Читать книгу О Нём - Оксана Алексеева - Страница 3

Как бы мне хотелось перелистнуть страницы и оказаться сразу там, где я нахожусь. Рассказать, что Господь делает здесь и сейчас. Это так удивительно и радостно – шагать с Ним за руку! Но мне придётся вернуться к истокам. А с чего начинается жизнь любого человека? С детства, конечно. Оно закладывает основание. Оно дает вектор. «Наставь юношу в начале пути», говорится в Писании. Важность начала пути понимает и враг. Поэтому основной удар на любое служение человек получает не в момент вступления в это служение, а в детские годы. Именно тогда, когда ребенок наиболее уязвим, идёт основная атака на наше будущее. На наши таланты, способности, уверенность в себе, принятие себя, мира вокруг, умение любить и быть любимым. Всё это повлияет на нас – и отношения в семье, и учёба в школе. Даже короткие, эпизодические события, о которых не вспомнит потом никто, кроме тебя, оставляют глубокие следы, а иногда и незаживающие раны. Именно эти раны становятся впоследствии подводными камнями и минами-ловушками, способными уничтожить наши плоды. По этой причине враг так основательно и скрупулёзно занимается нашими детскими годами, в надежде заложить в нас как можно больше мин замедленного действия. Отверженность. Обиды. Насилие. Иногда и магия. Никогда в своей жизни мы не бываем так уязвимы, как в детстве. Поэтому так важна целостность и защита родителей – семьи.

Я буду говорить с вами предельно откровенно. По-другому не получится рассказать историю моей жизни. В ней было немало странных, непостижимых, иррациональных и подчас совершенно фантастических событий. С самого начала клянусь говорить правду и только правду. И пусть Господь будет мне свидетелем!

Предупреждаю, что хотя все факты из моей истории реальные, но имена многих моих знакомых изменены по их просьбе.

_________

Много лет прошло с тех пор, как унеслось моё детство. Я родилась в 1977-м году в городе на Волге. Мои родители трудились на заводе. Они успели переехать в Рыбинск, где родился мой брат, получить квартиру от государства и снова вернуться в Чебоксары. А я успела застать Советский Союз. Красные флажки на фасадах домов и полупустые тротуары и дороги, на которых так приятно рисовать цветным мелком солнышки и цветочки. Люди радостно маршируют по улицам и множество алых гвоздик вокруг.

Папа и мама такие счастливые… Пока мы жили в Рыбинске, со мной произошла одна история, о которой помнит вся семья. Красный кирпичный дом и солнечный двор. Мне около пяти, я учусь прыгать со скакалкой. Но у меня не получается. Вдруг подходит взрослый дядя и протягивает мне большую пластмассовую обезьяну. Помню, что игрушка показалась мне странной и пугающей. Но дядя улыбался, и я взяла её. Он спросил меня, где мама. Я ответила, что она дома. Дядя часто оглядывался, как будто спешил куда-то. Сказал, что у него есть ещё много игрушек, и он хотел бы мне их подарить. В этот момент мама почувствовала что-то неладное, вышла на балкон и увидела, как я ухожу со двора с незнакомым мужчиной. Мама, понимая, что не успеет спуститься по лестнице и добежать до меня, стала истошно кричать с балкона:

– Оксана! Оксана!

Я услышала маму и остановилась.

– Там папа идёт! Он сейчас выйдет из подъезда, подожди его! – закричала она первое, что пришло ей в голову.

Дядя, который остановился рядом, вдруг выхватил у меня из рук игрушку и стремительно побежал через дорогу. Трясясь от ужаса, мама выскочила на улицу и потащила меня домой. Оказывается, в том году в Рыбинске орудовал маньяк, насилующий и убивающий маленьких девочек. Его искали всем Советским Союзом. Через некоторое время он был пойман и расстрелян. А эпизод из моего детства запомнился навсегда.

Исход Гл. 15 Ст.9 «Враг сказал: погонюсь, настигну, разделю добычу; насытиться ими душа моя…»

Еремия Гл.20 Ст. 13 «Пойте Господу, хвалите Господа, ибо Он спасает душу бедного от руки злодеев».

________

Чего я не помню чётко – когда именно я заболела. Судя по медицинской карточке, в полтора года. Диагноз был по тем временам неутешительный и почти смертельный – острый пиелонефрит. Я нескончаемо лежала в больницах. Одни из самых первых и ярких воспоминаний именно оттуда.

Палаты, кровати, уколы… Запах пенициллина. Других лекарств от этого заболевания тогда не было. Полгода в больнице, короткая ремиссия и снова больница. Один умный врач сказал моей маме, что я не выживу. Что мне ни за что не дожить и до шести лет. Что нечего ей со мной мучиться и бегать по докторам, а лучше подумать о себе. Ведь она молодая и родит ещё. Такое отношение к «нежилым» пациентам, надо полагать, было в порядке вещей. Дети умирали часто. А пенициллин, как видно, помогал плохо. Я чахла. Мама плакала и заваривала мне травки. Помню одну большую палату человек на десять, куда меня положили с очередным приступом. Мне уже около пяти-шести лет. Несколько детей лежат, не вставая. «Постельный режим». Просыпаюсь утром и вижу пустую кровать. Мне говорят, девочку перевели в бокс. Через месяц – другую в бокс. Помню, так завидовала. Это так красиво звучало – в бокс. Я тоже хотела в бокс. Ходила на другой этаж, видела эти стеклянные комнаты. Искала их, но не находила.… Там лежали другие. Сейчас я понимаю, куда уходили эти дети. И мальчик Саша, сын соседки, тоже «переехал в бокс». Мы лежали в одной больнице одновременно, в разных палатах. Родители приносили мне печенье и козье молоко. Мама плакала, потому что ей снова сказали: «Нет, нет. Ей не дожить до десяти лет». Папа включал какие-то связи и доставал импортные таблетки.

В это же время умирал от болезни почек генсек Андропов. А я дотянула до семи и поступила в школу. Но у меня очередной приступ, я снова в больнице. Почти отказала правая почка. Меня оставили на второй год. Мы едем пить лечебную воду в Трускавец. Mама попадает на приём к известному профессору, светилу науки. Он изучает мои снимки почек и вздыхает: «Не хочу вас обманывать… Увы. Готовьтесь. Но надежда, конечно, есть всегда». На собственной шкурке я испытала отношение персонала к детям, которые лежат без родителей. Фактически с нами можно было делать всё, что угодно. Современные дети очень активно отстаивают свои права. У нас же этих прав не было. Однажды мы стали свидетелями того, как врачи в сопровождении толпы студентов раскладывали девочек на гинекологическом кресле – учили проводить осмотр. Подопытные плакали от ужаса и боли. Я чувствовала абсолютную беззащитность и замыкалась в себе. Я снова пошла в первый класс. Девочка-переросток, выросшая в больницах. Привыкшая к бессолевой больничной пище. Совсем не читающая и не пишущая. Меня грозятся вызвать на комиссию, чтобы перевести в специализированную школу для отстающих в развитии. Но не решаются, по всей видимости, тоже ждут…

Как-то мы шли с мамой по улице и случайно повстречали нашего старого доктора. Мне тогда было около одиннадцати. Врач от удивления замер на месте и, не сдержавшись, воскликнул, глядя на меня:

– Она ещё жива?! Этого не может быть!

Как же я могу винить мою маму в том, что она устала ждать? Устала бороться? Устала носить в поликлинику бесконечные банки с моей мочой? Устала плакать? В какой-то момент она стала всё реже приходить ко мне в больницу. Приходила бабушка, дедушка, отец… Я её понимаю. Хочу понимать. Принимаю решение понимать. Ведь у неё на руках мой братик. Здоровый ребенок, которому тоже нужна забота. Я помню – меня в очередной раз выписали из больницы домой, негласно, умирать. Я отвыкла от дома. Сижу на диване, и мне хочется плакать. Вокруг всё чужое. Квартира, и мама, и маленький мальчик, которого она так крепко прижимает к себе. И смотрит на меня как-то нехорошо. Будто спрашивает: «Что ты здесь делаешь?» Как будто я потревожила чужую семью. Пришла в чужой дом и чего-то хочу.…

Только спустя много лет я нашла разгадку того, почему мамино поведение и отношение ко мне тогда поменялось навсегда. Ей столько раз сказали, что я умираю, что она внутри смирилась с этим и похоронила меня. Уверена, она сделала это не специально, а инстинктивно. Чтобы пережить это. Ей показалось, что будет легче, если она перестанет меня любить. Тогда я и увидела чужого человека. Это объяснит многие её поступки в будущем. Она похоронила меня в своём сердце. Но у Господа были совсем другие планы.

1 Иоанна Гл. 4 Ст. 8 «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь».

________

Вдруг всё закончилось. Да, да! Мне было около двенадцати. Как по

мановению волшебной палочки мои приступы прекратились. Можно думать, что это поездка на воды в Трускавец так повлияла или вдруг пенициллин стал действовать, а может, многолетняя бессолевая диета… Наш разум всегда найдет объяснение любым противоречащим ему событиям. И врачи просто не могли в это поверить. Через год позвонили из поликлиники и аккуратно спросили – можно ли им сдать мою детскую карточку (толщиной с энциклопедию) в архив? Мама удивилась – зачем? А оказалось, лечащая врач думала, что я уже умерла… Мы перестали приходить в поликлинику. И в больницах я не появлялась. Что они могли подумать? Зная мое течение болезни – только одно.

Прошел год, два, три.… И меня даже сняли с учёта. Стационарный период закончился. Но я тогда даже представить не могла, что мои испытания только начинаются. Мне мучительно неприятно описывать этот непростой период моей жизни. По одной причине – я не знаю, как объяснить источник всего происходившего. Поэтому так сложно рассказать доходчиво и внятно о тех странных перипетиях, в которых я оказалась. Впрочем, всё по порядку.

Моё тихое больничное детство плавно перетекло в школьные годы. К тому времени родители снова переехали в Чебоксары. Почти каждое лето я стала проводить у бабушки в уральской деревне. Коровы, куры, лошади, запряжённые в телеги. Загорелые плечи и ободранные коленки. Пироги из черёмухи и чердак с душистым сеном. И молоко, молоко, молоко, которым меня отпаивала бабушка в твёрдой уверенности, что это лекарство от всех болезней. И я действительно стала забывать о больницах. Класса с пятого- шестого я, наконец, смогла погрузиться в учебный процесс и оглянуться вокруг.

Хорошо помню майские демонстрации и пионерскую комнату. Помню большой портрет Ленина над доской. Как меня принимали в пионеры. Внеклассные мероприятия, которые учителя были обязаны проводить с учениками. Это были и чаепития с вареньем, и походы в кино по субботам. В один из таких дней весь наш класс привели на один из первых советских фильмов ужасов. Назывался он «День гнева». О чём думала наша классная руководительница, выбирая его для просмотра, трудно сказать. Так же, как сложно объяснить, зачем она водила детей на этот фильм аж несколько раз…

Конечно, это была работа врага. Потому что тот поход в кино чётко разрезал мою жизнь на «до» и «после». В моём сердце поселился страх, с которым я не была знакома никогда до этого. Это очень повлияло на мой характер.

Бесследно исчез открытый и весёлый ребенок. Теперь я стала замкнутой и пугливой. До сих пор помню тот парализующий ужас, от которого голова становилась как вата, тряслись колени и сердце выпрыгивало изо рта. Как только родители выключали на ночь свет, я начинала кричать… Долгое время никто не знал, что я вообще не остаюсь дома одна. Едва родители уходили на работу в пять утра, я вскакивала, не умываясь и не завтракая, выбегала из квартиры. Ещё затемно я подходила к зданию школы и стояла у входа вплоть до открытия. Через некоторое время вахтёрша стала впускать меня пораньше, чтобы я не мёрзла на морозе. А ещё через пару недель директриса позвонила к нам домой удостовериться, всё ли хорошо в семье. Тогда подобный интерес был нормой жизни. Мама очень разозлилась. Отец же проявил чуткость и пытался помочь – втолковывал мне, что всё это фантазии и нет никаких причин так бояться. Нужно ли пояснять, что это было безрезультатно?

Сейчас я знаю, что прежде чем что-то украсть и разрушить, дьяволу нужно сначала нас напугать. Страх делает нас беззащитными. Впереди всех потерь и поражений всегда идёт он – страх. Современные психологи назвали бы это паническими атаками, но тогда никто не придавал значения эмоциям маленькой девочки. Паническая атака – это духовная атака. Родители – христиане знают, как сразу локализовать нападение врага. Помогут и покажут, как справиться с помощью нашего главного оружия – молитвы. А мольба родителей за своих детей имеет колоссальную силу и покров. Но когда родители не идут за Христом, их ребёнок совершенно беззащитен. Те страхи, что были посеяны в детстве, мучили меня ещё долгие годы, прежде чем я освободилась от них окончательно. Именно они стали причиной многих моих неудач, породив неуверенность в себе и чувство отверженности. Поэтому так важно сразу зачищать эти вредоносные семена. Выкорчёвывать их как можно раньше.

_________

А жизнь вокруг тем временем стремительно менялась. Помню, как родители вдруг с азартом и упоением стали смотреть трансляции каких-то пленумов. Отовсюду гремели новые слова «перестройка», «гласность», «плюрализм». Папа стал ездить в Польшу и привозить «баулы». А мама уволилась с работы и сидела дома, ведь она стала женой директора «фирмы». Помню растерянное лицо классной руководительницы, которая объявила, что школьную форму и красный галстук можно больше не носить. Я была в ужасе. А что тогда носить? Оказалось, что мне нечего надеть… Вся остальная одежда была «на выход». Спасли первые джинсы, привезённые отцом из Польши. А мы с братом раз двадцать посмотрели в кинотеатре «Рэмбо» с неподражаемым Сильвестром Сталлоне.

…Мне тринадцать и я всерьёз думаю, покончить ли мне с собой или просто убежать из дома. Но если бежать, то куда? А если умереть, то как? Верёвка – страшно. Тонуть – тоже. Слышала я, что если выпить много, много таблеток.…

У меня большие проблемы. Спросите, ну какие ещё могут быть проблемы по сравнению с теми, что удалось пережить? А вот какие.

В шестом классе у нас появился новый ученик. Я не буду называть его имени. Дам ему фамилию одного персонажа – Антонюк. Она ему подходит. Мальчик Антонюк был невысокий, коренастенький и поначалу довольно тихий. Он быстро сдружился с ребятами, а чуть позже и с некоторыми девочками. Я, как обычно, обитала на задней парте. У меня были две приятельницы в классе, которых я считала своими

подругами. Мы иногда болтали о всякой ерунде и делились домашними заданиями. Так как я стала девочкой немного «не от мира сего», как говорила моя классная руководительница, то это, пожалуй, самое большее, на что я могла рассчитывать. Мне было сложно общаться с людьми, а уж с шумными и едкими сверстниками тем более. На уроках я смотрела в окно и писала стишки, рассказики или читала под партой. Если меня о чём-то спрашивали, честно отвечала: «Я не знаю». Мне ставили двойку, и я продолжала читать дальше. К следующему уроку я собиралась с силами и учила то, что задавали в школе, поднимала руку и рассказывала на пятерку. А после с чистой совестью продолжала заниматься тем, что мне было интересней – книгами.

Оценки в журнале выглядели так: 2,5,2,2,5… За четверть и за год у меня, таким образом, выходили твёрдые тройки. После скучной школы я со всех ног бежала в библиотеку. Там давали книги почитать домой, но самые интересные были только в читальном зале. Именно там я засиживалась до самого закрытия.

Мир книг открыла для меня наша школьная библиотекарь. Старенькая, сухая и сутулая женщина терроризировала всех, кто не посещал школьную читальню. Она скрупулёзно вычисляла, сколько в классах читающих и не читающих детей. Вызывала к себе, смотрела пристально сквозь очки и допрашивала, как в гестапо.

– Сколько книг ты прочитала за месяц? Какие? Названия! Авторы!

До сих пор помню тот первый томик, что мне всучили насильно. Читать я его не стала. Через месяц принесла обратно, но старую лисицу не проведёшь! Не выдержав допроса с пристрастием, я с позором ушла и снова явилась через месяц. Книгохранительница не отставала от меня до тех пор, пока я не рассказала подробно, о чём та история и не описала всех её персонажей. Сейчас и представить себе трудно таких фанатичных и преданных своему маленькому делу школьных библиотекарей.… Но эта сморщенная, крючковатая дама открыла для меня воистину волшебную дверь, шагнув в которую, я не хотела возвращаться обратно. В общем, я не училась – я читала и жила в выдуманных мирах Волкова, Булычева и Фенимора Купера.

Вы зададите резонный вопрос – как же родители смотрели на это? Никак. Маму практически перестала интересовать моя жизнь, а отец изо всех сил пытался влиться в волну «новых русских».

Притчи Гл.7 Ст.7 «и увидел среди неопытных, заметил между молодыми людьми неразумного юношу».

_______

Тихая и спокойная жизнь изменилась с приходом Антонюка. Мне долго были непонятны причины, по которым этот мальчик делал то, что он делал. Сейчас я, конечно, понимаю, кто действовал через него и какую цель враг хотел постичь. Ему не удалось убить меня с помощью болезни, свои страхи я пыталась побороть с помощью книг, и тогда он решил сделать мою жизнь максимально невыносимой. Может, даже рассчитывал, что я сама с нею распрощаюсь. Как это, к сожалению, бывает с подростками…

Итак, Антонюк, по одному Богу известным причинам, решил выбрать жертву и издеваться над ней (как сейчас говорят, троллить) всем коллективом. Выбор пал на меня. Я не сразу поняла, почему весь класс вдруг ополчился. Почему вчерашние приятельницы-подруги стали сторониться. Я осталась одна за партой, потому что одноклассники стали избегать садиться со мной за одну парту. Вокруг образовалась пустота, вакуум. Впрочем, первое время это меня мало задевало. Я с ещё большим рвением погрузилась в чтение и писательство… Может, поэтому мальчику Антонюку показалось мало. Меня стали подкарауливать у выхода из класса, чтобы пнуть. Вытряхивали мой портфель в коридоре, выбрасывали мои книги, рвали. Приходилось возвращать в библиотеку на замену свои домашние книги, благо в них недостатка у нас не было. Могли вытряхнуть на голову мусорную корзину, стоящую в классе. Драться мне и в голову не приходило.

Я оттирала одежду в туалете. Шла в школу, как на пытку. А как же учителя? Классный руководитель (кстати, спустя много лет получившая звание заслуженного учителя и ушедшая на пенсию с почётом и уважением), к моему удивлению и недоумению, не просто не пресекала травлю, но и молча её поддерживала. Антонюк это быстро осознал и даже перестал её стесняться. Меня могли «заплевать» из трубочки даже на её уроке. Она не делала им замечаний. Трудно сказать, по какой причине. Возможно, она надеялась, что я поменяю школу или хотя бы класс. Ведь я не была хорошей ученицей, а статистика по успеваемости существовала и тогда. Юлия Леонидовна смотрела на меня с полуулыбкой, и пока я закрывала лицо от «плевков», выговаривала умно и важно:

– Подумай, Алексеева, почему с тобой это происходит? Почему ты не можешь найти общий язык с классом? Все вокруг тебя не могут быть неправы. Значит, проблема в тебе!

И я думала. Что со мной не так? Почему я это заслужила? Значит, я это заслужила? Теперь я знаю, кто мне это говорил. Кто устроил мне этот ад на земле. Но тогда я ничего не понимала, и мир вокруг меня стал напоминать хождение по мукам. В один ужасный день я всё-таки пожаловалась папе. Он так расстроился, что выпил лишнего. Пьяным пришел в класс и стал кричать на одноклассников и учительницу. Можно представить, как мне было стыдно и насколько усугубилось мое положение.

…Уже будучи взрослой, я посмотрела фильм «Чучело». Помню, как меня поразило сходство сюжетной линии с тем, что происходило лично со мной. Я тоже горела на этом костре… «Чучело» было снято почти в то же время.

Впервые в истории советского кинематографа прозвучала тема детской жестокости и садизма и их причинах. Я же спустя много лет пришла к выводу, что, возможно, и самого мальчика Антонюка дома били. Большая часть насильников и маньяков пережили в детстве насилие.

Родители подняли тему о переводе меня в другую школу, но мама решила, что я сама должна научиться справляться со своими проблемами. Мне рекомендовали «не обращать внимания, и им скоро надоест». И я старалась изо всех сил следовать этому доброму совету. Я не обращала внимания уже ни на что. Что мне плюнули в стакан компота в столовой. Что я хожу с мерзкой запиской на спине, что у меня всё платье в отпечатках ботинок на подоле, что у меня все ноги в синяках и волосы в жвачке. Я ходила как тень, и книжка, которую я сжимала в руках, чтобы не вытряхнули из портфеля, была спасением в буквальном смысле…

Я очень не хотела бы, чтобы читатель, проживая вместе со мной моменты моего прошлого, испытывал жалость. Я пишу эти строки не для того, чтобы вызвать сочувствие, лишь рассказываю честную историю. А без этих воспоминаний она будет неполной и ненастоящей.

И ещё я хочу поделиться тем, что заметила – очень многие христиане могут рассказать о своём детстве похожие, в той или иной степени, эпизоды. Будущее предназначение в нас так сильно, что враг это чувствует, догадывается и заранее боится. Когда ещё можно уничтожить личность человека, как не в этот подходящий момент – внушить мысли о его ничтожности и никчёмности.

2-е К Коринфянам Гл.4 Ст.9 «Мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем».

Неемия Гл.4 Ст.4 «Услыши, Боже наш, в каком мы презрении, и обрати ругательство их на их голову…»

Деяния Гл.13 Ст. 41 «смотрите, презрители, подивитесь и исчезните; ибо Я делаю дело во дни ваши, дело, которому не поверили бы вы, если бы кто рассказывал вам».

_______

Спустя много лет после окончания школы (одиннадцать, если быть точной), зимой, я гуляла с коляской, в которой спал мой новорождённый сын. Навстречу шла женщина в весьма преклонном возрасте (толстая старуха в шубе и платке). Я поймала её взгляд и сразу отвела свой. Она тоже меня узнала и остановилась, заулыбавшись. Вцепившись в ручку коляски, я почти побежала в другую сторону. В отражении витрины магазина я видела, как она растерянно стояла посреди дороги и смотрела мне вслед. А я кусала губы и ругала себя за малодушие, потому что была не в силах остановиться и просто поздороваться со своей школьной учительницей и классным руководителем, которая проучила меня столько лет.

Псалтырь Гл.118 Ст. 99 «Я стал разумнее всех учителей моих, ибо

размышляю об откровениях Твоих».

________

…Родители записали меня в секцию карате. Там мы бегали, вставали в стойки, но мои попытки себя защитить не увенчались успехом. Драться тогда я так и не научилась. Когда одноклассники окружали меня и начинали терзать, меня сковывал ужас. Он воплощался наяву. В голове образовывался вакуум, и я пряталась. Сама в себя. Тогда я научилась выключаться, жить в своём собственном внутреннем мире. Те годы я жила мыслью об окончании школы. Мне казалось, как только я её покину, все мои муки закончатся. Но я ещё не знала, что военные действия уже развернулись в моей семье. Что сатана заложил туда снаряды и скоро грянут взрывы, которые разнесут наш дом и наши судьбы в клочья. Но во всех этих перипетиях я увижу крепкую руку Божью, которая будет меня оберегать и останавливать, даже когда я этого не понимаю или не хочу замечать.

Ведя жизнь «нового русского», отец так заигрался, что перестал понимать, что хорошо, а что плохо. Что правильно, а что разрушительно. Не выдержал свалившихся на него удачи и денег. Я знаю, что он плохо поступал с другими людьми. Кидал, как говорили тогда. Всегда честный и принципиальный в моих глазах, он стал меняться вместе со страной и обществом в худшую сторону. Лихие деньги, сауны, женщины… Многое я узнала о нём только впоследствии, а тогда услышала только одно – мама с папой разводятся.

Развод – новое слово. Интересное слово. Слово, за которым стоят перемены. Я помню, как мама объявила нам с братом об этом. Была зима, и она встретила нас со школы. По дороге и сказала. Помню первое чувство, которое меня охватило. И это была радость. Да, да! Именно радость. Я не сразу поняла причину той радости. Ключом стала первая мысль, пронёсшаяся в голове в тот момент: «Теперь она будет меня любить!». Почему я так подумала? Не могу ответить. Я наивно полагала, что если в её жизни и сердце больше не будет отца, то там освободится место для меня. Как глупо и наивно! Если бы я тогда представила хоть на секунду, что повлечет за собой этот развод – упала бы на колени перед отцом, обхватила бы его ноги руками и умоляла не уходить… Но я ещё ничего не знала, а отец собирал свои вещи, чтобы уйти к юной любовнице, которой было на тот момент шестнадцать и она уже была от него беременна. Потом мне сказали – папа не собирался на ней жениться и вообще к ней уходить. Но мама не могла его простить, и примирение стало невозможным.

Чтобы отомстить отцу, мама тоже ему изменила и сделала это публично. Папа уходил с большой обидой, забирая из нашей квартиры всё, что мог забрать. Нам с братом он сказал, что нас не бросит. Но с тех пор перестал даже поздравлять с днём рождения. У отца и матери началась война. Забрав дачу, машину, столовое серебро, книги и даже мебель частично, отец решил разделить и нашу маленькую двухкомнатную хрущёвку. Его новой семье требовалось жильё. Мама прятала у соседей последнюю посуду из серванта и ордер на квартиру. Они говорили по телефону друг другу «Чтоб ты сдохла!» «Чтоб ты сдох!» и готовили новые пушки. Мама хотела переехать в другой город к родственникам, но отец отказался выписаться из ордера и не дал согласия на обмен. Квартира была неприватизированная (муниципальная), и это нас спасло. Мама кричала, как умирающий зверь, и похудела на тридцать килограммов.

Псалтырь Гл.68 Ст.21 «Поношение сокрушило сердце мое, и я изнемог, ждал сострадания, но нет его, утешителей, но не нахожу».

Иов Гл.6 Ст.23 «и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей

выкупите меня?»

_______

Шёл девяносто третий год. У отца родился новый сын, и он совсем перестал давать нам денег. Мама устроилась на работу, но скоро её потеряла. Фирмы открывались и закрывались, так же внезапно, как и росли цены. Бывшая коллега матери тетя Роза приходила её жалеть и лечить израненную душу водкой. Маме становилось легче, она веселела. И казалось, что вот сейчас её, наконец, отпустит эта горечь и обида, что она сможет жить дальше и увидит, что на нее смотрят испуганные дети. Что в холодильнике ничего нет, а соседи перестали с нами здороваться, опасаясь, что снова будем просить в долг. Но следом за радостью и праздником приходило похмелье и злость – на всех. И мама снова начинала кричать и плакать, выть и проклинать. Всех. Отца, нас… В квартире стало пахнуть перегаром, пропадать вещи. Мать лежала на обгаженном диване, в блевотине, а мы узнали новое слово – запой.

Всё это происходило во время учебного года, параллельно с тем, что продолжалось в школе. Именно так я теперь и представляю ад, потому что хуже мне было в жизни только один раз. Кто-то наверняка спросит – а как же Господь мог такое допустить? Или – а где же Бог? Все это время Он был рядом. Да, да! Смело могу сказать одно – если бы я не прошла этот период, если бы всего этого не было в моей жизни, если бы родители не развелись, не было моей болезни и мать продолжала меня любить…

Уверена, что не познакомилась бы никогда с Ним. Моё сердце не было бы так сокрушено и готово к Его Любви. Я бы так сильно не нуждалась в Нём. В Библии сказано «…блаженные нищие духом». Я вижу в этом свой сокрушённый дух, который дает место в сердце Духу Святому. Но как показывает жизнь, чтобы познать Божью силу, нужно испытать свою слабость.

_______

Мне шестнадцать. Близких подруг нет. Родители одноклассниц на

официальном уровне запретили со мной дружить. Мать – алкашка. Дома – бесконечные попойки и пьяные мужики. А это клеймо уже невыводимо.

Мать частенько закрывается на ключ изнутри и засыпает мертвецки пьяным сном. Мне приходится ночевать в подъезде. И я понимаю, что никому в этом мире не нужна. Ни матери, которая окончательно забыла, что у неё есть дети, ни отцу, который строил новую жизнь с новой семьёй. Ни бабушкам, которые единодушно отказались забрать нас к себе и дружно сказали: «У вас есть мать, пусть она вас кормит!». Но у тёти Розы, которая стала близкой подругой и собутыльницей мамы, есть двадцатичетырёхлетняя разведённая дочь Ирина, она часто приходит к нам. И пока наши матери заняты, она и покормит меня, и поболтает о том о сём. В основном, о своих похождениях.

Ирина очень любила мужчин и очень не любила сидеть дома одна. Как-то она рассказала мне, что в восьмилетнем возрасте её изнасиловали. Это было во время летних каникул в деревне. Какой-то мужик затащил её к себе домой, привязал к столу на веранде и насиловал до ночи. Она приходила в себя и снова теряла сознание. Ночью её нашли. Деревенские мужики «проучили» хорошенько проказника. В милицию, конечно, никто не пошёл – стыдно…

Матери тоже не сразу сказали. С тех пор Ирину все хотели. Об этом она заявила с гордостью. Потом рассказала про учителя физкультуры, который имел её на батутах, потом про одноклассников, одноклубников.… И вообще, по её словам, стоит ей выйти ночью на улицу, как она сразу оказывается в чьей-то машине.

– А зачем выходить ночью на улицу? – недоумённо спрашивала я.

Ирина восклицала возмущённо:

– Я свободная женщина!

Эта история меня потрясла. Сначала мне было жаль девушку, потом я стала ею восхищаться. В любой ситуации она отвечала: «А мне пофиг!». Как бы я хотела тоже быть свободной и чтобы мне тоже было пофиг. Чтобы мне было всё равно. Чтобы я перестала рыдать, запершись в своей комнате и уткнувшись лицом в стену, за которой какие-то очередные алкаши, принесшие водку, трахают мою мать. Чтобы я перестала чувствовать эти боль и стыд. Потому что основное, что я чувствовала в этот период – нестерпимый, непрекращающийся, разъедающий СТЫД. Мне было стыдно за всё – за мать, за отца, за то, как я живу, за то, что со мной происходит, за то, что я вообще родилась. Именно в это время мне стали сниться сны. Не просто яркие картинки, что приходят во время глубокой фазы сна, а чёткие, запоминающиеся видения из тех, что я помню до сих пор. Я не понимала их тогда, но все они, кроме одного, сбылись. И тот сон не сбылся, cлава Богу, потому что я вняла предупреждению и хранила его в своём сердце. Ещё не зная, что Господь со мной пытается говорить таким образом и не понимая языка своих образов, чувствовала, что это не от меня и не моим разумом порождено.

Помню сон, в котором я видела гигантского мохнатого паука, плетущего вокруг меня такую же огромную паутину…

Видела большую черную и очень тощую грязную собаку, которая копалась в большой помойной куче…

С Ириной нас связывали всё более крепкие отношения. Было уже лето, и мы ходили купаться, гуляли по городу днём. А ночью она уходила на свои приключения.

Сейчас я понимаю, что враг через неё совращал меня. Я была очень наивна и инфантильна. Об отношениях я знала только из дешёвых романчиков в мягкой обложке. Я никогда не дружила ни с одним мальчиком, а видела от них только травлю и насмешки. Совершенно не умела общаться, и если со мной кто-то пытался заговорить, впадала в ступор. У меня не было юности и плавного взросления. Прямиком из детства меня окунули во взрослую жизнь.

Итак, я старалась как можно реже появляться дома: ночевала то у Ирины, то у бабушки по отцу, которая, хоть и не хотела оставить у себя, но иногда подкармливала. Несколько раз оставалась у одной одноклассницы, пока и её мама не запретила меня приводить. В основном, я просто запиралась в своей комнате, с открытой настежь форточкой, чтобы не задыхаться от выкуренных за стенкой сигарет и перегара. Иногда мама приходила в себя.

Ещё молодой организм отказывался принимать алкоголь и исторгал из себя всё выпитое. Её трясло. Она блевала и поносила и, наконец, могла выйти из запоя. Потом она плакала и просила прощения. Я радовалась и прощала.

Варила ей остатки манки на воде, потому что больше ничего не было. Она много спала, мылась и убиралась в квартире. И вот, свежая и накрашенная, она шла искать работу. Чаще находила. Маляр, штукатур, кондуктор, кладовщик, и даже бухгалтер и преподаватель.… Работать она умела. Не умела только жить. Первая зарплата. Наконец что-то появлялось на столе.

Можно и побаловать себя, немного расслабиться, «обмыть»… И всё начиналось по новой. Запой. Снова «попросили» с работы по собственному. Снова колесо закрутилось. Опять какие-то женщины и мужчины кричат матом на кухне, и пьют, и скрипит диван.… А я снова боюсь выйти из комнаты. Я словно в плену. И нет выхода… Я звоню отцу, плачу. Он уже забрал брата к себе. Но для меня там нет места… Его голос, злой и раздраженный: « … Я же предлагал разменять квартиру!» Молчу, потому что знаю – если сейчас он разменяет нашу квартиру, маму поселят в коммунальную комнату. Отец переедет со своей новой семьёй в однокомнатную. А мы с братом?! Что будет с нами? Я поняла – теперь каждый сам за себя. Каждый выживает по отдельности… Больше мы не одна семья. Это было горькое осознание. Я не помню, что я ела. Я вообще не понимаю, как я тогда выживала.

Иов Гл.6 Ст. 2 « …о, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое! Оно, верно, перетянуло бы песок морей!»

Иов Гл. 23 Ст. 2 «ещё и ныне горька речь моя: страдания мои тяжелее стонов моих».

Псалтырь Гл.11 Ст.6 «Ради страдания нищих и воздыхания бедных ныне восстану, говорит Господь, поставлю в безопасности того, кого уловить хотят».

______

Последний класс. Осень. Мне не в чем идти в школу. Нет ни туфлей, ни сапог, ни колготок. Одни трусы. Мамин старый, вручную ушитый лифчик. Остались только домашние тапочки.… В них я гуляю возле подъезда.

Третьего сентября я бросила школу. Просто перестала туда ходить, потому что пошли дожди. Мать иногда пропадала из дома. Иногда на неделю, другую. Один раз её не было больше месяца. Она возвращалась страшная, синяя, неузнаваемая. Однажды она проснулась и, шатаясь, пошла в кухню. Вдруг остановилась, посмотрела на меня. Я сидела в кресле, поджав ноги, и осваивала первые уроки макияжа. Нашла сухую мамину тушь-плевательницу и, стараясь не обляпаться, мазала пластмассовой кисточкой свои ресницы. Пошатываясь, она смотрела на меня внимательно, будто впервые меня увидела. И я подумала, возможно, она действительно видит меня впервые за последние годы… Я смотрела на неё, а она на меня. Её лицо вдруг исказилось от злости и слёз.

– Ты!!! – закричала она мне. – Ты такая красивая стала! Взрослая совсем… Скоро тебя кто-то полюбит… Ты будешь счастлива! А я?! Как же я? Я старею. Я никому не нужна! Почему ты должна быть счастливой, а я нет? Это несправедливо!

И вдруг она закричала:

– Пусть у тебя никогда не будет счастья! Пусть у тебя никогда не будет семьи! Пусть ты узнаешь, что такое одиночество! Пусть тебе будет так же плохо, как мне!

Она кричала и кричала. А я заплакала от обиды.

– За что?.. За что ты так со мной, мама?!

Но она меня уже не слышала. Держась за стену, она шла искать очередную бутылку. Так вместо материнского благословения я получила материнское проклятие. Проклятие несчастной, завистливой женщины, которую в детстве бросила мать. Которая не знала материнской любви и посчитала это уважительной причиной, чтобы лишить этой любви свою собственную дочь.

Иногда захаживает отец – для того, чтобы что-нибудь забрать. У него совсем чужие глаза. Он смотрит сквозь меня. Забрал швейную машинку, обещал вернуть, но так и не вернул. Для меня это трагедия, ведь я сшила на ней две юбки. Перешивала из старых вещей. Я много сплю. У меня кружится голова от недоедания.

Ирина по вечерам зовет с собой.

– Там тебя хотя бы накормят, – говорит она.

Мне это не нравится. Мне страшно. Страшно идти с ней куда-то в ночь. Ещё страшней – оставаться дома с людьми, которые звенят стаканами в руках, покрытых наколками. Но я остаюсь.

Однажды ночью мне приснился один из ярчайших снов. Ирина и я. Будто бы мы живем в средневековом прошлом. Холмы, леса, замки, повозки, лошади.… Всё это я видела с необыкновенной реалистичностью. Я запомнила нашу одежду – длинные рваные юбки из грубого сукна. Мы – две бродяжки, которые бегут от чумы из города в город и постоянно находятся в поисках пропитания. Помню золотые пшеничные поля, по обочинам разбитой дороги кое-как, утопая в грязи, едут телеги. Мы приткнулись к этой процессии. Надеемся, что нас накормят… А тем временем по пшеничному полю скачут всадники. Я останавливаюсь и смотрю, как заворожённая. Впереди на чёрном коне и в чёрном развевающемся плаще скачет рыцарь. Чёрные волосы, чёрный камзол, пронзительный взгляд, на удивление, добрых глаз… От него чуть отстают слуги. Он был так красив, этот рыцарь, что я, залюбовавшись им, не заметила, как он поскакал прямо к нам. Кто-то шепнул мне на ухо, что это хозяин здешних земель. И чтобы я сейчас же опустила глаза. Тут я, наконец, услышала голос разума и, натянув поглубже капюшон, склонилась. Но внутри почувствовала – поздно. Он нас заметил. Он увидел меня! Далее сон напоминает калейдоскоп картинок – как мы с Ириной бежим, задрав повыше грязные юбки. Льёт дождь как из ведра, а мы, насквозь мокрые, пытаемся прорваться к лесу. Падаем, встаём, скользим в мокрой жиже.… И слышим позади нас лай собак. На нас охота!

Нас загоняют, загоняют, как дичь! Мы, две несчастные испуганные нищенки, мечемся по лесу. Я вижу, что нас догоняют. Вижу всадников позади и собак, которые нас окружают. Обессиленные, мы снова выскочили в поле и упали в пшеницу. Смеясь, нас окружили всадники – люди чёрного рыцаря. Заливаются лаем собаки, еле сдерживаемые слугами. Нас поймали! Мы плачем от ужаса.… Подъехал рыцарь. Очень высокий. Но я почему-то его не боюсь. Он молча смотрит на меня и на Ирину… Долго смотрит. Его лошадь гарцует. И тут раздаётся его голос:

– Эту – в каменоломню! – машет он в сторону Иры.

У меня в груди замирает сердце.

– А ты поедешь со мной, – говорит он мне.

Я теряю дар речи.

– Куда?.. – спрашиваю я.

– В мой замок, – скупо отвечает рыцарь. – Станешь моей женой.

Он разворачивается и уезжает. Я вижу, как слуги тащат Ирину в сторону и надевают ей железные цепи – кандалы. Слышу, как она кричит, что это несправедливо. Почему только её в каменоломню… Она кричит в мою сторону, но слуга уже учтиво, но твёрдо уводит меня в сторону. И я просыпаюсь.

Рассказала этот сон Ирине. Она смеялась и так же, как и во сне, стала возмущаться, почему это её в каменоломню, а меня в замок? А ещё удивлялась моей фантазии. Но моя фантазия здесь не причём. Это был пророческий сон. В этом я смогла убедиться спустя время.

А пока в разгаре моё время потерь.

Исаия Гл.29 Ст. 11 «И всякое пророчество для вас то же, что слова в запечатанной книге, которую подают умеющему читать книгу, и говорят: «прочитай ее»; и тот отвечает: «не могу, потому что она запечатана».

Амос Гл.3 Ст. 8 «Лев начал рыкать – кто не содрогнется? Господь Бог сказал – кто не будет пророчествовать?»

______

Я стала замечать, что парнишка из соседней квартиры обращает на меня внимание. Он пригласил меня в кино. Меня трясло от восторга и ужаса. Мне совершенно нечего было надеть, но спасли девчонки – соседки с пятого и третьего подъезда. Кто дал модную леопардовую юбку, кто туфли. Сейчас мне смешно – я выглядела как Джулия Робертс из фильма «Красотка». Я еле шла на высоченных каблуках и в короткой юбке, но была совершенно счастлива, потому что держалась за крепкую руку «своего» парня.

Совершенно не помню, какой мы смотрели фильм. Но навсегда в памяти осталась лавочка, на которой мы сидели и болтали. Даже не целовались! Тот мальчик крепко сжимал мою руку и серьезно размышлял о том, когда мы поженимся. Он приехал на побывку в семью из суворовского училища и скоро его заканчивал. Охваченные мечтами и общим восторгом, мы не могли расстаться, и сидели там почти до утра. А мой жених вдруг вскочил и убежал куда-то, попросив закрыть глаза. Я, конечно, закрыла, но подглядывала.

Суженый обрывал соседнюю клумбу с цветами. Вернувшись, он вывалил мне на коленки букет оранжевых цинний. Это были самые первые в моей жизни цветы.… И я их запомнила навсегда.

Мой мальчик уехал. А мне было передано устное послание через его младшего брата. Что их отец очень не в восторге от наших отношений и никогда не допустит, чтобы его мальчик женился на такой, как я, так как алкоголизм передаётся по наследству. А всем известно, кто такая моя мать…

Я не помню, чтобы я плакала. Но помню, как внутри всё сжалось. И я точно знала, что не буду ни с кем бороться и никому навязываться. Мальчик мой больше не появлялся, впрочем, и я ему не писала. А дома произошли перемены. У мамы появился постоянный мужчина. Будем называть его Войцехович. Разведённый бывший охранник зеков, на пенсии. Теперь они пили меньше и вместе. Мама объявила, что выходит замуж, а он стал ходить по квартире в трусах. Мне показалось, что это к лучшему. В доме появились продукты. Но оказалось, что новая семья не стремится делиться ими с детьми от прошлых браков. Мама готовила только для своего мужа, и они даже перенесли холодильник в отдельную комнату, которую закрывали на ключ. Мой брат в очередной раз ушёл жить к отцу, а я снова осталась там одна. Я помню, что в этот момент Бог располагал сердца людей вокруг меня: несколько девочек из нашего дома тайно приносили мне кто кусок хлеба, кто котлету, кто бутерброд. Меня подкармливали, как дворового щенка, всем миром. Помню, как ходила по подъездам и пыталась продать книги из домашней библиотеки. Были те, кто покупал что-то. Находились люди, которые просто давали мне вещи. А соседка с третьего подъезда отдала мне старые сапоги. Хоть они безбожно промокали, но я была счастлива.

Мама, вопреки моим надеждам, снова стала прикладываться к бутылке, пуще прежнего. Зато сам Войцехович ходил почти трезвый. Только успевал бегать за водкой для матери. По ночам я слышала, как она плакала, стонала… Я не знаю и не хочу знать, что он с ней там делал. Но мне становилось так плохо, когда я это слышала… Я стала замечать, что он и на меня смотрит нехорошо.

Вскоре он перешёл к действиям: хватал меня за руки и прижимал к стене. Когда у матери случались минуты просветления, я пыталась с ней поговорить. Но она смотрела на меня с ненавистью и говорила, что я сама к нему лезу. Что я проститутка и мокрощёлка… И ещё много чего говорила, о чём предпочитает и сейчас не помнить.

Как бы я хотела не рассказывать всего этого… И один Бог знает, как это тяжко – изливать на бумаге то, чего никогда не сможешь забыть. Хорошо помню тот момент, когда согласилась пойти с Ириной. Сидели весёлой компанией в какой-то квартире, с закуской и выпивкой. А ещё помню, как собиралась и, стоя у зеркала, услышала очень четко: «Не ходи!» Голос звучал не в ушах, не в голове, а где-то изнутри, из сердца. Но он был настолько явственный и различимый, что невозможно было его отрицать. Это был первый раз, когда я его услышала, но не последний. Тогда я его не послушалась. Я сознательно приняла решение и пошла на эту вечеринку. Я сознательно отдалась совершенно незнакомому парню, которого видела в первый раз. Сейчас я могу точно сказать, что сделала это от страха. От страха перед отчимом. Я очень боялась, что он меня изнасилует, и не хотела отдавать свою невинность ему. Конечно, враг внушил мне этот ужас, и сейчас я уверена, что Господь бы уберег меня от этого. На следующий день я пошла в церковь и попросила у священника исповедаться. Я чувствовала, что лечу в бездну и пытаюсь зацепиться за стены. Бабульки в церкви накричали на меня за то, что я пришла в короткой юбке (другой у меня не было). Священник терпеливо объяснил, что нужно делать: сколько раз и какие молитвы нужно читать, прийти ко всем заутренним и вечерним служениям, поститься.… Все это показалось мне такой ерундой и лицемерием. Я вышла из церкви настолько раздосадованная, что сняла свой крестильный крестик (крестили меня в православной церкви в тринадцать лет, ещё до развода родителей) и выбросила его в лужу. Пожалуй, в тот момент мне был нужнее психолог, чем священник. А разницы я не видела и не понимала. Казалось бы, этим актом я отказалась от религии, не увидев в ней практической помощи, но Господь – не религия. И Он не отказывается от нас с такой лёгкостью.

Иов Гл.10 Ст. 12 «…жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой?»

Псалтырь Гл.30 Ст. 17 «Яви светлое лице Твоё рабу Твоему, спаси меня милостью Твоей».

______

Дома тем временем сгущались тучи. Отчим откровенно спаивал мою мать и даже не скрывал своих планов. Мать на кладбище, меня в психушку, а с Пашкой.… С братом он разберётся потом. Так он сказал. Я сказала, что он никогда не получит нашу квартиру. А он ответил – увидим. Я старалась как можно реже появляться дома. Каждый день уходила на разные вечеринки. У меня появилось много знакомых и даже якобы «друзей». Став женщиной, я успокоилась, убедив себя, что мне больше ничего не грозит. Если кто-то пытался завязать со мной серьёзные отношения, я страшно пугалась и твёрдо отвечала – нет. Некоторые из моих знакомых девчонок намекали, что замужество было бы самым лучшим выходом в моей ситуации. Но я почему-то гнала даже саму мысль об этом. От одной мысли, что мне придётся засыпать с кем-то в одной кровати, меня начинало тошнить. Мечтала я об одном – о свободе и независимости. Свободе от матери и отчима. Я мечтала о том дне, когда смогла бы сама себе купить одежду и еду. Но я была ещё несовершеннолетняя и не могла даже устроиться на работу. На вечеринках, под звуки музыки Милен Фармер и «Модерн Токинг», мы ночи напролёт играли в карты. Я часто выигрывала. «Друзья» шутили, что со мной на раздевание играть неинтересно. Все сидят раздетыми, кроме меня. Я полюбила карты, и они отвечали мне взаимностью. Не помню, на какие деньги я купила в ларьке книжку «Гадание на картах» и свою собственную колоду карт. Очень быстро её освоив, я стала гадать всем знакомым. Почему этот факт примечателен? Потому что все поражались, насколько точным было это гадание. Я называла им факты из прошлого, настоящего и будущего и попадала абсолютно в точку. Желающим погадать я рассказывала подробности такого характера, что никто не мог понять, как можно это увидеть по картам. Я и сама не понимала, как это делаю. С картами у меня была почти ощутимая связь. Я разговаривала с ними и спала, держа их под подушкой.

В этот период случился ещё один яркий сон. Я увидела, что сижу в клетке, как зверь, совершенно голая, на деревянном полу. Вокруг меня только железные прутья. Возле моей клетки ходит кто-то… Я не вижу его лица, но заведомо боюсь. Эта тень предлагает мне много денег. Очень много денег! Взамен я должна согласиться отдать себя полностью.

– Как это? – спрашиваю я.

– А вот так! – отвечает страшная тень и нажимает какой-то рычаг. Моя клетка медленно, как на лифте, опускается вниз. Дальше я смотрю на всё происходящее со стороны. Я вижу, что клетка с девушкой исчезла внизу в каком-то подвале и оттуда раздаются душераздирающие крики и стоны. Мне ужасно страшно за эту девушку. Кто-то шепотом мне на ухо рассказывает, что с ней там делают. Я не хочу это слушать, но не могу не слышать… Мне описывают самые отвратительные извращения и дикие оргии. Вдруг клетка медленно начинает подниматься обратно. Перед моими глазами предстаёт лежащее на грязном, заблёванном и кровавом полу, дрожащее мелкой дрожью существо. Человеком «это» назвать было трудно. Лысое и с длинными страшными ногтями, ни одного живого места, голое мясо. Совершенно истерзанное создание… Зрелище было так ужасно, что я закричала и тут же проснулась. Этот сон ввел меня в состояние настоящего шока. Я точно знала, что девушка в клетке – это я. И очень испугалась.

Очень! Уже тогда я стала понимать, что это предупреждение. Серьёзное предупреждение. И я это вполне начала осознавать. Но как изменить свою жизнь? Как изменить то, что вокруг, если я действительно в клетке и мне некуда пойти?

Ирина пригласила меня пожить к себе. Тётя Роза была не против, тем более, что после маминой свадьбы ей пришлось пить дальше в одиночестве. Я уже настолько привыкла к попойкам у себя дома, что тихие посиделки тёти Розы на кухне в обнимку с бутылкой меня совсем не напрягали. К тому времени у меня образовалась моя собственная компания, и с Ириной я больше не гуляла. Она очень обижалась, но я уже понимала, что мы с ней разные. Она бежала в ночь, чтобы отдаться кому-нибудь. Чтобы заглушить завывание чёрной пропасти своего сердца. Внутренний демон каждый вечер гнал её из дома. Я же шла куда-то от отчаянья, потому что где-то там было всё равно безопасней, чем дома. А ещё я пыталась хоть как-нибудь заработать. Один раз я примкнула к компании девчонок, которые снимали норковые шапки у подвыпивших людей. Держа в зажатой ладони лезвие ножа, спрятанного в рукаве, я впервые увидела в глазах мужчины панический страх… У меня появилась своя кожаная куртка. И я так благодарна Господу, что мы тогда не загремели в тюрьму…

Бывало, мне даже давали какую-нибудь мелочь за гадание. Одним вечером Ирина, как обычно, собиралась на свой ночной променад. В этот раз она особенно уговаривала меня с ней пойти. Но я хорошо запомнила тот момент, когда услышала «голос» и теперь осознанно или нет, но прислушивалась к себе. В тот раз я снова почувствовала отчётливое «нет!». И, несмотря на нытьё и уговоры, осталась дома – у неё дома, на кухне с тётей Розой, в попытках раскурить «Приму». Ирина не вернулась домой ни ночью, ни на следующий день. Тётя Роза, привыкшая ко всякому, не верила в плохое. «Загуляла…» – повторяла она растерянно, пока рано утром второго дня к подъезду не прикатила машина. Проснувшиеся соседи с первого этажа потом рассказали, как из неё выбросили почти раздетую девушку в бессознательном состоянии. Ирина пролежала в реанимации три дня и на четвёртый скончалась, не приходя в сознание. Это были первые похороны в моей жизни. Маме моей подруги с работы пригнали большой «Икарус», в котором ехала одна я. На похоронах было шесть человек. Тётя Роза подарила мне несколько Иринкиных вещей и попросила съехать. Я снова вернулась в нашу квартиру. Лёжа на кровати, смотрела в потолок. Мне казалось, что меня засасывает огромная воронка… Я вспоминала свой сон про неё и каменоломню. Внутри было чёткое понимание, что Ирина и вправду сейчас не в самом лучшем месте. Что ей очень плохо. Я заревела. Я совсем не плакала на похоронах, а теперь ревела навзрыд. Думаю, не об Иринке я плакала тогда, а о себе. Мне казалось, что и я так же закончу…

Дверь в мою комнату Войцехович выбил с третьего раза. Я хорошо запомнила его ухмылочку. Но сдаваться без боя я не собиралась. Будучи довольно крепкой девушкой, оттолкнула его несколько раз. Я металась по квартире. Войцехович матерился. Мать спала на диване в алкогольном дурмане. Я бросилась на кухню и успела схватить кухонный нож. Увидев его в моей руке, отчим развернулся и побежал от меня. Я за ним. Я реально хотела его убить! И с большим удовольствием ткнула бы ему в живот, но Войцехович развернулся и перехватил мою руку. Нож оказался у него. Он замахнулся. Я увидела блеск перед самым лицом и инстинктивно схватила за лезвие. Войцехович вытащил нож из моей ладони. Кровь брызнула во все стороны, а отчим сразу испугался и закрылся в комнате. Я лежала на полу коридора и выла. Не от боли, а от отчаянья. Я взывала к тому, чего не знала. Просила о помощи, не надеясь быть услышанной. Выла с таким же отчаяньем, как волк воет на луну. И не сразу услышала, что в дверь давно стучат. Ко мне пришла знакомая с соседом, парнишкой с четвёртого подъезда, позвать на посиделки с картишками. Увидев меня всю в крови, потащили через дорогу в больницу. И уже через два часа я с зашитой рукой снова сидела в своей комнате. Была уже глубокая ночь. Мать очнулась и под звон рюмок ворковала с Войцеховичем на кухне.

А я решила умереть. На этот раз по-настоящему. С пронзительной ясностью поняла одно: «Я не хочу больше так жить. Я не хочу больше так жить! И если я не могу ничего изменить, то лучше умереть!» Сформировав эту мысль, сразу успокоилась. Теперь я знала, что нужно делать. Пока они пили на кухне, я тихонечко зашла в их комнату и вытащила из серванта большую коробку с лекарствами – нашу домашнюю аптечку. Я слышала много историй, как люди, наглотавшись таблеток, тихо умирают, засыпая навсегда. Такая смерть меня вполне устраивала. Дверь с вырванным замком я оставила открытой настежь. Наверное, хотела, чтобы они увидели, что я делаю. И в глубине души надеялась, что меня остановят. Я налила в стакан воды из крана, села на табуретку и стала наугад распечатывать упаковки.

Я видела, что отчим ходит по коридору и внимательно следит за моими действиями. А так как на кухне вместо сломанной розетки была сквозная дыра в мою комнату, я слышала каждое их слово. И каждое их слово отпечаталось в моей памяти навсегда. Войцехович подскочил к матери и сказал:

– Слышишь? Она там таблетки пить собирается…

– Какие еще таблетки?..

– Большую аптечку взяла, говорю! Покончить с собой, что ли, надумала?

Следующие слова моей мамы меня потрясли. Видит Бог, как я хотела их забыть.

– Да пусть пьет. Сдохнет. Комната быстрей освободится…

Хочу сразу сказать, что я простила её. Она мало изменилась с тех пор, но я простила её и за то, что было, и за то, что есть, и за то, что будет. Она не помнит этого момента или говорит, что не помнит. Может быть, её психика включила защитную реакцию и стёрла из памяти этот эпизод. Да. Я верю, что это возможно. Потому что, если бы она действительно помнила то, что она делала – с этим невозможно было бы жить…

Когда я услышала, что сказала моя мама.… Как мне описать свои чувства? Внутри меня что-то оборвалось. Что-то сломалось. Впоследствии мне было очень трудно это починить. В этот момент я по-настоящему осиротела. Я поняла, что всё делаю правильно. И мне действительно лучше уйти. Я не хочу жить в таком мире. И я принялась их пить. Теперь я хотела умереть совершенно по-настоящему. Я глотала их по одной, запивая водой. Сначала белые, потом голубенькие. Потом были какие-то желтые капсулы, потом снова белые…

Я плакала, вспоминала об этой дуре Иринке и шептала:

– Ирка, забери меня отсюда! Забери…

Выпив несколько десятков, я стала злиться. Никакого эффекта я не

чувствовала. Совершенно ничего. Голова была ясная, спать не хотелось совсем. Но так же я чувствовала, что не могу проглотить больше ни одной таблетки. Я сидела за своим старым исцарапанным столом, за которым столько лет делала уроки. Смотрела на пустой аквариум, в котором давно сдохли все рыбки, и ждала. Ждала до тех пор, пока не открыла глаза, и поняла, что лежу на полу. Обнаружила, что давно упала с табуретки, и рядом со мной мама, которая трясет меня и требует, чтобы я взяла трубку телефона.

Войцехович  поставил мне на пол телефон, и они пошли курить.

Я чувствовала, что нахожусь внутри какого-то желе и вот-вот потеряю сознание. Нащупала трубку телефона и услышала в ней голос отца. Он показался таким родным, что у меня снова полились слёзы. Собрав все свои силы, я, наконец, просипела ему в трубку:

– Папочка, прощай… Я так тебя люблю…

– Что случилось, Оксана?! Что с тобой?!

– Папа…Я умираю…

Дальше помню, как просто закрыла глаза. И тут же открыла от того, что надо мной склонился отец. Потом я поняла, что меня везут на машине скорой помощи. Потом я блевала в туалете приемного покоя. Потом мне промывали желудок. Потом я спала. Потом снова блевала в раковину своей палаты. Потом снова спала. Только на третий день я стала понимать, что, кажется, выжила и в палате не одна. Потом меня пришли навестить отец и его новая жена. Она принесла мне яблоки. Но мне их было нельзя. А отец рассказал, что он занимался своими делами дома, когда вдруг понял, что со мной случилась беда. Понял так ясно и отчетливо, что позвонил к нам на домашний. Трубку взял Войцехович и долго материл, объясняя, куда ему идти. Но папа снова позвонил и сказал, что если он сейчас же не услышит мой голос, то приедет к ним сам прямо сейчас. И тогда они меня растолкали и бросили мне трубку телефона…

Мой отец меня спас. Он спасал меня два раза. В первый раз он дал мне свою кровь, когда я умирала в детстве. И второй – когда послушался голоса другого Отца. Того Отца, который всё видит и никогда не бросит. Отец, который спасет тогда, когда все предадут. Человек может бросить своих детей и забыть; Небесный Отец – никогда.

В больнице случайным образом обнаружилось, что я беременна. Гинеколог вздыхала, кривила губы и удивлялась, как я могла этого не заметить. На все вопросы я молчала. А что я могла ответить? Что я и есть ребёнок? Что совершенно не понимаю, что происходит с беременными женщинами? Что мало знаю о взрослой жизни? Что в моём возрасте нужно ещё только мечтать о поцелуях…

Из больницы позвонили матери. Новость о моей беременности отрезвила её настолько, что они с Войцеховичем тут же нашли деньги и заплатили гинекологу. Срок был уже большой, и аборт делать по правилам уже поздно.

Моя растерянность сменилась радостью. Я совершенно не понимала, что такое материнство, но очень обрадовалась. Ведь я теперь буду не одна. У меня будет ребенок! Мы будем любить друг друга! Меня позвали на процедуру. Сказали, прихватить по дороге пеленку. Я не удивилась очередному осмотру в гинекологическом кресле. Мне вкололи общий наркоз, и я оказалась в странной светлой комнате. Были заметны очертания диванов, стульев, кресел. Всё это было накрыто тканью, как делают, когда уезжают из дома надолго. Но помещение напоминало мне, скорее, комфортный и уютный вокзал. Почему-то я чувствовала, что это вроде зала ожидания, но при этом здесь никто никогда не сидит… Я с интересом осматривалась, но вдруг обнаружила, что угол в потолке стал светлеть и растворяться. Из него на меня полился свет. Я смотрела на него, как зачарованная, и меня, как бабочку, тянуло к нему с нарастающей силой. Всё исчезло – и комната, и очертания, остался только ослепительно яркий свет, к которому я неслась с какой-то космической скоростью. Этот полёт был настолько впечатляющим, что я запомнила его во всех подробностях. Свет приближался и заполнил собой всё. Я помню тот восторг, с которым я летела ему навстречу. Эти эмоции невозможно сравнить ни с чем. Абсолютное счастье – вот только приблизительная формулировка того, что я чувствовала. И вдруг – бац! Я как будто врезалась в стену. Впереди встали две высокие фигуры в белом. Просто встали впереди меня, но я не могла их обойти ни с какой стороны. Я видела, как желанный свет стал отдаляться, и это вызвало во мне бездну отчаянья. Ни мольбы, ни крики не помогали. Меня не пропускали к свету, а он исчезал… Я стала плакать, умолять и даже попробовала оттолкнуть этих двух. Но мои руки проходили сквозь белые фигуры, и я не могла ни до кого дотронуться. Они же стояли молча, не реагируя на меня.

Я открыла глаза оттого, что меня били по щекам. Врач, наклонившись надо мной, ругался, испугавшись, что я не просыпаюсь после наркоза.

Окончательно пришла в себя я уже в своей палате. И уже без ребёнка. В ту ночь мне приснился такой сон. Я увидела маленького зверька в траве. Он был похож или на лисёнка, или на маленькую рыжую собачку. Такой милый. Я хотела его погладить и присела на корточки. Стала подзывать к себе. Но он смотрел на меня жалобно и испуганно и пятился, приседая, будто бы от боли. Я звала его, а он всё пятился от меня и скулил. А там, где он приседал, трава была опалена. Это продолжалось, пока я не увидела, что его хвост и задние лапы горят. Огонь распространялся от хвоста по всему его телу. Лисёнок горел на моих глазах, и я ничем не могла ему помочь…

Меня выписали и определили к папиной матери. Отец всё-таки настоял. Но бабуля, узнав о моих прегрешениях, не очень-то была рада меня видеть. И я сама вернулась к матери и отчиму.

Моему брату Павлу в тот период было около десяти. Спустя много лет, когда он был уже взрослым парнем, он рассказал мне сон, который увидел в те дни – такой реалистичный, что запомнил его на всю жизнь. Ему приснилось, что он спит и просыпается от стука. Подходит к двери и открывает. На пороге стоит Ирина, которая к тому времени уже умерла. Она выглядела ужасно. В какой-то грязной сорочке-рубахе, изъеденная червями, синяя – как в фильме про ходячих мертвецов, только со слов Павла, ещё ужаснее… Он много раз видел её при жизни и был потрясён. Покойница припала к двери, норовя войти. Но он удержал её и закричал:

– Пошла вон! Что тебе надо? Уходи отсюда!

Брат изо всех сил пытался закрыть дверь и отпихивал Ирину ногами. А та

ему отвечала:

– Я пришла забрать Оксану! Пропусти, она сама позвала меня. Я пришла за ней!

Но Павел собрал все силы во сне, оттолкнул её и захлопнул дверь. И тут же проснулся в ужасе.

Сейчас я понимаю, что он, как единственный мужчина, оставшийся в нашей семье, в тот момент взял на себя духовную защиту, сам этого не осознавая. Хотя он тогда ещё не познакомился с Иисусом, но воспользовался той властью, которую дал Господь мужчине и главе семьи. И я ему за это очень благодарна!

От Матфея Гл.13 Ст. 42 «и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов».

Наверное, многих удивит обилие в этой книге снов. Найдутся, я думаю, те, кому это не очень понравится. Найдутся и те, кто не поверит. А кто-то начнёт их истолковывать по-своему. И ко всему этому я готова. Я предполагаю, что будет и негативное их восприятие. Некоторые спросят меня – зачем ты их рассказываешь? Даже если тебе это действительно снилось.… И я отвечу – потому, что это моя жизнь. Потому, что я обещала рассказать обо всём максимально честно и подробно. Потому, что без этого история будет неполной. Мне приходится говорить о себе, чтобы поведать о Нём. И если кто-то сможет рассказать по-другому – флаг вам в руки и ручку впридачу.

Пишите свою историю. А это моя жизнь, и она такая.

______

Как-то меня позвали на день рождения. Отмечала одна девчонка из пятого подъезда нашего дома. Пока её родители уехали на дачу, дома собрались все парни и девушки нашего двора. Времена были голодные, и мы были рады варёной картошке и соленым огурцам на столе. Мы пили дешёвое красное вино и курили по одной сигарете, передавая её друг другу. Внезапно в дверь позвонили. Хозяйка, перепугавшись, что пришли родители, сразу открыла дверь. В квартиру вошли взрослые, по нашим меркам, дядьки, лет двадцати пяти – тридцати, в спортивных костюмах и бордовых двубортных пиджаках.

Они деловито исследовали квартиру, посмеялись над нашим роскошным столом и, поменяв кассету в магнитофоне на группу «Король и Шут», поздравили растерянную именинницу. Наши мальчики притихли, а новые гости заявили, что нужно срочно купить что-нибудь из еды и нормальной выпивки. Кто-то стал плавно двигаться к двери, и я тоже последовала ближе к выходу. Похоже, посиделки подошли к концу. Дальше начиналась уже не наша вечеринка. Но тут один из незваных гостей прихватил меня под локоток и заявил, что я точно хочу проводить его до магазина. И едва я успела воспротивиться, выволок из квартиры. И вот я, крепко удерживаемая за руку, обмирая внутри от страха, иду в ночи к ближайшему комку-ларьку. Молодой человек, играя мышцами и не особо скрывая пистолета, небрежно заправленного под ремень, расспрашивал, как меня зовут и где я живу. Пока мы дошли до магазина и вернулись в наш двор, я от испуга и выпитого ранее вина не просто рассказала о себе, а буквально выревела рассказ об отчиме и моей жизни. Молодой человек слушал молча, иногда задавал вопросы. А на обратном пути препроводил до моей квартиры. Сказал «пока» и махнул рукой, звякнув дорогими бутылками в красивых глянцевых пакетах. Больше я его никогда не видела. И даже не знаю точно и достоверно, связан ли этот эпизод с тем, что через несколько дней Войцехович исчез. Да, просто вышел в магазин и не вернулся. Не вернулся ни в этот день, ни на следующий. Ни через месяц, ни через год… Мать сначала поубивалась, заливая и это своё горе. Искала его. Потом пришла в себя немного и через полгода развелась без его присутствия. Мы много лет думали, что с ним могло случиться. Я подозревала, что того уже нет в живых. Но спустя много лет мама встретила своего бывшего мужа случайно на улице. Войцехович что-то бубнил, но так и не смог объяснить ей внятно, что тогда с ним произошло…

Но для меня всё предельно ясно. Я и в этом вижу руку Божью.

Мои надежды на то, что с исчезновением отчима мама, наконец, выйдет из своего стопора, не оправдались. Она систематически завязывала, находила работу. Приводила себя в порядок и покупала духи. Но через пару месяцев с такой же легкостью развязывалась, и всё возвращалось к батарее пустых бутылок под кроватью, среди которых валялся и пустой флакончик выпитого парфюма.

Мне сейчас трудно описать своё состояние в тот период, потому что внутри меня что-то омертвело, и я не знала, что мне делать дальше. Было ощущение, что я всё-таки умерла, но не до конца. А как жить дальше, не понимала. Я ходила как во сне, несколько раз дралась с матерью и, раскладывая на себя карты, видела одну беспросветную тьму…

К Римлянам Гл.6 Ст.21 «Какой же плод вы имели тогда? Такие дела, которых ныне сами стыдитесь, потому что конец их – смерть».

Откровение Гл. 21 Ст.8 «Боязливых же и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая».

2-Царств Гл.22 Ст.5 «Объяли меня волны смерти, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня».

Гл.22 Ст..7 «…и Он услышал из чертога Своего голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его».