Читать книгу За горизонтами разума - Оксана Алексеева - Страница 2

Я не серый волк, я просто Серега, пусть и смотрю на мир серыми глазами. А моя Красная Шапочка лежит в кровати и не проявляет никакого желания вставать, хотя нас из окна заливает утреннее солнце. Как сподвигнуть ее одеться? Есть много разных уловок и намеков в арсенале, да вроде и обижать не хочется. Через неделю все равно вести ее ко мне. Стою в ванной и разглядываю свою щетину в зеркале. Бриться или не бриться, вот в чем вопрос. Может, завтра, а сегодня сойдет? Ну и видок у меня с утра… Стрижка короткая, а волосы торчат в разные стороны. После душа шлепаю в тапках по пыльному коридору моей коммуналки. Подхожу к двери своей комнаты, заглядываю. Все еще там. Раскинулась на узкой кровати, как всегда, не стерла с вечера свою помаду. На испачканной подушке рассыпались ее перепутанные длинные черные волосы. Ярко-красные, чуть припухшие губы… Вчера они мне нравились. Но сегодня утром меня раздражают эти пятна на подушке. Помада плохо отстирывается. Это я уже знаю. С недавних пор, как я развелся, и бывшая после раздела моей квартиры переселила меня в коммуналку, я живу один. (Какое счастье!) Привожу иногда подружку. Мы вместе работаем. Там, конечно, никто ничего не знает. Да и зачем? Нет, я не какой-то разочарованный женоненавистник. Живу как живется. Все в порядке. У меня есть работа, пара приятелей и свой собственный мир, который меня вполне устраивает. Анжелку, которая спит сейчас на моей кровати, вполне можно раз в неделю привести. Правда, потом тяжеловато выпроваживать, но ничего, этот ритуал отработан. И она привыкла, и я, хотя и поломается для вида. Пытается нащупать во мне слабую струну… Давно порвалась. Я заложил свою внутреннюю дверь кирпичной кладкой. Она новая, крепкая и трещинки замазаны тщательно. Она гладкая, не зацепишься. Пусть даже не пытается. Я раскрываю все ее уловки, легко обхожу ловушки. Обижается, наверное, но приходит все равно.

Надеваю брюки, щурясь от яркого утреннего солнца. Почему я назвал ее за глаза Красной Шапочкой? Из-за ярко накрашенных губ? Все остальное самое обыкновенное. Типичное, как выражаются. Глазу зацепиться не за что. Разве что длинные блестящие черные волосы. А она что во мне нашла? Квартиры у меня уже нет. И не будет. Зарплата менее чем средняя, сидим в салоне связи за соседними столиками. Замуж хочет. Не того выбрала. Знает она об этом?

Нетерпеливо окликаю. Хватит уже притворяться, что спит. Стою одетый и нервно барабаню пальцами по изголовью кровати. Неужели опять вынудит меня повторять то, что и она, и я знаем наизусть? Что мне нужно уйти по делам. А значит, и ей. Через пятнадцать минут, проводив Анжелку до метро, я вернусь домой валяться в постели – в конце концов, у меня выходной. Включу телик, открою купленную по дороге банку пива.

Ну все, хватит! Она все же встает и зевает. Заспанная, с осыпавшейся тушью под глазами, в моей футболке. Надевая белье, она улыбается мне самой соблазнительной улыбкой, какая есть у нее в арсенале. Видя, как я убираю со стола грязную посуду, сбавляет темп. Глубоко вздыхает, искоса поглядывает. Можешь не смотреть. Сегодняшнее утро – это не вчерашний вечер.

Соседка Мария Федоровна идет навстречу по коридору с кастрюлькой в руках. Мы здороваемся и выходим из квартиры. Она улыбается нам вслед. Замечательная старушенция, иногда я беседую с ней на кухне. Она угощает меня мятным чаем с твердым печеньем. Живет одна, дверь напротив моей. Есть где-то дети и внуки, но я их никогда не видел. Солнце на улице светит ярко, и в воздухе уже духота, несмотря на утренний час. Анжелка все пытается ухватить меня под руку. Ну да ладно. Какая разница, метро близко.

– Ну, пока.

– До завтра.

Завтра мы снова будем сидеть на работе, принимать оплату, объяснять покупателям, чем отличается «Нокиа» от «Самсунга». Она красит губы, пока никого нет, и бросает заинтересованные взгляды на входящих мужчин. Все, как обычно. И это замечательно. Я, не торопясь, шагаю к дому, выкуривая по дороге сигарету. Детские голоса на площадке и удары мяча. Белье на веревках. Люблю наш спальный район.

Воскресное утро – это и есть счастье.

* * *

Какой противный звук! Когда-нибудь я все же разобью его о стену. Выключаю этот чертов будильник. Именно по утрам его трель ненавистнее всего на свете. Иду в ванную. Чищу зубы. Бросаю взгляд в зеркало – все-таки придется бриться. Рубашка, брюки, чай уже не успеваю. Сигарета по дороге. В метро час пик. Проталкиваюсь в вагон. Женщины, мужчины, дети с рюкзаками. Студенты в наушниках с отсутствующим взглядом. Двадцать минут в переполненном вагоне. Люди выходят, люди заходят. Я закрываю глаза.

Я сижу на работе и от нечего делать размышляю о себе. Как странно я проживаю свою жизнь. Она проносится мимо меня как яркая электричка: ни большой любви, ни сильных эмоций, ни ярких взлетов, ни досадных падений. Одни только привычки да будничные проблемы. Одни только мои «особенности» и развлекают.

Вот и еще один день прошел… Испарился, выветрился. Анжелка рядом бросает на меня томные взгляды. Практикуется, наверное. Правильно, квалификацию терять нельзя. Дородный мужчина в малиновом пиджаке покупает новый телефон, я пробиваю чек.

Лето выдалось в этом году жаркое. Никакие кондиционеры не помогают. Сижу в мокрой рубашке и потею как дурак. Копаюсь в телефоне. Чем еще заняться, если жара выгнала из магазина всех? И вообще я что-то хандрю в последнее время все чаще. И пиво не помогает. Депрессия это как болезнь. Как герпес. Подцепил один раз, будет вылезать постоянно. Депрессия… Я ее хорошо изучил. Мы стали с ней добрыми приятелями, которым нравится иногда заходить друг другу в гости. Но ей так хорошо со мной, что гостит она подолгу. Ее не выпроводишь так легко, как Анжелку. Но ничего, и с этой дамой я нашел общий язык. У нас негласная договоренность: я не принимаю никаких лекарств (не хотелось бы на них подсесть, и так проблем хватает). А она всегда предупреждает о своем приходе, как будто в дверь стучит. И не хватает внезапно, как раньше за горло, а ласково обволакивает. Вот так мы и сжились вместе. Оказавшись верной подругой, она уходит раньше, чем успевает загнать меня на крышу многоэтажки.

* * *

Потягиваясь, я вдыхаю предрассветную свежесть из распахнутого окна. Второй этаж, на первом салун. Сейчас пустой, еще рано. На втором гостиница и публичный дом. Девочки здесь живут и принимают клиентов. Сейчас все спят, а ближе к вечеру, застегнув подвязки и чулки, затянув потуже корсеты и ярко накрасив губы, спустятся вниз по узкой деревянной лестнице. Шумно переговариваясь и стуча каблучками, они влетят в сумрачный прокуренный зал. Хохотушки, нимфочки маленького городка, в котором живут поселенцы и авантюристы из разных концов света, приехавшие за новой жизнью и свято верящие, что здесь можно ухватить удачу за хвост.

Хозяйка салуна мне нравится, пухлая и приятная во всех отношениях женщина, с неизменной мушкой на левой щеке. Француженка с темным прошлым. А впрочем, у кого оно здесь не темное… В Новый Свет едут все, кому нет больше места в старой доброй Европе. У хозяйки хорошая выпивка и сносная еда. На кухне трудится поваром какой-то китаец, а нигер убирает салон после закрытия.

Я докуриваю сигару и бросаю в окно. Моя крашеная рыжеволосая фея спит на деревянной, плохо сколоченной кровати. Проходя мимо, подбираю с пола одеяло и накрываю ее. Стараясь не разбудить, надеваю сапоги. Девушка зашевелилась. Прихватив шляпу и расстегнув свой кошель, выуживаю из него пару монет и кладу их на кровать. Она повернула голову и сонно произнесла что-то по-испански, накрывая деньги ладошкой.

– Джек… Уже уходишь? – шепчет она мне.

– Айдиос, Малена.

Я задумался и добавил:

– Думаю, вернусь до первых холодов. Не скучай!

Неторопливо выхожу из комнаты прихватив свой ремень с кобурой и пистолетами. Спускаюсь вниз по лестнице, застегиваясь на ходу. Бармен уже на месте. Ласково натирает гладкий стол тряпкой.

– Привет, Том! Налей-ка мне на дорожку.

– Вы уже уезжаете, сэр?

– Да. Кажется, подвернулась работенка в Небраске.

– Ага, сейчас все туда едут. Дай Бог вам удачи, сэр!

– Спасибо, Том.

Я достал еще одну монету и перекатил ее широкому и неуклюжему бармену-вышибале. Несмотря на почти гигантский рост, он смотрел наивными телячьими глазами и застенчиво улыбался всем… Кто платил.

– Моя лошадь готова?

– Да, сэр.

– А ты вчера насыпал ей овса?

– Конечно, сэр. Не сомневайтесь! Вы же у нас постоянный гость, вы меня знаете.

Я стою, потирая шрам на виске: дурацкая привычка дает о себе знать всегда, когда я размышляю.

– Дай-ка мне пару бутылочек в дорогу. В Стоун-сити останавливаться не буду, поеду прямой дорогой через перевал по Орегонской тропе. Хозяйка не будет против, если я возьму в долг?

– Конечно нет, сэр, – ответил Том после секундного размышления. – Мадам вам доверяет.

И, улыбаясь чему-то, выставил бутылки виски на стойку бара.

– Хоть кто-то мне доверяет, – горько усмехнулся я. – Это радует. Я еще вернусь, Том.

– До свидания, сэр.

Я оседлал лошадь и тронулся по песчаной пустынной дороге мимо просыпающегося городка.

Жмурюсь от сухого ветра и бьющего по глазам солнца, потягивая виски из фляги. Рыжуха, которая весь день шла бойко по поросшим травой песчаным холмам, стала спотыкаться и фыркать, глотая ноздрями горячий воздух.

– Ничего, моя девочка! – я похлопал по спине верную подругу. – Скоро сделаем привал, и я тебя напою.

Наконец преодолев перевал, я разглядел блестящую полосу реки Плат Ривер, где она впадала в Миссури. Совсем недалеко оставалось до торгового поста Бельвью. Река бурным потоком несла свои воды на запад. Дно каменистое, но вброд перейти можно. Лошадь подо мной дрожала и прядала ушами. Ну и неженка! Я чертыхнулся и покрепче сжал повод. Перевел ее на другой берег и разнуздал. Пусть отдохнет, будем ехать всю ночь.

Вокруг, насколько можно было охватить взглядом, расстилались поросшие травой прерии. Я хорошо знал эти места. Еще пару лет назад, когда я подрабатывал проводником и водил переселенцев к плодородным долинам Орегона, здесь паслись стада бизонов. Но сейчас горячий ветер гуляет по пустым пастбищам, а запасы провизии подходят к концу…

Я закатал рукава и с наслаждением умылся ледяной водой. Прозрачная, кристальная. Поплескал на себя еще. Смотрю на свои руки – коричневые, загорелые и сильные. Через всю ладонь прямой линией проходит мозоль от ремня – повода лошади. Я в седле столько, сколько себя помню. Когда-то очень давно, в Старой Англии, отец сажал меня, едва научившегося ходить, на единственную старую лошадку и катал вокруг нашего маленького фермерского домика. Это было еще до того, как семья разорилась окончательно и уехала в Америку, как и многие другие…

Я не услышал, а скорее почувствовал его позади себя. Инстинкт, обостренный за годы опасной жизни, сработал безотказно. Смахнув с лица струйки ледяной воды, я медленно, почти незаметно положил руку на револьвер. Моя кобура была всегда открыта, чтобы выхватить кольт меньше, чем за секунду. Одно мгновение – и я обернулся, держа оружие в вытянутой руке. На фоне заходящего солнца, ничуть не таясь, стояла высокая широкоплечая фигура. Сложив руки на груди и гордо подняв голову, на меня смотрел индеец. Его черные волосы были собраны на затылке в пучок, из которого торчали перья. Макаки чертовы, только тебя сейчас не хватало! Я продолжал целиться, краем глаза следя по сторонам, и тут только заметил на поясе краснокожего кинжал и поблескивавший за плечом новенький винчестер. И когда они успели вооружиться? Давно ли бегали с луком и стрелами… Я медленно опустил пистолет, готовый вскинуть его в любую секунду. Последнюю пулю я оставил в салуне, но ему-то откуда об этом знать.

– Из какого ты племени? Говоришь по-английски?

Молчание было мне ответом. Тогда я приблизился, стараясь напустить на себя такой же гордый вид. Индейцам нельзя показывать своих слабостей. Особенно страх или растерянность. Я встал напротив, и мы молча смотрели друг на друга. Так близко краснокожих я видел только во время битвы. А повоевал я с ними немало, благо платили за это хорошо. Но сейчас он был один.

Индеец смотрел на меня пристально, и я не опускал глаз. Кажется, это поединок, черт меня подери! Не знаю, чем все это закончится, но так просто меня не возьмешь. Индеец едва заметно кивнул, скорее самому себе. Повернулся и, сев на землю, стал разжигать костер из сухих веток, которые валялись в изобилии вокруг. Через пару минут пламя потрескивало, а краснокожий, вытащив из своей заплечной сумки не очень свежий на вид кусок мяса, стал его поджаривать. Странный тип. Что ему надо? Бьюсь об заклад, будет просить огненной воды, они все сейчас спиваются. С краснокожими это происходит наверняка, не привыкшие к благам нашей просвещенной цивилизации, они быстро подсаживаются на виски. Один глоток – и ты на крючке.

Я присел напротив, сохраняя невозмутимый вид и не выпуская из рук оружие. Незваный гость продолжал жарить свой кусок мяса, от которого распространялась невыносимая вонь. (Жрут всякую дрянь!) И величать его, наверное, каким-нибудь Орлом, Высоким Орлом, Орлиным Глазом или, в крайнем случае, Орлиным Пером. Любят они такие имена. У индейца был высокий лоб, резко очерченные скулы и крупный орлиный нос. По отдельности эти черты лица вряд ли можно было назвать красивыми, но в совокупности они производили сильное впечатление. Казалось, он никого и ничего вокруг себя не замечает, будучи полностью погруженным в свое занятие.

– Белый человек голоден. Мон-го-туа-ги может разделить с белым человеком свою пищу.

Я вздрогнул от неожиданности.

– Ты что же… Говоришь по-английски?

– Это так удивляет белого человека? Ваш язык совсем не трудный, но не такой красивый, как индейский.

(Ну конечно! Кто бы сомневался…)

– Меня зовут Джек, – я поднял руку вверх открытой ладонью, как это принято у индейских племен.

– Мон-го-туа-ги. На вашем языке Быстрый Ветер.

– У нас говорят Сильный Ветер.

Некое подобие улыбки заиграло на лице индейца.

– А что означает твое имя, Д-же-ик?

Я задумался. Ничего красивого в голову не приходило. Мой собеседник протянул мне часть уже зажаренного, того самого злополучного мяса. Отказаться было нельзя. По индейским обычаям, это большая честь – разделить трапезу. А отказаться – нанести оскорбление предлагающему. Черт бы их побрал! Наверняка долго таскал с собой эту тухлятину, прежде чем разделить ее со мной. На голове у него три орлиных пера, значит, уважаемый воин. Об этом говорит и ожерелье из зубов медведя на груди. Раскраска на лице, синие и белые полосы – мирная. И то хорошо. Но мясо съесть все равно придется. Ссориться мне с ним здесь и сейчас совсем не ко времени…

– Я не знаю значения своего имени, Быстрый Ветер.

Он как будто и не ожидал другого ответа. Покачал головой.

– А как называется твое племя? – поинтересовался я, стараясь отвлечься от того, что ел.

– Быстрый Ветер из племени Чероки, – гордо ответил индеец.

– Но твой народ живет далеко отсюда. Что ты делаешь здесь? Почему один?

– Белые много говорят. Много пустых вопросов, которые можно не задавать. Ты сам ответил.

Я задумался. Индеец снисходительно пояснил:

– Твое племя, белый человек, тоже пришло издалека. Что вы здесь делаете, на нашей земле? Ты сам в пути один… Зачем меня спрашиваешь?

Ну в сарай этих краснокожих! Я молча доедал свой кусок. Отстегнул флягу и жестом предложил индейцу. Тот покачал головой. Бог с тобой, мне больше достанется.

Солнце зашло и заметно стемнело. Пора было трогаться. Я поблагодарил за угощение и начал готовиться в путь. Индеец затушил костер, издал резкий гортанный звук, на который из ближайших кустов вышла невысокая, коренастая с крупными пятнами по бокам индейская лошадка. Я взнуздал свою Рыжуху, проверил фляги для воды. Быстрый Ветер дожидался меня. Поедем вместе, раз он так хочет.

* * *

Весь день стояла невыносимая жара, и я с любопытством поглядывал на небо. Гром грянул ближе к вечеру, в самом конце рабочего дня. Интересно, успею добежать до метро? Нет, не успею… Меня окатило с ног до головы. Весь мокрый, вплоть до носков в закрытых ботинках, вбежал в переход метрополитена. Стряхивая рукой волосы и утирая лицо, я на минуту остановился, переводя дыхание. Многие из тех, кого застал в пути внезапный ливень, стояли у выхода из подземки, пережидая непогоду. Почувствовав, что уже начал зябнуть в мокрой одежде, я повернулся, чтобы зайти в метро, и наткнулся взглядом на пожилую женщину. Она стояла у стены, прижимая к себе небольшую корзинку. Я пригляделся. Из корзинки послышалась возня и тихое мяуканье. Женщина подняла на меня усталые глаза. Не спросила, а просто посмотрела: «Возьмете?»

Я просунул руку в ее корзинку – котят там оказалось гораздо больше, чем я думал – и выудил первого попавшегося. В руках у меня очутилось маленькое, рыжее и лохматое с большими ушами.

– Сколько?

Женщина махнула рукой.

– Берите! Рубль давай, чтобы прижился.

Котенок на руках завозился и мяукнул. Я сунул его за пазуху, попрощался с хозяйкой и поспешил к дверям с надписью «Вход».

Всю дорогу мое приобретение вело себя тихо и даже не пищало. Я дремал на сиденье и лениво соображал, на кой мне дома котенок. Ведь его воспитывать надо и чем-то кормить. И вообще… Что на меня нашло? Но уже поздно. И той женщины, наверное, в переходе уже нет. Ушла. Дождь утих, и она отправилась домой. Сквозь куртку я нащупал мягкое тельце, почувствовал в ответ тихое, робкое урчание. Значит, надо купить по дороге пакет молока. А консервы он, интересно, ест? Я, например, ем.

Мария Федоровна всплеснула руками, когда я опустил на пол коридора нового жильца с взлохмаченной шерсткой и дрожащим хвостом.

– Сереженька, это кто?

– Да вот… Возле метро предложили, взял. Пусть будет Василием.

– Хорошее имя! А это кот?

– Наверное… – растерялся я.

Мы вдвоем с соседкой перевернули его на спинку и, несмотря на явное сопротивление, рассмотрели все достоинства Васи.

– И вправду мальчик. Ну и хорошо, тебе веселей будет! Хотя женился бы ты лучше.

Ну вот, начинается. Я прихватил кота и поспешил ретироваться в свою комнату. Там я нашел самое чистое блюдце и налил молока. Но оно его не очень-то заинтересовало. Неуверенно шагая, Василий отправился изучать углы своего нового жилища. Я пошел на кухню, раздумывая, чтобы пожевать, а когда вернулся, нашел его под кроватью. Зажав бутерброд в зубах, пытался выудить его оттуда и получил по руке когтистой лапкой. Пришлось отказаться от попытки перекусить. Облизывая тонкие царапины на руке, я разглядывал котенка. Шерсть у него подсохла, и он оказался довольно пушистым и симпатичным. Правда, большие уши и длинный хвост придавали ему довольно странный вид. Ну ничего… У младенцев тоже видок не ахти, пока чуток не подрастут. Я погладил его за ушком, он посмотрел на меня изучающе темными зеленоватыми глазами. Потом, скатившись с моих колен, пошлепал по полу к блюдцу. Захватывающее зрелище! Да, нашел себе игрушку. Вот не было печали… Что за черт меня дернул? И ведь не выкинешь теперь. Он как будто услышал мои мысли, оглянулся, потом ткнулся мордочкой в молоко и начал лакать. Значит, умеет есть из блюдца. В общем-то, он не такой уж и маленький, больше месяца, наверное. Сытый и довольный, он свернулся клубочком на коврике у входа. Я включил телевизор и погрузился в футбольный матч. Завтра придется купить лоток.

* * *

1 августа. Понедельник.

Я снова стала вести дневник. Хотела с ним покончить, но как-то не получается. Совсем не с кем поговорить. Последняя запись была сделана еще в детском доме. Я наивно полагала, что начнется взрослая жизнь, и мне будет не до дневников… Но кому еще рассказать о том, что чувствуешь?

Ну, в общем-то, все не так плохо. Дали комнату. Заноза, наша директриса, даже выделила деньги на ремонт. Не ахти какие, но на новые обои хватило. Иногда звонит, интересуется, как я? А я – ничего. Живу. Мне нравится. И чего она волнуется? Заноза она и есть заноза.

Помню, как я мечтала выйти из этих зеленых, крашенных толстым слоем краски стен нашего Дома. Своего родного дома я не помню. Был, правда, еще один… Мне было около шести лет. Помню их до сих пор. Она – красивая, мне казалось, как фея. Наманикюренные пальчики, красная помада… Запах духов. Ах, как она пахла! Чем-то волшебным. Мне вообще все тогда казалось сказкой. Я ведь так ждала их. Я всегда верила, что за мной придут. Он – в темном пальто, высокий. Поразительно, что я не помню их имен, только лица…

Зачем я сейчас об этом? Я не упоминала их в своем дневнике ни разу. Так… Сейчас. Сейчас я работаю. Собираюсь попробовать поступить на заочный. А ведь больше года прошло с тех пор, как я живу самостоятельно. С нашими созваниваюсь иногда. У кого-то все хорошо. У кого-то не очень…

Моя подруга Инка тоже звонила недавно, в детском доме я только с ней и дружила. Ну, как дружила… Может, это и не дружба была вовсе, а так… Жались друг к другу. Шептались по вечерам под одеялом. Вместе ходили. По одному было страшно. А как в туалет пойдешь по одному-то, старшие зажимали девчонок… Занозе, конечно, никто не жаловался, а воспитатели сами старались ничего не замечать. Сами нас боялись! Спасало лезвие за щекой. Куда без него. Да что я все в воспоминания ударилась, раздраженно одергиваю себя. Так… О новой жизни.

Месяц назад появился он! И я его люблю. Да, я это точно знаю. Он пока не до конца все понимает… А может, умело скрывает свои чувства под маской? Я не очень хорошо разбираюсь в мужчинах. Меня еще никто не любил. Но я точно знаю, это Он. И мы будем вместе. Я его так ждала! Он замечательный. Ласковый, нежный. И мне с ним так хорошо!

Даже не знаю, что еще добавить… Правда, иногда мне бывает немного одиноко, когда я одна. Когда он не звонит… Но я не буду его торопить. Постараюсь. Должен же он сам это понять. Не может быть, чтобы он не чувствовал того же, что и я! Ведь вокруг все полыхает, когда мы вместе. Все приходит в движение: стены, воздух, мебель. Все кружится и летит в какой-то водоворот…

А я, смешно сказать, стихи начала писать. Ему, конечно. Когда-нибудь ему покажу. Пока не решаюсь.

Когда смотрю я на часы,

То думаю о том,

Что в это время мы могли

Побыть с тобой вдвоем.

Потом смотрю я на пальто

И думаю опять,

Как славно было бы сейчас

По городу гулять.

На телефон я не смотрю,

Мы с ним давно враги,

И хлопает в подъезде дверь,

Но не твои шаги.

Когда смотрю в твои глаза,

Я вижу в них тетрадь,

В которой очень трудно мне

Что-либо прочитать…

Туман я вижу из окна,

Он на тебя похож,

Блуждая в нем, не знаю я,

Где правда, а где ложь…

Я убираю прочь часы,

Иду тебе звонить;

И прячу в шкаф свое пальто,

Не буду я грустить!

* * *

Мой рыжий оказался очень игривым и сообразительным котом. Быстро подрастал и ел все без разбора, что меня безгранично радовало. Его неприхотливость и независимость ставила в тупик даже мою добрую соседку. Мария Федоровна, пока я был на работе, потчевала его булочками и соленьями. Василий не отказывался ни от чего, но, верно, ждал вечера, чтобы перекусить и вместе со мной. Дверь я не закрывал, а в комнате старушки ему всегда были рады. Так что он стал полноправным хозяином целой квартиры и ходил по длинному коридору коммуналки с гордым видом, распушив хвост.

Анжелке он ужасно понравился, но это было не взаимно. Ее природные прелести и обаяние, служившие наживкой для двуногих самцов, ничуть не тронули сердце Василия. Он покорно позволял себя гладить, но, улучив минутку, старался улизнуть куда-нибудь, где она не могла его достать. Мы понимающе смотрели друг на друга, и мой рыжий терпеливо ждал утра, чтобы снова стать главным хозяином жилища. Анжелка обиженно поджимала свои красные пухлые губки и говорила, что мы два сапога пара.

Лето пролетело незаметно. Еще тепло, но листья рыжеют и осыпаются. Выносил своего кота на улицу, он опустил уши, прижался ко мне. Не понравилось ему на свободе. Ни деревья, ни птицы не вызвали в нем ни интереса, ни доверия. По крайней мере, моя совесть чиста. Никто не сможет меня упрекнуть, что я держу его в четырех стенах.

Недавно Марию Федоровну увезли в больницу. Ей стало плохо с сердцем. Мой Васька почувствовал это первым и мяукал у двери. Я вызвал скорую, она приехала быстро. Пока старушка поправляется, мы с Васькой остались вдвоем. Кот мой первое время скучал, потом привык. Я его даже пару раз брал с собой на работу. Ведет себя хорошо. Устраивается на верхней полке в шкафу для бумаг и спит там весь день, не мешая мне. Вечером мы возвращаемся домой, смотрим телевизор. Пиво Васе не понравилось, он предпочитает молоко, но согласен и на кефир. Тихая добродушная старушка положительно повлияла на Василия. Он научился громко мурлыкать и благодарно мять лапами объекты своей симпатии.

* * *

Забот он мне, конечно, тоже подкинул. Пришлось сделать ему прививки. Сгрыз все мои цветы – кактус и герань. Они были неприхотливы – я поливал крайне редко – но после такой экзекуции от них остались только рожки да ножки, то есть, одни корешки. Но зато кот изловил всех тараканов в квартире. И еще оказалось, он храпит по ночам… Черт, никогда бы не подумал, что кошки храпят! Да еще очень громко, заливисто – этакое сопение с присвистом. А так как обитает этот шерстяной наглец на моей подушке и категорически не соглашается выбрать другое место для сна, то мне пришлось привыкать. Правда, и я тоже не подарок. Часто забываю купить ему что-нибудь поесть, когда иду домой после работы. Иногда он остается и без молока. И ничего, не ропщет. Смотрит на меня зелеными глазами и, кажется, совсем не сердится.

Соседку Марию Федоровну после выписки из больницы забрали куда-то внезапно объявившиеся внуки, а комнату сдали семейству узбеков из шести человек. Отец, глава семьи, – невысокий хилый мужичок с морщинистым лицом и узкими глазками. Кажется, его зовут Ашот. Его жена, высокая и крупная женщина с черной лохматой косой ниже пояса, сразу же оккупировала всю кухню. Теперь оттуда постоянно чадило и дымило. Она и ее незамужняя сестра хронически заседают там на двух табуретках. Целыми днями пьют чай, пекут чебуреки и варят плов. Трое мальчишек четырех, шести и восьми лет носятся по коридору на одном велосипеде.

Мой Вася внимательно разглядывал их из приоткрытой двери моей комнаты, недовольно жмурился и презрительно зевал. Мы оба заскучали по нашей тихой и доброй старушке, ее мятному чаю и сухим булочкам.

Я решил попробовать дрессировать Василия. Пусть, например, мне тапочки приносит или пульт от телевизора. А что ему стоит? Вон какой толстый стал! А если танцевать научится, тоже неплохо. Видел я по телику, кошки в цирке и не такое вытворяют. Вася долго не мог понять, что от него требуется, а когда понял, обиделся. Ушел под диван и спал там весь день, оставив меня в одиночестве. Я тоже решил отомстить: купил банку пива и курил в комнате, чего раньше себе не позволял, потому что Васе не нравится запах дыма. Кот молча сопел под кроватью, потом чихал от пыли, но все-таки вылез. Не глядя на меня, прошествовал мимо, сел на подоконник и углубился в созерцание падающих листьев. Ну и ладно. Завтра все равно молока захочешь.

* * *

В воскресенье утром позвонил мой старый школьный друг Колька Матвеев. Еще с тех пор к нему прикрепилось прозвище Карась. Потому что, он был заядлым рыбаком и просиживал за удочкой все выходные. Только теперь снасти у него крутые – английские, а озеро находится на закрытой охраняемой территории. Там его загородная дача. Карась и вправду похож на карася: невысокий, коренастый, с круглым приятным лицом и слегка навыкате глазами – карими и умными. Сразу после школы мы оба поступили в университет. Я на факультет истории, он на экономический. И вот теперь я – неудавшийся преподаватель истории, честно отпахавший в школе два года и сбежавший оттуда в салон связи. А Карась пришел работать в банк обычным клерком и медленно, но, верно, стал подниматься по карьерной лестнице. Он всегда умел считать деньги и был везучим, этого не отнимешь. Теперь Николай Сергеевич Матвеев – первый заместитель директора крупного коммерческого банка. Он и меня пытался к себе пристроить после того, как я уволился из школы. Я отказался. Нет, не в гордости дело. До гордости ли, когда твоя жена с тобой разводится, поливает грязью и делит твою квартиру. Я не стал ломаться и даже пожил у него немного. Знаю, что не имею такой хватки и таланта делать деньги. А если по чесноку, самая главная причина – мне это все неинтересно. Не смог себя заставить или не захотел. И не жалею. Даже почти не завидую. Не знаю, почему мы до сих пор поддерживаем отношения, вернее, он их поддерживает? Вывозит меня на свою дачу, вручает удочку, и мы сидим часами на берегу зеркального озера. Еще одна причина – он холост, как и я теперь. Почему наша дружба еще продолжается? Пожалуй, нет причин. Кроме того, что он классный парень и деньги его почти не испортили.

Карась позвонил с утра, без предисловий заявил: «Бери своего кота и будь на Коломенской в два часа. Я тебя там подберу».

– Василий не любит улицу… – начал было я, но в трубке уже слышались гудки.

Я собрал рюкзак. Вася беспокойно наблюдал.

– Не переживай! Я тебя не оставлю. Тебе там понравится, вот увидишь. Лес, речка… Рыба, опять же.

Пытаясь посадить его в сумку, я столкнулся с ожесточенным сопротивлением – Василий был не в духе. Пришлось просто взять его на руки.

Мы вышли из метро, и к нам подъехал блестящий Сааб. Карась был в веселом расположении духа и болтал всю дорогу без умолку. Он щелкал пальцами по старой привычке и травил анекдоты. Я, сидя в удобном кресле и обдуваемый кондиционером, наслаждался видом из окна. А Вася, хмурый и насупившийся, смотрел прямо на дорогу. Карась даже о нем позаботился -показал мне на заднем сиденье упаковку дорогих кошачьих консервов.

– Избалуешь ты его! Потом он с меня их требовать будет.

– Ничего! Хочешь, я тебе еще подгоню? Пусть питается. Знатный кот! И серьезный какой! Слушай, если он тебе надоест, отдашь мне? Необычный какой-то.

– Нет уж. Другого заводи. Ты себе любую породу можешь купить. Какого-нибудь чау-чау…

Карась так расхохотался, что чуть руль из рук не выронил.

– Ты че! Это ж собака!

Вася посмотрел на меня презрительно. Смейтесь, смейтесь. Можно подумать…

– Знаешь, что мне в тебе нравится, Серый? Чудной ты! Такой же, как твой кот. Как бы не от мира сего, знаешь. Неприспособленный, хотя и пытаешься. Вот душа с тобой отдыхает, почему, сам не знаю.

– Ну спасибо. Это что, комплимент?

– Да брось, не бери в голову. Щас приедем. Я Раиске велел приготовить чего-нибудь. И кота твоего накормим. Продуктов – полный «Индезит». Оставайся на неделю? Природа, солнышко!

– На неделю не могу. В понедельник на работу. А кто такая Раиса?

– А, – махнул рукой Карась, – пассия моя нынешняя. Познакомишься. Хочешь, подгоню? Не, а правда? Мне для друга ничего не жалко.

Он загоготал приятным басом и на всякий случай вопросительно посмотрел на меня. Я закатил глаза.

– Ты-то чего не женишься, Карась?

– Не встретил я еще свою судьбу. Знаешь, честно… Я ведь серьезный в этом деле. Раиска – да, хорошая, дура и красивая к тому же. Мисс Россия прошлого года. Ноги! Ноги от зубов. Ну, вот ты, с первой со своей…

– Карась, не надо…

– Ладно, ладно, понимаю – больное место. Ну ведь какая стерва была, согласись?

– Карась!

– Все! Вот и я. Все потому-то. Ищу, понимаешь? Чтоб за душу взяло.

Миновав пост охраны, машина плавно подкатила к двухэтажному коттеджу. Мы вышли, выгрузили продукты и занесли в дом.

– Что же ты прислугой еще не обзавелся?

– Не удержался, чтобы не съязвить, да?

Но Карась был не обидчив и сразу вошел в роль гостеприимного хозяина, выделив нам с Василием апартаменты на втором этаже. Внутри все было обставлено в стиле охотничьего домика, не придерешься – богато и красиво. Вася, не моргнув глазом, нагло прошествовал по гостиной, задержался немного у камина и запрыгнул в кресло, покрытое пятнистой шкурой (подозреваю, что настоящей). Карась был в восторге. К нам вышла Раиса – девушка с длинными белыми волосами, в кокетливом фартучке поверх короткого платьица. Стуча каблучками, она чмокнула Карася и протянула мне руку с длиннющими ногтями. Потом она суетилась, накрывая на стол, бегала туда-сюда. Увидела Васю, потрепала его по шерстке.

Мы сидели за столом, пили красное вино и говорили о погоде, акциях и всякой ерунде. Раиса пилила ногти, Карась курил сигару, аккуратно сбрасывая пепел в бронзовую птицу с головой сирены. Вася, окончательно оккупировав кресло, делал вид, что спит. А я, вдыхая непривычный дым, прикрыв глаза, смотрел вокруг на эту странную комнату, на сумерки в окне и думал, что, наверное, нужно зажечь свечи, поставить тяжелые канделябры на стол… И танцевать, танцевать. Думал так, думал, пока не уснул от выпитого вина.

Наутро мы отправились рыбачить. Карась относился к этому занятию крайне серьезно. Встретил меня внизу в полной экипировке из рыболовного магазина – резиновые ботфорты выше колен и кепка с эмблемой какого-то рыболовного клуба. Меня тоже заставил надеть армейскую куртку и ботинки. В воду лезть я не собирался, больше наблюдал. Куртка оказалась довольно теплая и удобная. Вася провожал нас внимательно, обнюхивая снасти, но не высказывая ни малейшего желания присоединиться. Мы стали выходить, и я все-таки позвал Василия, уверенный, что он меня понимает. Но тут к нам спустилась заспанная и помятая Раиса, и Вася, демонстративно подняв хвост на девяносто градусов, отправился на кухню.

– Ну, с вами все ясно, молодой человек! – не удержался я от сарказма. – Я был так к тебе добр! А ты променял меня на симпатичную девчонку и тарелку кошачьей еды…

Карась неудержимо захохотал и добавил:

– Хорошо вам тут повеселиться!

И мы пошли. Отправились пешком вдоль озера с удочками и прочим скарбом на плечах. Карась всегда брал с собой полный набор грузил, крючков и кучек всякой прочей рыболовной всячины. Я лишь убедился, что мы взяли еду. Ибо спортивного азарта не имел и ходил с ним только наслаждаться природой и тишиной, желательно на сытый желудок. Было еще раннее утро, и над водой стояла чуть заметная дымка тумана. На деревьях заливались птицы, а на другом берегу прохаживались охранники. Мы уединились под высоким вязом, чьи ветки почти касались воды, и разложили снасти. Карась поставил два раскладных стульчика, похожих на маленькие шезлонги, и, усевшись поудобнее, мы растворились в нирване.

Рыбалка оказалась довольно удачной. Карась нес домой трех больших зеркальных карпов. Подозреваю, что их специально выращивают в этом озере. Мы шли домой бодро и в хорошем настроении. Солнце припекало —осень выдалась теплая. Дома ждал завтрак, приготовленный не Раисой, а приехавшей из города пожилой полной женщиной. Она со знанием дела суетилась на кухне – я заметил, что в доме исчезли все следы вчерашнего гуляния. Видимо, она приезжала так каждое утро. Анна Михайловна, так звали домоправительницу, сообщила, что Раиса уехала по каким-то делам. Карась не обратил на это никакого внимания, наоборот – даже, кажется, обрадовался. Василия своего я нашел на улице позади усадьбы, живописно сидящим на зеленом газоне. Он сосредоточенно жевал травинку и выглядел вполне довольным. Ладно, пусть порезвится на свежем воздухе.

Карась на кухне с гордостью показывал Анне Михайловне свой улов, а она подробно объясняла, сколькими способами можно вкусно приготовить эту форель. Наконец он выбрал рецепт и, успокоившись, вышел ко мне.

Весь вечер мы с Карасем играли в бильярд, а потом нас с Василием отвезли домой. Я признал, что хорошо провел время, хотя и немного устал.

* * *

Кажется, я все же рад, что теперь не один. Да и Жак выглядит безумно счастливым, по-видимому, не веря той удаче, что выпала на его жалкую долю. Шмыгая носом и спотыкаясь, он бежит за моей лошадью, боясь даже на секунду упустить ее из виду. Пусть привыкает к своей новой должности. Сгущался туман и снова начал накрапывать дождик, нередкое явление в наших краях. Впрочем, моя каурая кобыла Лидина легко преодолевала густую глиняную жижу, в которую превратилась некогда чистая лесная дорога. Я вдохнул влажного ветра, который никак не мог разогнать мутное марево на небе. Зря мы поехали напрямую… Ох, неспокойные места. Полно всякого сброда здесь гуляет. Бандиты из разорившихся крестьян да бродяги, которых король объявил вне закона. А еще, прости. Господи – чернокнижники: эта глухомань – их обитель. На всякий случай я перекрестился и дотронулся до ладанки на груди, заботливо надетой рукой матушки (упокой Господь ее душу). Материнский оберег сильнее всякого колдовства. Жак пыхтел позади за крупом лошади, а та нещадно лупила его своим хвостом.

– Спокойно, спокойно, Лидина! – я похлопал ее по холке. – Не попадись под ее зубы, она ревнивая.

Жак неуклюже шарахнулся в сторону, опасливо косясь на кобылу. Мне теперь полагается быть при слуге, как недавно возведенному в ранг рыцаря. А что за рыцарь без оруженосца? Хотя меч у меня старенький, еще отцовский, а из доспехов рыцарских только щит да короткая кольчуга. На Большой ярмарке только на нее монет и хватило. Но ничего, где наша не пропадала. Когда это у благородного рыцаря были полные сундуки с золотом? Я слегка дернул уздечку.

– Лидина, не спи!

Лошадь недовольно фыркнула, но ускорила шаг. Я прикрыл глаза и замечтался, как приеду в родной дом – небольшой каменный замок, недостроенный еще моим прадедом. Стены осыпаются и камни падают прямо на голову, если зазеваешься. Заняться бы им… Но увы. Об этом только мечтать. Нашей семье принадлежит маленькая деревенька, около тридцати человек, не считая женщин и детей, и небольшой надел земли. Негусто. Надел-то есть, а вот Пихтовый лес, который испокон веков принадлежал роду, еще дед, заядлый спорщик (наверное, порхает там в раю беззаботно!), продал соседу сэру Акселю за бесценок. Побился с ним об заклад, старый пройдоха, что выпьет за раз бочонок эля. Спорил не на трезвую голову, ясное дело… Впрочем, надо отдать ему должное – прежде, чем свалиться в беспамятстве, одолел почти всю бочечку. Почти… Словом, лес пришлось продать соседу. Ах, дед, веселый был человек! Только лес жалко… И с тех самых пор наши крестьяне незаконно собирают хворост и сухую хвою для растопки в чужом Пихтовом лесу, что, конечно, не может радовать достопочтенного сэра Акселя. Но батюшка мой, умная голова, приноровился: к приходу разгневанного соседа заковывает кого-нибудь в колодки и выставляет у позорного столба в центре деревни. В роли охотника до даров чужого леса чаще всего выступает кузнец как самый здоровый и крепкий среди крестьян. Соседу показывают виновника и для пущего впечатления охаживают того плеткой. Слегонца, конечно. Мне-то куда сильнее доставалось, бывало. Удовлетворенный сосед раскланивается и уезжает на своем гнедом. Кузнеца освобождают, наливают кружку яблочного сидра, хлопают по плечу и отправляют обратно в кузницу. И так почти каждую седмицу.

– Сэр Джонатан! Сэр! – запищал сзади Жак. Я обернулся. Негодник совсем отстал и, прихрамывая, пытался нагнать Лидину. Та, как почувствовала – припустила во весь дух без понукания.

– Ну, ну, детка, не вредничай! – пытался успокоить я лошадь. – Этот малый не так уж и плох! Будет тебе и овес насыпать, и чистить, не будь такой злюкой!

Она не очень разделяла моего радужного настроения. Но нехотя сбавила галоп. Жак пытался отдышаться, не забывая, однако, держаться подальше от зубов и хвоста норовистой кобылы. Я смотрел на парнишку и вспоминал, как подобрал его вчера на Рыночной Площади. Был базарный день. Народ толкался у прилавков, и мне пришлось слезть с лошади и везти ее под уздцы. Как человек благородного происхождения, я мог бы и не обращать внимания на тех, кто по неосторожности попадает под копыта моей лошади, а то и щелкнуть плетью, чтобы не лезли близко. Но день был солнечный, и настроение у меня было несказанно хорошее. Со всех сторон слышались напевы бродячих музыкантов, простой люд пританцовывал вокруг них и бросал мелкие монеты. Горожанки – лавочницы и цветочницы в пышных накрахмаленных юбках стучали деревянными каблуками о мостовую и хихикали, от ложной скромности прикрывая рот нашейными платками. Иностранные купцы, стараясь перекричать друг друга, нахваливали свой товар. С ближайших деревень стекались ремесленники, привозя на продажу глиняную посуду, деревянные бочки для вина, плетеные корзины. Их жены раскладывали и развешивали разноцветное полотно, которое ткали из льна и красили в красильнях.

Проходя мимо одного из прилавков, я вдруг почувствовал на себе чью-то руку, неловко пытающуюся срезать с моего пояса кожаный кошелек с несколькими оставшимися у меня монетами. Обернувшись, я схватил наглеца за шиворот. Передо мной дрожал от ужаса подросток лет тринадцати, грязный и оборванный, в слишком коротких штанах. По худому и впалому лицу было ясно, что поесть ему перепадает не слишком часто.

– Как ты посмел, щенок!? Да знаешь ли ты, что за такое отрубают руку на месте?

Я выхватил меч. Справедливости ради сказать, я намеревался только припугнуть его. Но обнаружил, что вокруг нас уже собралась толпа. Народ улюлюкал и присвистывал в предвкушении зрелища. Мальчик упал на колени, уткнувшись головой в пыльную утоптанную землю. Он даже не пытался плакать и молить о пощаде. Толпа одобрительно гудела, кто-то в задних рядах уже дрался за место поближе к экзекуции. Никто не сомневался в справедливости наказания. Пусть будет неповадно для других. Я поднял его за руку: лицо маленького воришки было бледным, как облик смерти, которую он ожидал и в чьем приходе не сомневался. Народ замер.

– Кто твои родители?

В полном оцепенении, мальчишка, по-видимому, не сразу понял, о чем я его спрашиваю.

– Ты что, немой?

Тот покачал головой и зашептал пересохшими губами:

– Я… У… У меня… Я сирота, сэр…

– Откуда ты?

– Из графства Эно, сэр.

– Ты понимаешь, что тебя поймали с поличным, и ты заслуживаешь наказания?

– Да, сэр… – тихо прошептал воришка.

Вокруг захлопали в ладоши, словно на выступлении бродячего цирка. Толпа выжидала. А я держал в руке меч и смотрел на этого несчастного, еще не успевшего и пожить толком, оборванца. Мне пошел девятнадцатый год, я зрелый мужчина. На войне убивал врагов легко, с радостью, не боясь смерти и делая это во славу короля. Но в этот момент мне было трудно взять и сделать калекой мальчишку, еще совсем ребенка… Если еще выживет после этого, конечно. Красть он уже не сможет… Помрет где-нибудь на улице от голода или его раздерут на части и съедят бродячие городские собаки. А может, и не только собаки…

Я вложил меч обратно в ножны и, крепко прихватив мальчишку, поволок за собой через площадь, в тихий узкий переулок. Толпа позади заворчала и разочарованно стала расходиться. Там я поставил его рядом, крепко держа за плечи.

– Как тебя зовут?

– Жак…

– Скажи мне, Жак. Ты хочешь всю жизнь быть вором и закончить свою жизнь на виселице?

Обалдевший подросток посмотрел на меня изумленными глазами и вдруг уронил голову на грудь и заплакал. Обескураженный, я все же быстро пришел в себя и, держа его за шиворот, сказал:

– Послушай… Я окажу тебе большую честь. Большую, чем ты заслуживаешь. Но мне кажется, что твое сердце еще можно изменить в лучшую сторону и посеять в него чистые семена верности и чести. Будешь ли ты мне служить, как своему Господину, сможешь ли быть преданным слугой? Если ты не чувствуешь в своей душе позыва жить честно, лучше скажи сразу, и я просто отпущу тебя. Но если согласишься, а потом предашь меня или обворуешь… Я найду тебя, где бы ты ни спрятался. Найду и сварю в кипятке заживо!

Я изобразил самое свирепое лицо, какое смог.

Жак снова упал на колени, но теперь он обхватил руками мои сапоги.

– Господин! Господин, сжальтесь! Не сомневайтесь! Возьмите меня с собой! Я много не съем, я быстро бегаю. Я шустрый. Вот увидите!

– Тогда идем, – снисходительно произнес я. – Идем в церковь. Хотя нет…

Мы остановились, и я вынул из-под кольчуги и нижней рубахи нательный крест с привязанным к нему маленьким мешочком.

– Это часть мощей Святого Иоанна. Клянись! Целуй крест! Если преступишь клятву, Небеса покарают тебя. Будешь гореть в Геенне Огненной!

– Клянусь, сэр! Клянусь…

И вот теперь этот грязный и худой оборвыш бежит за моей лошадью, шлепая босыми ногами по лужам. А я думаю, не прогадал ли? Если мальчишку отмыть, откормить и одеть во что-нибудь чистое, он будет выглядеть намного лучше. Что тут сказать, для меня это тоже большая удача. Я впервые обзавелся личным слугой. Но поблажек ему не дам. Пусть не возникнет ни тени сомнения, что я совсем не умею с ними обращаться.

* * *

На следующий день, когда я открыл дверь офиса, Анжелка была уже на месте. Она почти всегда приходит раньше меня. Наверное, на работу ее подвозят и явно не из дома… Иначе зачем ей появляться на работе ни свет ни заря? Окинув ее быстрым взглядом, выискивая признаки неопрятности и бессонной ночи, я поздоровался и сел за свой стол. Анжелка, согнувшись на стуле, закатала брючину выше колена, поправляя сползавший чулок. Она единственная среди моих знакомых женщин носит их под джинсами. Но на ее странности я уже перестал обращать внимание. Открылась дверь и к нам вбежал молоденький студент с огромным рюкзаком. Парнишка схватил ручку и стал торопливо заполнять бланк, отсчитывая мятые десятки. Анжелка продолжала делать вид, что никого не замечает, натягивая на ногу тонкий черный капрон. Наконец она одернула брючину, томно обвела взглядом всех присутствующих (то есть меня и заметно покрасневшего студента). С видом великомученицы стала принимать оплату, поглаживая тонкими пальцами мятые купюры. Я уткнулся в компьютер.

– Вы не вписали сегодняшнее число… – услышал я ее голос за соседним столом. Студент промямлил что-то невразумительное.

– Ничего страшного, я впишу его сама, – проворковала она, постукивая ручкой.

Я перекладывал на столе пустые бланки. Пой птичка, пой…

Студент вышел, несколько раз обернувшись. Я подумал, что надо бы зайти в соседний книжный ларек – видел там брошюру по уходу за кошками. Может, что-нибудь по… На мой стол что-то упало и покатилось.

– Хочешь конфетку?

Красная Шапочка сегодня в игривом настроении. Был удачный день? Или ночь?

– Щас приду. Я в ларек.

– Пиво мне купи…

– На рабочем месте? Обойдешься.

Что же меня в ней так раздражает? Ее манера одеваться? О, это разговор отдельный! То чулки, то разноцветные шнурки на кедах… Или эти дурацкие стишки, которые она все время мне подсовывает… Пусть пачкает бумагу, не запретишь. Вызывающее поведение? Кому она все время бросает вызов? Кому, не важно – всему миру. Кто она для меня, так и не смог понять. Какая? Никогда и не узнаю. Она и славная бывает, и странная, чудная и дура – хотя для женщины это не порок… Ну не вписывается она в мою жизнь больше одной ночи в неделю, никак не вписывается.

* * *

15 сентября. Четверг.

Каждый день, как раньше, писать не получается. Ничего особенного в моей жизни не происходит. Но стоит взяться за ручку – начинаю плакать и жаловаться… Или рисовать на полях цветочки да ромбики. СТИХИ. Мечтаю их ему когда-нибудь показать. И он поймет, он все поймет! Жду с нетерпением наших встреч. Наверное, ничего в своей жизни так не ждала. Нет, ждала. Маму. Та женщина с красивыми губами, имя которой моя память вычеркнула навсегда, всегда морщилась, когда я называла ее мамой. Зачем они взяли меня тогда из детдома, так и осталось для меня загадкой… А мне было с ними хорошо. Я шла, держа их за руки, и весь мир кружился вокруг радужными бликами. Так же, как сейчас, когда Он со мной рядом. Только я понимаю, какая была тогда маленькая и глупая!

Они полюбили бы меня, я знаю. Они были хорошие! Зачем я тогда закричала… Я испугалась. Ах, какая была бы у меня красивая мама! Я покупаю помаду такую же, как у нее. Хочу быть на нее похожей.

Но сейчас я уже ничего не боюсь и не буду больше себя корить. С ним у меня все получится. О, с каким удовольствием я бегу на работу – ведь он там. Как жду выходных – ведь мы встретимся. Слова сами собой складываются в стихи. Я сижу по вечерам под своей любимой лампой с абажуром, рядом заваренный чай, и рифмую свои мысли и чувства. Видела бы меня наша Заноза… Ха! В школе я училась не особенно хорошо и никаких талантов не проявляла. Буду поступать куда-нибудь на заочный. Может, даже у меня получится. У Инки же получилось, она молодец, учится в педагогическом. Как говорила наша директриса – больше уверенности! И я буду уверенной. Очень уверенной! Буду держать его за руку и бежать вперед.

Смотрю через ресницы

Из синих кружевов,

Как грациозно птицы

Парят из моих снов.

Течет река сквозь пальцы —

Ее не удержать,

Хочу лететь, разбиться,

Упасть и не вставать.

Как серые туманы,

Как золотой песок,

Я веточками вербы

Лежу у твоих ног.

Я слышу вздохи яблонь,

Прильнув к твоей груди,

И соком виноградным

Омыли нас дожди.

Хочу тебя засыпать,

Как листьями, собой

И теплыми морями

Залить, пока ты мой!

* * *

Я едва успел увернуться – меч со звоном отскочил от каменной стены коридора.

– Сэр Томас! Вы бьетесь не по правилам!

– Какого черта, Джонатан! Ты думаешь, на турнирах правила всегда соблюдаются?

– Но, сэр…

– Послушай меня, старого вояку, – и дядя Томас, не выпуская меча, протянул руку к стоявшему на низеньком столике кувшину, отпил из него большими звучными глотками и продолжал. – Я покажу тебе разные приемы, а уж использовать тебе их или нет, это твое дело. В поединке с рыцарем или с бандитом на большой дороге, поверь, тебе это пригодится, если хочешь остаться в живых и победить.

Я не спорил, зная, что любимая забава Сэра Томаса – учить уму разуму молодых.

В это время мой соперник сделал еще один внезапный выпад, который я отбил, но едва удержался на ногах. И тут же понял, что вплотную прижат к стене. Невыгодная позиция, трудно размахнуться. Да… Старый лис! Тебе до сих пор нет равных в битве на мечах. Теперь мне легко поверить, что он был первым в турнирах и в бою.

Оружейный зал в замке Сэра Томаса был небольшим – всего три удлиненных окна на всю стену. Улучив момент, я подался вперед и попытался выбить меч у противника. Мой крестный хоть и был плотного телосложения и с виду неуклюж, двигался на удивление молниеносно. Но отступить назад ему все же пришлось. Я, ни на секунду не давая передышки, оттеснял его к самой двери.

– Молодец, молодец, малыш! Давай! Заходи справа, разворачивай меч и бей вниз.

Он со звоном отбил мой удар. Зычно расхохотался. Подошел и похлопал по плечу. Его красное лицо блестело от пота.

– А из тебя получится славный воин! Завтра продолжим, а сейчас пора обедать.

Сэр Томас нежно погладил острие своего меча и повесил его на стену, где красовалось множество трофейного оружия: арбалеты, копья, щиты – предметы любви и гордости хозяина.

Мы спустились по узкой винтовой лестнице в трапезный зал, где слуги уже расставляли на столе нехитрое угощение. В больших деревянных мисках – бобы и вареная курятина. Хозяин сел во главе стола. Леди Глория, жена Сэра Томаса, не вышла к обеду. Она снова неважно себя чувствовала из-за беременности – нюхала соль и гоняла служанок за холодными примочками.

– Ох, уж эти женщины! – вздыхал хозяин. – Даже родить толком не могут. То у них мигрень, то слабость… Сплошные недомогания!

Я кивнул, выражая всем своим видом сочувствие и выбирая с тарелки курочку пожирнее. Раздирая ее руками и с удовольствием обсасывая кости, мы насладились трапезой на двоих.

Сэр Томас Ландер являлся мне крестным дядей. Вместе с отцом они справили мне новую амуницию – все самое необходимое к предстоящему турниру. В маленькой церквушке при замке я возложил свой новый меч на алтарь, освящая его. А старый лысый священник причастил меня вином и облаткой – кровью и телом Христовым.

Ну что ж… Через два дня турнир. Я только-только посвящен в рыцари, и он станет для меня первым. Мне вспомнились слова священника, разлетавшиеся эхом по сводам старой церкви:

«Будь рыцарем миролюбивым, отважным, верным и преданным Богу!»

«Аминь! – шептал я чужим голосом. – Моя душа принадлежит Богу, жизнь – Королю, а честь – мне».

– Что ты сказал? – крестный отбросил кость через плечо, и за ней бросились несколько дворовых псов.

– Я вспоминаю свою клятву при посвящении, – промямлил я, немного смутившись.

– А.… – произнес Томас, ковыряясь ногтем в зубе. – Тебе бы, конечно, еще годок походить в оруженосцах… Но сердце твое храброе! И не я тебя посвящал, а сам король. Будь достоин такого доверия и бойся опозорить славное звание рыцаря!

Я покорно склонил голову, готовясь выслушать очередную порцию нравоучений. Да уж, что тут спорить, повезло мне крупно. Не каждому оруженосцу выпадает такая честь – прикрыть спину короля на поле битвы, тем более, первой крупной битвы в моей жизни. Я погрузился в приятные воспоминания… Но тут крестный так хлопнул меня по плечу, что я чуть не свалился под стол.

– Ничего! – продолжал он, потирая широкой ладонью потное красное лицо. – На турнире ты многим покажешь, что честь, оказанная тебе, не случайность, и твоему противнику вообще не стоило брать в руки меч. А где этот мальчишка, твой слуга… Как его… Жак?

– На конюшне, наверное, – пожал я неопределенно плечами.

– Пусть и моего Ареса тоже почистит. Пойду-ка я прилягу после обеда. Вечером разбуди, позанимаемся еще!

– Как скажешь, дядя.

* * *

На следующий день пошел проливной дождь. Я спешил на работу, бодро перепрыгивая океаны, разверзшиеся у меня под ногами. Прыг – Тихий, прыг – Атлантический. Прыг – правой ноге внезапно стало холодно. Это, наверное, Северный Ледовитый. Позади кто-то вскрикнул. Импульсивно оглянувшись через плечо, заметил, что позади идущая девушка сломала каблук, видимо, неловко попав в выбоину на тротуаре. Бывает. Я пошел дальше… Но снова обернулся. Идти она не могла. Сняла босоножку и, разглядывая растерянно, держала ее в руке. В другой был зонтик. Так и стояла посреди тротуара на одной ноге, как маленькая цапля. Ноги сами понесли меня обратно.

– Что у вас случилось?

Девушка молча подняла на меня глаза и, чуть не плача, показала мне отломанный каблук.

– Здесь недалеко есть ремонт обуви. Если срочно, сделают минут за десять-пятнадцать.

Барышня взмахнула ресницами и бросилась меня благодарить. Я отмахнулся и помог ей держать зонтик, пока она надевала пострадавшую босоножку. Потихонечку ковыляя, мы дошли до маленькой будки размером два на два метра, с надписью «Ремонт обуви», стоящей недалеко от метро. Я поддерживал ее под руку. Девушка была довольно худенькая, со светлыми волосами до плеч, а глаза у нее были просто чудесные… Большие, темно-серые, внимательные. Она бросала на меня короткие взгляды, смущенно улыбаясь. Я тоже времени не терял – заметил, что на правой руке нет кольца.

Мастер как-то чересчур быстро отремонтировал каблук, и она потянулась к сумочке. Я опередил ее – достал из кармана деньги и заплатил. Она улыбнулась еще более благосклонно.

– Что вы, не стоило…

– Ерунда! Просто мне захотелось побыть немного рыцарем.

Мы вышли на улицу и остановились в нерешительности.

– Спасибо вам большое! Вы мне очень помогли. Я совершенно не знала, что мне делать.

– А если вы снова сломаете каблук, а меня рядом не будет?

– А вы мне оставите свой телефон, и я позвоню вам.

– И я вас спасу…

Она рассмеялась.

– Ксюша.

– Очень приятно! Сергей.

Пока я торопливо рылся в карманах в поисках клочка бумаги, Ксюша спокойно достала маленький толстенький мобильный телефон и, пощелкав по кнопкам, записала мои координаты. Свой я оставлял дома… Мне все равно никто не звонил. Разве что Карась. А Анжелка, слава Богу, мой номер не знала.

– Буду ждать звонка, – сказал я на прощание.

Дождь уже кончился, и она удалялась широкими шагами на своих высоких каблучках, помахивая сложенным зонтиком.

Интересно, позвонит? Может, надо было и ее номер записать? Прикольная! Посмотрев на часы, я обнаружил, что безнадежно опоздал на работу, и рысью бросился бежать к остановке, придумывая на ходу легенду о том, как попал в жуткое ДТП с участием президента, папы Римского и, возможно, даже инопланетян…

Но на работе все обошлось. Анжелка была уже на месте, сама открыла салон и кассу, а босс еще не приезжал. И я уверен, что, случись что, она бы меня прикрыла.

– Проспал? Заболел? – заботливо спросила она из-за своего стола.

– Не… Все норм. Час пик, не мог попасть в вагон метро. Все как с ума сошли. И куда люди с утра едут?..

Анжелка рассмеялась шутке. Я поморщился. Такой контраст! Мы принимали оплату, продавали карточки и телефоны. День тянулся как обычно, а я прокручивал в голове снова и снова сегодняшнюю встречу: что я говорил, как она смотрела. Мог быть и поразговорчивей, пожурил себя. Позвонит ли? Ксюша, Ксения – красивое имя. Интересно, а друг у нее есть? Нет, наверное. Тогда бы не стала знакомиться. Хотя… Как знать. Может, я впечатлил ее своим умом и сообразительностью. Убил наповал. И она, осознав, что ее досель окружали одни придурки, бросится в мои объятия с криком «любимый, я ждала тебя всю жизнь!» Хотя нет… Нет. Этого не надо, я увлекся. Зачем такие крайности – «на всю жизнь». А все-таки хороша девчонка, хороша!

Вернувшись домой, я съел свой нехитрый ужин, состоящий из дежурных пельменей и стакана кефира. Включил телевизор и даже рассказал Василию о Ксюше. Не знаю, понял он меня или нет, но слушал внимательно.

Прошло два дня, а она все не звонила. Я везде таскал свой сотовый, поминутно доставая и проверяя, не было ли сообщений. Потом махнул рукой.

На четвертый день из кармана рубашки раздалась громкая трель. Я был на работе и как ошпаренный вылетел из офиса, чтобы поговорить на улице. Анжелка проводила меня странным тоскливым взглядом.

– Привет, узнал?

– Конечно. Как дела?

– Все отлично. Я тебя не отвлекаю ни от чего?

– Нет. Я могу разговаривать. Встретимся?

– Пожалуй.

Она говорила спокойно и снисходительно. Наверное, все девушки любят, когда их уговаривают.

– Завтра? Как раз суббота, – предложил я.

– Кольцевая «Курская» тебя устроит?

– Конечно, во сколько?

– В четыре.

– Идет. Завтра в четыре в центре зала.

– Окей.

– Ну, до встречи?

– Пока.

Я вернулся на рабочее место. За эти пару минут возле моего стола уже собралась очередь, а Анжелка смотрела исподлобья, кусая красные губы.

– У тебя помада размазана по лицу, – соврал я, стараясь отвлечь ее внимание от собственной персоны. Она схватилась за зеркальце. Я рассмеялся и подумал, что сейчас она в меня этим зеркалом запустит.

Весь остаток дня я пребывал в хорошем настроении. Зашел после работы в магазин и купил Васе рыбку подороже. Сколько можно мойвой давиться? И молока, конечно. Подумал и купил «Китикет». Пусть пирует! Потом снова вернулся и взял себе пива.

Зашел с пакетами домой и чуть их не уронил. Кругом был дым – глаза щипало и гарью пахло сильнее, чем обычно.

– Что, пожар? – испуганно спросил я пробегавшую мимо соседку, чьего имени так и не смог запомнить.

– Ничего, ничего! – замахала она руками и продолжила с жутким акцентом. – Дети играли. Утюг. Не надо пожарных! Уже потушили.

Я зашел в свою комнату, а Вася высунул свой любопытный нос в коридор, тоже пытаясь выяснить, в чем дело. Чувствую, когда-нибудь меня оставят совсем без жилья.

С вечера я постирал рубашку, начистил ботинки. Василий наблюдал за моими манипуляциями.

– Извини, пацан! Тебя с собой не беру. Третий лишний.

Но Вася и не напрашивался – вильнул хвостом и гордо отвернулся.

– Следующей весной я и тебя по девкам отпущу, – пообещал я.

Постояв минут пятнадцать перед зеркалом, разглядывая свою вчерашнюю царапину от бритвы, я закрыл дверь перед самым Васиным носом и рванул к метро. Немного волновался, но, говоря сухим медицинским языком, «в пределах нормы». По дороге продумывал культмассовую программу. Так… Прогулка по городу, можно в кино. Банально, но беспроигрышно. Ресторан не потяну, а вот кафе – вполне.

Я приехал раньше на десять минут. Кажется, так полагается по этикету? Девушки не любят ждать, они предпочитают, чтобы это делали их кавалеры. Но она уже стояла в условленном месте. Вот это да! Увидев меня, улыбнулась.

– Привет! Давно ты здесь?

– Да нет. Только что приехала. Время не рассчитала.

– Мне нравится, когда люди приезжают вовремя.

Ксюша улыбалась, поправляя челку, слегка растрепавшуюся от ветра, того самого ветра, который мне так нравится в метро. На ней были джинсы, майка и легкая куртка. Про себя я отметил, что у нее хорошая, подтянутая фигура.

– Куда идем? – спросила она.

– Хочешь в кино?

– Почему бы и нет, – кивнула она. – Давно не была в кино.

Мы поехали до Пролетарской. Вышли из метро. По дороге моя спутница весело болтала, рассказывая про свою работу в агентстве недвижимости. Я ничего интересного про свою работу рассказать не мог, поэтому делился больше впечатлениями о жизни и рассказывал про своего кота. У Ксюши, оказывается, жила крыса, вернее, крыс по имени Толик.

– Надо их познакомить! – смеялась она.

Я купил билеты, попкорн, воду, и мы уселись в фойе на мягкий диван. Фильм был снят по сюжету Стивена Кинга – какой-то очередной интеллектуальный ужастик. Ладно, посмотрим. Ей, по-моему, было вообще все равно, на какой фильм мы идем. Она с жаром рассказывала мне сюжет одной книги Харуки Мураками – и вдруг резко замолкла, нервно перебирая ремешок сумочки, будто вспомнив что-то, перескочила на другую тему. У меня сложилось впечатление, что девушка сильно нервничает или боится чего-то. Расстроена и пытается это скрыть? Я проследовал к стойке бара и взял ей мороженое. Может, охладится и успокоится. Она замолчала и стала сосредоточенно откусывать маленькие кусочки. Глядя на это, у меня заломило зубы. Но глаз оторвать не мог. Зрелище было занятное. Ее волосы спадали на плечи, челка мешала. Она придерживала ее рукой. Другой рукой держала мороженое, чуть склонив голову. Иногда приподнимала глаза и сразу же застенчиво опускала. Блестящая обертка хрустела в руках, а я делал вид, что пью кофе.

Открыли двери и стали впускать в зал. Ксюша оставила недоеденное мороженое, и мы, предъявив билеты, нашли свои места. Я слегка поддерживал ее за локоть, пока мы шли по проходу. Она никак не отреагировала, но и руку не убрала. Я решил закрепить свои позиции, аккуратно взяв ее под руку. Так мы и сели. Фильм мне понравился. Очень реалистичный, даром что ужастик. Мне нравится Стивен Кинг, но фильмы – это уже отдельное произведение. Ксюша смотрела тихо, молча вцепившись пальцами в подлокотники. Иногда вздрагивала, но не отрывалась от экрана. Эх, раньше мы ходили в кино не фильмы смотреть… Когда после сеанса мы вышли на улицу, попросила воды. Взгляд у нее был прозрачный, блуждающий. Присела. Ладонь была прохладная и узкая.

– Не любишь такие фильмы?

– Да нет, почему, они оставляют сильное впечатление. И потом, это быстро пройдет.

Она встряхнула головой и рассмеялась. Мы шли по дороге и продолжали держаться за руки. Я согласился, что книги – это совсем другое дело. Нет, стихов никогда не писал, ну, пробовал в детстве. Но это не в счет. Ни за что не покажу. У тебя подруга художник? Как интересно. Хочешь еще мороженого? Нет? Я тоже пока. Любишь слушать радио? «Максимум»? Хорошее радио. Но мне «Ультра» больше нравится. Хотя все зависит от настроения. Можно и попсу послушать.

Гуляя в парке, мы присели на лавочку. Ксюша сосредоточенно молчала, поворачиваясь и улыбаясь мне время от времени. Я выискивал в памяти смешные анекдоты, но, как назло, в голову ничего не приходило. Тогда я забросил это дело и откинулся на спинку. Молчать оказалось тоже приятным занятием. Ее рука продолжала держать мою руку. Краем глаза я скользнул по ее профилю, фигуре, задержавшись немного у груди. Первый или второй? Скорее второй. Она поймала мой взгляд. Смутилась. Чего смущаться-то, мы же взрослые люди. Может, сегодня? Нет, пожалуй. Это вряд ли… Она старательно и аккуратно стала высвобождать свою ладонь из моей руки. Черт! Переборщил.

– А может, в кафе пойдем? – попытался отвлечь я ее.

Ответа не дождался. Мы встали и пошли.

– Здесь недалеко есть одно симпатичное местечко. Не против?

Ксюша слегка расслабилась и высвободиться больше не пыталась.

– Да, пожалуй.

Я проводил ее домой. Резко похолодало, давало о себе знать начало осени. Ксюша куталась в свою тонкую курточку. Я вообще был в рубашке. «Тоже мне герой, даже нечего ей на плечи накинуть», – мысленно отругал я себя. Да и сам я основательно промерз. У подъезда я поцеловал ее ручку, в щечку не решился. Она открыла дверь подъезда. Я помахал ей рукой.

– Ну, пока.

– А ты… А мы… Ты еще позвонишь? – внезапно выдала она растерянным голосом.

– Ну да. Если ты не против.

– Не против, – уже уверенно сказала она тем же тоном, что и тогда по телефону, как будто поддавшись моим уговорам.

– Ну, хорошо. Звони!

И закрыла дверь. Я почесал затылок. Все оказалось не так просто, как я думал. Странная она какая-то, но не глупая… И симпатичная очень. Я побежал в теплое метро. Надо же, как погода поменялась, неужели скоро зима?

* * *

– Почему у людей такие беспокойные сердца? У белых особенно… Вам все время чего-то не хватает. Алчность и ненасытность не дают вам покоя. Индейцы знают: чтобы быть счастливым, не нужно ничего. Счастье исходит изнутри, из твоего сердца. Оно не зависит от желтого металла и «огненной воды».

– Нет, не скажи, индеец. Как же без желтого металла быть счастливым? Как быть довольным без виски и женщин?