизоне. На ней было немного старомодное, но очень шедшее ей платье из светлого шелка, удлиненное и сильно расклешенное книзу. Когда она кружилась, становились видны стройные ноги выше колен, и вся она в разноцветных бликах светомузыки была похожа на порхающего мотылька. Правда, майор никак не тянул на цветок, скорее, на надежный сучок защитного цвета – на танцы не принято было надевать синюю парадную форму. Он не сводил с жены влюбленных глаз и казался лет на десять моложе.

Подполковник Ивашов, став штатным руководителем полетов, располнел, но рядом со своей женой с пышными формами, казался лишь упитанным. Они ритмично пританцовывали, переминаясь с ноги на ногу. Ивашов то и дело поглядывал в сторону молодежи, где было немало приятных молодых женщин. В том числе и заведующая столовой Лидия Павловна, с которой, если верить слухам, у него был затянувшийся тайный роман. Зато подполковник Лапин кружил свою раскрасневшуюся Наталью Львовну с упоением бывалого танцора, и заглядываться на хорошеньких женщин при жене не решался.

Командир полка полковник Тимошин тоже был в зале, но не танцевал, а беседовал о чем-то с подполковником Ивлевым, отойдя в самый дальний от сцены угол. Беседа была, видимо, не из приятных, потому что на лице заместителя по воспитательной работе, кроме цветных пятен от мигающих лампочек, появились и свои собственные – красные.

– Почему вы не танцуете, Сережа? – тихий голос показался громче ударников, выбивающих оглушительную дробь. Бакланов резко обернулся, чувствуя, как губы сами собой растягиваются в улыбке.

– Здравствуйте, Виталия. Как здоровье мамы?

– Спасибо, не очень… Но она прогнала меня в клуб, пригрозив, что иначе встанет и сама отведет за руку, – девушка тихо засмеялась. Она вся была тихая, в полутонах, в полуцвете. Сергей подумал, что когда-нибудь нарисует ее. На фоне бледного заката, в белом платье… А может, лучше в лиловых сумерках и только лицо, словно залитое лунным светом. Глаза… слегка треугольные, русалочьи. Светло-русые волосы струятся по плечам…

Глеб возник внезапно, он все-таки нашел то, что искал.

– Рад видеть вас, Вита. Разрешите пригласить на танец, – он умел быть галантно-настойчивым, и на танцах в училище не было девушки, которая сумела бы ему отказать. Он чем-то напоминал корнета старых времен: высокий, подтянутый, с идеальной выправкой – типичный правофланговый, плюс красный диплом и отличная летная характеристика.

– Извините, Глеб, но меня уже пригласил Сережа, – Вита положила руку Сергею на плечо, и ему ничего не оставалось как, виновато взглянув на Глеба, обнять девушку за талию и решительно ввести в круговерть жарких тел.

Сергей боялся, что его хрупкую спутницу тут же раздавят, собьют с ног, он топырил локти, пытаясь отвоевать рядом с девушкой максимум пространства. Но Вита, сняв руку с его плеча и выскользнув из танцевального объятья, легко и независимо повела свою партию, заставляя партнера подчиниться ей. Нет, она была не так беспомощна, как казалась. В напряженном, постоянно меняющемся изгибе рук, в гордом повороте изящной головки, в том, как отцокивали быстрый ритм каблуки ее туфелек, чувствовалась уверенность в себе и вызов.

Сергею казалось, что он движется так же легко, непринужденно и смело, что никогда его сердце не испытывало столько нежности и тепла. Что во всем зале только они вдвоем и это прекрасное продлится вечно…

Идиллия была недолгой. Высокая фигура Глеба мелькнула раз, потом второй… И вот он движется уже рядом, сосредоточенный, немного надменный и бледный по сравнению со своей раскрасневшейся партнершей – дочерью майора Веслова миловидной Алей.

Они так и танцевали до конца дискотеки вчетвером, перебрасываясь то случайными фразами, то многозначительными взглядами и словами, иногда подкалывая друг друга. Аля, ничего не подозревая, беззаботно смеялась, подтрунивая над всеми, кто попадался ей на глаза и острый язычок.

Наконец, трижды мигнул свет, цветные всполохи увяли, и музыка словно съежилась, лишившись замолчавших ударников. В динамиках зашуршало, пискнуло, и начальник клуба – молодцеватый капитан Уткин, поздравив всех с началом второго дня нового года, торжественно объявил, что уже полночь, и хотя завтра выходной день, но “…режим есть режим, и всем пора баиньки”.

Алю подозвал к себе отец, она о чем-то попросила его, но он отрицательно мотнул головой. Надев шубы жене и дочери, крепко взял обоих под локти. Аля с глазами полными слез махнула Глебу рукой, но тот, кажется, не заметил.

– Вита, разрешите, я вас провожу, – настойчивый тон друга показался Сергею излишне назойливым, но он сказал примиряюще:

– Мы проводим вдвоем, если вы, Вита, не возражаете.

– Втроем… Тем более, что они весь вечер танцевали с вами, Виталия, а я – нет, – Шурка только ему известным способом, когда хочет, умеет отделаться от своих многочисленных партнерш, и они на него не обижаются. В другое время Лузгин пошел бы прямиком домой – спать. Он обожал это занятие, наверное, потому, что слишком много энергии уделял остальному времени. Но, поняв, что между друзьями назревает конфликт, посчитал своим долгом вмешаться.

И они пошли. Неотразимый, дальновидный Глеб подхватил Виту под одну руку, шустрый, в меру нагловатый Шурка под другую.

“А я плетусь как всегда сзади. Не рыба, не мясо – кисло-сладкий фрукт с перцем”, – с досадой на себя иронизировал Сергей.

В офицерское общежитие, где обитали в большой, неуютной, но чистой комнате втроем, лейтенанты вернулись после часа ночи. Вахтер тетя Варя-хромоножка по случаю такого события – новогодней дискотеки, ворчала меньше обычного. Даже призналась, что сама забрела ненадолго “на огонек” послушать музыку и повздыхать, глядя на танцующих.

Лейтенантам очень хотелось есть. Шурка успел заглянуть в буфет, угостить себя и одну из самых симпатичных девчат соком, отчего теперь в животе бурчало. А Глеб и Сергей так были заняты друг другом и Витой, что пригласить ее с Алей в буфет им даже в голову не пришло.

Виталия, извинившись, что не может в такой поздний час позвать свой почетный эскорт домой на чай, скрылась в своем подъезде. С тех пор, как пять лет назад в сложных метеоусловиях разбился ее отец – подполковник Стрешин, мама Виты болела. Чем именно, врачи сказать затруднялись и настойчиво советовали уехать. Но если раньше семье не по своей оплошности погибшего летчика полагалась квартира там, где попросят, в девяностые годы это стало несбыточной мечтой. А так как родители и вся родня мужа жили на Украине, и у сестры в Подмосковье была своя большая семья, то Раисе Павловне ничего не оставалось, как коротать свой вдовий век под ненавистный гул турбин, сочувственные взгляды однополчан мужа, на неприятной работе в батальоне обеспечения, откуда ей вскоре пришлось уйти.

… Между окнами, куда обычно складывались выданные на воскресные дни и праздники сухим пайком продукты, залежалось немного крупы, пачка вермишели и кусок задубевшей полукопченой колбасы. Мясные и рыбные консервы вносились, как правило, в общий фонд еженедельных воскресных застолий, которые устраивались, то по случаю чьих-то именин или старых и новых праздников, то стихийно. А так как кроме холостяков в общежитии жили и бездетные молодые пары, а последнее время и семьи с ребятишками, то на всех трех этажах компактного, как прикроватная тумбочка, здания с полной нагрузкой трудились электроплиты, пыхтели кастрюльки, шипели сковородки, закипали чайники. Потом все это выносилось на столы, в бывший Красный уголок, именуемый теперь Комнатой отдыха, и дети, и женщины кормились общим пайком, бывало, что досыта и вкусно лишь раз в неделю.

– Завтра спим до обеда. Убью того, кто разбудит… – сбросив куртку, китель и ботинки, Шурка падает на кровать.

– Завтра – это уже сегодня. Значит мы ели только вчера, – неторопливо раздеваясь, начинает рассуждать Глеб. – И если мы не сварганим в самое ближайшее время на выходные дни собственный неприкосновенный запас, то к началу наших полетов протянем ноги.

– Ты еще надеешься?…Боюсь, состаримся и помрем, так и не узнав, чем пахнет здешнее небо… Зато, как пахнет шашлык в забегаловке Мусы… – Шурка начинает развивать гастрономические фантазии, а Сергей, достав пакет с вермишелью и огрызок колбасы, идет на кухню. Там непривычно тихо, чисто и даже прохладно. Кастрюльки хозяек стоят каждая на своем столе и, выбрав соответственно своему аппетиту, помноженному на три, Сергей наливает воду, кромсает колбасу и когда вода закипает, запускает вместе с вермишелью.

Когда окутанный волнующим ароматом Сергей появляется в комнате, дискуссия о том, что ждет лейтенантов в ближайшее время, только набирает силу пессимистических пророчеств.

– Ложки к бою! – заметив Сергея, командует Глеб и первый садиться к столу, застеленному клеенкой радужных оттенков.

– Вот так всегда, – притворно вздыхает Шурка. – Глеб командует, я треплюсь, а Серега делает дело.

Из заначки Глеба появляются две бутылки пива. Шурка выкладывает не скормленную девчатам плитку шоколада. Сергей разливает половником густое хлебово. Земная жизнь входит в обычную, благополучно-скучную колею, по которой никогда никуда не приедешь…

– Предлагаю, всем троим написать рапорта на имя командира полка, – разливая по стаканам пиво, говорит Глеб. – Просить и требовать, требовать и просить… чего бы это ни стоило. Ниже лейтенанта не разжалуют и дальше караулки не сошлют… Я не намерен проводить жизнь как штрафник в идиотских нарядах. Лучше бы в гражданское летное пошел. Друг недавно письмо прислал – вторым пилотом на “Тушке” летает. Папаша его расстарался: чтобы это дело ускорить, немалый куш кому-то отвалил… Черт меня, что ли попутал – сразу не сообразил, что здесь такая безнадега будет…

– И чего мы этими рапортами добьемся? – пропуская мимо ушей ворчание Глеба, пожимает плечами Сергей. – Лично для нас найдут керосин? “Старикам” на “поддержание штанов” едва хватает. Должен хоть кто-то еще уметь воевать.

– А мы? – вскидывает соболиные брови Глеб. – На “Элках” в училище самостоятельный налет по минимуму дали. На “мигарях” – только облизнуться.

– …И лишь простой пилотаж… Полигон – даже не нюхали, – вздыхает Шурка. – Мне бы только до сложного пилотажа и стрельб дорваться. Тогда…

– Не знаю, как ты теперь взлетишь, тем более сядешь… – перебивает Глеб, залпом выпив стакан пива. – Нет, парни, надо что-то предпринять. Напомнить, что мы существуем. А то на построении, на занятиях командиры сквозь меня смотрят и напрочь не видят. Самому кажется, что не существую уже.

– Предлагаю устроить бессрочную голодовку, – мрачно шутит Шурка.

– Почему в строевых полках нет Л-39? На него керосина по сравнению со сверхзвуковым – мизер. Техникам, конечно, работы прибавится, но это же реальный налет в общую копилку. И не только мы, даже “старики” рады будут, – Сергей собрал грязные тарелки и поставил их возле Глеба.

– Тогда уж точно на МиГах нам вовек не взлететь, – Глеб демонстративно отодвигает тарелки в сторону Лузгина, тот – к Сергею. Круг замыкается.

– На “Элках” нам бы только продержаться до лучших времен, летные навыки не утратить. Я тут кое-что рассчитал… – Сергей идет к своей тумбочке и начинает искать записи, сделанные на днях. Но Глеб говорит раздраженно:

– Сравнил! Приборы, кабина, скорости, высоты, маневренность, перегрузки – там же все не просто другое… О боевом применении уж молчу. И нечего отцам-командирам мозги пудрить. Пусть лучше всерьез нами займутся.

– Небо – есть небо! – мечтательно вздыхает Шурка и не понятно, на чьей он стороне.

– Пространственная ориентировка, чувство времени, ощущение земли… – Сергей запинается, не зная, какие еще привести доводы. – Тебе для вывозных полетов на “Элке” двадцать часов понадобилось, а мне – всего пятнадцать. Три инструктор приписал, чтобы не вылезать из курса учебно-летной программы. Потому что я на Як-52 в клубе успел полетать. И на планере небо почувствовал, какое оно живое, как дышит… Воздушные течения, бугорки восходящих потоков, впадины нисходящих – все нутром чувствовал, – голос Сергея дрогнул.

Он ясно представил себе длиннокрылый бесшумный планер, тонкий обод фонаря небом затопленной кабины. Ручка управления чуткостью своей сродни смычку скрипки, нежно зажатому в крепких пальцах. Рука выводит мелодию полета… Он сам не доиграл ее, променяв на музыку военного оркестра.

– Поступал бы в институт, летал на своих планерах, если они еще живы… Чего в военные лез? Здесь небо другое: без бугорков и впадин, без сантиментов, восторгов и этих… – Глеб небрежно кивнул в сторону кровати Сергея, где над календарем висел рисунок – красный диск заходящего солнца и окрашенная его отсветом распластавшаяся под крылом земля.

– И это тебя не волнует? – сдержав резкий ответ, Сергей заставил себя улыбнуться. – Никогда не поверю, что в полете только приборы видишь… А на земле лишь цели, по которым надо бить.

– Хватит вам, ребята… – Шурка зевнул. – Цели у вас одни, что в небе, что на земле и пока недоступные… В небе – самолеты, на земле – Вита.

Чувствуя, что на него обрушится удвоенный шквал негодования, Шурка плюхнулся на кровать. И уже из-под подушки, для страховки закрыв ею голову:

– В порядке информации и под строжайшим секретом: Вита мне тоже нравится. И когда двое дерутся из-за одной, ее спокойно может увести третий…

– Причем здесь Виталия? – растерянно пробормотал Сергей, не решаясь признаться даже себе, что Шурка, в общем-то, прав.

– Очень даже причем, – хмуро посмотрел на Сергея Глеб. – Я имею серьезные планы. Не сейчас, конечно, а когда что-то определится в моей судьбе. Надеюсь, Сергей, наше соперничество будет честным?

– Не будь, Глебушка, занудой, – Шурка, поняв, что бить его не собираются, выглянул из-под подушки. – Мужчины, как это не прискорбно, лишь предлагают себя, хотя им и кажется, что они выбирают. Выбирают женщины, это жизненная аксиома, а потому стоит учесть.

– Красивые женщины, ты хочешь сказать, – с вызовом произнес Глеб.

– А Вита, безусловно, красивая, – Шурик сел на кровать. – И выберет она того, кто увезет ее с матерью отсюда.

– Не пори чушь!..

– Не смей так думать!.. – голоса Глеба и Сергея слились в один.

– Даже мудрец, если он влюблен, – слеп… – насмешливо вздохнул Шурка. – А так как мне в силу нескладного характера и опрометчивых поступков меньше чем вам – краснодипломникам – грозит благоволение наших командиров, и вряд ли в ближайшем будущем я введусь в строй, то при первом же плановом сокращении наших доблестных Военно-Воздушных Сил, а оно не за горами, умотаю в свой родной Орел. Там тепло, много фруктов, друзей и родных. Они быстренько Раису Павловну с моим дядькой окрутят. Он еще мужик в силе и не так давно со своей скандальной благоверной развелся…

Шурка балагурил как всегда, и злиться на него было бессмысленно.

Глеб сделал вид, что не слушает товарища и занят чисткой зубов перед зеркалом над умывальником. Сергей тоже смолчал. Душа, устав сопротивляться тому унылому, безысходному, что копилось в мыслях, постепенно заполнялась безразличием. Он не пошел, как обычно сполоснуться под душем на ночь, не прочитал ни строчки из томика Блока, взятого в библиотеке, куда наведывался часто, потому что там после окончания школы начала работать Вита. Даже грязные тарелки принципиально не вымыл, и они остались стоять на столе.

Голова коснулась подушки, веки сомкнулись, тело расслабилось, но сна не было… В детстве Сергей часто видел один и тот же кошмарный сон: за ним гналась огромная грузовая машина “Всехдавишь”. В затененной кабине нет водителя, а потому машина слепа и беспощадна. Сергей прячется за стены зданий, за деревья, которые ломаются как спички, когда на них наезжает “Всехдавишь”. Он бежит, и когда машина настигает его, просыпается в холодном поту… Однажды путь во сне преградил широкий овраг, наполненный сумраком. Деться некуда и, обмирая от ужаса, Сергей бросился в него. Он упал плашмя, распахнув руки, и… полетел. Он летел потрясенный незнакомым чувством, поднимался все выше и выше, пока не оказался в чистом небе. С тех пор машина не снилась, а он летал по ночам с восторгом и упоением, испытывая ни с чем не сравнимое блаженство свободы и счастье ликующей души.

В эту ночь “Всехдавишь” приснилась вновь, но в образе камнедробилки. Только вместо камней золотые челюсти ее пережевывали людские судьбы. Судьбы выглядели как детские кубики разного цвета, с различными буквами, цифрами, надписями. Его кубик был чисто голубым. “Судьбодробилка” ползла к нему не спеша и неотвратимо, зная, что у кубика нет ног и рук, что он не может сдвинуться с места, как и другие судьбы-кубики, уже хрустящие на острых золотых зубах. И надо сделать сверхусилие, чтобы приподняться хотя бы на миг, на сантиметр оторвать себя от земли… Тогда голубой цвет сольется с небом, а он сам станет крылатым. Надо только отстраниться от земли…

В эту ночь Сергей снова летал, как в детских снах, и это было прекрасно.

… Вопреки всем приметам и всеобщему убеждению, что понедельник – день тяжелый, Сергей Бакланов любил начало недели. Первое утро ее словно открывало торжественный парад событий или печальную вереницу их – это уж как Бог даст, и как сам настроен будешь. Первое человеку неподвластно и неведомо, а вот настроение, состояние духа надо творить самому, желательно с рассвета, каким бы грустным не был предыдущий вечер. Это Сергей проверил давно. А потому, сделав пробежку вокруг котельной и еще пустой школы, он взобрался по вертикальной железной лестнице на водонапорную башню под приглушенный шум падающей воды и гул насосов. За это могло крепко влететь от коменданта, это плохой пример для подростков. И ветер пронизывает свитер, а железо ступенек прожигает кожу перчаток. И, вообще, все выглядит глупо. Но… это единственное утешение для души и отрада для глаз, обожающих смотреть на землю с высоты птичьего полета.

Лестница располагалась с тыльной стороны башни, наверху был приварен балкончик – жердочки и перила, где можно удобно стоять и наблюдать за тем, как выползает из-за горизонта огненно-белое летом, еще не слепящее весной, а осенью лишь краешком своим солнце. Городок, аэродром, подъездная дорога и железнодорожная ветка – все остается за спиной, а впереди расстилается степь, как бескрайнее летное поле, как бесконечная взлетно-посадочная полоса. И высота, на которой стоишь, это та точка на глиссаде снижения, когда надо уже чуток подбирать на себя ручку управления, внутренне готовясь к встрече с землей. На планере это место в воздухе отслеживается четко, на “Элке” отмечается мгновением, на истребителе съедается посадочной скоростью, которую Сергей еще не уловил в тех немногих полетах, что отработал с инструктором… А в парашютном прыжке на этой высоте надо сомкнуть ступни ног, чуть согнуть колени. Вот сейчас, еще чуток и – удар, рывок купола по ветру… Легко пробежать, не падая, подтягивая нижние стропы.