Читать книгу Терновый венец. Рассказы об Александре Пушкине - Нурихан Киярова - Страница 11

(В передаче Липранди Ивана Петровича, подполковника, прибывшего 21 августа 1820 г. в Кишинев – после А. Пушкина. Ровно через месяц они познакомились и находились в близких, дружеских отношениях. Липранди отмечал в юном поэте «ученость отличную с отличным достоинством человека»)

В конце октября 1820 года брат генерала М. Ф. Орлова, лейб—гвардии уланского полка полковник Федор Федорович, потерявший ногу под Баутценом (или Герлицем), приехал на несколько дней в Кишинев. Удальство его было известно.

Однажды после обеда он подошел ко мне и к полковнику А. П. Алексееву с предложением, что будет гораздо приятнее куда—нибудь отправиться, нежели слушать разговор «братца с Охотниковым о политической экономии!».

Мы охотно приняли его предложение, и он заметил, что надо бы подобрать еще кого—нибудь; ушел в гостиную к Михаилу Федоровичу и вышел оттуда под руку с Пушкиным.

Мы отправились без определенной цели, куда идти: предложение Алексеева идти к нему было единогласно отвергнуто, и решили идти в бильярдную Гольды.

Здесь не было ни души. Спрошен был портер. Орлов и Алексеев продолжали играть на бильярде на интерес и в придачу на третью партию вазу жженки. Ваза скоро была подана. Оба гусара порешили пить круговой; я воспротивился более для Пушкина, ибо я был привычен и находил даже это лучше, нежели не очередно.

Алексеев предложил на голоса; я успел сказать Пушкину, чтобы он не соглашался, но он пристал к первым двум, и потому приступили к круговой. Первая ваза кое-как сошла с рук, но вторая сильно подействовала, в особенности на Пушкина; я оказался крепче других. Пушкин развеселился, начал подходить к бортам бильярда и мешать игре. Орлов назвал его школьником, а Алексеев присовокупил, что школьников проучивают…

Пушкин рванулся от меня и, перепутав шары, не остался в долгу и на слова; кончилось тем, что он вызвал обоих, а меня пригласил в секунданты.

В десять часов утра должны были собраться у меня. Я пригласил Пушкина ночевать к себе. Дорогой он уже опомнился и начал бранить себя за свою арабскую кровь, и когда я ему представил, что главное в этом деле то, что причина не совсем хорошая и что надо как-нибудь замять:

– Ни за что! – произнес он, остановившись. – Я докажу им, что я не школьник!

– Оно все так, – отвечал я ему, – но все-таки будут знать, что всему виной жженка, а притом я нахожу, что и бой не ровный

– Как не ровный? – опять остановившись, спросил он меня.

Чтобы скорей разрешить его недоумение и затронуть его самолюбие, я присовокупил:

– Не ровный потому, что, может быть, из тысячи полковников двумя меньше, да еще и каких ничего не значит, а вы двадцати двух лет уже известны…

Он молчал. Подходя уже к дому, он произнес:

– Скверно, гадко; да как же кончить?

– Очень легко, – сказал я, – вы первый начали смешивать их игру; они вам что-то сказали, а вы им вдвое, и наконец, не они, а вы их вызвали. Следовательно, если они придут не с тем, чтобы становиться к барьеру, а с предложением помириться, то ведь честь ваша не пострадает.

Он долго молчал и, наконец» сказал по-французски:

– Это басни: они никогда не согласятся; Алексеев – может быть, – он семейный, Но Теодор – никогда: он обрек себя на натуральную смерть, то все-таки лучше умереть от пули Пушкина или убить его, нежели играть жизнью с кем-нибудь другим…

Я не отчаивался в успехе. Закусив, я уложил Пушкина, а сам, не спавши, дождался утра и в восьмом часу поехал к Орлову. Мне сказали, что он только что выехал. Это меня несколько озадачило. Я опасался, чтобы он не попал ко мне без меня: я поспешил к Алексееву. Проезжая мимо своей квартиры, увидел я, что у дверей нет экипажа; который, с радостью, увидел у подъезда Алексеева, а еще более, и так же неожиданно, обрадовался, когда едва я показался в двери, как они оба в один голос объявили, что сейчас собирались ко мне посоветоваться, как бы окончить глупую вчерашнюю историю. – Очень легко, – отвечал я им, – приезжайте в 10 часов, как условились, ко мне; Пушкин будет, и вы прямо скажете, чтобы он, так как и вы, позабыл вчерашнюю жжёнку

Они охотно согласились. Но Орлов не доверял, что Пушкин согласится. Возвратясь к себе, я нашел Пушкина вставшим и с свежей головой, обдумавшим вчерашнее столкновение.

На сообщенный ему результат моего свидания он взял меня за руку и попросил:

– Скажите мне откровенно: не пострадает ли моя честь, если соглашусь оставить дело?

Я повторил ему сказанное накануне, что не они, а он их вызвал, и они просят мира:

– Так чего же больше хотеть?

Он согласился, но мне все казалось, что он не доверял, в особенности Орлову, чтобы этот отложил такой прекрасный случай подраться; но, когда я ему передал, что Федор Федорович не хотел бы делом этим сделать неприятное брату, Пушкин, казалось, успокоился.

Видимо, он страдал только потому, что столкновение случилось за бильярдом, при жж2нке:

– А не то славно бы подрался; ей-богу, славно!

Через полчаса приехали Орлов и Алексеев. Все было сделано, как сказано; все трое были очень довольны; но мне кажется, все не в той степени, как был рад я, что не дошло до кровавой развязки: я всегда ненавидел роль секунданта и предпочитал действовать сам.

За обедом в этот день у Алексеева Пушкин был очень весел и, возвращаясь, благодарил меня:

– Иван Петрович! Прошу вас, если, когда представится такой же случай, не отказывайте мне в ваших советах.

Мы с чувством пожали друг другу руки».