Читать книгу Эмпатия - Норберт Мо - Страница 2

Преодолев сотни миль на корабле, посещавшем безымянный остров только в случае крайней необходимости, мой взгляд остановился на старом береговом маяке, который должен был стать мне домом на последующие несколько десятилетий. Изменив привычную среду обитания, я сложил все необходимые вещи в сумку и взобрался на борт судна в гордом одиночестве. Решение было несложным. Спустя семь часов беспробудного сна, я очнулся, став свидетелем первого в своей жизни рассвета за пределами родного города. Мгла, преследующая нас на протяжении всего пути, начала медленно, но верно оседать, оставляя после себя эфемерные следы на поверхности воды. Выйдя на палубу, с осторожностью дикого зверя приблизившись к носовой части корабля, я всматривался в волны, ударяющие о бетонные стены маяка с точностью секундной стрелки часов. Спустя всего несколько минут за маяком показался и сам остров, скалистость которого напоминала о своем историческом величии. Как странно было осознавать, что еще несколько часов назад я был частью иной повести, длиной в нецелые три десятка лет.

Готов ли остров к прибытию чужеземца в поисках покоя? Удастся ли мне завоевать доверие людей, наблюдающих за мной сквозь массивные стены заброшенного маяка?

19 декабря 1977

Я – нерожденное дитя в объятиях скорбящей матери. Я пуповина, душащая плод в матке молодой женщины. Я увядающие цветы на могиле, размером со скрипку из редкого дерева. Я слезы, пролитые в надежде лишиться чувств и позабыть о боли. Я гнев, разрывающий сердце матери после потери ребенка. Я надежда, навсегда покинувшая женщину в ожидании родов. Я печаль, притупленная алкоголем и вернувшаяся на следующее утро. Я разрыв, настигший молодую пару спустя семь счастливых лет и одни похороны. Я зеркало, разбитое ударом и рухнувшее на холодную плитку ванной комнаты. Я артерия, перерезанная частью разбившегося зеркала. Я очередной гроб, размером с контрабас из редкого дерева. Я боль, приводящая к суициду и соединившая мать с покинувшим ее сыном.

В очередной раз, заполнив первую страницу неподписанного дневника своей миниатюрой, я достал постепенно кончающийся ластик и стер содержимое. Меня всегда удивляло, с какой неопределенной легкостью можно было избавиться от строк, написанных несколькими секундами ранее обычным карандашом. Сегодня ты автор, а завтра ты лишаешь себя всего в надежде не быть пойманным на мыслях, присущих безумцам. Убедившись, что окончание карандаша было притупленным, я взял в руки складной нож и неспешно начал его затачивать. Я почувствовал какое-то движение за моей спиной: ко мне приближался капитан судна.

– Ты не особо разговорчив для единственного пассажира на корабле, – сказал он, опираясь о поручень, – у тебя здесь кто-то умер?

– Мне предложили здесь новую должность, – ответил я, не отрывая взгляд от ножа.

Услышав ответ, капитан лишь усмехнулся себе под нос, словно в моих словах было нечто забавное. Я взглянул на него, не меняя своего привычного выражения лица.

– Ты серьезно? – спросил он с удивлением.

– Почему вы решили, что я не всерьез?

– Потому что никто не посещает безымянный остров по собственному желанию, – ответил капитан, не раскрывая тайну здешних земель.

Пытаясь не думать о человеке, нога которого ни разу не ступала на остров, не обозначенный на карте мира, я спрятал складной нож и наблюдал за приближением судна к песчаному берегу. Пристальный взгляд человека в темно-сером плаще был сосредоточен на судне, которое ему впервые удосужилось увидеть воочию. Когда корабль остановился, я неспешно открыл замок на поручне в носовой части и, самостоятельно опустив деревянную сетку из ступеней, спустился вниз. Капитан, наблюдая за моими действиями со стороны, лишь наспех поднял лестницу и закрыл калитку на замок. Следующие пару минут я стоял, глядя на отчаливающий корабль, о который бились волны, пытающиеся благоприятствовать его отплытию. Повернувшись наконец к особе, приветствующей меня на чужой земле, я ощутил необъяснимое желание поскорее оказаться в маяке. Словно сама земля, являвшаяся свидетелем нескольких сотен рождений и смертей, была против моего неожиданного присутствия.

– Добрый день. Предъявите, пожалуйста, документы, подтверждающие вашу личность, – произнес он свои первые слова.

Следуя приказу незнакомца, я достал из кармана свой паспорт и протянул его в надежде закончить до боли официальную часть приветствия.

– Все сходится, – сказал мужчина средних лет, – добро пожаловать на безымянный остров.

Взглянув на массивные стволы деревьев, скрывающие что-то непостижимое за своим основанием, я понял, что время, проведенное вблизи него, будет моим последним очагом вдохновения, которое никогда не угаснет. Невзирая на удручающие манеры человека – последователя идеальной системы, коим он, вероятно, и являлся – я спросил его, не отводя взгляда от подлинного лица острова:

– Почему безымянный?

– Потому что остров никогда не был назван, – ответил он, ни на секунду не усомнившись в собственном ответе.

Неуверенно покачав головой в знак согласия, я забрал свой паспорт и взглянул на него, ожидая следующих указаний:

– Что теперь?

– Теперь вы направитесь к маяку, который нуждается в опеке, – сказал он, направляя свой взгляд на что-то позади меня.

Повернувшись, я вновь взглянул на маяк – единственное доказательство существования цивилизации на острове. Волны все с большим усердием пытались изменить ход истории. Заканчивая свой путь, длинною в тысячи миль, они ударялись о берег и тот же час пытались вернуться к истокам.

– Следуйте за мной, – сказал он, приблизившись к деревянной лодке, сколоченной некогда усердным трудом неизвестного творца.

Повинуясь его приказам, мы оба взобрались на борт и начали свое движение. Мужчина, усевшись напротив меня, и с легкостью атланта гребя по направлению к моему новому дому, старался избегать зрительного контакта. Сосредоточившись на цели, он не спускал глаз с невидимой точки на горизонте. Я же, наблюдая за отдалением судна от суши, услышал крик, привлекший мое внимание. На берег выбежала молодая девушка, окутанная длинным, но слишком тонким шарфом для столь холодного декабря. Подбежав к краю, разделяющему открытые воды от песчаного берега, она что есть сил что-то прокричала:

– Убей его, – расслышал я, находясь слишком далеко, чтобы быть уверенным в возможностях своего неидеального слуха.

– Кто эта девушка? Что она прокричала? – спросил я его в надежде услышать ответ.

Он же, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг, все стремительнее приближал нас к цели. Из леса вдруг выбежал старик с седой, словно февральский снег, бородой и что есть сил потянул за собой молодую девушку. Оба скрылись из виду уже спустя несколько секунд, но девушка все равно пыталась прокричать что-то вслед. Настороженный, я взглянул в глаза безучастного человека.

– Мы прибыли, – сказал он, привязывая канат к крюку, закрепленному в основании маяка.

Следуя за проводником по четырем узким ступеням, ведущим к двери цвета красного вина, мы вошли внутрь сооружения. За прочными стенами маяка я осознал, насколько сильны были порывы ветра, препятствующие нам на протяжении всего пути. Захлопнутые двери обеспечивали абсолютную тишину, вызывающую покой, вслед за которым наступало чувство необъяснимой тревоги. Спиральная лестница из металла, усердно выкрашенная в омерзительный темно-зеленый цвет, вела наверх к смотровой части маяка. Остановившись у небольшого окна, размером с нотную тетрадь, я взглянул на лодку, которая то и дело поворачивалась из стороны в сторону. Казалось, что спустя мгновение единственный знакомый мне житель безымянного острова будет вынужден добираться до берега вплавь. Продолжая взбираться вверх по лестнице, я ускорил шаг, чтобы догнать проводника. Оказавшись наверху, моему взору предстали панорамные витрины, благодаря которым остров был как на ладони, и я мог бы быть свидетелем любого происшествия в округе. Черная дверь из прочного дуба вела к внешней площадке, обрамляющей маяк по всему периметру. В сторону к открытому морю был направлен массивный фонарь. Управлять им можно было только из внутренней части. Подойдя поближе, я был удивлен и разочарован тем, что жизнь на острове, несмотря на высоту сооружения, до сих пор скрыта от моих глаз. Площадь смотровой части – около десяти метров в диаметре – вмещала в себя складной стул из молодой ольхи, свернутый, словно письмо, отправленное в бутылке, матрас с бордовым пледом и телефон, пылящийся на каменном полу.

– Подпишите здесь, – сказал он, протянув мне листок бумаги с пером.

Не прочтя ни единого слова из его содержимого, я подписал документ. Взглянув на предмет, созданный кем-то на печатной машинке, я ощутил глубокий интерес по поводу происходящего на безымянном острове.

– Вы до сих пор пользуетесь пером?

– Вам не удалось подписаться? – спросил он, установив со мной один из немногих зрительных контактов.

– Отнюдь, – сказал я не получив должного ответа.

– В таком случае, на мой взгляд, перо со свежими чернилами прекрасно справляется со своей задачей, не так ли? – ответил он, складывая вещи в сумку, – есть ли у вас еще какие-нибудь вопросы?

– Что входит в мои обязанности?

– Ваша задача – опекать маяк. Средства пропитания и уборная находятся в нижнем секторе маяка.

Вспомнив о том, каким образом мы добрались к моему новому рабочему месту, напрашивался лишь один вопрос:

– Как мне добираться до берега?

– В этом нет необходимости, – ответил он, направившись к выходу.

Спускаясь вниз по металлическим ступеням, издающим звук глухого удара, я взглянул на телефон. Если бы необходимость все-таки появилась, я даже не знал номера, по которому можно было связаться с безымянным островом. Почувствовав себя узником, не способным повлиять на что-либо, я все же попытал свое счастье в последний раз:

– Скажите мне свой номер, – прокричал я вслед удаляющемуся проводнику.

– Телефонная линия способна лишь принимать входящие вызовы. Мы сами свяжемся с вами, – сказал он, захлопнув за собой дверь цвета красного вина.

Оставшись в полном одиночестве, я вдруг осознал, что отныне стрелки часов будут отсчитывать время, замедляя движение по окружности с каждой проведенной на маяке секундой. Достав из сумки табак, купленный с мыслью о длительном пребывании в заточении, я взял щепотку и завернул ее в тонкую бумагу. Скрутив сигарету, я вышел на внешнюю часть маяка и, пытаясь зажечь спичку, наблюдал за отплывающим проводником. Лодка с человеком, пытающимся преодолеть эти несколько десятков метров, выглядели такими крошечными с высоты птичьего полета, что на секунду я почувствовал превосходство над всем, что находилось перед моим взором. Лишь небо, отражающееся в холодных водах океана, было мне не под силу. Опершись локтями об ограду, разделяющую меня от обрыва высотой в семнадцать метров, я все еще не мог оторвать взгляда от острова, который интересовал меня куда больше морских просторов. Не видя ровным счетом ничего, что помогло бы мне понять, как выглядит их цивилизация, я затягивался самокруткой, стряхивая пепел к бушующим у фундамента маяка волнам. Когда он все-таки добрался до берега, то вытянул лодку подальше от воды, чтобы море не смогло забрать ее в свое распоряжение, и, стерев пот со лба, удалился в сторону густого леса из вековых деревьев.

Ветер становился все усерднее, поднимая песок и волоча его из стороны в сторону. На горизонте вдруг показались первые птицы, пытающиеся противостоять ветру и достигнуть небывалых высот. Затушив окурок о деревянный поручень ограды, я зашел внутрь маяка, вновь удивившись неожиданной тишине. Мое внимание привлекла выгравированная на стене надпись, которую из-за сложности курсива решил прочесть вслух:

– Три сердца и одна скорбь, – прошептал я, взглянув на потенциальный год создания гравюры.

Осознав, что строка, словно вырванная из контекста, и дата 1879 года могли быть увековечены спустя долгие десятилетия после постройки маяка, я не мог скрыть впечатления, вызванного неизвестной историей острова, длившейся уже не первое столетие. Я решил исследовать это древнее достояние здешней культуры и направился вниз. Проводя рукой по перилам, словно ослепший старик, я шаг за шагом осматривал округлые стены маяка в надежде найти подобные гравюры. Плотные стены сооружения были девственно чистыми. Природный цвет камня напоминал о его истоках и от него веяло холодом, вызывающим дрожь от одной только мысли о прикосновении к нему. Лишь два окна по обе стороны маяка напоминали о существовании мира извне, позволяя свету стать частью замкнутого пространства. Спустившись к твердой породе из металлических ступеней, я осмотрел коридор и не сразу сообразил, что вход в нижний отсек находился прямо у меня под ногами. Крепко взявшись за кольцо на крышке люка, я потянул, что есть сил и с шумом отворил его. Эхо от упавшей на камень крышки слегка оглушило меня, и на пару секунд я стал дезориентирован. Всматриваясь в очередную лестницу, ведущую в кромешную тьму, я пытался найти какой-нибудь источник света, чтобы знать с чем имею дело. На стенах не было ни единого признака освещения. Осознав, что единственный выход из ситуации – это раствориться во тьме и надеяться на лучшее, я крепко ухватился за края, разделяющие меня от одного неверного шага, и аккуратно спустился на третью ступень. Словно зверь, крадущийся без единого звука, я спускался все ниже, и, глядя наверх, я видел, что точка света, позволявшая мне не впасть в истерику, становилась все меньше. Слегка оступившись, я понял, что достиг самого дна. В подвале не было видно ни единого проблеска света, пытающегося проникнуть вглубь с высоты семи метров. Начав движение вдоль периметра, я опирался о стены в надежде найти выключатель. Спустя несколько секунд, преодолев несколько преград у себя под ногами, мне все же удалось зажечь свет, ослепивший мои глаза, словно после глубокого сна. Прикрывая обзор правой рукой, я пытался постепенно привыкнуть к освещению и, в меру своих возможностей, начал осматривать помещение, скрывающее в себе множество заурядных вещей. Среди огромного количества металлических консервов с тушеным мясом и воды в пятилитровых емкостях из пожелтевшего пластика, там лежал заплесневевший якорь с привязанным к нему канатом и запылившийся сервиз из потемневшего серебра. Открыв очередную, и, насколько я полагал, последнюю дверь в маяке, я понял, что уборная представляет собой воронку, ведущую прямо в океан.

– Чего же еще можно пожелать? – задал я себе этот весьма уместный риторический вопрос.

Забрав с собой немного воды, две консервы и сервиз, я погасил свет и направился к выходу. С каждым шагом, возвращавшим меня обратно к смотровой части маяка, я убеждался в своей беспомощности. Несмотря на высоту сооружения и обзор, открывавший для меня неизведанные километры историй, я был птицей, забравшейся в клетку по собственной воле.