Читать книгу Дигридское золото - Нора Дутт - Страница 1

Мне стало жарко. На лбу выступила испарина, к ней прилипли волосы. Я откинула покрывало: сил терпеть духоту больше не было. Кожа, изнеженная теплотой покрова, покрылась мурашками, словно вокруг была не моя собственная комната, а суровая зимняя стужа.

Чтобы хоть как-то избавиться от нарастающей сухости во рту я выпила воды. Глиняная кружка со сколотым краем и стеклянный графин стояли тут, рядом, на тумбочке. Баловались солнечными лучами, причудливо выпадающими из кружева занавесок. Графин был почти пуст: едва хватит еще на одну кружку. Если кто-то не придет и не наполнит его, то придется как-то иначе справляться с жаждой.

Мое отвратительное состояние называется усмерской болезнью1. Как у некоторых болит голова перед непогодой, так и мне нездоровится после затянувшегося боя. Я надеялась, что скоро, как и положено, мне станет легче, а сейчас я постоянно нуждаюсь в воде. Окажись я в таком состоянии на болоте, то без брезгливости опустила бы голову по самые уши в ближайшую лужу и напилась до такой степени, чтобы в животе не осталось места. О том, что пить грязную воду совсем не полезно для здоровья я бы задумалась намного позже.

Каждые несколько часов у меня начинали невыносимо болеть пальцы, запястья и локти. Боль была настолько сильна, что вытесняла из головы все. Она играла со мной. Приходила. Наносила удар. И медленно отступала, словно гадко хохочущий злодей, чтобы потом вернуться в неожиданный момент.

Да-а, можно сказать, что она умела делать засады. Иногда я наивно откидывала покрывало, в надежде миновать последний укол. Но боль, как дикая кошка, впилась в предплечья с такой силой, словно мстила за то, что я посмела недооценить ее коварство. Тогда я непослушными руками натягивала покрывало на голову.

Тепло баюкало боль и казалось, что мои ноющие конечности впитывали его, как земля после засухи с благодарностью впитывает капли первого дождя сезона. Тогда покусывания боли-кошки были похожи только на саднящую рану.

После приступа боли я предпочитала сидеть под покрывалами так долго, сколько могла. Лучше пропотеть, как в бане, и дуреть от духоты. Вот и сейчас я только через десять минут после последнего укуса отважилась вылезти из-под укрытия.

Меня мучила усталость. Она была еще более коварна, чем боль. Пока я лежала, мне казалось, что я бодра и полна сил. Но на деле, через минуту неспешной прогулки появлялась одышка, свойственная глубокой старухе! И если боль настигала меня, пока я была на ногах, то я едва ли не падала. Когда я вернулась в поместье именно это и произошло. Я шла по лестнице и ноги подкосились. Рухнула прямо на ступеньки, словно мешок с картошкой. Бавва, моя служаночка, едва с ума не сошла. Она настолько перепугалась, что начала скулить и плакать. Трясла меня так сильно, что я клацала зубами. Если бы мне не удалось ее остановить, то она бы меня до смерти замотала.

Еще в Академии2 мне объясняли, что усмерская болезнь связана с тем, что сама суть силы усмеров3 извращена и не предназначена для того, чтобы ее использовали живые существа. Для кого она в таком случае предназначена, конечно же, не уточнили. Но в полной мере рассказали о всем остальном.

Любой порыв идет от основания шеи, безболезненно обвивает ее, спускается на ключицы, перетекает на плечи и дальше до кончиков пальцев скатывается словно лавина, набирая мощь, вес и волю усмера. Остатки магии, как мутный осадок, как губительная плесень или как грязная ржавчина остаются на коже, мышцах и костях и отравляют их. Они начинают выполнять прямую задачу и медленно разрушают человеческое тело. Это похоже на невидимые язвочки, которые с каждым часом все больше воспаляются. Если усмер не жадничал, то и не заметит, как тело само себя излечит. А если нет, то… Усмерская болезнь.

Подобный маршрут порыва в теле человека, кстати, объясняет и то, почему для того, чтобы ограничить таких, как я, в магии достаточно просто прижать его руки к шее. Сила, как белка в колесе, будет метаться по кругу и наберет такой вес, что боль приходит сразу же. И она куда сильнее той, от которой можно спрятаться в тепле. Мне рассказывали, что кто-то погибал от болевого удара, когда старался использовать силу, чтобы разрушить путы на руках и шее. Жуткая смерть.

От невеселых мыслей меня отвлекли. Бавва, моя служанка. Как большинство дигридских девушек, к которым отношусь и я, конечно же, была среднего роста, черноглаза и темноволоса. Перед собой она держала большой поднос, на котором стояли графин и глубокая тарелка, над которой танцевал едва заметный пар. Значит, мне принесли что-то вкусное. А еще уголки желтых конвертов интригующе выглядывали из кармана ее фартука.

– Несколько писем пришло.

Бавва поставила поднос на стол и протянула их мне. Я не стала даже смотреть от кого они: меня намного больше интересовало совсем другое. Мне не терпелось пообедать.

Когда тарелка опустела, я наконец решила, что пришло время для менее приятных вещей. Первое письмо на ощупь было хрупким и ломким, как печенье в Анулейне4. Только вместо присыпки из сахарной пыли были маленькие буковки. Они плотно стояли на небрежно стертых линиях разметки и тянулись вверх, отчего казались острыми и неясными на первый взгляд. Но не было ни одного завитка, что меня безмерно радовало.

Тут, в Дигрида-Саха5 я возненавидела каллиграфию. Это началось сразу же, когда я начала вести дела в поместье. Чиновники, архивариусы или городские господа, которым хотелось от меня отвязаться, присылали мне в ответ длинные письма с вензелями, петлями и прочим. Я всегда поражалась, как не лень составителям писем так долго и кропотливо выводить на бумаге такие несодержательные ответы, смысл которых сводился к простому отказу.

Из этого наблюдения выросло другое, которое звучало весьма неоднозначно, но еще ни разу не было опровергнуто. Если нет вензелей, то это важное и содержательное письмо.

Уважаемая Госпожа Радис Сфета

Вы меня не знаете, но я хороший знакомый вашего координатора и поэтому в курсе событий. Пишу поздравить вас с успехом. Принц взойдет на трон и его покровительство больше не позволит вашим соседям посягать на Сен-Сфета.

Я наслышан о ситуации и о ваших поступках. В Дигрид-Саха слишком много сплетен, и я не могу быть уверен в том, что знаю хотя бы малую часть настоящего. Но уверен в одном – у вас выдающиеся мастерство, и вы заставили отступить войска соперника. Если это так, то представляю вас невероятным и интересным человеком. Надеюсь, в скором времени у нас получится встретиться.

Желаю скорейшего выздоровления.

Ламиру Осхрих

Теплые слова незнакомца грели душу. Я надеялась, что, если мы действительно когда-нибудь увидимся, он окажется таким же, каким я представила его, читая послание.

Во втором письме не было и двух строчек. Даже если бы оно было не подписано, я бы однозначно знала от кого оно. Конечно же, приставленный ко мне смотритель, Королевский секретарь.

Вернул войска в город. Приеду, обсудим новость.

Новости от него не вызвали у меня никакого отклика в душе или предвкушения. Видимо, я была слишком подавлена, ведь до этого каждый вопрос, связанный с будущим моих владений, я встречала с большим интересом.

Третье письмо я распечатывать не спешила. Мне вообще не хотелось к нему прикасаться. Я испытывала отвращение, которое никак не могла побороть. Казалось, что прочитать послание будет сложнее, чем встать с постели. И не потому, что там скорее всего будут вензеля.

Это было послание от Ихира Хаелион, моего соседа. В том, что я была вынуждена спасать родной город рискуя жизнь и здоровьем во многом его вина. Мысли об этом вгоняли меня в тоску и бессильную злобу.

Письмо отправилось на тумбу с графином.

– Я потом прочту, – пояснила я сдержано.

– Конечно.

Я еще раз обратила внимание на графин, а потом мне отчего-то захотелось осмотреться. Мой взгляд пробежался по старым шкафам, по столу в дальней части комнаты, по деревянному полу и коврам. Как-то не приглядывалась раньше – мою голову последний месяц занимали мысли совсем о другом. Болезнь остановила мое тело, а скука и время остановили мечущийся дух. Я не хотела думать об этом доме, но мне пришлось из-за недостатка иных тем для размышлений.

Родовое поместье. Старое, горевшее и восстановленное несколько раз. Я никогда не считала его своим домом. Всегда получалось так, что была я тут гостем. В этом доме все слишком чужое и непонятное, чтобы чувствовать себя в безопасности. Если бы не было Баввы, я бы наверняка предпочла жить в Сен-Сфета или даже в Дигриде.

В доме два этажа, просторные теплые комнаты и длинные коридоры. Но старость пропитала здесь все – от бледных кружевных занавесок до ковров в коридорах. Старость выставляла себя напоказ в плотных слоях пыли, в обветшавших оконных рамах. Ее мутный лик выступал в грязи на окнах и в ржавчине на трубах отопительной системы. Ее голос был в мерзком скрипе лестницы и дверных петель. А запах… Он был повсюду. Эта затхлость, которую способны приглушить только длительные проветривания и уборка, въелась повсюду. Особенно в старую мебель. У старости этого места был даже вкус: то, что оставалось на языке после глотка воды из домашнего колодца или скудного ужина из одной лишь репы и старых яблок.

– Знаешь, мне бы хотелось здесь прибраться. Как-то все освежить, —сказала я, словно в пустоту.

Бавва улыбнулась самой широкой улыбкой:

– Генеральная уборка?

Я кивнула. Девушка быстро собрала посуду на поднос и быстрым шагом поспешила из комнаты. Она так торопилась, что задела плечом дверной косяк и чуть не уронила поднос, но сама этого словно и не заметила.

Генеральная уборка.

Лучше и не назвать.

Я откинулась на подушки и стала мечтать о том, как со временем в этом доме будет кипеть жизнь. Новая, совсем другая. Такая, какой в этих краях еще не было. Все изменится до неузнаваемости, и люди будут дивиться тому, как преобразилось старое поместье.

Желаю, чтобы здесь пахло сушеной ромашкой и теплым металлом. Чтобы ножи никогда не тупились, звонко резали капусту и свежий хлеб. Чтобы в распахнутые окна без сопротивления заходил петрикор и повсюду стояли толстые парафиновые свечи, а огонь бежал по фитилям, как ручной зверь. Книги пахли благородным и таинственным запахом, а не запахом бумажной гнили. В шкафу не было бы ни одной моли и ни одной старой забытой навсегда одёжки. На стенах в потертой раме не было бы высокомерных лиц. И чтобы слуги о живых говорили чаще, чем о мертвых.

Кроме того, длинный коридор со множеством дверей напоминал мне тюрьму города Анулейн, а не родовое поместье. И пока в этом месте даже мысль о счастье казалась мне неуместной. Я пообещала себе, что как только болезнь отступит, то распоряжусь, чтобы несколько межкомнатных стен снесли и обустроили парочку гостиных.

***

В поместье было много комнат, которые следовало для начала хотя бы очистить. Кабинет отца я не считаю – с ним я разобралась, как только приехала домой. Я перетащила в котельную его коллекцию газет и собрание из тридцати томов жизнеописания деда моего прадеда, почитаемое отцом как семейную реликвию. Но вот остальные помещения были нетронутыми. И будь у меня достаточно сил, я бы продолжила заниматься другими комнатами вместе с остальными.

Бавва не меньше меня хотела избавиться от хлама, поэтому мне не нужно было подгонять ее и ее подчиненных. Мужчины и женщины, большинство которых я все еще не знала по имени, скидывали в огонь все, что не могло понадобиться в хозяйстве. Вечером я решила посидеть у этого костра. Закутавшись в шерстяное покрывало, я устроилась на поваленном дереве и наблюдала на пир огня.

Когда я видела, как уничтожаются вещи родителей я испытывала множество эмоций. Когда старую одежду матери разрывали на половые тряпки я испытывала неописуемый трепет, словно невероятно неправильное, но притягательное. Когда сжигался ворох старых писем, я испытывала облегчение. Когда горели простыни, которые Бавва побрезговала приспособить в быту, я морщилась. Сжигание бездарных картин отчего-то вызвало у меня тихий истеричный смешок: я уничтожала историю, заключенную в искусстве, как какой-то захватчик, словно я пришла сюда не как наследник, а как тупой болван с дубиной, не понимающий ценности ничего, кроме золота. В огонь шло еще много чего и когда прошло несколько часов, то силы стали покидать меня.

В наступающих сумерках я стала видеть только бледное пламя. И не заметила, как ко мне пришел гость. Мануиль, как я иногда отваживалась называть секретаря, положил на бревно серый плащ и сел. Он не придержал брюки, и плотная ткань натянулась на острых коленках. Словно неудачно приделанные к кукле детали из рукавов торчали тощие руки с длинными узловатыми пальцами. И точно так же торчали щиколотки из модно укороченных штанин. Его худоба была вызывающей и притягивала к себе очень много внимания. Секретарь никогда не снимал плотного пиджака, видимо зная об этой своей особенности и стесняясь ее.

Мануиль занимал хорошую должность при правителях, но вот только никто не знал ни его лица, ни его настоящего имени. Детали его образа ускользали из памяти после расставания и вновь появлялись при встрече. И это было странно даже для мест, где иногда ивены6 возникали из ниоткуда в глубине бесплодной земли. Человек, лицо которого невозможно запомнить, навевал суеверный ужас. Я часто замечала за собой, что слежу за его движениями краем глаза, всегда проверяю закрыт ли замок в комнате, когда он ночует в поместье. Боюсь сама не знаю чего и думаю, он отлично это видит, несмотря на мои старания показывать себя уверенной и открытой Госпожой Сфета.

– Опять слуг распугали? Что-то они редко ходить стали.

Он смутился, а потом чудесно рассмеялся.

– Я зашел в поместье и увидел, что они делают. Решил, что собрались тебя обворовать.

Да, точно. Прямо в прихожей Бавва устроила что-то вроде сортировочного пункта. На тот момент, когда я видела ее в последний раз, там уже были отдельные кучи старой одежды, занавесок, книг. Думаю, там появилось еще несколько живописных.

Один из слуг, Оисх, подошел и быстро вывалил в огонь ворох писем и какие-то грязные тряпки, взявшиеся колом. Он мельком взглянул на меня, словно ожидал распоряжения. Я отмахнулась. Слуга тут же ушел либо за новой партией хлама, либо чтобы подольше посидеть в поместье и не встречаться с Мануилем.

Огонь упал, но не задохнулся. Совсем скоро он вернул прежнюю силу и стал задорно гудеть – письма нравились ему все больше и больше.

– А там нет ничего важного? Она же не зря их хранила.

– Да нет там ничего. Она просто ничего не выбрасывала. Любой хлам. Вот такая госпожа была.

– Но это все же письма.

– Ну и что?

Его брови поднялись от удивления.

– Расскажешь, что вы не поделили. Про твоего отца я знаю, а вот…

– Госпожа! Бавва говорит, что на сегодня мы заканчиваем! – крикнул кто-то.

Я отмахнулась от заинтересованного секретаря:

– Не хочу об этом говорить. Если так интересно, то, думаю, Бавва с радостью с тобой посплетничает.

В ответ на мое предложение он поджал губы и стал задумчиво смотреть на огонь.

Мы просидели в тишине пока не стемнело окончательно. В поместье начали зажигать лампы. От костра остались только угли. Увидев их яркие переливы во всей красе, я наконец облегченно вздохнула – вот и все на сегодня.

– Ладно, пора в дом. Помогите встать.

Он подал мне руку и предусмотрительно стал придерживать за локоть.

Мы зашли в поместье через кухню, где Бавва с кухаркой неспешно чистили картошку для запоздалого ужина. Это было большое помещение с множеством кладовок, большим столом. Тут же стоял горячий котел. Печка чуть дымила: пока я сама грела бак про дымоход все забыли.

– Бавва, пусть мужики почистят дымило наконец, – буркнула я, как старая бабка.

Она отвлеклась от картошки и посмотрела в мою сторону. Они с Мануилем встретились взглядами. Девушка тут же сжала губы, повернулась обратно и резкими движениями стала выковыривать глазки.

– Да, конечно. Они уже приготовили щетки.

Мы побрели дальше. За следующей дверью была большая столовая. Тут светильников почти не было.

– Что, поругались?

– Немного. Я был весьма груб, когда… потребовал объяснений.

Я мысленно присвистнула: он действительно скор на резкие слова с маленькими людьми. А Бавва ему, скорее всего, ответила на манер деревенской скандалистки, но на этом все закончилось. В общем, стукнулись лбами и разбежались по своим делам – он искать меня, а Бавва дальше командовать уборкой.

Тем временем мы поднялись на второй этаж. Он сначала пошел налево, но я, чуть повиснув на его плече, заставила повернуть в другую сторону, как парусную лодку.

– Не-не-не. В кабинет пошли. Эм-м, пойдемте.

На последних метрах я полностью повисла на нем. Он буквально втащил меня в комнату и легонько отстранился. Я упала в глубокое кресло, неловко ударившись о подлокотник.

– Не думал, что ты действительно так плоха. Как ты вообще домой из города смогла вернуться?

– Не сразу же понимаешь, что переборщил. Меня накрыло только дома. Это у создателей7 все сразу понятно. А у меня вот так, да-а. Так что там ты хотел обсудить?

– Не считая нападения Ихира все сложилось просто превосходно. Принц у власти, скоро свадьба и коронация.

– К слову, мне написал об этом какой-то Ламиру. Знаешь такого?

– Да, один мой друг. Недавно виделись с ним.

– А еще новости есть?

Он задумался, почесал щеку с неприятным звуком и помотал головой.

– Нет. Я привез кое-какие документы, выписки. Ты с ними сама разберешься, я думаю. Сосед с тобой не связался?

Я достала из внутреннего кармана помятое письмо и отдала ему. Я прокашлялась и постаралась наиболее правдоподобно изобразить Ихира.

– Это невероятное недоразумение! Я займусь наказанием виновных и обязательно сообщу вам, кто желал вам зла! Но заверяю вас, что не имею к данной шайке никакого отношения…

Мануиль усмехнулся и стал читать письмо, близко поднеся его к лицу.

– Врет, как дышит.

– Врет, – вторила я ему.

Так уж вышло, что у моей страны не было внешних врагов. Рборий8 не воюет, а торгует. Далакраш9 слишком далеко и к тому же закрыт горами. А с Сабоной10 никогда не было причин воевать. Только изредка с востока к нам приходят какие-то воинственные ивены, но едва ли их больше десятка. Корпус создателей всегда с ними разбирается быстрее, чем люди успевают испугаться. Вот и получается, что некого боятся, чтобы стараться держать дружбу со всеми соседями. Так и живут земельные господа во множестве претензий друг другу.

Соседи тут, в провинциях Дигриды-Саха, всегда тихо грызут друг друга. Земельные господа и жители столицы беспокоятся только в том случае, если влияние одного господина станет слишком большим или конфликт станет слишком кровавым. Вопиющим. Немыслимым. Вызывающим. А напасть в открытую – значит заранее признать в преступлении. Поэтому я и не предполагала, что на земли Сфета нападут так глупо и неосмотрительно.

Несколько дней назад мы отвели наемников из города для того, чтобы прогнать кочевников. Они пришли с запада, с Зеленого Моря Сабоны и решили поживиться в землях одного господина. Они глубоко вгрызлись в его владения, попали в кольцо, но вырвались и кинулись туда, где их, как им казалось, ждали меньше всего.

В обедневшие земли с молодым неопытным руководителем.

Ко мне.

Они направились к жемчужине моих владений: к теплым источникам, к Молочным озерам, которые в лучшие годы приносили этой земле огромный доход. Мы с Мануилем тут же послали туда пять сотен. Но тут Ихир напал на Сен-Сфета. Его защищало только две сотни наемников и городской гарнизон в тысячу человек. Им не хватило ни опыта, ни бойцов чтобы удержать ворота, и враг, спустя час, попал внутрь.

Отослав весточку Мануилю, я бросилась в город. О, звезды Ану! Мне было страшно опоздать хотя бы на миг.

В тот день была самая ужасная битва в моей жизни. Паленая человеческая кожа, сгоревшая плоть, вонь. Истошные крики людей на грани, вопли и визг животных, раненых собак, похожий на плач брошенных детей. Это были прутья клетки ужаса. В итоге весь мой мир сузился до тесных переулков, в которых я сидела в ожидании врага. Я отбрасывала весь мир, кроме одной задачи. Каждое мгновение я боялась, что мой разум поддастся страху и окоченеет, перестанет шевелиться и замрет. Мне казалось, что это равносильно смерти.

Когда мы победили, то я вышла за стену. Кожа на руках и лице стала сухой, шелушилась. Потрескались губы, словно я целовалась с огнем. Боль в шрамах на руках кусалась в такт сердцебиению, но оказалась несравнима с той, которая настигла меня дома.

Если бы у меня сейчас была возможность избежать усмерской болезни, то я бы ей не воспользовалась. Конечно же нет. Я выкупила достаточно жизней, чтобы гордиться собой. Там, в Сен-Сфета, в стычках, в узких переулках я спасала жизни. Звучит очень даже красиво – спасала. Но благородный ореол этого слова несколько тускнеет, если все-таки вспомнить, что спасение заключалось в убийстве нападающих.

Создатель бы спасал именно так, как это хочется слышать. Он бы возник между упавшим соратником и занесенной алебардой. Оружие рассекло бы воздух и отлетело от полупрозрачного купола, как от железной пластины. Все стрелы до одной, звонко чиркнув, повалились бы на землю, не долетев ни до одной цели. И даже огонь пожара отступил бы. А маг-повелитель совершенной защиты навсегда бы запомнился спасенному. В честь него назвал бы одного или даже двух детей, а потом до конца жизни рассказывал бы внукам приукрашенные истории.

М-да. Усмерка Радис Сфета запомнится тем, кого она спасла совсем иначе. Я предпочитала не представлять, о чем думали те, кто видел меня в тот день.

– Ихир, стоил ли клочок земли твоих усилий?

– А человеческих жизней стоил?

– Разве ты настолько глуп, чтобы настолько неаккуратно действовать?

Если честно, важным для меня был только последний вопрос. В письме я не увидела на него ответа, но была уверена, что он отрицательный. Семейство Хаелион дорожило шатким миром по ряду причин, о которых я никогда не знала в подробностях, но которые были достаточно весомы, чтобы и отец Ихира не решался на открытое противостояние. Да и нападение с самого начала показалось мне каким-то необдуманным, ненадежным и поспешным. Сложно представить, как Ихир планировал захват города, зная, что я не пожалею усмерских сил для ответного удара. Это же даже звучит нелепо!

– Что будешь с ним делать?

– А что, можно что-то сделать?

Мануиль помотал головой.

– Следы найти сложно. Разве что только подлог. Но на мой взгляд оно того не стоит.

Я кивнула:

– Тоже так думаю.

– Может тебе пока денег подкинуть?

Я надеялась, что он не заметил раздражения в моих глазах.

Деньги. Все в итоге упиралось в них. Для того, чтобы мое маленькое желание воплотилось в жизнь я взяла в долг у Королевской канцелярии. Если бы у меня получилось найти один банк или богатея, предложившего бы мне кредит в неспокойное время смены власти, то я непременно воспользовалась бы такой возможностью. Но нет. Никого не было.

Огромная сумма ушла на наемников. Они внушали соседям желание не пытаться откусить кусочек моей земли, отгоняли бандитские шайки и разный сброд, решивший поживиться в деревнях. Еще уйдут деньги на жилые пристройки и на провизию на первое время. А ведь неплохо было бы не давить на деревни, которые только лет пять назад стали жить нормально.

Каждая моя трата обязательно записана в толстенький журнал казначея. Этими пометками в случае неповиновения меня будут хлестать, как кнутом по хребту упрямого мула.

– Да мне ничего не нужно.

– Ну, может тебе следует заняться городом. Он довольно сильно пострадал. Люди могут быть недовольны.

– Посмотрим.

Он важно кивнул, словно принял к сведенью не односложный ответ, а длинный монолог.

– Я знаю, что мы с тобой не настолько хорошие знакомые. Но мне все-таки очень интересно. Почему ты решила вернуться и создавать свой Усмерский корпус именно тут?

– Не поняла вас. А что не так с этим местом?

– Усмеров тут не любят. Сторонятся. Причин много. А вы, госпожа, все-таки приехали. Почему не остались в Анулейне, где все-таки к таким как вы относятся намного терпимее?

Я оттопырила нижнюю губу и задумалась на секунду над дельным ответом:

– В каждом земельном владении есть свои драгоценности. Ну, на севере есть земля, в которой разводят прекрасных лошадей. У Хисмер это роскошные вина и фруктовые сады. Там прекрасная земля для фруктовых деревьев и винограда. У господина Ихира Хаелион, вот, золота много. И он считается самым богатым господином. А у меня Молочные озера. Но есть кое-что важнее. Намного. Кое-что, что есть у всех земельных господ в нашей стране, но о чем они даже не подозревают.

– И что же это?

– Усмеры. Самые сильные усмеры в этой стране.

– Почему?

Я пожала плечами. Секретарь разочарованно вздохнул и решил меня покинуть. Видимо, услышать такую причину ему было достаточно. Меня такое завершение разговора вполне устроило.