Читать книгу Пробел - Оксана Алексеева - Страница 1

Эй

Все люди рано или поздно задумываются о смерти. Как будто на ощупь, аккуратно, боясь подойти слишком близко, они крадутся к ответу. И каждый раз отступают, ощущая страх и неприятный холод полного осознания, чтобы не погрузиться в эту тему слишком глубоко. Чтобы дать себе шанс искать полную разгадку еще целую вечность.

Смерть никогда не приходит вовремя. Даже если человек устал, если понял все о жизни, он все равно страшится понять все о смерти. Бессмертие – это тот самый короткий период в раннем детстве, когда ребенок уже осознал свое существование, но еще не успел столкнуться с ощущением его конечности. Короткий миг настоящего бессмертия, не испорченный сомнениями.

Я, как и многие прочие, не был ни плохим, ни хорошим человеком. Я просто жил, боясь слишком погрузиться в раздумья о неизбежном финале, любил одних и презирал других, совершал хорошие и плохие поступки, наслаждался самодовольством, мучился совестью или оправдывал себя. Капля оптимизма, капля тщеславия, капля жизнелюбия и море планов на следующие сто лет. Моя мать, однако ж, всегда видела во мне гораздо больше, для нее я был сверхчеловеком, который всегда и безусловно оправдывал все ее ожидания. Так и было. В ее тесном мирке, заполненном только мной, так все и было. Пока я не умер.

Теперь о себе я часто думал в третьем лице – как о каком-то постороннем существе по имени «Эй». На все, что со мной случилось в последующие несколько лет, я смотрел подобно зрителю в кинотеатре. День за днем я рассказывал себе историю о жизни и смерти человека, все пристальнее вглядываясь в то, как жизнь и смерть того повлияла на судьбы других людей.

Смерть не спрашивает разрешения. И у меня не спросила. Хотя это и к лучшему – я и сейчас не смог бы ей ответить.

Мою смерть звали Каем. Он стал этому новому существу во мне – Эю – и другом, и братом, и отцом, и худшим его кошмаром. Первые несколько лет, проведенных в подвале, заполнил собой Кай. Весь мир стал Каем. Но ненавидеть весь мир бесконечно невозможно, и Эй не смог. Я не смог.

Первое, что я помнил после своего воскрешения – это бесконечно повторяющееся: «Я – Мастер. Ты – Дитя. Ты слышишь мой приказ?». И снова, и снова – сводящая с ума канитель. Оказалось, что до меня просто не доходит то, что должно дойти до любого на моем месте. Я был несанкционированным вампиром, и очень скоро узнал, что таких следует немедленно уничтожать. На вопрос, почему же Кай до сих пор этого не сделал, тот не ответил, а просто обнял меня. Крепко так сжал… как отец сжимает в объятиях своего обреченного ребенка.

В первые дни я не мог внятно произнести свое имя, поэтому Кай называл меня «Эй, пацан, ты там как?», но, к счастью, прижилось только «Эй». Проходили дни, недели, месяцы и годы, а Кай так и оставался рядом, принося в подвал животных, иногда человеческую кровь в пакетах, и вновь пытаясь создать связь между нами. У нас не было никакого источника информации из внешнего мира, Кай не уходил… или идти ему уже было некуда. Зачем мы жили? На что надеялись? Изгой и несанкционированный изгой. Но мы продолжали, даже не видя в этом никакого смысла. Вампиры сами по себе не имеют право на существование, а такие, как я, – вообще просто дырки в мироздании. Они просто есть – как факт, как пробел во всеобщей гармонии.

Однажды, через много месяцев после своей смерти, мне удалось сбежать. И тогда я убил слишком многих. Мужчины, женщины, дети… мама. Она открыла дверь, седая старуха, как будто прошла не пара лет, а десятилетия, и стояла, замерев, а потом из глаз, изо рта: «Лёша… Лёшенька…». И улыбалась. Она улыбалась даже когда я разрывал ей горло. Она умерла счастливой. Уже через месяцы я раз за разом мысленно возвращался к тому моменту, заставляя себя ощущать какую-то сосущую боль от того, что именно Эй убил мою маму. Я убил. Тогда во мне еще оставались частицы человека – ее сына. Но с годами и это прошло.

А после ее квартиры снова парк, снова кровь и оглушительный детский крик. Наверное, именно этот крик и позволил Каю меня наконец-то найти и остановить. Снова подвал, но теперь уже с раздавливающим чувством вины и полной безысходности. Теперь я знал, что этот подвал, этот мой личный ад – это лучшее, что Кай мог для меня сделать. Но несмотря на то, что я сумел вспомнить лицо каждой своей жертвы, ее вкус и запах, ее сначала крик, а потом болезненный хрип, я боялся попросить Кая подарить мне окончательную смерть. Вампиры теряют практически все, но, к сожалению, не инстинкт самосохранения. Я ненавидел животное в себе, но и человек во мне тоже становился все более чуждым. А Кай продолжал в меня верить. Он говорил, что такие срывы случались у многих вампиров, он говорил, что все это пройдет, просто в моем случае дорога станет чуть более сложной, чем обычно.

Все эти проблемы возникли только из-за того, что связь между Мастером и Дитя не установилась. В обычных случаях Мастер сразу после Ритуала просто отдает прямые приказы, и по причине этой нерушимой связи Дитя не силах их ослушаться. Именно на основе таких приказов санкционированные вампиры и не превращаются в безмозглых убийц – даже если жажда и желание их полностью захватывают. Никакой инстинкт не может быть выше приказа Мастера… если связь работает. Кай не хотел ни убивать меня, ни, тем более, обращать против воли. Но раз уж так случилось, он меня не бросит, он будет со мной до конца. Тварей, подобных нам, в мире насчитывалось около двенадцати тысяч, и почти все из них были цивилизованными. Ну, в вампирском понимании этого слова. По крайней мере, они не убивали людей без крайней нужды и могли с легкостью вписаться в человеческое сообщество. Правда, любили повоевать друг с другом. Кай был на стороне проигравших в последней вампирской Войне. Боец из Тысячи Змей, которому удалось выжить и уйти от преследователей. Голодный, раненный, отчаявшийся, он натолкнулся на парня, который в тот день возвращался домой поздно с очередной вечеринки. Кай не был хладнокровным убийцей, он не желал незнакомцу зла, поэтому, успев остановить себя в последний момент, попытался исправить то, что натворил. Он напоил меня своей кровью, но было уже слишком поздно. Поэтому я умер, чтобы потом появился Эй.

После моего побега, приведшего к смерти стольких людей, вся животная сторона моей новой сущности была полностью осознана. Все чаще и чаще я возвращался к мысли о том, что конец все равно будет, рано или поздно, и чем скорее он наступит, тем быстрее Кай освободится от меня. Возможно, Война уже закончена, и тот сможет найти себе место в Волчьей Империи. Но если обнаружат нас обоих, то Кая казнят за то, что он создал несанкционированного. В новой Империи будут новые правила, но относительно этой старой традиции сомнений не возникало. Такого монстра невозможно контролировать через приказы Мастера, он чистое зло, поэтому тут разногласий и не было. Нас пока не нашли, скорее всего, только потому, что во всеобщей послевоенной разрухе еще не проверили все населенные пункты. Но рано или поздно Волки или охотники придут за нами. Мой срыв неизбежно должен был привлечь их внимание. Вероятно, пока просто не хватает резервных сил. Несанкционированных вампиров обычно много после таких масштабных Войн, зачистки могут занять несколько лет.

Однажды Кай предложил мне вместе выйти на улицу. Конечно, при полном контроле с его стороны. Его новый план – попробовать научиться самостоятельно справляться с инстинктами. Я отказался. Я тогда еще не забыл улыбку матери и крик ребенка. Я был тварью, но еще не хотел ею быть. Зато успел смириться с мыслью о том, что существование мое окончится в этом самом подвале.

Кай развлекал меня рассказами о вампирах, о событиях, произошедших сотни лет назад, приносил украденные книги. После такой подготовки я мог бы преподавать историю и литературу в какой-нибудь вампирской школе для вампирских детишек.

Пережили мы и месяц пыток. Это была очередная идея Кая о создании связи. Он бил, мучил, морил меня голодом, бесконечно повторяя свои приказы. А потом давал каплю крови, пытаясь выработать рефлекс, как у собаки Павлова. Я возненавидел его тогда – только тогда я на самом деле захотел умереть, но к поставленной цели мы не приблизились ни на йоту. Но я пропустил через себя эту злость и выкинул ее. Годы наедине друг с другом не оставляют места для ненависти.

И вот однажды Кай не вернулся. Уже наутро я понял, что это конец. Но ни голод, ни одиночество не заставили меня попытаться выбраться из подвала. Я просто сидел и ждал, когда получу настоящее освобождение. Прекрасно понимая, что без крови я буду долго и мучительно высыхать, пока не истлею окончательно, морально настраивался на это. Или охотники найдут меня раньше, но я не окажу им сопротивления. А если меня начнут пытать, то я никогда не выдам имя своего создателя. Пусть Кай живет, если он еще жив.

Дверь скрипнула через несколько дней, кратковременная полоска света и шаги. К тому моменту я уже был готов ко всему, но только не снова увидеть Кая. Тот даже не шел, а перекатывался, сильно хромая и прижимая к груди искалеченную руку – она была почти вырвана из плечевого сустава. Я вскочил с того места, которое и не рассчитывал уже покинуть и подбежал к другу. Такие раны залечиваются долго – возможно, потребуется несколько дней при нормальном питании, но это уже не было основной проблемой. Я был рад, впервые по-настоящему рад после своей смерти, увидев его живым. Поэтому и спросил:

– Ты зачем вернулся?

Кай улыбнулся болезненно:

– Я оторвался от них… Это были вампиры… не охотники, поэтому мне удалось… Эй, тебе нужно уходить. Очень скоро они найдут…

– Ты не должен был возвращаться! Надо было бежать! – крикнул я, заметив, что Кай употребил слово «тебе» вместо «нам». Но тут же взял себя в руки. – Послушай, ты просто отлежишься несколько дней. Я достану крови. Я справлюсь.

– Я знаю, что справишься, – уже укладываясь на холодный пол, ответил тот. – Но что дальше? Теперь, когда они напали на наш след, они будут преследовать нас. Они знают, что в городе несанкционированный вампир – те убийства не оставляют сомнений, они ищут тебя. Я просто попал под руку. И я не мог им позволить схватить себя, потому что тогда бы они нашли… это место.

Да, если Война закончена, то его могли бы и отпустить. Кто знает, какие мирные договоры уже подписаны и кто теперь союзник, а кто враг? Но только не в том случае, если он создал и столько лет покрывал монстра. Я сглотнул и переспросил тише о том, что уже стало понятно:

– Ты вернулся, чтобы убить меня? – самое логичное – стереть меня из своей биографии.

Но Кай просто помотал головой, а потом потерял сознание.

Вампиры – самые жестокие существа на планете. Ни одно животное не может сравниться с ними в этом. Вампиры – самые благородные существа на планете. Ни один человек не может сравниться с ними в этом.

Я проснулся, глотая кровь. Кровь вампира. Река, заполняющая нутро, слова, заполняющие мысли:

– Я – Мастер. Ты – Дитя. Ты слышишь мой приказ? Я приказываю тебе жить. Не причиняй вреда смертным без нужды, пусть твой голод никогда не затмевает твой разум. Приказываю держать инстинкт под контролем. Убей меня, чтобы мой приказ обрел достаточную силу. Слышишь меня? Я приказываю тебе выжить! Любым способом. Дитя… доживи мое бессмертие за меня.

Как это похоже на Кая – поставить на кон все ради очередной абсурдной идеи! Связь двусторонняя, дело тут не только в Дитя, Мастер тоже может повлиять на нее, вложив в свой приказ все без остатка, заставить Дитя ответить на такое безумство, не оставить выбора, кроме как принять ее. Я принял. И тогда впервые ощутил эту бесконечность. Его всепоглощающую любовь и мою всепоглощающую боль.

Наташа

– Стой! Стой, я сказала! Наркоманка чертова! Деньги верни, которые ты у меня вытащила!

Истошный крик, к которому соседи давно привыкли и уже не реагируют. Я тоже не реагировала, продолжая завязывать шнурки на старых кроссовках. Ежедневный ритуал. Ну, ежедневный – слово слишком громкое для того, кто дома бывает далеко не ежедневно.

Мать вылетела в прихожую и встала напротив двери, перекрывая выход раскинутыми руками.

– Вот мало я тебя била! Пороть надо было, как сидорову козу, чтоб всю дурь из тебя выбить!

Я выпрямилась, но отвечать не спешила. Что вообще на это прикажете отвечать?

– Верни деньги и катись, куда хочешь! – снова заверещала женщина. Она когда-то была очень красивой, но теперь об этом бы никто не догадался. Опухшее лицо, грязные свисающие волосы, сожженные химзавивкой, рваный и месяцами не стираный халат.

– Пусти. Ты это бабло все равно пропьешь, – с чуть нарастающим раздражением ответила я.

– Да пусть тебя хахали твои спонсируют, шлюха малолетняя! – ввернула свой обычный козырь пьяная родительница.

Я сжала кулаки и зашипела сквозь зубы. Да, шлюха. Да, наркоманка. Да, воровка. Да, использовала все способы, чтобы выжить! Я и не помню, не знаю, как жить иначе.

Возможно, раньше все было по-другому. У меня был хороший папа, да и мать тогда не пила. Хотя, быть может, просто память уже подводит, ведь это свойственно человеку – забывать все плохое. Папу убили, когда мне было восемь. На моих глазах, прямо на улице. Мы шли втроем, держась за руки, счастливая семья. Болтали о чем-то неважном. А потом папа сильно дернул рукой. Я позже всем дядькам в форме объясняла, что это была не собака. Это был очень страшный человек с красными глазами, а потом появился такой же, тоже очень страшный человек, но именно он налетел на первого, бил его, утащил куда-то. А я истошно орала, пока не сорвала голос, глядя, как мой папа лежит на земле окровавленным куском мяса. Мне, конечно, никто не поверил. Да и теперь я уже понимаю, что просто пережитый ужас окрасился детской фантазией. А мать вообще ничего не могла сказать милиции. Неизвестно, что она увидела в своей фантазии. Но мне было восемь! Это я была пострадавшей, я – сломанной куклой, которую нужно было починить. И что сделала мать? Повела к психологу, окружила заботой, подбегала по ночам, когда я просыпалась от кошмаров? Ничего подобного. Она нашла утешение в бутылке. Пока бабушка не умерла, я еще как-то справлялась. Потом сердобольные соседи или престарелая учительница временно брали заботу обо мне на себя. Но рано или поздно это заканчивалось, у людей была своя жизнь, и их доброты не хватало на то, чтобы повесить на себя ярмо в виде чужого ребенка на всю оставшуюся жизнь. Воровать я начала в четырнадцать. Тот, кто считает, что воровство – это плохо, никогда не сидел голодным по три дня. Иногда меня ловили, но отпускали после побоев. Вероятно, им было тоже меня жаль. Колонию для несовершеннолетних я благополучно пропустила. Благодаря раннему развитию и привлекательной внешности в семнадцать я нашла новый способ выживать. Нет, я не работала проституткой, это было бы слишком пошло. Просто встречалась с парнями, иногда с мужчинами гораздо старше себя взамен на возможность перекантоваться. Секс с ними не был обязательным условием, просто я точно знала, что за все надо платить. А платить мне больше было нечем. Не сойти с ума помогали друзья и случайный косячок. В мелочах мне вообще везло – я не попала в колонию, меня не отдали в детский дом, я не залетела и не подцепила ничего букетного, меня не изнасиловали и не убили, я даже, что самое удивительное, не подсела на герыч. Да, мне везло. Наверное потому, что жизнь моя и без того катилась в тартарары.

Сейчас я собиралась пойти к одному из своих постоянных приятелей-наркош. Украденные у матери деньги позволят протянуть несколько дней, а уже потом подумаю, что делать дальше. Я вообще никогда не загадываю дальше, чем до послезавтра. К своему нынешнему «хахалю», как изволила выразиться любящая мать, возвращаться не стану. Дедка поперло уже на извращения. Нет, до такой степени я не чувствовала себя ему обязанной.

– Если бы твой отец был жив, он бы быстро поставил тебя на место, – ну вот опять. На этот раз почти жалобно, обреченно. Я даже смягчилась, увидев слезы на обезображенном бесконечным пьянством лице. – Наташка, что ты…

– Нет, мам. Понимаешь, дело не в нем, дело в нас самих. Это мы с тобой уроды.

Сломанные куклы.