Читать книгу Комплекс Джейн Эйр. Психоаналитическое исследование Идеал-Я - Оксана Николаевна Толкачева - Страница 4

Мне бы хотелось предложить некоторые размышления относительно различий процедуры кастрации и работы разочарования. В психологическом смысле процедура кастрации подразумевает утрату частичного, выполняющего противовозбуждающую функцию, объекта. Противовозбуждающая функция позволяет связывать и нейтрализовать психические возбуждения, которые, преодолевая определенный количественный порог, приобретают разрушительный характер.

Типичными вариантами кастрации считаются ситуации отнятия от груди, приучения к горшку и другие элементы тренинга, а также запрет на инцестуозные действия. Процедура кастрации сопровождается обретением на месте утраченного частичного объекта предметного или символического субститута – ложка вместо материнской груди, горшок вместо спонтанного опорожнения, игрушки и вербально-знаковое общение вместо эрогенных ласк. Каждая процедура кастрации представляет собой опыт утраты и предполагает осуществление работы горя. Ребенок утрачивает не только частичный объект как привычный для себя источник противовозбуждения и удовольствия, но и часть тех омнипотентных фантазий, которые наполняли его фетальный Идеал-Я, когда ребенок был чистой потенцией, абсолютным идеалом. Родители будут проводить ребенка через процедуры кастрации, утраты и разочарования в соответствии со своим опытом и фантазиями на эти темы. Представляется благоприятной ситуация, когда родители понимают и принимают право ребенка на гнев и оплакивание утраты, когда они не только устанавливают запрет или совершают подмену (что ведет не к кастрации, а к удвоению) объектов, а стараются сопровождать утрату частичного объекта очарованием новых объектов, поначалу несколько идеализируя их.

Так, при переходе от грудного вскармливания мать улыбками и интонациями голоса поощряет ребенка пробовать новую пищу и изучает его вкусы, чтобы новая еда приносила ему удовольствие. Ограничение телесного контакта с растущим ребенком, например, когда ребенка приучают самостоятельно мыться, одеваться, спать отдельно, не прикасаться к определенным частям тела матери и отца, компенсируется приносящим удовольствие, «ласкающим» вербальным контактом. Если родители обсуждают с ребенком его страхи, фантазии и желания, терпеливо отвечают на его вопросы и с искренним интересом выслушивают, моторика как путь разрядки влечений постепенно замещается речью. Таким образом родители нивелируют, насколько это возможно, травмирующий потенциал кастрации, помогая ребенку либидинально инвестировать смену актуальных объектов и свое Я в этом движении. Ребенок овладевает работой горя и работой разочарования, чтобы не отворачиваться от актуальной реальности, а либидинально инвестировать ее.

Что происходит, когда родители практикуют не столь «очаровательные» процедуры кастрации, а приучают ребенка к «принципу реальности», имея в виду, разумеется, свой, чаще всего полный тревог и фрустраций, взгляд на «реальность», на то, что хорошо и должно? Как мне кажется, в этом случае ребенок усваивает представления о тревожных, садистичных объектах и опасной реальности, которая безнадежно разочаровывает и во всем проигрывает утраченной идеальной реальности. Процедура кастрации приобретает либо характер травмы, оставляющей вместо утраченного объекта рану, дыру, помечающей беспомощность субъекта перед жестокостью другого, либо характер стигмы – получение объекта, заведомо худшего по сравнению с утраченным. Так, переживание генитальной кастрации девочкой будет иметь характер стигмы, если в семейных фантазиях присутствует чрезмерная идеализация пениса, например, когда мать мечтает о рождении мальчика или наделяет привилегиями брата девочки. Утраченный в актуальной реальности, но не оплаканный частичный объект сохраняет свои позиции, становясь сердцем меланхолической психической экономики, защитой от которой часто становится полуавтоматический, оператуарный режим бытия.

Процедура кастрации является источником цепочек репрезентаций, организующихся в структуру Сверх-Я, поэтому содержание репрезентаций Сверх-Я родителей является определяющим фактором того, как родители осуществляют процедуры кастрации детей, происходит ли воспроизведение или гиперкомпенсация их собственного детского опыта. Способность очаровывать, идеализировать, набрасывать вуаль[1] желанности и привлекательности на актуальные объекты является функцией Идеал-Я, содержание которого, а также степень автономности Я от Сверх-Я и Идеал-Я оказывает значимое влияние на то, в какую реальность родители инициируют своих детей.

В работе «Я и Оно» термины Сверх-Я и Идеал-Я употребляются Фрейдом как взаимозаменяемые, хотя в логике Фрейда уже прослеживается различение функций этих структур, которое станет ещё более отчетливым в дальнейших работах аналитиков. Самым общим образом можно сказать, что структура Сверх-Я является более поздним по сравнению с Идеал-Я образованием комплекса кастрации и организуется из запрещающих, ограничивающих репрезентаций и ассоциированных с ними тревог «Ты не смеешь». Структура Идеал-Я организуется из побуждающих репрезентаций «Ты должен». Поскольку психические структуры организуются путем интроекции образов объектов и связей с ними, макроструктуры Я, Сверх-Я и Идеал-Я имеют отношение друг к другу как к объектам. Сверх-Я инвестирует Я репрезентациями тревог, а Идеал-Я инвестирует Я либидинальными репрезентациями. По мере развития индивидуального Я личной истории, при условии помощи ранних объектов привязанности в нейтрализации и связывании влечений и тревог, Я овладевает инвестициями конгломерата Сверх-Я и Идеал-Я, включая эти инвестиции в собственную нарциссическую экономику, получая тем самым автономию от внешних объектов – их любви и запретов.

Содержание нарциссических депрессий, для которых характерны ощущение безжизненности, пустоты, омертвелости, смыслоутраты, неспособности получать удовольствие от жизни и желать чего-либо, лучше объясняется не загрузкой влечений смерти со стороны Сверх-Я, а разрывом связи между Я и Идеал-Я. Одно объяснение не отменяет другого и не противоречит ему. Как мы выяснили из исследования фетальной экономики, в отсутствии либидинальных инвестиций Я оказывается затоплено возбуждениями и репрезентациями тревог, задним числом ассоциированных со Сверх-Я, последним кордоном против которых выступает торможение психической продуктивности в целом, как искусственная кома является экстремальным средством защиты против боли. Но первоначальный сбой произошел именно в структуре Идеал-Я, которая по какой-то причине не инвестирует актуальное-Я.

Некоторые формы тревожных расстройств, таких как социофобия, имеют отношение к особенностям экономики между структурой Я и конгломератом Идеал-Я и Сверх-Я. Страдающий социофобией и отказывающийся от связей с объектами внешнего мира субъект регрессирует к ситуации фетального-Я, представляющего собой чистую потенцию, идеал. В отсутствии контактов с внешним миром человек может фантазировать о всех тех грандиозных успехах и признании, которое он получит после выхода на актуальную сцену. Каждый реальный контакт с миром сопряжен с утратой части или всей совокупности этих фантазий, кастрацией и необходимостью работы горя и работы разочарования, которые не могут быть проделаны без либидинально инвестирующего актуальное-Я объекта (таковой обычно отсутствует в окружении социофоба). Хрупкая и неустойчивая связь Я с грандиозным Идеал-Я рвется при малейшей фрустрации или даже угрозе фрустрации, и Я оказывается во власти примитивного Сверх-Я, что вынуждает социофоба в попытках привлечь инвестиции Идеал-Я ещё больше фантазировать о своих грандиозных успехах, чтобы защититься от непрерывных и яростных атак Сверх-Я. Как сказала мне страдающая социофобией пациентка: «Мне нужно 100 % одобрения, потому что, если я получу 99 % одобрения и 1 % критики, я восприму только этот 1 %». В семейном анамнезе таких пациентов часто присутствуют множественные утраты с патологическим горем, бессознательным чувством вины и травмирующим разочарованием.