Читать книгу Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон - Страница 22

Из Теттенхолла Роб выехал не мешкая, но с ним уже что-то начало происходить.

Запас Особого Снадобья от Всех Болезней подходил к концу, поэтому он купил у одного крестьянина бочонок метеглина и, сделав привал, смешал необходимые составляющие для целебного зелья, распродавать которое начал в селении Ладлоу. Снадобье расходилось, как всегда, хорошо, однако Роб пребывал в задумчивости; ему даже было страшновато.

Держать душу человеческую на своей ладони, словно камешек. Чувствовать, как умирает женщина, но вернуть ее к жизни своими усилиями! Даже королю не дано такой власти.

Избранные.

Может ли он выучить еще больше, чем уже знает? Насколько больше? «Как это, – спрашивал он себя, – выучить все, чему только могут научить другие?»

В первый раз он осознал, что горячо желает сделаться лекарем. Иметь настоящую возможность бороться со смертью! У него появились новые мысли, которые то приводили его в неописуемый восторг, то причиняли жестокие душевные муки.

Наутро он направил повозку к Вустеру, следующему городу на дороге к югу, на берегу реки Северн. Впоследствии Роб не мог вспомнить ни реки, ни дороги, ни того, как он погонял Лошадь – вообще ничего из той поездки. Вустерские горожане, разинув рты, глазели, как красная повозка прокатила по площади, совершила круг, не останавливаясь, а потом выехала из города по той же дороге – но в обратном направлении.

Деревушка Лактеберн в Лестершире была слишком мала, чтобы иметь собственный трактир, однако вовсю шел сенокос, и Роб остановился у луга, где орудовали косами четверо мужчин. Тот, что шел по прокосу ближе к дороге, оторвался на минутку от работы и объяснил, как проехать к дому Эдгара Торпа.

Старика Роб отыскал на огороде: тот, стоя на четвереньках, собирал лук. Роб сразу же, с чувством странного волнения, заметил, что Торп видит. Правда, старика одолевали боли в суставах и, хотя Роб помог ему подняться на ноги и распрямиться, еще минуту-другую стонал и охал, пока они не смогли нормально беседовать.

Роб принес из фургона несколько пузырьков со Снадобьем и сразу откупорил один из них, что очень обрадовало хозяина дома.

– Я приехал сюда расспросить вас о той операции, которая вернула вам зрение, мастер Торп.

– Вот как? А отчего это вас интересует?

– У меня есть родич, – поколебавшись, солгал Роб, – который нуждается в таком же лечении, вот я и расспрашиваю, чтобы передать ему.

Торп отхлебнул из пузырька и вздохнул.

– Надеюсь, что он человек сильный и мужества ему не занимать, – проговорил он. – Меня привязали к креслу за руки и за ноги, вот как это было. Веревки врезались в кожу, плотно прижимая голову к высокой спинке. В меня влили не одну чарку, пока я не отупел от выпивки, а вот тогда лекарские помощники поддели мне веки крючками и держали, чтобы я не мог моргнуть.

Старик закрыл глаза и поежился. Несомненно, он много раз пересказывал эту историю – все подробности излагал четко, без малейшей запинки, – но Роб тем не менее слушал, затаив дыхание.

– Болезнь моя была такова, что видеть я мог лишь то, что находится прямо передо мной, да и то расплывчато. Вот появилась в поле зрения рука мастера Мерлина. В ней зажато лезвие, которое все росло, приближаясь, и наконец воткнулось мне в глаз.

Ах! Боль была такая, что я вмиг протрезвел! Я не сомневался, что он вырезал мне глаз, а не просто удалил из него туман. Я заорал на него, потребовал, чтобы он ничего больше не смел со мной делать. Когда же он продолжил свое, я обрушил на его голову град проклятий и сказал, что теперь-то понимаю, как его презренное племя могло убить нашего кротчайшего Господа.

Когда он воткнул лезвие во второй глаз, боль была столь велика, что я утратил всякое соображение. Очнулся я во тьме кромешной – на глазах моих была повязка, – и почти две недели страдал невыразимо. Но со временем я обрел способность снова видеть, как когда-то давно. И настолько улучшилось у меня зрение, что еще два полных года я прослужил переписчиком. Потом пришлось оставить эти обязанности, потому что сильные боли в суставах сделали работу слишком трудной.

«Значит, все это правда», – думал потрясенный Роб. Так, может быть, и остальное, о чем поведал ему Беньямин Мерлин, тоже вовсе не выдумки?

– Мастер Мерлин – самый замечательный врачеватель, какого только доводилось мне видеть, – говорил между тем Эдгар Торп. – Вот только трудно ему избавить мои кости и суставы от болей, это даже удивительно для такого умелого лекаря, – недовольно закончил он.

Роб снова направился в сторону Теттенхолла, разбил лагерь в лощине недалеко от городка и провел там три дня, будто томящийся от любви мужлан, которому и не хватает смелости прийти к возлюбленной, и не удается заставить себя дать ей покой. Первый же крестьянин, у которого он покупал провизию, рассказал, как найти дом Беньямина Мерлина, и несколько раз Роб проезжал в повозке мимо этого низкого крестьянского домика с аккуратным амбаром и надворными постройками, полем, фруктовым садом и виноградником. На первый взгляд ничто не свидетельствовало, что здесь живет лекарь.

На третий день после полудня он повстречал Мерлина на дороге, в нескольких милях от дома.

– Как поживаешь, юный цирюльник?

Роб отвечал, что у него все хорошо, и сам осведомился о здоровье лекаря. Минуту-другую они говорили о погоде, потом Мерлин кивнул, прощаясь:

– Я не могу задерживаться – мне нужно побывать еще у трех больных прежде, чем окончится мой трудовой день.

– А можно, я провожу вас и посмотрю? – с трудом выговорил Роб.

Лекарь обдумал это. Казалось, такая просьба ему очень не понравилась. Он кивнул с большой неохотой.

– Только будь добр ни во что не вмешиваться, – предупредил он.

Первый пациент жил недалеко от места, где они встретились, в крошечной хижине у пруда, по которому плавали гуси. Это был некто Эдвин Гриффит, надсадно кашлявший старик. Роб сразу понял, что тот страдает далеко зашедшей грудной болезнью и через недолгое время сойдет в могилу.

– Как вы чувствуете себя сегодня, мастер Гриффит? – спросил его Мерлин.

Старик зашелся от кашля, отдышался и вздохнул.

– Все так же, и мало о том сожалею, разве что сегодня мне не хватило сил покормить гусей.

– Быть может, мой юный друг позаботится о них, – сказал Мерлин с улыбкой, и Робу не оставалось ничего делать, как только подчиниться. Старик Гриффит объяснил ему, где держит корм, и вскоре Роб уже спешил с мешком к берегу пруда. Его раздражало то, что лечение этого больного он пропустил – ясно же, что Мерлин не станет тратить много времени у постели умирающего. К гусям он подошел с опаской, знал, какими злобными те бывают. Но гуси проголодались и со страшным гоготом набросились на корм, не заботясь ни о чем другом. Роб поспешил прочь от пруда.

Когда он снова вошел в хижину, Мерлин, к его удивлению, все еще беседовал с Эдвином Гриффитом. Роб никогда раньше не видел, чтобы лекарь выполнял свою работу так неспешно. Мерлин задавал бесконечные вопросы о привычках больного и его питании, о детстве, о родителях, дедушках и бабушках, от каких причин те умерли. Пощупал пульс на запястье старика и еще раз на шее, приложил ухо к груди, послушал. Роб не шевелился, напряженно наблюдая за всем этим.

Когда они уходили, старик поблагодарил его за то, что покормил птицу.

Весь день, казалось, был посвящен уходу за обреченными: теперь Мерлин повел его за две мили, к дому сразу за городской площадью – там угасала, мучась болями, жена управляющего городом.

– Как поживаете, Мэри Свейн?

Она не ответила, только смотрела на лекаря неотрывно. Ответ был вполне ясен, и Мерлин кивнул головой. Он сел, взял руку больной в свои и ласково заговорил с нею. Как и в случае со стариком, он уделил ей на удивление много времени.

– Помоги мне, пожалуйста, повернуть мистрис Свейн, – обратился он к Робу. – Тихонько. Ну, тихонько же. – Когда Мерлин закатил ее ночную сорочку, чтобы вымыть костлявое тело, они увидели на тощем левом боку воспаленный нарыв. Лекарь, не теряя времени, вскрыл его ланцетом, устраняя источник боли, и Роб отметил с удовлетворением, что сделано это было так, как сделал бы он сам. Мерлин оставил пациентке флакон с болеутоляющим настоем.

– Осталось посетить еще одного, – сказал Мерлин, когда они затворили за собой двери дома Мэри Свейн. – Это Танкред Осберн. Сегодня утром приходил его сын, сказал, что тот поранился.

Мерлин привязал повод своего коня к повозке, а сам уселся на козлы, рядом с Робом, чтобы веселее ехалось.

– Как там глаза твоего родича? – любезно осведомился лекарь.

Ну, конечно же, Эдгар Торп не мог не рассказать о его расспросах, догадался Роб и почувствовал, как краска заливает щеки.

– Я не собирался обманывать его. Хотел только убедиться сам, что дала ему операция, – объяснил он. – А объяснить, почему это мне интересно, было проще всего так.

Мерлин улыбнулся и кивнул. По дороге он рассказал о том, каким образом удалял катаракты на глазах Торпа.

– Это операция такого рода, которую я никому не советовал бы делать в одиночку, – подчеркнул он, и Роб согласно кивнул, потому что не имел желания вообще оперировать чьи бы то ни было глаза!

Всякий раз, как они подъезжали к развилкам дорог, Мерлин указывал ему путь, пока наконец они не остановились у богатой крестьянской усадьбы. Видно было, что хозяин здесь тщательно следит за всем, но в самом доме они обнаружили мужчину могучего телосложения, который стонал, лежа на служившем ему постелью соломенном тюфяке.

– А, Танкред, что ты на этот раз с собою сделал?

– Вот, поранил треклятую ногу.

Мерлин отбросил одеяло и нахмурился: правое бедро было изогнуто и все распухло.

– Ты, должно быть, испытываешь страшную боль. И все-таки велел мальчику сказать, чтобы я пришел, «когда смогу». В следующий раз нельзя так глупо храбриться, и тогда я приду сразу же, – резко сказал он.

Мужчина закрыл глаза и молча кивнул.

– Как это случилось, когда?

– Вчера в полдень. Свалился с крыши, черт бы ее побрал, когда перестилал проклятую солому.

– Ну, теперь с крышей тебе придется немного подождать, – сказал Мерлин и взглянул на Роба. – Мне потребуется помощь. Найди-ка планку для шины, немного длиннее его ноги.

– Только не выламывайте из построек и из забора, – простонал Осберн.

Роб пошел искать то, что можно. В амбаре лежало с дюжину березовых и дубовых бревен, а также оструганная сосновая доска. Она была широковата, но мягкое дерево легко подавалось и Роб, пользуясь хозяйским инструментом, быстро отрезал ненужное.

Осберн сердито покосился на него, узнав доску, но ничего не сказал.

– Ляжки у него как у быка, – вздохнул Мерлин, снова взглянув на поврежденную ногу. – Нам предстоит трудная работа, юный Коль. – Лекарь взял ногу за лодыжку и щиколотку и стал осторожно нажимать, одновременно слегка поворачивая и выпрямляя поврежденную конечность. Послышался легкий треск, словно крошились сухие листья, и Осберн громко замычал.

– Без толку, – сказал через минуту Мерлин. – У него слишком могучие мышцы. Они сжались, защищая ногу, а у меня не хватает сил справиться с ними и соединить сломанную кость.

– Позвольте, я попробую, – предложил Роб.

Мерлин кивнул, но сперва дал крестьянину хлебнуть кружку хмельного напитка – Осберн весь трясся и всхлипывал от боли, которую причинила ему неудачная попытка соединить кость.

– Дайте еще, – задыхаясь, попросил он лекаря.

Когда он выпил вторую кружку, Роб крепко взял его за ногу, подражая манере Мерлина. Осторожно, стараясь не дергать, надавил, и бас Осберна сменился долгим пронзительным воплем. Мерлин подхватил могучего пациента под мышки и, вытаращив от натуги глаза, потянул его в противоположную сторону.

– Вроде бы получается, – крикнул Роб, чтобы Мерлин мог его расслышать сквозь несмолкающие вопли больного. – Пошла! – И в тот же миг концы сломанной кости царапнули друг друга и встали на место. Распростертый на постели больной вдруг замолчал.

Роб посмотрел, не лишился ли тот чувств, но нет – Осберн бессильно откинул голову, лицо было мокрым от слез.

– Не отпускай ногу, так и держи, – приказал Мерлин. Он смастерил повязку из тряпок и обвязал вокруг щиколотки и лодыжки. К этой повязке он прикрепил один конец веревки, а другой накрепко обмотал вокруг дверной ручки. Затем наложил шину на растянутую конечность.

– Теперь можно отпустить, – сказал он Робу.

Для пущей надежности они еще привязали здоровую ногу к сломанной. Нескольких минут хватило, чтобы успокоить связанного и измученного больного, дать все необходимые указания его бледной жене и отпустить его брата, который пока будет работать на поле.