Читать книгу Записки штурмана - Норман Райт - Страница 7

Когда мы перетаскивали с верхней палубы в камбуз награбленную с пассажирского судна провизию, а точнее несколько десятков бочонков с ромом, Шилох сидел у грот-мачты и копошился в куче снятых с покойников вещей. По его взгляду я заметил, как он удивился, что видит меня живым, но ни он, ни я, виду не подали. И ему и мне, было что скрывать.

Мне стало мерзко наблюдать за этим увальнем-боцманом. Я ненавидел его за его низость и абсолютное неуважение к усопшим. Теперь мне стало ясно, почему Шилох в первый день нашего знакомства, дал мне понять, что все мертвецы принадлежат ему. Он просто обворовывал их! Отрезал умершим пальцы, если не мог добраться до колец, сдирал сережки с их ушей и вместе с мочками, складывал в свой карман. Выбивал золотые зубы, забирал оружие. И после этого, ему даже кошмары не снились! В этом был весь Шилох Абберботч – самый гнусный из всех пиратов на этом корабле.

Там, где произошло ужасное сражение, на поверхности воды плавали обломки сгоревшего корабля. Мы отдалялись, и мне все казалось, что кто-то остался в живых и умолял нас вернуться. Возможно, мне лишь послышались эти мольбы, но легче мне от этого не становилось. Лайнер с мирными пассажирами по приказу пьяного капитана, пошел ко дну. В тот момент я начинал ненавидеть пиратов и род их деятельности. На мгновение мою голову посетила мысль, что напрасно я отправился в это плавание. Я вспомнил о несчастной Маргарет и столь тоскливые мысли, обуяли меня с новой силой.

Кроме ненависти я начинал чувствовать страх за свою жизнь. Пару часов назад, меня едва не прикончил один из матросов, что по долгу службы сошел с ума и видел во всех новобранцах стукачей да предателей. Но правда была на моей стороне, так как я не являлся доносчиком, поэтому совесть меня особо не грызла. Странно, но я совершенно не переживал что отнял жизнь у старика Барлоу. На земле стало одним гнусным пиратом меньше, а в море – одним чудовищем сытнее.

После провизии, мы принялись за мертвых членов нашего экипажа. По итогу схватки погибло пятнадцать человек. Мы спускали тела на нижнюю палубу и укладывали их друг на друга. На кладбище я привык к соседству с покойниками, но здесь было по-настоящему жутко. Кого пробила картечь, кто пал от сабли, кому снесло голову, а кто и вовсе перестал походить на человека. Крови было много, и я засомневался, а не пропитается ли наш корабль ею насквозь и не сгниет ли раньше времени. Но думаю, не раньше четырех месяцев. А тогда закончится и мой контракт, и я забуду это все как страшный сон, в нежных объятиях моей изголодавшейся без мужского внимания, жены.

– Может, их за борт выбросим, и дело с концом? – спросил один из грузчиков капитана. – Накой нам мертвецы на судне?

Говард находился на капитанском мостике и молча глядел в усыпанную обломками воду за бортом, позабыв о бутылке бренди в своей трясущейся руке. Капитан медленно перевел взгляд на матроса, но ничего не ответил. Наверное, Хэтчер был все еще в недоумении от потери близкого человека, поэтому предпочел не браниться, а просто молча отвернулся и удалился в свою каюту, где продолжил пьянствовать ром. Сегодня от капитана никто не услышал ни слова. Ни доброго, ни бранного.

Лишь к вечеру следующего дня, Говард аккуратно приоткрыл дверь каюты и подозвал первого попавшегося ему на глаза. То есть меня.

– Сходи-ка, сынок, в продовольственный трюм, – проговорил Говард, положив свою тяжелую руку мне на плечо. Выглядел капитан скверно. Сейчас он походил на дряхлого пса, избитого голодом и старостью, – да принеси оттуда бутылочку, другую, отменного рома. Ступай.

Я сбегал очень быстро, чтобы лишний раз не угнетать капитана, и вскоре вошел в капитанскую каюту с двумя бутылками спиртного. Я не был уверен в отменности этого спиртного. Спиртное как спиртное. Да и капитан не стал придираться. Он просто сказал принести отменного рома, я принес ему отменного рома.

Говард сидел за столом и склонил голову над кучей чертежей. Судя по растерянному лицу капитана, он явно не разбирался в этих бумагах. На столе лежала карта с отметками здешнего фарватера и мест предполагаемых отмелей. Еще лежали компас, карандаш, линейка, циркуль и еще куча всевозможных, но незнакомых мне предметов. В целом, если не считать ужасающего бардака, в каюте Говарда было весьма уютно и тепло. Не то, что в наших, затхлых, сырых, пропитанных запахом пота и портянок трюмах.

Размерами капитанская каюта была не большая. Вмещала она в себя односпальную кровать, шифоньер, заставленный книгами и собственно говоря, сам капитанский стол, на котором зачастую решалась не только судьба экипажа, но и то, в каком месте окажется корабль, куда он поплывет, и какой флаг будет развиваться на его флагштоке. Точнее, какого государства и какой флотилии. В целях заманухи. Стол был вымощен из цельного куска дуба и имел множество ящиков. В них, скорее всего, лежали многочисленные свертки пергамента и, как я вскоре выяснил, кое-что еще. Под потолком висела газовая лампа, на полу лежал усыпанный несколькими золотыми монетами изодранный ковер. Вот и все, что было в каюте капитана.

– Этим занимался Хагли, – пояснил мне Говард свою эмоциональную подавленность. – Я совершенно не знаком с этим чертовым ремеслом. Я даже читать-то не умею.

– А кто-нибудь из команды, умеет? – спросил я, когда при виде абсолютной растерянности капитана, мое сердце сжалось. Говард походил на того, чья судьба через несколько минут должна оборваться петлей. – Может, кто ни будь, разбирается в картах не хуже мистера Хагли?

– Вся команда – это сборище непутевых самозванцев! – повысил голос Говард и ударил кулаком по столу. Из чернильницы выпало перо и оставило темное пятно посреди карты. – От них никакого толку. С ними наш корабль заплутает в море и сгинет в пучине. Никто кроме Хагли не умел ковыряться в этих чертовых книгах и записях.

– А Шилох? – поинтересовался я. – Он, насколько мне известно, давно плавает.

– Шилох туп как сапог! – Был ответ капитана. – Он способен лишь кожу сдирать с людей. Не ровен час и я уволю Шилоха. Мне он давно поперек горла. Очень давно.

В этом я был солидарен с капитаном. Только вот хватит ли у Говарда духу сделать это? Не забоится ли капитан, что Шилох и с него сдерет кожу? Мне, если честно, было плевать, что на одного, что на другого. Я лишь хотел вернуться к своей Маргарет и поскорее заняться с ней любовью. Меня совсем не волновало, под чьим командованием наш корабль прибудет домой. Лишь бы я остался цел и богат.

– А доктор? – спросил я, припомнив мистера Аттвуда. – Он человек грамотный.

– Под ноготь Билли Бонса этого доктора! – уже рассвирепел капитан, и я предпочел больше не давать ему советов. – Эта крыса у меня в плену. Он только и думает, как бы заманить меня в лапы королевской гвардии. Уверен, он в мечтаниях уже ощупывает мое запястье после повешения. Дай это сюда!

Я протянул капитану ром и стал свидетелем того, как быстро может опустеть бутылка, если за нее берется Говард. Затем капитан долго молчал и я решил, что мне пора идти. Однако не успел я покинуть каюту, Говард выпалил:

– Я знаю, – сказал он и поглядел на меня с восторгом. – Ты будешь штурманом!

– Но капитан, – возразил я, – мне, так же как и вам совершенно неизвестно это дело. Боюсь, у меня не выйдет. Да и кто станет меня слушаться?

Я увидел, как Говард засиял еще ярче. Его мятое лицо вдруг озарила улыбка. Он откупорил очередную бутылку. Капитан выпил до половины.

– Говори увереннее, – посоветовал мне капитан. – Если ты будешь мямлить, никто тебя не услышит. – Капитан сделал еще глоток, добавил: – Мне нужен именно ты, – и уронил свою голову на стол.

Ночью я не мог уснуть. За последние несколько часов со мной произошло столько, что голова моя шла кругом. Я стал участником погони за пассажирским судном, меня едва не разрубил топором сумасшедший матрос, я впервые в жизни убил человека и, в конце концов, я стал штурманом настоящего пиратского корабля. И это все – в трезвом уме! Даже пьяному не под силу столько наворотить. Если это конечно не Говард Хэтчер.

Я особо не расстроюсь, если протрезвев поутру, капитан позабудет о своем решении назначить меня штурманом. Знаете почему? Да потому что я совершенно не умаю читать карты и прокладывать маршрут, для меня это кажется чем-то невозможным. Конечно, возвращаться в грязный затхлый трюм и выгребать болотную жижу мне тоже не хотелось, но зато меня однажды не повесят на бизань-мачте за неточные координаты.

Еще я боялся, что покушение на меня могут повторить. Особенно после того, как несколько бывалых матросов стали свидетелями как я находился продолжительное время у капитана и о чем-то вел с ним беседу. Наверное, они думали, что я в подробностях рассказываю свои наблюдения за повадками экипажа. Не штормит ли доверие к капитану, не село ли это доверие на мель.

Наверное, они представляли, как я докладываю капитану подслушанные разговоры, в подробностях и ярких тонах. Хотя такого не было, и быть не могло.

Сказать по правде, я очень боялся, но не спать, я тоже не мог. Завтра очередной тяжелый день и нужно выспаться. Даже не смотря на то, что где то в темноте, может шарахаться пират с кинжалом для меня. От того, в мое сердце проникла грусть, ведь мне не с кем было обмолвиться и парой слов.

Здесь все подозревали всех. Особенно новобранцев и в особенности меня. Я стал белой вороной. С этим нужно либо смириться, либо бороться. Либо все пустить на самотек, что я и сделал.

Трюм сотрясался от храпа. На море был штиль. Волны ласково покачивали корабль, и он в лунном сиянии, плыл под руководством попутного ветра, а если быть точным – в неизвестном нам направлении.

Я закрыл глаза и уснул.

Однако наутро Говард не забыл о своих словах, и, отдав распоряжения команде, он приказал мне зайти. Я виновато поглядел вслед своим соработникам, трюмным крысам, которые отправились выгребать гнилую жижу, и поплелся в капитанскую каюту.

Когда я вошел в каюту, Хэтчер был очень бодр, и я даже радостно подумал, что теперь, наш капитан – самый лучший и самый непьющий капитан всех семи морей! Это, несомненно, обрадовало меня. Первым делом, Говард спросил как мое имя.

– Батчер, сэр, – громко ответил я, готовый к новым поручениям. Вот этого мне и не хватало – бойцовского духа, трепещущего от волнения и приключений сердца.