Читать книгу За гранью разумного - Норман Райт - Страница 2

Пальцы Сэма Уортона

Говард Бэйли, Сэм Уортон, Тим Купер и Стэнли Паркер с самого детства были лучшими друзьями. Их объединял ненормативный юмор. Парни любили подшутить друг над другом и главное, они понимали, что это лишь юмор, какой бы он не был. Порою, юмор выходил за все возможные рамки, становясь ужасным, а временами даже омерзительным.

Однажды, к нашим друзьям пришла идея. Как всегда, это граничило с безумием. Кроме рок-н-ролла, татуировок и покуриванием травки, ребят объединяла учеба. Они были старшекурсниками медицинского университета и готовились стать врачами. Если быть точнее – хирургами. Именно на этом и основывалась их новая идея.

Все началось с пальцев любителя кантри Сэма Уортона.

У Тима была подпольный хирургический кабинет. Он находился на нулевом этаже его дома. Там друзья практиковались в своем ремесле. Пациентами операционной Купера являлись в основном животные. Они оказывались здесь по разным причинам.

Сегодня на ледяном оцинкованном столе оказался Сэм. Только утром там умирал соседский лабрадор, а теперь лежит чокнутый, как и его друзья, но совершенно здоровый парень. Пес Джаспер, кстати, хорошо перенес операцию на сломанных грузовиком ребрах и выжил. Даже несмотря на то, что проводилась операция практически бессознательными хирургами и таким же обкуренным анестезиологом Говардом Бэйли.

– Если у нас получится, – Говард уже подготавливал инструменты и дезинфицировал их водкой. Потом передал бутылку Тиму, и он «догнался» могучим глотком, – мы заслужим Нобелевскую премию.

– Каждая первокурсница будет рада отсосать мне.

– По-моему они, итак, уже все прошли через твою постель, Стен.

– Ты прав, – согласился Стен. – Но мне понравилась лишь Хелен.

– Сосет лучше всех?

– Нет. – Стен раскурил косяк и дал затянуться лежащему на столе Сэму. Сэм был бледен как смерть. Конечно, ведь ему предстояла операция. – Кажется, я влюбился в нее.

– Она дочь декана! – заметил Тим и, дождавшись сигарету, затянулся от души. Уголек едва не поглотил больше половины самокрутки. В этом был весь Тим. – Если он однажды заметит твой кучерявый волос на губе его любимой дочери, – Купер выдохнул струю дыма и передал сигарету Говарду, – он проведет мед экспертизу. И тогда узнают, что этот волос…

– … тренера! – рассмеялся Говард, и его подхватили Тим и Стен.

Только Сэм, лежа на столе, едва мог собраться с мыслями. Он боялся, что может пойти что-то не так и сегодня, этой ночью, в подпольном хирургическом кабинете, который друзья конструировали не один месяц, бригада молодых хирургов лишится одного из специалистов.

Даже если отбросить неприятные последствия наркоза, можно физически остаться неполноценным.

Сэм Уортон с детства был слабым ребенком. В раннем возрасте, он уже начал носить очки и наряду со своими сверстниками казался слабее их и, если честно, был таковым.

Отец так и не увидел, как Сэм однажды становится сильным и надирает своим многочисленным обидчикам их прыщавые задницы. Даже будучи живым, закаленный армией, отец все равно не стал бы свидетелем такого зрелища. Потому что Сэм не видел смысла в безответственном надирании задниц и поэтому он выбрал медицину. Лечить людей было куда интереснее, нежели делать их калеками. Однако в данный момент калекой рисковал остаться сам Уортон младший.

Сэм смотрел, как дотлевает косяк в губах склонившегося над ним Говарда. Уортон доверял своему другу. Даже обкуренному.

– Считай до десяти, приятель, – сказал Бэйли, надевая кислородную маску на лицо Сэма, и пуская по его венам инъекцию. – Твоей жертвы медицина никогда не забудет. Скоро увидимся.

– Один … – начал отсчитывать Сэм, заострив свое внимание на угольке сигареты, который постепенно расплывался, – два… три…

Сэм уснул. Сейчас он был во тьме. Там, где ничего нет. Где нет тех людей, что скажут Уортону, что он поступил как придурок, отдав свое тело на ужасающие эксперименты, якобы в развитие науки или в развитие способностей его друзей хирургов. Сэм просто спал. Глубоким медикаментозным сном.

– Сэм, ты настоящий герой! – произнес Стэнли, надевая марлевую маску на свое лицо. – Начинаем, ребята. Сестра – Купер, скальпель.

Стэнли Паркер был одним из самых опытных хирургов на всем отделении. Тимоти Купер из всей компании учился хуже всех, поэтому в данной операции, занимал место санитарки и отвечал за чистоту инструментов и был на подхвате. Анестезиолог Говард Бэйли находился у изголовья стола и ассистировал Паркера, временами поглядывая на редуктор аппарата ИВЛ.

Аппарат искусственной вентиляции легких был переносной и представлял собой, кислородный баллон объемом два литра и подключенные к нему дыхательные шланги. Аппарат был старым, и при работе сильно дрожал, но свои функции выполнял безукоризненно.

Операция длилась три с половиной часа. Большой потери крови, к счастью, удалось избежать. Как и неприятных последствий наркоза. Организм Сэма справился!

Теперь, оставалось лишь ждать, пока пальцы ног осознают, что теперь они пальцы рук и начнут функционировать. Конечно, никто от них не ожидает незамедлительно научиться ловко, орудовать китайскими палочками или перебирать по струнам гитары, но, если они уловят хоть один импульс от мозга и хотя бы вздрогнут, это будет победой!

Ребята смотрели на то, что у них получилось и молчали. Толстые, мощные пальцы ног Сэма, теперь торчали из его ладони, а изящные, музыкальных пальцы руки – украшали ногу. Огромные желтые ногти выглядели очень неестественно на руке и вовсе казались звериными! Сейчас, короткие перста руки выглядели уродливо. Казались карликовыми!

Уортон скоро должен был узреть ново изменения своего тела. Задача перед молодыми хирургами заключалась, чтобы пересаженные пальцы ног на руки смогли прижиться и выполнять хотя бы двигательные функции.

– Дерьмо! – нарушил тишину Стэнли и вновь принялся за создание самокрутки. – Это самое стремное, что я видел за всю свою жизнь, ребята.

Сэм Уортон, проснувшись, был того же мнения.

Конец

Паук

– Может быть, ты, наконец, уже бросишь курить? – спросит муж свою новоиспеченную жену, когда она полезет в бардачок за сигаретами. – Тем более ты в положении.

– Может быть, и брошу, – ответит девушка и демонстративно закурит. – Обещаю.

– Ага, – скажет муж своей жене и конечно снова не поверит ее словам. – Эта дрянь уже плотно засела в твоем теле и вряд ли ты сможешь избавиться от нее. Если до сих пор не избавилась.

Ленд Роверу 56-го года очень тяжело давалась эта дорога, и он все норовил сломаться. Хотел просто замереть посреди дороги, и на этом же месте, хотел врасти в асфальт. Но автомобиль терпел. У него не раз по дороге закипит вода в радиаторе, потечет масло, спустит колесо и еще что ни будь отвалится. Сэм не раз назовет машину грудой барахла и не раз вспомнит своего отца, подарившего ему эту груду барахла в день их с Маргарет свадьбы.

Если в данный момент залезть под капот, то можно до вечера следующего дня провозиться с мотором устраняя неполадки. Как говориться: «Пока зверь спит, лучше его не будить». Пока машина ехала, жадно пожирая милю за милей, парень не собирался ее останавливать.

Машина не остановится даже после того как в открытое окно залетит паук. Это едва не спровоцирует аварию с движущимся навстречу грузовиком, но все обойдется. Парень достанет незваного гостя у себя из-за воротника и равнодушно отправит его туда, откуда он взялся.

Девушка снова поразится храбростью своего мужа и поцелует его. Для нее эти мелкие животные – настоящий кошмар! Особенно пауки.

Эти монстры – ужас воплоти! Кошмарный сон, ставший явью материализовавшись в восьмилапые чудовища.

Слава Господу, что эти твари не размером с легковой автомобиль! Такой монстр просто невообразим! А если их целый выводок, что зачастую достигает пятидесяти особей, то это не иначе как выброшенный преисподней кошмар!

Только представьте, как они выламывают своими гигантскими лапами окна вашего дома и лезут внутрь. Они несутся за вами, прыгают на вас с потолка, откладывают в вас свои яйца и утаскивают в подвал, где вы, запутавшись в паутине, погибаете мучительной смертью.

Когда спустя несколько дней из яиц вылупляются множество новых паучков, они пожирают вас изнутри и прогрызают путь наружу. Подвал вашего уютного загородного домика становится их гнездом, и по ночам они выходят оттуда на охоту. Они тащат туда очередных своих жертв, они там размножаются, они там живут. Громко топоча лапами, они ползают по всему дому, роняя со стен ваши семейные фотографии в рамках, ползают в детской комнате, где игрушки уже несколько лет покрываются пылью и ошметками паутины, ползают по потолку, раскачивая люстры.

Упаси Господь, Ленд Роверу молодой парочки, отправившейся подальше от родительских советов и прочего родительского дерьма, сломаться на абсолютно пустынной трассе. Упаси Господь, приметив сквозь ветви деревьев фасад одинокого двухэтажного домика, этим молодым отправиться в тот дом на поиски помощи или на худой конец крова и пищи.

– Да брось, – махнет рукой парень на отговоры его любимой заходить в этот жуткий старый дом, доживающий свой век в глубине мрачного леса. – Мы можем здорово повеселиться на кровати бывших хозяев.

Парень махнет рукой и на возню из глубины дома, которая послышится чрезмерно мнительной девушке. Это девушки, и девушкам свойственно всего бояться.

Дверь дома протяжно заскрипит и этот звук разбудит зло, что сидит в подвале. Зло откроет четыре пары своих огромных глаз, и эти глаза засверкают в темноте голодным блеском.

Аккуратно ступая по толстому слою пыли, ребята окунутся в паучью нору. Они с ужасом будут крутить головами в разные стороны, разглядывая огромные люстры, с которых свисает паутина. Будут разглядывать пожелтевшие, отошедшие от стен обои. Ужаснуться при виде огромной лестницы, изрубленной невероятных размеров хелицерами. В конце концов, ребята придут в неописуемый кошмар, узрев посреди зала сброшенную паучью шкуру. Чудовище давно покинуло эту шкуру. Но даже высохшая и безжизненная, она поразит своими размерами. Даже сейчас она вселит в сердца молодоженов страх.

– Нам лучше убраться отсюда, – начнет дрожать девушка, взирая вокруг полными тревогой глазами. – Я на ночь здесь не останусь.

Шкура гигантской твари отобьет всякое желание подняться в спальню и трахаться на хозяйской кровати пока рядом, буквально за дверью, грызет стену восьмилапый ядовитый мутант.

– Думаю, ты права, дорогая, – едва ли не впервые согласится Сэм со своей любимой. – Надеюсь, какой ни будь попутчик, обязательно поможет нам с этой отцовской развалюхой. Спасибо, пап. Огромное тебе спасибо! Идем отсюда.

В этот момент Маргарет схватится за руку своего любимого.

– Ты слышал? – спросит она, прислушиваясь к возне из глубины старого дома.

– Это из подвала?

– Да. Теперь ты веришь мне?

– Думаю, здесь действительно что-то есть. И оно вряд ли будет радо гостям.

Теперь ребятам станет ясно, что это за место и, переглянувшись, они поймут друг друга без слов, в принципе, как и всегда. Ребята бросятся прочь из этого чертового дома, а вслед за ними ринется и сам хозяин. Восьмилапый, смертоносный, отвратительный хозяин.

Ребятам будет очень не легко пробираться к дороге сквозь сумрачный лес, в отличие от животного. Ему будет это намного проще.

Скорее всего, ребята погибнут. Так оно и было бы, если б не самопожертвование ради любви.

– Беги! – крикнет Сэм вслед своей любимой. – Запрись в машине и никому не открывай!

– Нет! – разразится плачем девушка, не оценив предсмертного юмора своего отчаянного мужа, который бросил свое тело на растерзание паука-мутанта. – Я тоже умру! Вместе с тобой! В один день! Помнишь?! Ты обещал!

– Уходи, любимая! Прошу, – скажет парень и исчезнет во тьме паучьих лап и клацающих клешен. – Я люблю тебя!

Пока тварь будет разрывать на части умирающего двадцатилетнего парня, его любимая, еще не успевшая сменить белых трусиков, что снимала перед мужем в брачную ночь, заберется в сломанный Ленд Ровер и запрет все двери.

Душераздирающие вопли любимого, вскоре стихнут. Но оголодавшей твари одного человека будет не достаточно, потому как для такого огромного тела, парнишка лишь на зубок.

Тогда монстр устремится сквозь ночной туман к одиноко стоящему на трассе автомобилю. Он чувствует кровь, горячую вкусную человеческую кровь. Он чувствует страх, витающий в прохладном воздухе, бьющийся в жилах жертвы, сочащийся из пор.

Налитые кровью глаза монстра, будут таращиться в окна, когда он в свете луны станет атаковать автомобиль сверкающими дьявольским блеском обнаженными клыками. Автомобиль начнет покачиваться от мощных ударов чудовища, будто оказался в толпе разъярённых фанатов или протестующих.

– Убирайся! – закричит девушка, обливаясь слезами на заднем сиденье. – Пошла прочь, сраная тварь!

Монстр не ел несколько месяцев, и вряд ли он уползет в свою нору, не насытившись как следует. Он начнет искать слабое место машины, через которое сможет пробраться в салон и к утру оставить от жертвы лишь скелет. Заберется на крышу, промяв ее под своим весом. Будет колотить лапами по лобовому окну и даже оставит трещину на нем. Автомобиль, словно вакуумная упаковка, подавит вопли девушки, и, уставившись в ночь пустыми фарами, будет молча глядеть во тьму туманной трассы. Автомобиль умер и не заведется ни при каких обстоятельствах.

Девушка закроет глаза дрожащими руками, чтобы не видеть ужаса, царящего вокруг машины, и будет умолять всевышнего о спасении.

В момент, когда надежда уже истлеет, решение придет. Решение придет внезапно, когда девушка вспомнит слова любимого о том, что ей было бы неплохо бросить курить. Девушка полезет в карман и найдет там зажигалку. Она купила эту зажигалку на заправке, и подумать только, на металлической крышке будет выгравирована надпись: «Осторожно, открытый огонь может являться причиной пожара!»

Это и станет решением.

Маргарет опустит окно, и чудовище бросится через него в салон автомобиля. Однако девушка успеет выбраться с другой стороны, и чудовище окажется запертым в салоне старенького Ленд Ровера, подаренного молодоженам, упомянутым выше отцом погибшего.

Пока людоед будет барахтаться в тесном салоне, разрезая гигантскими клешнями обивку сидений, девушка откинет крышку зажигалки и движением пальца воспроизведет огонь.

– Ползи в ад, тварь, – произнесет несчастная Маргарет и бросит зажигалку в салон автомобиля.

Шерсть паука мгновенно вспыхнет, и в этот момент ночную тишину разорвет отвратительный писк животного. Девушка отойдет на несколько метров от машины, и с блуждающей по лицу улыбкой, возьмется наблюдать как монстр, недавно набивший брюхо ее любимым мужем, полыхает и трещит, будто сухой хворост.

Ленд Ровер 56-го, ставший могилой существа из преисподней, охватит пламя, но девушке его не будет жаль. Эта груда металлолома являлась виновницей смерти своего хозяина, и заслужила отправиться в вечность.

Маргарет на мгновение послышится шорох в ближайших туманных кустах. Она замрет в ужасе. Нет, это не пауки, это всего на всего семейство ежей. Девушка останется в живых. Конечно, ее плод получит небольшой стресс, но в целом все будет хорошо.

Конец

Разговор с нацистом

Ранним туманным утром, когда я, еще сонный стоял у окна и глядел вниз на одиноких, бредущих по своим делам прохожих, позади меня раздался чей-то голос. Я говорю чей-то, потому что в квартире я был один. Жена повела ребенка в садик, а я решил свой выходной провести, не вылезая из дома. Вообще мне редко когда доставляет удовольствие находиться на улице, особенно в такую сырую промозглую погоду. Если бы не всевозможные необходимости, я бы и вовсе появлялся на улице не чаще одного раза в год. Да и работа мне позволяла не находиться в главном офисе.

Когда я обернулся холод побежал по моей спине. В темном углу, на старом диване сидел человек. Точнее это был молодой, крепкого телосложения мужчина с наголо бритой головой и в очках с толстыми линзами. Я знал этого человека, вернее его знала вся страна, это был один из самых ярких представителей нацистов по прозвищу Ткач. Это прозвище он получил, насколько мне известно, за любовь к особо ядовитым паукам. Один из таких красовался татуировкой на запястье нациста.

– И что ты будешь делать? – спросил он меня. – Как ты сможешь изменить ход событий? Как ты сможешь, повести за собой народ и сделать так чтобы эти люди поверили тебе? Как?

– А что в моих силах? – спросил я в недоумении от того, что происходит и как вообще главный радикал страны, оказался в моем доме, на моем диване. И вообще, насколько мне известно, он уже как месяц убит. – Я не такой как ты. И вообще, я несколько других взглядов.

– А каких ты взглядов?

– Не таких как твои. Я не радикал и подобных методов не придерживаюсь. Я не беспредельщик.

– То есть, нацисты это в твоем понимании беспредельщики?

– Я думаю избивать людей за цвет их кожи и разрез глаз это и есть беспредел.

– Ты знаешь, что пропагандирует национал-социализм?

– Я не знаю. И мне это не интересно.

– Каких политических убеждений ты? – спросил нацист, сложив пальцы домиком и сверля меня через минусовые диоптрии очков своим острым взглядом. – Либерал? Демократ? Каких политических ты взглядов?

– Я не знаю и в политику не лезу.

– Не лезешь, – кивнул головой нацист. – Тогда зачем ты побрил череп? Уверен, что ты не будешь привлекать взгляды?

Я действительно не знал ответа на этот вопрос. Я не знал ответа на многие вопросы.

– Спортом занимаешься?

Я ответил, что хожу в тренажерный зал.

– Это ты молодец, – снова кивнул нацист. – Это правильно. Нация наша должна быть здоровой. А-то погляди кругом, люди спиваются, скуриваются, наркоманят. Кругом педики, лесбиянки и педофилы. Скоро от нашего народа ничего не останется.

Здесь я с радостью согласился с человеком, приветствующим радикальные неонацистские взгляды. Я и сам устал от того что вижу вокруг. Но ощущение что нацист вот-вот вскочит с дивана и резким движением, выкинет вперед руку, меня все никак не покидало. В такой ситуации, я не знал что делать. Нацист сидел и смотрел на меня. В его взгляде я прочел недоверие ко мне. Даже презрение. Возможно, Ткач думал, что я считаю его всего на всего поехавшим нациком, способным лишь качать мышцы и бить представителей иных национальностей, и если честно, в чем-то он был прав.

– Для чего ты занялся железом? – спросил нацист.

– Чтобы стать сильным, – ответил я. – Я смотрел твои ролики в интернете, и ты пристыдил меня за мою худосочность даже будучи мертвым.

– Мертвым?

– Да, – смутился я, совершенно не понимая какого черта, происходит в этой комнате. – Я вообще принял тебя за призрака.

– Действительно, какого черта я здесь делаю? – спросил мужчина, оглядываясь кругом. Он будто только что осознал, что находится в совершенно незнакомой квартире и разговаривает с совершенно незнакомым ему человеком.

– Разве ты не знал, что умер?

– Догадывался, – ответил нацист.– Скорее всего, из тюрьмы я не вышел. Да?

– Тебя пытали в одиночной камере и… убили.

– Откуда ты это знаешь? – спросил нацист.

– Из новостей, – ответил я. – Это было зверское убийство.

Нацист поправил очки.

– Я припоминаю, – сказал он. – Помню, как мне вырывали ногти на ногах и резали бритвой. Странно, но я совсем не помню боли.

– Говорят, ты согласился взять на себя убийства двадцатилетней давности. Хотя я не знаю даже о чем речь собственно.

– Меня сломали, – задумчиво произнес нацист. – Там любой сознается, в чем бы его ни обвинили. Вопрос лишь во времени. Ты либо сразу подпишешься, либо позже. Но ты подпишешься, даже в убийстве собственной матери. Лишь бы от тебя отстали.

– Страшно представить.

– Если умирать за идею, то не страшно. Я был к этому готов, в принципе. Я лишь хотел сделать лучше и чище это обреченное государство без будущего.

– Но фото жуткие.

– Фото? Какие еще фото?

– Не имею понятия, как они просочились в интернет, но они действительно есть. Возможно, тот, кто делал эти фото, намеренно опубликовал их.

– Покажи, – мужчина поднялся с дивана и направился к письменному столу, где стоял мой компьютер. – Я слабо в это верю. Подделать могут все что угодно.

Я включил ноутбук и вышел в интернет. На одном из сайтов я наткнулся на статью о самоубийстве одного из самых активных участников радикальных неонацистских движений и открыл снимки. Ткач мгновенно побледнел, увидев себя лежащим на тюремной койке с удавкой на шее и безжизненным лицом.

– Узнаю цвет этих стен, – сказал он, нарушив минутную тишину. – Узнаю койку. Узнаю… себя.

– Извини, я думал ты, в курсе того что… с тобой произошло.

– Значит так все и случилось, – произнес нацист глядя в пустоту и задумавшись еще сильнее. – Так и закончилась моя жизнь, в сырых стенах одиночной камеры. Ты погляди, – нацист пригляделся к очередному ужасающему снимку, – эти уроды и зубы мне выдирали. Видишь? На полу.

Ткач провел большим пальцем по передним зубам. Они были на месте. Да и в целом на нем не было тех страшных увечий, что были причинены радикалу во время нечеловеческих пыток, которых он не пережил.

– Погляди, – сказал я нацисту, указывая на снимок, где его нога была свернута в неестественном положении. – Ты помнишь, как это случилось?

– Я ударил своей ногой о койку, когда меня душили, и сломал берцовую кость.

– Ты начинаешь вспоминать.

– Да.

– Можешь рассказать все подробности той ночи? – спросил я мертвого нациста, сгорая от нетерпения услышать то, что больше никому не суждено услышать. Во всяком случае, ни здесь, ни среди живых. – Если вдруг тебе неприятно об этом вспоминать, тогда не нужно.

– Меня перевели в одиночную камеру, – произнес Ткач и уселся рядом на кресло. – Сначала я был этому удивлен, но мне объяснили, что от сокамерников поступили жалобы на меня, якобы я пропагандирую им нацизм и даже пытаюсь некоторых завербовать. Так оно и было. Только вот я не знал, что эти петушки такие нежнокожие. Когда в камеру вошли семь человек, было уже раннее утро, не ночь, как пишут в газете, нет, было утро. Я помню, что уже светало. Когда в камеру вошли наемные убийцы, те же самые заключенные, которым пообещали скостить срок или в случае отказа, наоборот добавить, и в тот момент я уже все понял. Я и до этого знал, что не выйти мне из тюрьмы живым. Я будто не чувствовал будущего. Я не видел его. Наемные убийцы даже разговаривать не стали, они сразу бросились ко мне. За год отсидки на безбелковой еде я очень сильно исхудал. Я продолжал заниматься в зале, но толку от этого не было. Тем не менее, одного я уложил сразу. Я сломал ему челюсть. Но на остальных моих иссохших сил не хватило. Бл. дь! Вот попались бы они мне раньше, голубчики, когда я был такой же, как сейчас, в теле, я бы их всех ушатал! Но тогда я был истощен казенной баландой и меня свалили. Первым делом мне стали рвать ногти на этой руке.

Ткач взглянул на пальцы своей левой руки, и тяжело вздохнул. Ногти, так же как и зубы были на месте. Значит, Ткач действительно был лишь привидением.

– Неужели никто не слышал твоих криков?

– Ты придурок? – рассердился нацист. – Те, кто мог слышать мои вопли, они сами отдали приказ ужесточить мою смерть и сгноить меня в застенках тюрьмы. Я вспомнил, что пытали меня не один день. Только вот когда меня перевели в одиночку, я начал понимать, что моим пыткам приходит конец, как и моей жизни. Меня пытали электрошоком. Это было в кабинете у начальника. Я упирался, но однажды меня сломили, и я поднял руки вверх. Я все подписал и следующим утром, меня не стало. А эти бл. ди инсценировали самоубийство. Бред!

– Люди, кстати не верят в эту версию. Но доказать ничего не могут, потому как в морге над твоим телом так же глумились. Все следы пыток тщательно скрыли. Патологоанатомы никого не допускали к твоему трупу,… то есть телу, и лишь спустя несколько дней разрешили провести независимую медэкспертизу.

– Я уверен, – сказал нацист, – версию самоубийства продвигают только те, кому это нужно. Наверное, начальник тюрьмы и те, кто отдавал указания.

Я молчал.

– Людей на моих похоронах много пришло? – спросил Ткач.

– Да, очень много, – ответил я, делая копии снимков из камеры и сохраняя их в папку на рабочий стол. Я все еще не могу понять, что заставило меня это сделать. – В интернете есть видео твоих похорон.

Я нашел видео и включил его. Нацист смотрел на то, как пришедшие проститься с ним, шли за гробом огромной толпой и были мрачнее грозовых туч. Нацист сжимал кулаки и скрежетал зубами на тех ублюдков, которые заставили его отца и сестру рыдать. Ткач казалось, даже кого-то узнал в толпе бритых на лысо ребят, потому что при виде них, нацист улыбнулся. Он сказал, что это его братья и одобрительно начал кивать, в тот момент когда, проходя мимо камеры, соратники выбрасывали вперед руку, будто знали, что Ткач наблюдает за ними.

– Помнишь ли ты лица убивших тебя? – спросил я но, откровенно говоря, совсем не надеялся на память умершего человека.

– Я их помню.

Я мгновенно открыл программу фотошоп, и мы стали составлять фотороботы тех наемников. Примерно спустя час, я сохранил файлы предполагаемых убийц. Все они являлись заключенными. Лица их получились характерными и запоминающимися. Я не был удивлен, что умирающий радикал запомнил каждую мелочь на физиономиях заключенных пришедших забрать его жизнь, потому что это было последнее, что несчастный увидел, перед тем как покинуть мир живых.

Нацист еще рассказал про порезы лезвием, но мне стало не хорошо от этих подробностей. Я боялся слов, не говоря уже о том, чтобы самому такое пережить. Не приведи Господи. Этот человек был силен духом. Но система оказалась сильнее. Система сильнее, чем кто-либо из нас. Она как локомотив, мчащийся на тебя со всей скорости. Важно, какой мы выберем путь в своей жизни, но от подобных исходов никто из нас, к сожалению, не застрахован и от этого становится страшно жить. Важно иметь идею, за которую не страшно однажды умереть. Важно иметь таких людей, за которых не страшно погибнуть. Важно в этой жизни оставить след. Страшно прожить и ничего после себя не оставить. Вот это действительно страшно.

Я открыл глаза и увидел потолок. Я сел на кровати и спустя некоторое время осознал, что это был сон. Я вскочил с постели и помчался в ту комнату, которая всегда пустовала, и в которой я видел мертвого нациста.

Но комната оказалась пуста. Ни следа от мертвого нациста, ставшего моим страшным гостем. Странно, но сон все еще не отпускал меня. Он витал в воздухе, и даже край дивана был немного замят, будто на нем действительно кто-то недавно сидел. Кресло так же было придвинуто к компьютерному столу.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы оправиться после столь кошмарного сна. Когда я заварил себе кофе и сел за ноутбук, присутствие сна постепенно рассеивалось в воздухе очередного ноябрьского утра.

Работая за компьютером, я то и дело поглядывал на диван, где все еще покрывало было измято. Я боялся вдруг снова увидеть там черный силуэт.

– Это всего лишь мне приснилось, – успокоил я себя. – Сосредоточься на продаже.

Я закончил с продажей очередного дивана, и хотел было завершить работу ноутбука, однако в последний момент увидел сохраненный на рабочем столе файл. Файл был без имени. Когда я его открыл, в ушах зазвенело. Это были снимки убитого в камере нациста и созданные мною фотороботы предполагаемых его убийц. Я стал искать информацию о гибели нациста, но ничего не нашел.

Это означало лишь то, что он все еще жив и возможно находится на свободе. Но как мне переубедить такого человека, что он находится на краю от гибели? Как мне донести до него? Как изменить его убеждения? Как он отреагирует на снимки мертвого себя? Мой разум отказывался верить во все это. Я должен был что-то предпринять, чтобы не допустить такой трагедии. Но что? Кто мне поверит? Предполагаемая дата убийства, если верить снимкам, вырванным из моего сна, должна была наступить через месяц. Как мне распорядиться с тем, что еще не случилось, но непременно должно произойти? Такие знания явно не для моего мозга.

Я сидел на кухне и все еще слышал голос в своей голове. Этот голос был строгим и знакомым мне. Голос все повторял:

– И что ты будешь делать? Как ты сможешь изменить ход событий? Как ты сможешь, повести за собой народ и сделать так, чтобы эти люди поверили тебе? Как?

Конец

Шерсть

Это было страшнее, чем выпавший передний зуб. Отвратительнее чем непроизвольная дефекация в общественном месте. Неожиданней беременности. Для Элеоноры Бекер, это было настоящим ударом! Мало того, что тринадцатилетняя Элли была в классе лохудрой с неряшливыми волосами и болезненным цветом кожи, так теперь все тело покрывала густая черная шерсть! Волосы! Черные густые волосы! Девочка едва не закричала когда утром подошла к зеркалу, но сдержала вопль чтобы не привлечь внимания матери и избежать похода в больницу. «Я уродина! – гремело в голове у девочки, когда она разглядывала свое тело в зеркале. Даже ладони, и те обросли чудовищной шерстью! – А там? Господи, да там и сам черт ногу сломит!»

– Милая, – мама подошла к двери в ванную комнату и постучала, – у тебя все в порядке?

– Все в полнейшем порядке, мама, – выпалила девочка в поисках бритвы. – Если что, внизу тоже есть уборная.

«Господи, меня засмеют в школе! – судорожно размышляла Бекер, роняя все на своем пути в тесной умывальной. – Если не пристрелять по дороге туда».

Девочка нашла станок и принялась за бритье.

– Хорошо, милая, – ответила мама. – Я приготовлю завтрак. Спускайся.

И мама ушла.

– Я долбаное чудовище, – шептала Элли, качая головой перед своим отражением. – Мне и проходу теперь не дадут. Ненавижу волосы. Шерсть ненавижу. Господи мои руки, они как у обезьяны. И спина и шея тоже. Теперь все будут звать меня «Альпака».

Волосы падали в раковину и забивались в слив. Однако на лице меньше их не становилось. Если быть точным, они отрастали вновь, и чем больше прилагала несчастная Элли по обезволосеванию своего детского личика усилий, тем гуще становилась вновь отросшая псовина. Девочка дрожащими руками держали станок и срезали мех, но он едва ли не мгновенно отрастал вновь.

– Господи! – закричала Бекер и в бессилии опустилась на пол. Девочка чувствовала, как волосы росли. Она это слышала! – Иисус, помоги мне!

Элли поднялась и, взглянув в свое отражение заплакала. Слезы бежали по волосяному покрову и падали на кафель. В зеркале было чудовище. Биоткань все лезла и лезла, будто внутри девочки разрослась гигантская луковица, и ей становилось тесно.

Бекер отложила станок.

– Это бестолковое дело.

Элли бесшумно спустилась на первый этаж и аккуратно выглянула в кухню. Мама стояла у плиты. Она не заметила, как позади нее промчалось лохматое чудовище. Девочка хотела незаметно покинуть дом и отсидеться некоторое время в сарае, пока болезнь не отступит. Элли знала, что мама уйдет на работу и тогда она сможет вернуться и взять себе на первое время еды. Но мать услышала возню в прихожей, и обомлела от страха, обнаружив в своем доме монстра.

– А-а-а-а! – заверещала женщина. – В моем доме ЧУДОВИЩЕ!

– Мам, это я. Не кричи, мам, – попыталась успокоить Элли свою маму, но женщина лишь вопила, разинув рот, будто собиралась принять в него целый торт. – Это я, Элли, мама.

Но уговоры не помогали, миссис Аманда Бекер была очень напугана. Скорее всего, ее разум помутнел. Она кричала как обезумевшая.

В этот момент длинные черные локоны ожили на теле девочки и обвили шею женщины. Крик ее мгновенно стих.

– Нет! Нет же! – закричала Элеонора, пытаясь отдернуть взбесившиеся волосы от угасающей матери. – Отпустите ее! Это моя мама! Отпустите же!

Но волосы не слушались. Они так сильно впились в шею Аманды, что практически отделили ее голову от тела. Женщина пыталась уловить ртом хоть глоток воздуха, но лишь беззвучно открывала рот, словно выброшенная на берег рыба и размахивала руками. Миссис Бекер вздрогнула и умерла. Умерла в кошмарах. Рука из дьявольских волосяных нитей разжала смертельную хватку, и тучное тело женщины грузно обрушилось на паркетный пол.

– Что вы натворили?! – зарыдала Элеонора, падая перед телом матери на колени. – Что вы сделали?! Вы убили мою маму! Вы ее убили, мерзкие существа! Будьте вы прокляты! Сучьи выродки!

Девочка поняла, что нужно делать. Она поднялась и устремилась через кухню к телефону. Непонятно каким чудом, но Элли смогла своими волосяными пальцами-сосисками набрать номер службы спасения и прокричала в трубку, что на нее напали. Полиция должна была прибыть через три минуты. Полиция прибыла раньше.

Когда патрульная машина остановилась у дома 749, Элеонора сломя голову бросилась на улицу. Офицер, при виде чудища вскрикнул от неожиданности и достал револьвер.

– Стоять! – прокричал он, целясь в монстра. – Еще шаг и я открою огонь!

– Это, я! – простонала Бекер, кидаясь к полицейскому. – Я Элеонора Бейкер! На меня напали волосы! Они всюду! МОИ ВОЛОСЫ ЖИВЫЕ!

– Стой! – голос офицера дрогнул. – Еще шаг и я открою огонь на поражение! Ни с места, ЛЮДОЕД!

Однако девочка была так сильно напугана, что совсем не понимала, что происходит. Она шагала по лужайке прямо навстречу смерти. Прогремели три выстрела, и лохматый зверь обрушился замертво в десяти футах от лакированных туфель мистера Патрика Хенриксона, патрульного полицейского получившего указание прибыть к дому номер 749 по улице Бернард-стрит.

Офицер все еще держал существо на мушке, хотя оно не подавало ни малейшего признака жизни. Патрик сглотнул комок, и хотел было что-то передать по рации, но вдруг замер.

– Господи Иисусе! – прошептал мужчина, и глаза его округлились от ужаса. – Что ты такое?

Дьявольские волосы осыпались с тела покойной, и словно длинные черные змеи, уползали в почву. Не прошло и полминуты, как на месте лохматого монстра лежала обнаженное тело тринадцатилетней девочки. Теперь стало ясно, куда угодили пули посланные офицером. Точно в цель. В голову и грудь. Смерть наступила мгновенно.

– Боже, – зарыдал полицейский и только сейчас позволил себе убрать револьвер в кобуру. – Боже мой, что я натворил? Господи. Я убил ребенка. Господи. Бред.

Патрик снял куртку и накрыл ее труп Элеоноры.

Мимо проезжал школьный автобус и одноклассники, для которых Элеонора Бейкер была пугалом, прилипли к окнам в недоумении. Девочка, застреленная офицером, лежала на усыпанной листьями земле под курткой этого полицейского, а рядом убивался и сам хозяин куртки.

Здесь произошло что-то ужасное. Эта дерьмовая фразочка: «Здесь произошло что-то ужасное» прокатилась по всему автобусу. Здесь ничего ужасного не происходило. Здесь случилось что-то гораздо страшнее. Сам дьявол побывал этим утром в доме номер 749!

Когда автобус скрылся за поворотом, дети вернулись на свои места и всю дорогу до школы ехали молча. Девочка, которую все называли уродиной и кричали чтобы она сдохла, теперь больше никогда не войдет в класс и не вызовет насмешек. Девочка, которую никто не собирался на выпускном бале приглашать потанцевать, так и останется в тени, в тени собственных страхов, однажды ставших кошмарной реальностью.