Читать книгу Моя ладонь превратилась в кулак. Дольки - Оксана Оомс - Страница 3

– Я все равно убегу!!!

Я себя знаю: упертая, как… отец.

Это он стоит сейчас передо мной. Вернее, перед огромным деревом, за которым я от него спряталась.

И как оно такое огромное вымахало, спрашивается? У меня даже дух перехватило: я за ним – и меня не видать. И вообще ничего не видать (а это я уже наверх гляжу), кроме тянущегося и даже достающего прям, я уверена, до тропосферы великолепия этого древесного. Оглянулась: вот это да, какая красотень! Да вокруг – сплошное такое же деревовеликолепие, прям от подъезда моего дома начинающееся и до следующего дома растущее: сплошь – дерева да дерева, в три охвата стволы! Я всегда знала, что это место за моим домом – сакральное! Сильнейшее! И, возможно, те злые силы, которые это тоже знали, его «облагородили» мусоркой… А сейчас ее нет. Куда ее дели? Догадались, что место священное? Наконец-то! В восторге я. Асфальтом даже и не пахнет – так вокруг наполнили собой все ярчайшие представители флоры. От Святого Места идет Свет, будто кто прожектором из-под земли светит. Но чувствуется, что свет этот… Живой, что ли. Никогда такого не видела. Впервые для меня жизнь такой вот стороной повернулась. Но. Я ведь всегда знала, что место – сакральное! Не такая я уж и глупенькая. И эти деревья… Стволы толстенные, бурлящие соками, гудящие жизнями… И я своим сердцем чувствую каждое дерево и его жизнь. Такая силища прет от дерева, за которым я… О, кстати! Я же за ним от отца спряталась! Да-да! Я упертая! Убегу!!!

…А еще… Я еще и угрожаю отцу… пистолетом, что ли? Ну, не дура ли я? Но ведь все равно угрожаю… Нашла же я его тут же, возле дерева… И не просто нашла: один миг – и пистолет появился! Будто я его захотела – и на тебе, милое дитя: железячка с патрончиками, бери и радуйся, пользуйся, не робей!

…Он сам виноват! Удумал такое страшное! Запер меня в доме – еле дверь выбила! Такое впечатление, что ту дверь уже лет двести никто не открывал! Но как-то же эти люди, к которым отношусь и я, выходили на улицу, не в доме же они тусовались бесконечно! Тяжелая, сАбака бешеная, не поддается! Проснулась – а дверь заперта, подлось какая… Отец спит – а я потихоньку, полегоньку толкала ее, толкала, да она никак не поддавалась. Вот я ее и громыхнула не по-детски! А отец-то взял – да и проснулся! А я через ту дверь – да вниз как рвану, к цивилизации, к асфальту, к полиции! А то запер меня той дверью, а ее же лет двести… Отдышаться бы…

– Так ее никто и не открывал двести лет! – лепечет там за деревом кто-то… А, догонял меня! Молчи уж!

Вообще: запер меня!!! Уйду от тебя!!! Ты что-то имеешь против?

Папа осторожно выглянул из-за громадного дерева. Да здесь сплошная лесопосадка каких-то гигантов, за каждым деревом может и полк спрятаться, не то что мой папа. А он – стройный, вытянутый весь, в смысле, подтянутый, голову держит высоко, глаза какие-то сиятельные, лицо расслабленное, несмотря на мои потуги испугать его железячкой, смерть пуляющей. Я махнула пистолетом – ну, я и безумная, на папу – с пулями… Вообще с катушек слетела, по-моему. Засунула пистолет себе за пояс, отчего у папы округлились его сиятельные глаза: вероятно, испугался за сохранность моего тельца, которого он – отец. Я как бы тоже испугалась: а что еще смогу учудить… Вытащила пистолет. Ужаснулась им. Отбросила пистолет подальше, приказала ему исчезнуть сиюминутно. И он как-то непостижимым образом это и сделал: будто растворился в воздухе. Я немножко поморгала: где это видано, чтоб материальное так дрессировалось-то! Ну, ладно, обдумаем это позже, а сейчас:

– Уйду! Убегу! Устала! Уйди! – я продолжала бросаться в папу глупыми словами. На слове «уйди!» я, вероятно, снова моргнула, потому что…

…Лежу пятками в пятки с кем-то. Он – теплый. Пяткам – хорошо. Но чьи они, те чужие пятки? Без понятия. Логика подсказывает, что явно не мои, у меня своих – две, и обе при мне. Греются.

Разлепляю глаза. Я – на кровати. Не у себя дома, я-таки от отца сбежала. Дочурка упертая. А кто же рядом? А, моя подруга, учимся вместе. Как учились всю ночь – так и полегли: я – с конспектом под ухом, она – с книгой такой толстой, шире ее головы. Надеюсь, когда люди спят, многие знания из тех книг им в головы не залезают, а то подруга станет не очень красавицей от тех знаний… Хотя… Понятия не имею, чего мы там с ней изучаем в том университете, как-то подзабылось. В голове почему-то одно воспоминание: как вверх смотрела, к дереву прижавшись… А деревья ведь вершинами не заканчивались, даже с облаками соприкасаясь, – до такой степени огромные… Как на папу кричала… А папа так молодо и здорово выглядит – сейчас снова вспомнила: краем глаза, когда убегала от него, поглядела и заметила… За что я так на него набросилась? Что он мне сделал? Даже и не упомню… Помню, что орала на него так, что деревья ходуном ходили, гудели недовольно-угрожающе…

Огляделась. Кровать. Стены нежно-желтые. Между кроватью и стенами – сплошная клумба. Розы там растут. Красиво растут. Земля – прям под носом: такая вся рыхлая, живая. Прям чувствуется, как корешки роз тянут из нее полезное, переделывая это полезное в прекрасное. И могут же эти растения так себя видоизменять, растить, цветочки создавать… Прям – стебелек к стебельку, плотные, ровнехонькие, а колючек понатыкано, красота!

…Как это – розы в доме??? Это каким образом их смогли вырастить? Не понимаю… Но прекрасны…

Засмотрелась на розы. Забыла о пятках. А они-то никуда не делись! Греют меня!

Уже перегрели. Отдергиваю пятки. Смотрю – на другой кровати спят двое. Длинный один, потому до моих пяток и дотянулся. Одному – двадцать. Другому – тоже около того. И моей подруге недавно двадцать исполнилось… Непонятка: а почему мне – тридцать шесть? Интересненько…

– Встаем, да? Полпятого уже…

Кто сказал – так и не поняла. Просто в голове услышала. Не проснулась еще, наверное, вся. Проснулись только глаза и пятки.

Но тут дошла в голову информация наиглавнейшая в этом предложении. Полпятого уже. А нам на экзамен на…

Кошмар!!!

Успеем ли?!!

Как это мы так тупо уснули посреди ночи, недоучив? Вот ленивцы – так ленивцы!!!

Я рванула в пижаме:

– Сейчас я, ребят, дома бегом переоденусь… О, кстати, а мой дом далеко? И в университет рванем! А… Он, кстати, далеко? Но не боись, успеем, я за вами на машине своей заеду!

…Все на меня уставились – МАШИНА???

– Ну да! – Я спешила, я уже бежала, я уже тяжело дышала, хотя еще ни шагу не сделала от кровати и от роз. – Да ладно, ребят, она, машинка, у меня маленькая, старенькая, но как-нибудь четверо в нее уж влезут, не боись!

…Недоуменные взгляды, растерянные лица… Чего это с ними, а? Как так?

…И почему мне тридцать шесть?

…И где это я учусь, и куда мне вообще надо?

…И тут я случайно, ну чисто случайно моргнула глазами. И оказалась в университете. Вот честное слово: глазами моргнула – и в университете. Такого со мной еще не случалось! А если и случалось, то пару раз только. Но волшебство ведь!? Я – волшебница, наверное.

Минимум фея.

Мой профессор – передо мной:

– Ну как, готова?

– Да я давно готова, вот только… Как за голову ужаленная сегодня. Прошу меня извинить за мой вид, – тут я вспомнила, что я – в пижаме. Ой, мамочки-папочки, я же – в пижаме… Перед профессором своим… В университете… Вот уж печалька – так печалька…

Профессор не стал смеяться надо мной: все-таки до чего мудрый человек, я бы на его месте меня оборжала, да еще и на телефончик видео сняла, чтоб неповадно было. Только сочувственно так подтолкнул в спину к лифту:

– Вы лучше, дорогуша, пойдите, подышите свежим воздухом, я и так прекрасно знаю, что там в Вашей голове за умения и знания такие. Науку о Жизни Вам еще изучать и изучать, Вы только на первой странице.

Милая улыбка моей пижаме со мной внутри – и никаких насмешек. Да ладно, чего уж там: пижамы, что ль, никто не видел. Да каждый человек – да каждый день! Может, мода это новая – в пижаме ходить по улицам! Вот выйду – и введу моду эту новую, пусть знают наших!

Меня заботливо и осторожно впихнули в лифт. Я на него полюбовалась, как он меня быстренько из профессорской жизни вычёркивает. Профессор смотрел на меня с беспокойством, а глаза у него добрые и заботливые – хорошо, когда такие люди в твоей жизни тебя учат. Перед моим носом закрылась дверь лифта. Нас там набилось человек пять, если считать и меня за человека.

Я устроилась в углу. Вжалась в стену. Навалилась на меня моя печалька. Стою, думу думаю: как же этот мир несправедлив… Слышу кругом одни отвратительные новости… Ничего о деревьях…

…Все уставились на меня.

– Не смей такое думать!!!

Девочка лет десяти, крепко ко мне прижатая. Стоит – а глазищи огромными сделала, и вся трясется. Миленькая, яркая, глаза голубые – небесные просто. Но трясется. И зачем ты, детка, трясешься? А ну-ка, стоп бояться!

Я склонилась над ней, вся в участии:

– Ой, у тебя, наверное, клаустрофобия?

Я ей искренне сочувствую: такая толпа в тесном лифте, не всем удобно… Но я же – взрослая, я там как-то перетерплю, что там осталось – до земли доехать, там на машину свою пересяду, а ей-то… Детям вообще время кажется намного медленнее, ей те пару минут в лифте – что мне полсекунды… О, кстати, а почему так? Почему в детстве время кажется медленнее, тянется длиннее, а после двадцати гонит, как лошадь от волков? Бедные лошади, бегают постоянно от каких-то прожорливых волков… Я опять зависла на обдумывании этого ужасного процесса…

А в это время все та же девочка:

– Не смей думать плохо!!! Не загрязняй этот мир грязными мыслями!!!

Остальные молчали, но я ясно видела, что их мысли бегут по той же дорожке, что и у клаустрофобной девочки.

Я – в шоке: они все что, в голове моей… слышат?!! Экстрасенсы собрались? Я – в шоке!!! Я – против!!!

Девочка, видя, что такое со мной происходит, поняла. И, чтоб я отвлеклась и наконец-то тоже поняла, показала мне, куда смотреть.

И я… увидела.

Лифт… Он шел не вниз, к земле. Он шел параллельно земле. Именно параллельно. И очень, очень высоко. Над землей. Над облаками. Над горами.

И тут до меня дошло.

Те двери в моей квартире действительно были забиты.

Дверями в этом мире для хождения по земле-матушке никто, никто не пользовался. То-то мой отец был так шокирован, ступая по земле, чтоб меня образумить… Он! По ней! Не ходит!

Как! И все! Люди!

…И уж тем более они по ней, по земле-матушке, не ездят на машинах…

Я смотрела вниз из самой высокой высоты, по которой легко скользил лифт. Смотрела. Удивлялась. Шокировалась. Восторгалась. Заглядывалась. Принимала. И понимала, что я дико, до ужаса, до души в пятках боюсь высоты. Но понимала, что она необходима, чтоб объять свою планету – всю. Или хотя бы одну из ее прекрасных выпуклых частей.

А любоваться было на что. То здесь, то там – небольшие островки многоэтажек. Коричневые, цвета деревьев, они росли до неба. А какой они здесь высоты – сами додумывайте: тропосфера, ага. Стекла между коричневыми толстыми стенами были огромны и разнообразны – их переливы всеми цветами радуги разукрашивали все вокруг. Там люди живут. Все эти высотки отлично вписывались в пейзаж. Если бы не радужные стекла, то я бы не догадалась, что это дома, так они не портили природу. Вон там, за горой, – другой островок. Между домами и этими островками домов – никаких соединений в виде дорог или хотя бы тропинок. Сплошь – дерева и трава. Дома соединены между собой только на верхних этажах либо стеклянными переходами радужных цветов, либо лифтами, тоже стеклянными: видать, чтоб идущий не заскучал, а на красоты природы вокруг себя любовался. Неслабая такая задумка, скажу я вам!

Вряд ли это, конечно, стекло: оно само по себе хрупкое и не выдерживает вибраций и давлений, трескается, как… стекло. Вероятно, это иной материал, но я за незнанием эту прозрачную переливающуюся крепущую красоту, которая держит на себе все конструкции и дает всем все вокруг себя видеть, буду называть стеклом. Ну, такой я бездарь.

Я оглянулась: а таких островков с домами-высотками немного, в основном…

О, Боже, какая красота!!!

Оказывается, я живу в горах. Отвесных, но со множеством тропинок и плато. И на каждой кочке, по каждому камешку этих гор прыгают, бегают животные!

Я чуть из лифта не вывалилась: да их, оказывается, огромное множество! Я присмотрелась: вот уж удивление – они все дружат между собой! А нам же всю жизнь рассказывали, что у них – борьба за выживание! Врали? Ну, врали же?

Вон лисица с прекрасным пушистым хвостом облизывает ласточку. Не ест – именно облизывает. Ласточка прижалась к теплому бочку лисички, закрыла глазки, млеет. Подставляет шейку. Та – тонкая, нежная, а лисичка вся в восторге – ей доверились, счастье-то какое. Вон кошка взобралась на спину медведя, делает его загривку массаж мягкими лапками, медведь урчит от удовольствия. А кошка как урчит! Даже я слышу. Специалисты по вибрациям, прекрасные кошки. Вон и олень мурлыкает, что кошка: решил потереться своими пушистыми рогами о слона, слон милостиво разрешил, хоботом помогает. Слон не остановился на достигнутом и стал потягиваться, как кошка: вытянул передние лапы и опустил хобот на землю, Олень достал наконец-то до его головы и продолжил тереться рогами. Вон в воде рыбы всех размеров и цветов резвятся: некоторые плывут просто на выдр, перепрыгивают через них и – снова клубком назад, догонялки у них, видите ли… Ого-го, да я вижу так далеко, что телескопу и не снилось…

Ну, и все же? А как же борьба за существование, которую нам пропагандировали всю жизнь?

Потому якобы и люди должны бороться за место под солнцем, раз они – выходцы из той же природы: смотри на природу – делай выводы, борись!

Ан нет, глянь: прыгают, бегают друг за другом, внимательно изучают друг друга, дружат вовсю!

До меня дошло: ведь люди просто дали им МЕСТО для их жизней. Не заняли собой, своими дорогами, заводами, пароходами, домами… Просто дали место жить… И они живут. Не борются. Просто живут.

Я вертела головой, будто у меня позвонки одолжили. Кругами, кругами, кругами. Интересно. Любопытно. Смешно. Удивительно. Изумительно. Красиво. Пушисто. Огромно. Хрупко. Нежно. Заботливо. И ведь везде, на каждом квадратном нанометре и таком же квадратном километре я видела животных. Много, невероятно для моего восприятия много, но, как оказалось, не очень много для жизни всем вместе на планете, очень дружных животных. Все влезли. Никто не выпал в стратосферу, потому что на планете не уместился. Ага. Борьба. За место. На планете. Всем. Хватило. Уж поверьте.

Я оглядывалась, чтоб вобрать навсегда глазами всю ту красоту. Горы дышат тишиной. Дерева шепчутся между собой. Переплетают ветви, гладят и обнимают друг друга, даже за сотни метров стоя друг от друга. Друзья. Вон ущелье: две горы добродушно раздвинулись, уважая воду, уступая настойчивости воды. И создалось русло, и бежит горная речечка, а возле нее собралось целое разношерстное стадо – воду чистую и лучистую попивать: тут тебе и тигр, и ягуар, и антилопа, и слоновья семья… И даже мамонта я углядела…

…Стоп!!! Откуда мамонты?!!

…Откуда вообще в моей широте тигры?!! Слоны?!!

Ну, я бы еще приняла слонов, которых мои глаза – на данный момент телескопы – приняли и в левое, и в правое полушарие для осмысления. Ну, ладно, тигры и всякая мелочь пузатая в виде кошечек и ящериц. Но мамонты… Ма-мон-ты!!! Ведь это уже ни в какие ворота, вернее, в логически мыслящий мозг, коим я его, свой мозг, издавна считала, не лезет…

Где я?!!

Я – снова в панике!

Все на меня в этом стеклянном лифте, в котором я телескопила планету аки самый современный дрон, зашикали:

– Не думай плохо!

Но они не разозлились. Они не показывали мне всем своим видом, что они – умные, в я – бестолочь. Не было вот этого презрения к неотесанной моей тупости. Нет. Они все – одно участие: стремление помочь и мне, и своей планете тем, чтоб остановить не меня, нет. Глупость во мне. Меня принимали всю. Со всей моей неотесанной глупостью и странными депрессивными мыслями, коими я в себе дыры прогрызала, аки белочка.

Девочка, которая за время нашего пребывания в лифте так и не подросла, что подтверждает мою теорию, что дети растут мееееедлеееенноооооо, обхватила мою голову руками и не придумала ничего лучшего, как запеть мне колыбельную. Почему-то она мне больше сказку напомнила – такая изумительная, что я уже даже начала успокаиваться, и какая-то удивительная сила радости стала в душе моей расти независимо от меня, и я даже забыла о мамонте, как тут…

Над моей головой пролетел… дракон. D-R-A-K-O-N.

И тут меня прорвало:

– Как вы смеете читать мои мысли?!!

Девочка держит мою голову, боится, наверное, что она расколется арбузом, трясет ее и говорит мне в уши, не шевеля губами:

– Да мы все, слышишь, все умеем… как ты говоришь… читать мысли! Что тут удивительного, а? Так Богом задумано, так заведено испокон веков! Мы же все – одно целое! Неделимое! И зависимое друг от друга! И продолжение друг друга! Я – это ты, ты – это я, мы – это деревья, ты – это планета и молекула воды… Ты – это не атомы, летящие внутри тебя на огромных расстояниях друг от друга! Ты – это та энергия, которая дает этим атомам жизнь и силы летать! Потому не думай плохо! Не думай плохо!!!

Но я… Вот зараза, я не могла остановиться думать, как они говорили, плохо!!! Тем более после того, как я узнала, что я одновременно и целая планета, и молекула воды!

Да, я плохо думала!!!

Вернее, я ПРОСТО думала, думала все, что в башку мою свалится вот тут вот: какая мысль меня посетит – ту я и думала! Откуда я знала, что эти мысли мои – плохие? Дурные? Меня не учили думать! Ни хорошо, ни плохо думать – никак! Меня учили молчать! Молчать и поддакивать людям, которых кто-то в умные записал! А что там в голове моей делается – мое личное дело, до которого вообще ни у кого дела-то и не было никогда! Вот я себе и думала все подряд! А в основном что в ту голову мне засовывали намеками: навязчивой рекламой, сдвиганием в телевизоре моего мнения до нужного кому-то, но не мне, песенкой на радио о том, как она его любила, а для него она – ничто… Да все это – пять минут моей жизни, которой было – множество дней! И все это моя голова обдумывала и крепко держала у себя, потому что вся эта информация моей голове для чего-то же подавалась, и она обязана понять, для чего! Вот я и думаю, думаю, а что делать остается? Толкутся в моей голове все те, кого там мне навязчиво прописали, кроме меня одной и моей жизни личной. Вот.

Мои мысли – как кузнечики: скачут из одного конца моей вселенной в другой, из какого-то даже не моего прошлого в не мое настоящее и в чужое будущее. Мои мысли, неоформленные, догоняющие одна другую и вытесняемые уже следующими такими же неоформленными оборванными мыслями! А… Вероятно, для того и заполнялась моя голова всем этим безумием, всеми этими йоттабайтами информации в секунду, чтоб я просто НЕ СМОГЛА ДУМАТЬ О СВОЕМ? Чтоб я не смогла сконцентрироваться на своей мысли, чтоб я не смогла понять, что вокруг меня отбирают жизни у всех у нас и кто именно вокруг меня вредит моим животным, моей планете?

И ведь это правда! Женщине бы в голову не пришло вырубить лес – мужчина даже без единой мысли подписывает документ, разрешающий сделать на месте леса пустыню! Женщина не производила бы оружие – мужчины собрались в золотом уделанных залах и подписывают разрешения на убийство очередной страны! Мужики, ау, с ума съехали???

Так вот почему я такая на папу своего обиженная! Вот откуда все это идет! Эта постоянная его занятость – чем, спрашивается? Вот такими, что ли, идеями? Ты ведь умный, придумал бы лучше, как все вокруг зеленым и живым сделать! А ты о чем думаешь? Что изобретаешь? Где результат? А ведь сутками занят, выключил и исключил меня из своей жизни! А я есть, вот она, я, живая, не зеленая, но уж какая есть!

И тут… Лифт останавливается. Резко ныряет к земле. Реально падает. Состояние свободного падения мне совсем не по нутру. Вся я, целая и эфирная, осталась там, под небесами, а тело уже упало, разделив меня и мое тело с невыносимой болью. Лифт резко останавливается у самой земли. Мы все вываливаемся из него через резко распахнутые дери. Вижу: остановилось много лифтов, не только наш. И всех людей выбросило из них. Так странно, но планомерно у лифтов получается, что женщин они бросают в одну сторону, а мужчин – в другую. На огромные каменные валуны. И тут…

Тут на мужчин налетает смерч. Неожиданный в такой благостной атмосфере. Резкий и жестокий. Справедливо убивающий. И начинает их, этих мужчин, громить. До небес закрученная против часовой стрелки спиралька тонкой струйкой, опасной и быстрой, затягивает одних только мужчин мощно и со знанием дела, заворачивает их все выше и выше, не затрагивая ни стоящей рядом со смерчем толпы глазеющих уток, не вытягивая в глубину спирали величественно распростертых ветвей деревьев. Ни листика, ни перышка. Избирательная такая и смертельная струйка смерча.

Я спряталась за валунами. Пытаюсь по привычке найти телефон – вызвать помощь.

…Какой телефон в этом мире? У людей, которые разворачивают мои мысли в мозге, как записи на папирусе? Да нет тут телефонов… Я его потому и не нахожу.

И понимаю, что это все – я. Все – я. Своими плохими мыслями. Об отце. Вызвала смерч. На мужчин.

Оказывается, есть места, где карается – тут же, на месте. Не «потом», не «Бог тебя накажет за это», не «умрешь – отгребешь по полной», не «делай все, что хочешь – Бога нет», а – здесь и сейчас! Я возмутилась папой – все папы сейчас летают в воздушном потоке против часовой стрелки, смерч их уносит далеко-далеко от женского народонаселения, чтоб больше никогда никто женщинам не причинил зло! Папа, что ты такого сделал мне, что ты мне сказал, что я так разозлилась? Может, виноват был вовсе и не ты, а я? Может, виновато было окружение нас всех, которое диктовало тебе поступать со мной именно так? Может, ты и не хотел вовсе моей жизни, а я появилась – и ты вынужден был со мной существовать, имея множество своих собственных планов на свою личную жизнь, и я эти твои планы перечеркнула? И ты должен был отвлекать свои мысли на меня? А зачем завел ребенка – потому что все заводили? Я не знаю, папа! Я не хочу твоей боли, папа! Я только сейчас поняла: это я была лишней в твоей жизни, это я забирала твое время, выделенное тебе лично, на себя лично, это я не дала тебе развиться и раскрыться полностью. Может, потом, когда ты захотел бы, и появилась бы я. Или кто-то другой, ведь ты всегда хотел сына, а не дочь. Но ты бы уже на тот момент раскрыл свою звезду, и она сияла бы ярко, искренне, ясно, сильно. Жаль, что я тебе не дала раскрыть твою звезду. Извини.

Смерч, который забрасывал чьих-то пап далеко-далеко от их детей и жен, аккуратно приземлил мужчин на валуны. Не на землю. Такая вот она тут священная. Я, сидя на камне, тряслась и пересчитывала чужих летающих секунду назад пап: все ли привалунились. По ходу все. А то если какого-то нормального папу по моей странной обидке занесет не туда, я буду себя грызть, грызть еще за одного папу. Что я за человек такой… Закрою глаза, чтоб себя не видеть…

Меня с закрытыми глазами куда-то повели. Я, что уж тут делать, эти свои глаза открыла: куда ведут-то хоть? Посадят в тюрьму, вероятно: вон сколько я бед папам причинила…

Стеклянные лифты спустились пониже к нам, упавшим в валуны, и подобрали всех-всех выпавших из них. Стыдно стало, да, стекляшки? А нечего людьми швыряться. Мы – тоже какая-никакая ценность. О, сколько же мыслей в той моей голове!.. Я в шоке, надо остановить поток этой бесконечной болтовни у меня там, под черепом, а то еще кого-нибудь пригрохаю, и себя заодно… Хочешь думать – думай правильно. Не умеешь – учись. Или вообще ничего не думай, а созерцай. Просто смотри, что вокруг тебя, вбирай это глазами в себя – вдруг из того салатика из прекрасных видов и прекрасные мысли получатся.

И я стала смотреть, выполняя свой приказ. Все вокруг было зеленое-зеленое-презелёное. Изумрудное. Я могу, конечно, сказать еще сотню синонимов к слову «зеленое», но это никак, вообще ничем, ни словом, ни буквой не передаст красоту всего вокруг меня. Миллиарды видов растений – и каждое имеет свой яркий оттенок зеленого. Миллиарды видов растений – и каждый имеет свой неповторимый сочный аромат, свою собственную форму тонких, прозрачных, пушистых, закруглённых, удлиненных, к Солнцу в восторге тянущихся листьев и стеблей. Это очень сильно. Очень гордо. Очень достойно. Одна я стою посреди всей этой красоты на валуне и к ужасу своему понимаю, что я способна назвать по имени от силы десять растений вокруг себя. Всего остального я не знаю. Зачем иметь настолько высокий уровень интеллекта, если не знать основ этого мира? Если не знать основных его законов? И если даже знать, но им тупо не следовать? Очевидно, я умная. Но. Вероятно, я дура.

Я немного – всего пару секундочек! – отдохнула от неожиданного смерча. И приостановила постоянную колотушку мыслей в своей голове. Я – катастрофа, реальная, беспрерывная! B этом мире я взрывоопасна как никто: я его по ходу или развалю, или напугаю так, что он спрячется улиткой в свою раковину! Одни только мои мысли вызывали здесь такое бурление пространства, что чуть не пригрохали кучу людей. То есть здесь подразумевается изначально, что любой человек мыслит правильно, и каждое его недовольство должно быть сию секунду погашено расплатой! Как же повезло этим людям, что между ними нет продуманных хитрецов, изворотливых обманщиков, депрессирующих трусов, инфантильных ленивцев, мстительных маньяков, обидчивых злыдней, зависающих на деструктивных мыслях, изобретающих маньячные бойни и способы пыток! А то летало бы тут все – мама, не горюй…

Я почему-то в детстве часто мечтала именно о таком: вот обидел меня субъект А. Сильно обидел. И я сижу – такая вся, перебираю обидки в своей головушке и думаю: а вот бы тебе в голову ядерным снарядом грохнуло, гад ты такой! А вот бы всю твою семью, да до седьмого колена… А Вселенная – такая: «Хорошо, госпожа! Будет сделано!» И – бабах его, и в том числе все человечество, ядерным тем снарядом… Вероятно, с белибердой в наших головах мы имеем то, что именно мы и способны вынести, и насколько много вреда своими, казалось бы, праведными желаниями можем создать окружающим людям и пространству вокруг нас. А то запроклинаемся своими праведными воплями за пять секунд. Кто нам сказал, что именно мы правы? Нас учили правильно думать и поступать, чтоб мы имели потом полное право на наказание виновных вокруг нас в наших несчастьях? Можем ли мы сами отвечать за свои поступки или только научены инфантильно винить всех вокруг, но только не себя? Честность этого мира нам – не по нашим душам. Очень быстро откликается.

Остановить бредовые мысли немного вроде удается, но это открыло мне новую мою действительность, к которой я не была готова от слова совсем. Сердце тикало, тикало ускоренным темпом. Захлебывалось в беге так, что я слышала только его равномерный гул, а не стук – так было быстро. Я вдруг заметила, что здесь все вокруг на меня просто наворачивается. Все происходит быстро-быстро. Во мне. Для меня. Для всех – все себе спокойненько, они расслаблены. Гляделками своими вокруг – и им мир на те гляделки наматывается: неспешно, ярко, четко. Я же здесь – как на какой-то ускоренной пленке – перематываюсь сама для себя настолько быстро, что ничего не успеваю: ни посмотреть, ни угадать, что следующее, ни заметить красоты, окружающие меня. Будто я – ускоренная, и замедлиться сама по себе никак не в состоянии.

И – сразу! – ответ. В той голове, которая чужие мысли, как шары, катала: бам-бам-бам! Без этих бам-бамов есть ответ, мой, собственный, никем не навязанный, на мой собственный вопрос! Ра-бо-та-ет!!!

Подумалось: а ведь так у нас всегда! А ведь нам всегда самые лучшие, самые достойные моменты наших жизней – как на ускоренной перемотке. Спешат секунды счастья, будто мы их недостойны. А попробуйте-ка попасть в горе! Какой там начинается ужас: каждая минута растягивается в года. Иногда с утра до вечера проходит сто лет. Сто!!! Я засекала!!! Специально!!! Как так? Откуда это время, такая константа, что константее не бывает, откуда оно знает, когда нас таким образом сжимать и разжимать? Вообще-то это нечестно, времечко, я тебе скажу.

Так, молчу-молчу про честность! Я, немного присев, оглянулась: все вокруг напряглось, натянулось, как тетива, готовая выпустить стрелу. Только невозможно понять, куда бы она полетела. Ведь в прошлый раз я на мужчин раскаркалась, на совершенно тебе материальные объекты, а тут – на время! Его же не схватишь за штанины и не побултыхаешь вдоволь по воздушным морям и океанам…

Сто лет – за один день… Да. Сложно, когда судьба настолько окунает в горе, что ты, уже пробив, казалось бы, головой дно этого горя, понимаешь, что горе, а ведь оно на самом-то деле, к сожалению, бесконечно… И что дальше снова – бездна. И ты летишь в глубину этого горя, в новую, черную, вязкую, жуткую, жестокую. И почему-то всегда, всегда в такие столетия ты одинока. Почему-то всегда все, кто такой стройной стайкой тебя окружал в дни, когда у тебя есть и силы, и возможности, вот эти вот все всегда лихо исчезают в столетия горя. И ты ползешь в эти долгие столетия, разрезая толстые слои дней и лет, чтоб этот день просто взял и прошел. Просто наконец-то закончился. И ты, чья душа была похожа на этот прекрасный мир с его изумительными видами, ты сворачиваешь вот эту свою прекрасную душу улиткой. Высунешься ли хоть когда-то? Неизвестно. Было слишком долго. Прошли тысячелетия.

Сколько миров свернулось улитками. И сколько душ внутри улиток.

***

Я почувствовала, что рядом со мной кто-то замурлыкал. Обрадовалась: это же моя Фея пришла ко мне, моя любимая персидская кошечка, мое бежевое чудо! Я, протянув руку вверх, туда, где мурчало, прижала к себе свое пушистое нежное создание.

…Но!

Пушистое!!!

Нежное!!!

Мурлычущее!!!

Я резко встала.

То, что было в моих руках, вовсе не было пушистым и нежным. Да, оно мурлыкало, но даже близко, даже ну никак не было похоже на мою любимицу персидскую! Потому что ОНО было лысое! И скользкое!

И ОНО еще и мурлыкало, доверчиво прижавшись ко мне!

Лысое! Скользкое!

Я заорала как могла. Ну, вот как могла. А то вдруг кто не услышит?

ОНО… взлетело. Но продолжало мурлыкать.

Милана, та самая девочка из лифта, которая, оказывается, взяла меня на попечение как особу не самую умную на этой планете, тоже резко встала от моего дикого визга, прижала ладошку к моему рту, чтоб фонтан закрыть, и зашептала:

– Успокойся! Тебе что-то почудилось?

Я в ужасе тыкала пальцем в лысое, скользкое, летучее:

– Да, это мне почудилось!

– А, это же моя Фея!

Слезы ручьем хлынули из моих глаз. Я отдернула руку Миланы, чтоб захватить побольше воздуха, и закричала снова:

– Неправда! Мне почудилась моя Фея! Понимаешь, МОЯ ФЕЯ!!! Моя милашечка, моя персидская пушисточка, мое родное солнышко… Кстати, где она? – И я впервые за несколько часов (дней? лет? тысячелетий? Для меня тут все так быстро…) осознала, что моей кошечки рядом нет. НЕТ! И снова заорала:

– Где ты? Где моя Фея?

Скользкое существо с крыльями на перепонках снова подлетело ко мне и стало выбирать место на мне для приземления.

– А, понятно! Ты Фею звала – а вот она, – и Милана стала ладошку поворачивать, чтоб это скользкое на ту ладошку, видать, приземлилось. Приладошилось.

– Я свою Фею звала, – продолжала ныть я, уже понимая безысходность своих усилий, уже окончательно очнувшись от своих воплей и воспоминаний о моей милашечной Фее.

– Но ты же не у себя, потому прилетела другая фея. Моя. – Милана зарылась носом в свое скользкое, явно наслаждаясь. Послышался такой мощный мурчащий моторчик, который и у моей Феи не наблюдался.

А вы знаете, что все, поголовно все животные могут мурлыкать? Вибрировать? Как вы думаете, зачем? А я уже знаю.

Фея мурлыкала, вызывая вибрацию ладони Миланы. Девочка, прижавшись носом к Феюшке, закрыла глазки и улыбалась своему чуду. Фея склонила голову к Милане, тоже прикрыла глазки, и ладонь завибрировала еще сильнее. Я забыла дышать, потому что все вокруг начало вибрировать. Ага, вот оно, знание! Я знаю, что такое резонанс, и вот впервые в жизни мне это знание пригодилось! Все окружающее Милану и Фею входило в резонанс. Вибрация Феи усиливалась, переходя в вибрацию воздуха вокруг. Все затрепетало нежным голубоватым сиянием, отходящим волнами от ладони. Волны усиливались, усиливались, я начинала видеть в ярко зажженном голубым светом воздухе вспышки искринок, которые, вероятно, могли бы стать планетами, наполненными любовью. Искринки от ударов волн росли, расширялись, пульсировали, набирались силой и мощью, постепенно разлетались от наполненности энергией любви, становились автономными и заводили себе уже личные искринки. Вокруг стали проявляться удивительные полупрозрачные фигуры мужчин и женщин. Они с восторгом смотрели на Милану, которая не отвлекалась. Люди в вибрирующем воздухе ее полностью поддерживали, спокойно улыбались и становились все более и более плотными. И это было такое чудо, что я решила задать вопрос:

– А как это у вас получается? – противным, скрипучим голосом.

…Ну кто… Ну, кто меня за язык тянул… Какая же я несдержанная, что даже удивительнейшее из представлений, мне в жизни удавшееся подсмотреть, я смогла поломать…

Фея повернула голову ко мне и зашипела. Я обрадовалась: ну, да, все Феи шипят, если что не по их сценарию… А я прервала процесс производства новых планет… Каждый был бы недоволен, не только умные Феи. Я решила время даром не терять, раз процесс производства планет пошел на убыль и фигуры, которые уже почти обрели необходимую плотность, просто растворились в воздухе.

– Чего это вообще? – Я стала разглядывать чудо лысое по знакомому имени Фея, которое только что на моих глазах создавало планеты и материализовывало богов.

Лысое оказалось презабавным. Брюшко – с мой кулак. А все остальное – мелкое: головка, лапки, даже крылышки до того миниатюрные, будто у другого животненького отобранные, причем явно видимо насильно.

Я приблизилась к нему. Оно сидело на ладошке Миланы, махало перепончатыми крылышками, доверчиво мурлыкало, радовалось встрече.

– Вот ты и прилетела, моя Фея! А я скучала! Так скучала по тебе! – Милана терлась щечкой в скользкие чешуйки.

– И вовсе она не скользкая! Попробуй! – А, я же забыла: они здесь мысли читают, как титры к фильму.

Я протянула руку, почему-то ожидая укуса.

Да-да! Я ожидала укуса!!!

Милана дернулась, как от удара, от тех моих мыслей. Ее глаза забегали – она, по ходу, искала, чем бы в меня швырнуть. Получилось – Феей. Та подлетела ко мне, стала перед глазами мельтешить, прогоняя мои плохие мысли, навевая хорошее… Но… Что случилось – то случилось, и мои дивные мысли вылетели из меня, как неоперившиеся птенцы из гнезда. Я их, глупая, создала.

Меня отбросило к окну. Мы, оказывается, снова в многоэтажке, но не в той, где надо к экзамену готовиться, и не в той, где я впервые с криками гоняла папу, молодого и красивого, по нашему (как оказалось) прекраснейшему из дворов. Огромное окно, во весь рост, от стены до стены, чтоб любоваться землей. И что я там налюбовала своими глазами… О, ужас… Снова я натворила… Перевернула здесь все вверх тормашками… Соединила хорошую, нормальную планету с тем бредом, в которую превратили мою родную планету…

…Перед моими глазами разворачивалась картина. Лес – яркий, сочный, изумрудный. И такой же по изумродности ящер – огромный, десятиметровый, мощный, как растущий над ним дуб. Детки ящера – двое – играют в траве, она пока что выше их. Деткам весело, они задирают друг друга и своего папу-ящера. Тот сначала не поддавался на провокации, но потом раззадорился и стал скакать, хвостом выделывая такое, что мне и не снилось. Я ощущала благодать от тех их родных отношений, от тех сочных растений, от той земли, что жизнью дышала – такое чудесное чувство в душе росло, что я диву давалась, как такое вообще моя душа может ощутить. Но ведь ощущала же! И я действительно понимала в каждый мой последующий миг, что и я, и Фея, и Милaна, и ящеры, и сочная растительность, и Земля-Матушка – это все одно целое: взаимосвязанное, неделимое, зависимое друг от друга, от мыслей, слов наших, от нас!

Вдруг… Вихрем невидимым пронеслись отблески моих мыслей по Земле, по Матушке. Я ощутила тот дикий, инородный вихрь: не телом, нет, не душей, – отголоском души. И не только я – весь мир. И – ящер.

Папа-ящер думал недолго. Аккуратно, чтоб не навредить, он взял своих деток… себе в пасть, огромную такую, что там могла бы и мама-ящер спокойно уместиться. Дети там не бушевали – спокойно уснули в темноте пасти. Ящер же стал с осторожностью оглядываться.

И не зря.

Там, где росли огромные дубы, где лопухам было раздолье, вдруг появилась… дорога. Будто выгрыз кто растения и сделал трещину в земле. Откуда я знала, что то дорога была – да знала, и все: она только так и выглядит. Серая безликость, бесконечность асфальта и безнадега от потери времени в дороге – вот что я почувствовала от вида того. Ящер остолбенел: еще никогда в его жизни не было такого, чтоб Земля-Матушка опустела и ходить надо было не по травушке-муравушке, а по твердой и источающей невероятные по противности запахи искусственности.

Он осторожно опустил лапу на асфальт. Потом – еще одну.

…И тут – автобус.

Откуда автобус?

Что за бред?

Откуда в этом мире автобус?

Но он мчался, невзирая ни на что. Им, автобусам, всегда надо, невзирая ни на что. И быстро.

Ящер не ожидал. Он вначале решил пободаться с невиданным чудищем: почему-то решил, что это игра такая. Тут тебе – вонючая дорога, и тут тебе – огромный серый зверь. Но потом папа вспомнил, что у него в пасти дети. И решил не играть – потом, все потом. Решил драпать. А драпать, как известно, надо именно по дороге: так у зверей заведено. И ящер, как очумелый, стал вдоль дороги бежать от того автобуса.

Но кто быстрее – вы знаете сами. Автобус стал ящера настигать: видно, очень хотел поиграть. Водитель автобуса, явно сам не ожидавший, что он и его коробка окажется посреди леса, в котором бегают десятиметровые ящеры, сначала испугался. Но инстинкт охотника (да-да! Именно так называют убийство невинных животных некоторые особи!) взял свое, и он стал так выворачивать руль, чтоб ящера… Ну, это я не буду озвучивать, пусть всем охотникам перепадет по их заслугам такая же неожиданная, но справедливая участь…

Ящер оглядывался с таким ужасом, что мне стало не по себе. Я явно почувствовала, как у него выпрыгивает от страха сердце, – настолько он не понимает, что происходит и зачем все это. Это – не зачем, это – я, бестолковая такая, опять создала аварийную ситуацию не этой идеальной земле и снова ее разваливаю всеми доступными мне способами. Вот: даже кусок дороги с автобусом переместила откуда-то из других пространств. И ящера я тоже, своими дурацкими мыслями убиваю, лично я…

Я с ужасом оглянулась на Милaну: помоги! спаси! сохрани! Та спокойно смотрела в пространство: видно, ее глаза ей показывали тот же фильм.

– Давай, делай что-нибудь! Ящер же! Дети же! – Я стала ее трясти. Она отодвинула мои руки, посмотрела на меня в упор:

– Ты сейчас своими мыслями разваливаешь Гармонию. Ты успокойся. Ты. Источник разрухи – ты. Потому успокойся – ты. Начни с себя. ЭТО происходит в тебе. Займись собой. Контролируй себя. Ты – всему в твоей жизни начало и конец. Отвечай за свои поступки. Ты.

Дело было в секундах. Я – успокоилась. Все бредовое в своей жизни именно я и создала. Отвечай сама за свои мысли, слова, поступки. Научись себя контролировать. Ты – хозяин своей жизни, от тебя зависит и твоя жизнь, и жизни всех вокруг тебя.

Я. Успокоилась.

И – о, чудо! – автобус со всей своей атрибутикой в виде дороги, водителя и глазеющих пассажиров ИСЧЕЗ! Растворился в пространстве! А на месте асфальта снова появился лес. Хотя, вероятно, он никуда и не исчезал.

Ящер недоуменно огляделся, но мгновенно стряхнул с себя страх и ужас, открыл широко-широко пасть, оттуда вывалились его детеныши, которые тут же принялись играть в лопухах. Ящер еще раз зевнул, бегом напился воды и бревном улегся на Солнышко – чтоб оно выгнало из него все флюиды страха и переживаний. Захрапел. Фильм закончился.

…Я тяжело дышала.

– Вот я… Катастрофа какая-то, – только начала я, как Милaна тут же подскочила и закрыла мне рот:

– Могла бы – перекрыла тебе тот канальчик, по которому в твоей душе твои мысли плохие туда-сюда шастают, как угорелые!

Она осмысленно разглядывала меня:

– Теперь осознай наконец: твои мысли очень важны! Все, о чем ты думаешь, дает отпечаток в пространстве! Потому думай только хорошо!

Мысли ВАЖНЫ. Слова ВАЖНЫ. Действия ВАЖНЫ. Я все это слышала стопиццот миллионов раз. Все это было – бла-бла-бла, просто в никуда выпущенные умные фразы. Но именно для моего мира это и стало наказанием. Все стало неважно: ведь ни слова, ни действия, ни мысли не делали нашу жизнь. Нам. Для нас. Не творили нашу жизнь. Не изменяли нашу жизнь. И мы перестали всему этому верить! Да, мы думали о чем-то важном, но воплотить это в жизнь было нереально, слишком много преград делала какая-то странная, разрушающая всех нас система. Мы говорили важные слова, но стало нужным все эти слова просто говорить, и ничего за этими словами дальше уже не стояло – просто сотрясение воздуха, не производящее ничего, я уже не говорю о сотворении планет… Мы делали, мы реально делали, но никто не обращал на наши действия внимания, никому мы не были нужны своими умными книгами, красивыми картинами, мощными стихами… Выбирались какие-то странные люди, за недокартины-каракули которых ставили цену, как за целую страну. Какие-то странные люди, недокниги которых без единой нужной человечеству мысли становились бестселлерами. Какие-то бездушные люди становились во главу страны и опустошали эту страну до нуля, совершенно не обращая внимания на вопли умирающих людей в этой стране. И весь мир, производя кучу очень умных слов, спокойно наблюдал за убийством страны, поглядывая между делом на дикие карлякистые недокартины за бешеные миллионы и обсуждая пустые недокниги со множеством пустых слов.

Обесценили МЫСЛЬ, навязали кучу бесполезных – своих. Обесценили СЛОВО – заполнили кучей умных, но никуда не идущих – своих. Обесценили ДЕЙСТВИЕ – заполнили жизни людей морем работы, не нужной самим этим людям, но нужную – им. Кто вы, сделавшие наши жизни НЕ НАШИМИ???

Я села, подергала себя за косу (а она у меня, оказывается, знатная!) и попросила:

– Расскажи мне! А то я не знаю, что и как мне думать, говорить…

Милaна обрадовалась:

– Ну вот видишь, ты сама только что прям в точку сказала! Вот посмотри: сначала важно думать правильно, потом важно делать правильно, но самое-самое главное – это говорить правильно! Каждое слово отражается на судьбе твоей души на века. И на судьбе окружающего тебя тоже. Так что своим языком ты творишь будущее свое и всего вокруг тебя.

Я принялась это вовсю осознавать: особо не получалось. По ходу, я немного туповата.

По ходу, я много туповата.

– Ну вот опять. Ты снова начинаешь! – Милaна расстроено смотрела на меня, понимая, что это для меня – минимум темный лес.

– А ты в свои десять лет почему умная такая?

– Так я все это знала изначально, – растерялась девочка. – Мы все все знаем. И ты знаешь, просто… как бы это правильнее выразиться… другая информация затуманила тебе мозг и заняла собой то место, где должны быть истинные знания. Вот.

Я стала рыться в своей голове. Что у меня там? О, я знаю, какая одежда модная сейчас и какая была модной десять лет назад.

– А я знаю, что душа вечна и надо ее поворачивать к СВЕТУ мыслями своими, делами своими и словами своими, надо постоянно радоваться, – парировала мне на мои мысли Милaна.

А, еще я знаю, какая погода была прошлым летом и какая зима будет.

– А я знаю, как попросить Небо дать ночью дождь и как выглядит каждая снежинка. – Милaна рассмеялась: мне показалось, что мысли о снежинках ее как бы… пощекотали, что ли.

Я знаю по именам каждого президента и их жен!

– А я знаю, как правильно вести себя с родителями, чтоб получать каждый день их благословения! И как постоянно их благословлять! И помнить обо всех своих предках вплоть до божественной искры, которая проявила первую жизнь, и общаться с каждым из них в сердце, – Милaна поклонилась просто в пространство, и тут я ощутила такую волну Любви! Она затопила и меня, та Любовь родителей Милaны, а как же ощутила это она сама… Раздвинулось пространство, и мне явились Жизни. Жизни всех предков Миланы. В один миг – всех. Одновременно втрамбовались в мою память навеки все их спокойные жизненные пути, все мягкие ими сказанные слова, все их заботливые эмоции по отношению друг к другу, к планете, к растениям, к животным вокруг: все влилось в меня за миг. Как такое может быть? Я же знаю: учиться нужно долго и прилагая к этому громаднейшие усилия, зубрежка – наше все в учении. Еще точные науки – это как-то поддавалось логике, хоть и совершенно непонятно было, каким образом то все в обычной жизни употреблять. А вот история всегда проходила мимо моей памяти. Нас учили истории войн: кто, когда, каким количеством и какими методами убийства нападал на страны. Еще нас учили историям жизней королей. Как жили простые люди – история об этом всегда умалчивала. Тем более нам убирали из даваемой нам информации историю нашего личного рода, наших предков. Их, наших родных прабабушек и прадедушек, даже сто лет назад никто не знал, они нам подавались эдакими необразованными примитивными существами. Хотя если даже посмотреть на случайно не убитые дома с правильной умной планировкой и удивительным дизайном, в которых жили наши предки, на огромные участки земли, которые у них были под сады и огороды и понять, что это было их самое правильное, самое здоровое питание, то напрашивается вывод, что это мы – необразованные примитивные существа по сравнению с нашими предками. Но историю переделали, их оболгали. Почему? Наша история переписывалась. Умалчивалась. Перекручивалась. Полная вранья и убитых людей за спиной, она никак не хотела утрамбовываться в наши головы. В середке все кричало: это неправда. Я отстраняюсь. А тут… Тут все – за миг. Потому что все – правда. И забота. И хорошее отношение в семье друг к другу. И нежность в словах. И всегда хорошее настроение. Вот что важно. А не война.

Я сдалась. Мои знания ни во что не годились. Милaна знала ВСЕ. Я не знала НИЧЕГО.

– Хорошо. Научи меня.

Милaна растерялась, услышав те мои слова.

– Да я и не знаю, как это – научить… По-моему, ты не должна сидеть и учиться этому, а просто должна наблюдать за теми, кто умеет это делать, слушать их голоса, не перебивать и вникать глубже голоса, молчать, чувствовать, кто что и как делает – и повторять за ними. – Милана с трудом подбирала мне слова. И все равно мне они казались пустыми – я привыкла, что в моем мире никто не отвечает за сказанное, все бросаются словами, как мячиком от пинг-понга: сказал море слов – ничего не сделал, пообещал – забыл, сегодня одно говоришь – через год противоположное… Но Милана не сдавалась, хорошая девочка. – Хорошо, что ты так же, ка и мы все, можешь чувствовать все вокруг, это тебе – милость такая. Потому просто сиди, чувствуй – и повторяй за всеми. Но не делай ничего сама, никакой самостоятельности! Поняла?

А я снова увидела Фею, которая надутым шариком летала по комнате и мурлыкала Милaне.

Я так же, как недавно Милaна, подставила руку. Милое создание приземлилось на меня. И мне удалось наконец-то разглядеть это чудо.

Кожа действительно не скользкая, теплая, похожа… Что это такое я уже трогала? А, помню: в детстве тритончиков ловила, вот такая же гладенькая и Фея. Цвет кожи – яркий, перламутровый, не стоящий на месте, переливающийся всеми цветами радуги. Брюшко, нежные лапки, разумный взгляд – красотка, одним словом! Фея от мыслей моих тех вся возрадовалась, крылышки с перепонками заплясали так, что она с меня взлетела к потолку, закружилась там и принялась… петь!

– Никогда не думала, что…

– Что драконы поют? – засмеялась Милaна.

Так я узнала, что Фея – ДРАКОН.

***

Я задумалась: а ведь как оно мне повернулось все, а? Вот он – рай земной, созданный для нас любящим Отцом нашим и сохраненный (!!!) его благодарными детьми. Вот она – девственная природа и весь мир животный, который ведь – именно МИР друг с другом. Воздух – легкий, спелый, так нектаром цветов наполненный, что и кушать не хочется. Вода – чистейшая настолько, что только по журчанию понимаешь: она здесь есть. На небе – ни облачка. Милана говорит, что все дожди, легкие, стремительные, идут под утро. Достаточно для насыщения всех растений. А Солнце – Род, родное, такое яркое, такое бережное, такое живое и дающее, что с ним запросто можно поговорить, как с папой. И природа при Нем, при Роде – мамочка: щедрая, вседающая, всемдающая, для всех старающаяся. Рай в прямом смысле этого слова. Тот рай, куда все вокруг меня стремятся, все без исключения. И я в нем, в раю этом.

Но.

Есть одно огромное, бесконечное НО. Заслуживаю ли я в нем быть? Я, которая ничего, ничегошеньки не сделала для этого рая. Которая не умеет его сохранить в его чистоте и неприкасаемости. Которая загрязняет своим присутствием этот рай. И это уже десятки раз доказано. Которая думает грязно, неправильно и даже не удосужилась понять, изучить, как правильно надо думать. И это я еще здесь не действовала. Не жила. Заслуживаю ли я здесь находиться?

Что я такое, чтоб предлагать себя раю? Что я из себя представляю со всеми своими странными раю мыслями, с мусором в голове о совершенно не нужном, с непотребными знаниями, которые мне ни капельки счастья не дали и ни секунды в моей жизни мне не пригодились? Что я такое, если я не в состоянии сделать хотя бы одного человека рядом со мной просто счастливым? Я произвожу только мусор, горы мусора. Я не посадила ни одного дерева. Да что там – я занимала собой так много места, что не дала места тысячам деревьев… Глупая моя жизнь сотворена мною, ничего более. И я, вся такая ничтожная, – да в рай? Нету мне там места…

И все остальные, которым только рай и подавай. Как? Чувствуют ли они, насколько они, сотворенные идеальными, стали несовершенными из-за своих мыслей, поступков, слов и как они этим своим сегодняшним из-за пустого прошлого и из-за этого и никчемного будущего уже не пригодны для рая? Что они дадут раю? Заслуживают ли они все поголовно этот рай, если свой, личный рай на своей родной планете они не удосужились ни сохранить, ни оценить, не поборолись за сохранность рая на своей планете, а только жаловались и требовали какого-то иного рая после того, как они окончат жизнь в убитом ими же лично им же лично УЖЕ единожды предоставленном раю? Требовали все после смерти этот рай и твердо верили в то, что они его заслуживают? Все! Даже люди, которые настолько пакостили на планете, что после них осталась выжженная земля и выжженные до пепла души! Все! Даже те, кто мог, но не сделал, инертно профукав свою жизнь! И почему нас не учат жить правильно? Мы же совсем не знаем, как… Зачем нам такое изобилие информации в таком вакууме нужных знаний?

Вот такие мысли… А вот от таких мыслей ничего не взволновалось вокруг меня, ничего! Никакие автобусы и поезда не прорвались, даже жирафы подо мной головы не задрали высоко-высоко, чтоб на такую бестолочь, как я, посмотреть… Печалька. Я поняла, что такие мои мысли – очень даже правильные на данном этапе моего, так сказать, развития.

– Природу нужно беречь и приумножать! Заботиться о каждом листике, о каждой веточке, о каждой животинке! Давать им Свет своей души!

Милана говорила умные слова, которым я привыкла поддакивать. Я и поддакивала. Но как-то мимо. Все эти слова в моей душе вызывали только мозоль от их постоянного повторения. Ну, нужно. И что? Я не знаю, как эти слова нужно говорить, чтоб они попали прямо в ядрышко души и молоточком там – тук-тук! – по тому ядрышку, а оно – хрусть! – и развалилось, и тут тебе и свет той души пролился на всех, и она, душа, стала свободной… Ой, какая же я тяжелая…

– А то я – не такая? А то я не приумножаю??? Я каждый месяц плачу в фонд защиты животных от наводнений! Я – герой! – я не утверждала, я насмехалась над собой. Милана понимала меня, но с трудом.

– То есть отдавая копеечку, ты помогаешь, и тебе медальку за это надо дать? Смешная такая! Я говорю о невмешательстве в Божественные процессы Природы-Матушки и в постоянном восхищении этими творениями! Ты когда-нибудь благодарила Бога-Отца за такие подарки и обещала ему стать достойной этим дарам?

Кто? Я? Благодарила? ЗАЧЕМ? В нас век технических достижений благодарить Бога, а не человека, который все это своими руками сделал, – это как-то тупо…

– Человек? – Мои мысли читались, как в открытой книге. Вот я дурында. – Человек взял в руки живое и, сделав его неживым, создал ТЛЕН. Потому что все рукотворное очень скоро разваливается. Вот и все, что человек создал. А, да, еще горы мусора после переработки, перевоза, хранения всего этого из-живого-в-неживое-сделанного. Это – просто противоположно Божьим творениям, которые – живые, самовосстанавливающиеся, производящие потомство и реагирующие на тебя. – Голос Миланы стал строгим, металлическим. Я даже ощутила привкус железа на языке – так было остро сказано.

По пунктам.

1. Живые… Да, назвать трамвай или шубу живыми ну никак не получается. А вот птички – живые, и деревья растут и размножаются – значит, тоже живые… Да и Земля-Матушка по ходу живее всех живых, раз на Ней жизнь зарождается, и Она только жизнь и дает всем вокруг…

2. Самовосстанавливающиеся… Когда в моей комнате развалилась стена и мебель от этого треснула, они по моей команде – хоть я и просила! Очень просила! А просить я умею!!! – не отремонтировались. И в этом правда… А у дерева упала усохшая ветка – тут же новая начинает расти…

3. Производящие потомство… Вот если бы наши компьютеры размножались! Ну хотя бы чтоб планшеты рожали! Ан нет… А травушки-муравушки семена по ветру веют, да зверьки только к этому и тянутся – деток повыращивать, любовью своей их надышать…

4. Реагирующие на меня – ну, кастрюлю зови – не зови, сама не придет. А если уже что-то потеряется, так вообще нереально найти, по полсуток ищу… А кошку позовешь – она за секунду возле тебя…

Вот и не СЛАВЬ после этого Того, кто все это добро для нас всех придумал – ведь оно действительно Божественное, каждое Его творение… А наши творения – тления: так, побаловаться и выбросить…

Я пригорюнилась. Да, я все это знала. Понимала. Но не впускала все это туда, к ядрышку, в котором надежно спряталась и спала вечным сном моя душа. Моя душа, убаюканная множеством бесполезных мыслей не обо мне и не о моей жизни. Миллиардами в день таких всех умненьких, таких всех кругленьких и продуманных слов. Но слов, которые ничего за собой не несут. Которые сказаны – и никуда не позвали. Которые НЕдейстие. И самих уже действий, которые вообще не нужны в глобальном плане моей душеньке. Ну, как можно подать душе езду на работу? Час жизни – туда, час жизни – назад, вокруг – множество людей, все – глаза в кучку, занятые, что президенты, все – как я: время убито. Ну, и все другие работы по мелочи: убрать, постирать, помыть, поспать… Да, все это очень нужно телу, в котором живая душа, и если тело будет в недовольстве, в нужде, в голоде, в недосыпе, в нервах, в миллиардах дел, то и душа там будет задвинута на самый задний план. Потому, вероятно, нам и создали столько забот нашим телам, столько ненужных отвлечений, чтоб мы уже совсем, никогда, совершенно не вспоминали о той душе, которая у нас задвинута на тот самый задний план…

***

Мне скучно. Мне бесконечно скучно здесь, среди этих красот. Нудятина -рай этот, хоть волком вой. Ну чем, чем здесь можно заниматься? Как здесь можно развлекаться? Вообще не понимаю: ни качелей, ни кинотеатров, ни музеев… Никакой культурной программы! Одни растения и животные: те растут, те пасутся – вот и все. Да вокруг еще все мелькает, заворачивается, я это мельком, краем глаза замечаю, но в упор посмотрю – и пропадают эти завихрения. Что это – не пойму. Но оно здесь – везде и всегда.

– Милана! А, Милана! Мне скучно! Да где ты там постоянно пропадаешь? – стону я.

Милана выскочила из другой комнаты, вся… окрыленная, что ли. Глаза сияют, дышит глубоко, радостно.

Ага, вот где собака порылась! Да у нее там развлечения в другой комнате! А я туда еще ни разу не заходила!

Что там? Кино? Телевизор, наверное, во всю стену… Может, и 7D!

…Я скоренько открыла туда дверь. Нет, ну что за мода… Никакого телека, никаких тебе аттракционов – окно во всю стену! И та же, зеленая, с цветочками, природа… Скучнооооо…

– Чего это ты тут делала? Что от меня скрываешь? – Я на нее набросилась, а то как же: ведь занималась чем-то, вон как сияет…

Милана замялась, опустила глаза в пол:

– Ну, я не знаю, или ты к такому готова…

Да я ко всему готова: сижу тут сиднем, скучаю, хоть какое занятие придумайте мне, а то я взорвусь от нудятны…

– Мы тут все занимаемся восхвалением и преумножением великих дел Творца нашего. Словом и Делом.

Я остолбенела. Вот уж нарвалась на сектантов! Все такие!

– Ты сейчас, главное, не думай ничего, – Милана протянула ко мне руки в мольбе, – пожалуйста, не соверши оскорбление на дела людей и на дела Творца! – Она затрясла меня так, что у меня, по ходу, все мысли из головы повытряхивались. – Пойми: думать плохо о людях – очень, очень плохо для пути твоей души!

– Да не буду я, – протрясла я.

– Я тебя знаю: будешь, ты такая неосторожная в своих мыслях и словах, – Милана отпустила меня, отвернулась. Вздохнула.

– Видишь, как мы здесь живем? – спросила через минуту. Все это время я пыталась, старалась изо всех сил НЕ думать.

– Ну, да. Травка там, цветочки… – Я переключила сознание на природу: немного получилось, запрыгало оно по листикам.

– Так вот, многие часы мы посвящаем тому, что…

– Ну да, я поняла, не дура: восхваляете дела Творца. Слышала.

Милана посмотрела на меня. Нет, не так. Посмотрела В меня.

– Это очень важно – благодарить его за подарки, какие он нам дал! Посмотри вокруг…

– Да смотрела я уже, дальше давай, – отмахнулась я. Скорее, от своих мыслей: тараканами уж ползли.

– Ты… ты веришь, что у всего есть душа? – Милана переступала с ноги на ногу, понимая, вероятно, что такое знание для меня – не то что университет, но намного выше него.

– Верю – не верю, понятия не имею, но допускаю, – я была уклончива, коварна: ловит меня, гляди, а?

– У всего, – продолжала Милана, – у тебя, у меня, у всех животных, у всех растений, бактерий… – Милана вопросительно глянула на меня: не заснула ли я? Ой, проповеди, проповеди… Где я их уже слышала?

– Так вот, очень важно, чтоб душа… ну, как бы тебе сказать, чтоб ты поняла, – Милана мучительно искала слова: я видела, что ее уровень общения значительно выше, чем у меня, потому ей приходилось упрощать свою речь до моей – чтоб не просто два плюс два, а ручку в руках научить держать хотя бы, – есть такие души: бактерии, растения, животные…

– Человеки, да, я знаю, Дарвин мне сказал, – перебила я ее. И зачем я это делаю? Еще и издеваюсь над ребенком… Сама над теорией Дарвина недавно смеялась, а аргументом метнула именно его… Не зря это – до сих пор теория, ведь нет ни одного вида, переходящего друг в друга, а все отклонения в развитии и жизнедеятельности организма есть только болезнь, но уж никак не переход на более высокую позицию в развитии. Причем болезнь, приводящая к смерти. И чем интенсивнее что новое развивается в теле, тем скорее смерть. Еще ни у кого опухоль на коже не прогрессировала в крылья.

– Да, именно, – Милана не обиделась – улыбнулась, что нашла дорожку к моей душе, – так вот: если животное или растение, допустим, получает достаточно… вот как бы это тебе сказать… – Милана опять стала мучительно искать слова для меня, тупой, – энергии наших душ, они становятся более осознанными. И мы можем с ними входить в резонанс, потому что начинаем излучать уже одинаковые волны, высокие. А в резонансe становятся еще выше. И Бог получает от нас эту энергию радости наших душ, потому что она высокая и до него достает. Вот мы им всем вокруг нас и даем эту энергию – своим восхищением детьми Бога! – И Милана разулыбалась вовсю, довольная тем, что нашла-таки слова.

– То есть вы тут сидите и сутками восхищаетесь, чтоб души растений и животных поднимать на свой уровень радости, чтоб получить резонанс этих волн, которые именно этим резонансом достают до Бога? – ох, как же запутанно и мудрено…

– Ага! – Милана глубоко вздохнула – думает, что до меня дошло.

– То есть сидите сутками и восхваляете? А оно вам надо? Оно ж само берет и растет!

Я пожала плечами: вот уж нашли себе занятие! Бред какой-то! Нашли чем заниматься! Лучше бы кинотеатров настроили! А то заняться нечем, вот и сидят! Я фыркнула покруче любой Феи. Вокруг меня так уплотнилось, что я не смогла вздохнуть…

Милана замахала на меня руками, затрясла меня, и тут…

Вот она, вот я – а вокруг уже не то: я оглянулась. Бетонные стены. Бетонный пол, потолок. И – о, чудо! – никаких окон! Класс! Серый цвет, милашка! А то я уже подустала от того буйства изумрудного вокруг с примесью лазури!

– Как ты меня… А, это все ваши штучки! А что за место? – Мне было интересно.

Милана заметно загрустила, не меня глядя: я веселилась.

– Это место – тюрьма для неправильно мыслящих.

Вот радость-то! В таких местах я еще не бывала… А тут еще такие же чудики, как и я, есть: миленько… Ладно, переживем.

– Здесь вокруг – бетон. Он не пропускает твои мысли наружу – в природу, в мысли других людей. Тут ты никому не навредишь, и себе тоже – бетон глушит все… низкие вибрации твоей души.

О, она у меня еще и вибрирует на басах – вот новости!

Я уселась поудобнее на бетонный пол, постучала по нему – действительно он, серенький ты мой! Бетонище!

– А теперь слушай про наши восхваления. – Милана не решилась сесть на пол, и к стенке тоже не решилась прислониться – так и стояла истуканчиком. – Из-за того, что мы делаем это все вместе одновременно и одинаково, возникает определенная вибрация в окружающих душах – и они становятся легче. Они поднимаются наверх иногда даже без промежуточных звеньев, то есть без промежуточных воплощений – сразу в более высокую стадию развития.

– То есть побочное влияние вашего резонанса с душами животных и растений – растение может сразу стать человеком, а животное…

– Да, ты правильно поняла! – Милана возрадовалась, видя, что я не пытаюсь по-дурному мыслить, а поддерживаю наш диалог адекватно, несмотря на радость контакта с бетонищем. – А душа животного идет сразу в высшие миры! То есть наша миссия – помочь душам окружающих нас животных и растений, творениям нашего Отца, пойти наверх. Вибрации, понимаешь, – это очень важно. Это самое главное. Материальное тело грубое, оно тяжело понимает и принимает высокие вибрации, оно хочет есть и спать, оно не чувствует так тонко. А мы поднимаем вибрации даже материальных тел до высоких эфирных вибраций души, когда она нежная, тонкая, любящая, спокойная. Потому не допускаем мыслей неверных, слов неверных, чтоб творениям не навредить! Ты же сама можешь даже своим материальным телом это понять, раскусить. Когда тебе весело – все вокруг веселиться, танцует, включается: и все люди вокруг тебя, и все зверюшки, и растениям сразу прямее и легче жить. Когда ты любишь – ты же весь мир любишь, правда? Как он сияет, этот мир! Ты его умываешь своей любовью! Когда тонкая пыльца нежности падает на твое сердце, ты так же бережно и трепетно чувствуешь все вокруг, каждый листочек в вышине кроны! Ты сама способна управлять действительностью, этим твоим личным ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС, ты всегда – главная в своей жизни и дирижер оркестра в твоей реальности, всего, что вокруг тебя. Ты! Ты управляешь! Ты главная! Ты – Бог своей жизни и жизней всех вокруг тебя! Твое настроение – это главное!

Я? Я управляю? Я еще и Бог… Я вспомнила, как я умею уныло проводить свои дни. И жизни… Я вспомнила, как я умею обвинять всех вокруг, только не себя, в своих неудачах и неправильно выбранных шагах… Я вспомнила, как я умею отравлять жизни других своей печалькой, или плохим неожиданным своим настроением, которое на меня накатило, и я его щедро разделила на всех своих знакомых отравив им их дни и года… Я вспомнила, как я прекрасно умею передергивать поведение и эмоции других людей от нечего заняться… Я вспомнила, как я не раз равнодушно проходила мимо чужой боли и чужой потребности, даже не удосужившись согнуться и посмотреть в глаза, которые уже ничего не ждут, просто уходят… А зверюшки… И я их не только кормить должна была…

Я глубоко задумалась. Я помню: там, откуда я сюда попала, тоже есть живность какая-то. Ну, какая ни какая, а тоже живность. Раньше ее больше было, сейчас почти повымерла. И что я для нее делала? Да так, гоняла по углам… Я даже не подозревала, что я с ней вообще должна что-то делать! И тем более вымаливать для Бога их души – это вообще уже предел фантастики…

– Так люди для этого и созданы, – горячо возразила Милана.

– Так ты меня того… – я покрутила пальцами у ушей, – ты меня того-сего-такого, слышишь до сих пор?

– Я-то да, но дальше бетона они не идут, твои мысли, их бетон глушит… Он все хорошее глушит, люди от него информацию ни с небес, ни от земли не получают, потому… ограничиваются, пустеют сердцами, тупеют и думают, что так и надо. Бетон. На какой-то славной когда-то планете его придумали и залили бетоном всю ту планету. А планета хотела дышать, поэтому она треснула, взорвалась и стала звездой. А люди на ней теперь снова воплотились. В вирусы. – Милана подумала еще, добавила, – наши дома видела? Они из гигантских переплетенных деревьев сотканы.

Я от бетона оторвалась на полтора метра:

– Ты имела в виду – спиленных деревьев?

Милана по-дикому на меня посмотрела:

– Зачем… спиленных? Как можно – взять и дерево спилить? Путь его души – вот так взять и разрушить? Нет, деревья растут – а мы постепенно их ветки переплетаем, вот они и создают нам уютные комнатки, и мы там живем…

Я вспомнила ощущение себя там, у Миланы дома: я там себя как-то так чувствовала, будто я… В живом чем-то нахожусь, что ли… Что-то бурлило соками, что-то пробивалось листиком, что-то из воды делалось твердой древесиной… Будто все родное такое вокруг меня, что ли… Уютно мне было там очень. А здесь… Ну, бетон, и че?

– Милана, давай вернемся отсюдова, а то у меня уже все чешется и чихать хочется. – Я почесалась и чихнула, – я же уже не вру.

Милана засомневалась:

– А давай мы лучше в другое место пойдем, не ко мне домой…

– А что за место? – Я мигнула – а мы уже там. Как они это делают – ума не приложу!

– А место это – храм!

Я огляделась. Место это – храм. Прозрачная полусфера. Даже пол – и тот прозрачный. Как лифт, но больше, круглее, вместительнее. Впечатление, что я постоянно вишу в воздухе, не покидает меня вот уже пару суток, которые я здесь нахожусь. Или лет. Или мгновений… Совсем меня здесь время не лечит.

Вокруг меня – восемь седых личностей: в голубых одеждах, длинных, вышитых разнообразно, бороды длинные, волосы длинные. Сидят – меня будто бы и нет здесь с Миланой. Хотя кто его знает, где они сами находятся? Не смотрят ни на кого, глаза закрыты, сидят в позе лотоса, пальцы рук сплетены в мудрах.

– Их сознание не здесь, а в вечной медитации, – подсказала Милана, будто бы эта подсказка мне что-либо дала. Как я могу знать, что это за зверь такой – вечная медитация и как там себя сознание чувствует? Я такого не проходила. Нету таких учебников.

– Только ты должна сейчас вообще ничего такого плохого в голове не держать, потому что Мудрейшины твои собственные мысли способны внутрь тебя же повернуть.

Я встрепенулась и оторвалась от созерцания седых стариков. То есть они мало того, что меня даже и не заметили, и не соизволили со мной поздороваться, так еще и больно мне будут делать, мыслями моими в меня же пуляясь? Да что они все себе позволяют?!!

Меня скрючило, да так, что я забыла свое имя. Как там меня? Я и не знала этого, но это в данный момент стало не важно. Все стало не важным под той волной боли, которой меня затопило. Накрыло. Завинтило. Разбросало по галактикам и сплющило до атома. Боль. Острая, металлическая, сверлящая боль, откуда ты взялась? Я с трудом огляделась: кто это из этих стариков меня так бьет? А никто! Все сидели, не двигаясь, даже пальцем не шевеля. А во мне зарождались такие слова:

– Да как ты смеешь нарушать покой обращающихся к Отцу и лечащих другие миры от низких вибраций? Кто ты такая, чтоб они с тобой здоровались? Что ты из себя представляешь, чтоб они ради тебя прерывали свои аскезы? Как ты смеешь их унижать своими мыслями? Как ты смеешь их загрязнять своими мыслями?

Я с трудом разогнулась. Боль приходила толчками: самый сильный – первый, потом – по утихающей, уходя внутрь глубоко, но все еще оттуда угрожая.

– Милана! – крикнула я. Поняла, что обвинением девочки вызову новую волну боли в себе, подуспокоилась и почти шепотом спросила, – это кто меня так?

– Никто. Ты сама, – пожала плечиками Милана. Она не стояла в центре меж стариками, как я, а в отдалении, с каким-то трепетом глядя на своих Мудрейшин. Будто восхищалась ими.

– Я себе так больно не смогла бы сделать, даже если бы со скалы грохнулась, – стала ругаться я.

– А ты сейчас успокойся, а то снова будет больно, – посоветовала Милана с видимым сочувствием. – Эта боль – от твоих же личных мыслей. Мудрейшины экранируют плохие мысли, не допуская их в пространство вокруг, и возвращают их тебе. В тебя. Ты же – их родитель, мыслей этих своих!

Я напряглась. Пуляться моими собственными мыслями – как низко! Недостойно старых мудрых людей! А еще бороды себе завели, развевают тут ими!

– И что именно делает мне такую боль: моя печенка, мой мозг, мой язык? – полюбопытствовала я, дыша через раз, ибо боялась.

– Ой, ты радуйся, что ничего плохого не сказала, ведь сказанные слова несут в себе самую большую силу, – обрадовала меня Милана.

– Ну да, ну да, я помню: плохие мысли делают нам плохо, плохие поступки делают нам очень плохо, ну а хуже плохих слов ничего на свете нет, и нам придется за все это безобразие, идущее от нас, отвечать много, много сотен жизней, – скучно проговорила я, потому что не совсем поняла смысл тех слов. Какие последующие жизни, я вас умоляю? Эту бы прожить…

И тут новая волна боли набросилась на меня. Первая волна – как цунами. Снесла мне напрочь все мировосприятие. Я себя почувствовала не просто раздавленной – стопиццот раз убитой, расчленённой, заново оживающей с собиранием и сшиванием самой себя и снова убитой. Посерела. Почернела. Позеленела. Я четко, ясно поняла, как себя чувствуют люди в аду. Мне далось это.

А внутри себя я слушала вот такое, и оно тоже только с теми волнами боли до меня дошло (и я даже поняла, что я настолько тупа, что только через боль мне дается правильное понимание действительности):

– Будут у тебя сотни, и будут у тебя тысячи жизней, глупое создание! Ты создала себе, то есть своей душе, огромное количество будущих глупейших перевоплощений! Создала своими неуемными желаниями, которые обязательно должны будут сбыться, иначе не может быть! Создала своими глупыми, непродуманными поступками, которые были совершенно неуместны! Создала своими дурными словами, которые ты выкрикивала без включения РАзума! Ты хотела, поступала и говорила так много и так глупо! Сейчас будешь получать плоды своих желаний, кушай это теперь! Но ни секунды не смей возражать: все, что вокруг тебя, все, что ты имеешь, – ты хотела сама! То ли в этой жизни, то ли в прошлых! Потому смирись со всеми людьми вокруг тебя – они те, которых ты заказывала, может, и сто, и тысячу жизней назад! И смирись с положением, которое сейчас у тебя, – то плод твоих слов и желаний! И до тех пор, пока ты этого не поймешь, пока ты не будешь с радостью созерцать Жизнь и хоронить негативные эмоции навсегда, ты не выкрутишься из этого заколдованного круга!

– Что, что я должна понять? – Я валялась на полу, я орала от боли в теле и от боли, которое доставляло мне каждое услышанное внутри слово.

– Кто ты.

Я огляделась. Как это – кто я? Я вот – ну да, тридцатишестилетняя… кто-то в теле двадцатилетней… кого-то. Вот кто.

На меня упал колокол и зазвенел: и эта мысль тоже этому кому-то, кто мучил меня, показалась неправильной.

– Кто ты? – прозвенело внутри колокола. Я вибрировала вся, я уже сама себе показалась помехой, я не знала ответ.

Неожиданно боль, вся боль ушла. И колокол тоже ушел, хоть он и был только в моем воображении.

– Ты видишь дерево. Зимой оно стоит, покрытое снегом. А весной оно покрыто цветами. – Милана говорила тихо-тихо, но я четко слышала каждое ее слово. Она была повернута ко мне спиной. Ой! Да она же не говорит… Она думает. И я читаю ее мысли! Причем ясно, очень ясно! И очень, очень быстро. Как дуновение ветра. Как полет пыльцы. Это давалось не буквами, а образами, которые охватывали какую-то легкость в моем сердце и рисовали эмоциями, чувствами, прошлым и будущим опытом – это было проще, чем словами, но настолько волшебно, чтобы понять, что много волшебства, увы, не бывает… Меня это чтение мыслей необыкновенно порадовало. Сразу запрыгнула в голову мысль: я очистилась болью той, хоть немного, да очистилась… Тоже спасибо…

– А летом оно, дерево, покрыто плодами.

– А осенью – разноцветным листом, – продолжила я сама ее мысль, и тоже мысленно.

– Ты поняла, да, о чем я? – спросила меня Милана.

– Не особо, – честно призналась я.

– Так что такое – дерево? Оно – снег, которым оно покрыто? Оно – цветы, которыми оно укрыто? Оно – плоды, которыми оно усыпано? Оно – разноцветье листьев, которое оно осыпает? Оно – ветки, корень, ствол, кора? Или оно – дерево?!!

Милана победно ко мне повернулась, будто бы я должна была тут же из ее тирады вычленить главное. Но… Но до меня стало как-то постепенно, медленно, вероятно, не до конца понятное, доходить: Я – это Я. Не только то тело, которое меня окружает: в данном случае тело студентки двадцати лет, в котором я и оказалась каким-то немыслимым образом. Я осталась той же, прежней, и ничуть мое восприятие не поменялось с обменом тела. А! А еще! А еще, когда я сплю, я часто путешествую из одних жизней в другие, и тогда я тоже ощущаю себя ТОЙ же, прежней, ничуть не изменившейся! Это ли не значит, что наши тела – это как пальто, в которых мы сидим некоторое время, а потом снимаем их и меняем на новые, следующие, многие, которые заслужили своими… мыслями, поступками, словами… Но за что у нас убивают память о предыдущем опыте жизни души? Мы же так никогда ничему не научимся! Ведь только годам к шестидесяти мы начинаем немного включаться в правила, которые обязаны были иметь в понимании с рождения. Но это слишком поздно. А потом – снова с нуля, по кочкам и колдобинам нашего собственного, в основном неверного опыта. Зачем?

С каждым толчком мысли моей во мне разливалась какая-то… вот, нашла подходящее слово – благодать. Впервые в жизни такое испытала, неожиданный мой опыт! Это нечто, внутри меня, осталось довольно моим мыслям!

– А что все-таки внутри меня делало мне больно? – спросила я Милану.

– Ты сама. – Ответ простой, но что он значит?

– А… – до меня снова стало доходить. – Я сама – это моя душа. То есть она такое может вытворять?

Милана звонко засмеялась:

– Она и не такое может! Она миры может творить! Ее спокойствие и радость за секунду лечит твое тело. Она способна зарядить любовью всю планету, если о планете думать. Она даёт ответы мгновенно, только задай вопрос и слушай. Конечно, если правильно настроена и способна свою добрую мысль до конца додумать, а не только ее на полпути забывать и держать в голове только плохое, – видя мою заинтересованность и понимая, куда она может меня, бестолковую, завести, проговорила Милана.

Но я… Я была настолько восторженная своим состоянием, что ее не слышала. Эта удивительная благодать маня заворожила. Она держала меня, как любящая мать держит младенца. Она баюкала меня, как ветер баюкает кроны деревьев. Я млела. Я почувствовала, как сквозь меня проходят два потока – невидимых глазу, но сердцу вполне себе заметных: золотистый от Солнца, яркими легкими веселыми вспышками маленьких светил стремящийся через меня и лазурный снизу, тяжелой, но сильной волной поднимающийся от земли. Они соединялись во мне, здоровались, играли там внутри в свои танцующие вихри. То притягиваясь, то отталкиваясь, чтоб вновь сойтись в радости встречи, Вихри дарили мне радость и спокойствие. Я просто замерла от того танца, ощущая его, поглощая его всего в себя.

Краем глаза заметила обеспокоенность Миланы. Отмахнулась от нее, как от мухи назойливой. Когда мне еще придется такое испытать? Я балдею!

– Не зацикливай на себе эту благодать! Эти потоки не твои! Этот резонанс вихрей показал тебе, какая ты есть, к чему тебе стремиться, и все! Показал тебе твою сущность, что ты есть энергия, легкая и двигающаяся, и в твоей воле – куда ее дальше двигать, как ею управлять! Дальше делай так сама, чтоб свое сердце поднять ввысь и это начать всегда самой изнутри себя ощущать! Это и есть результат высокий вибраций. Так мы себя постоянно ощущаем, если радуемся и любим, но эту радость и любовь надо самим генерировать, производить, а не тащить из всех вокруг! Ты – генератор, его нет извне, он – в тебе! А ты тащишь из окружающего! Из окружающих! Так нельзя! Эта благодать – просто тебе демонстрация… Тебе она далась… не для тебя! А для того, чтоб ты ее дальше отдала! Посмотри, сколько вокруг всего, нуждающегося в благодати: планета, растения, животные, вода, воздух… Подними все это до Отца! Порадуй Его своей работой при радости твоей, а не только себя! Стань источником, проводником благодати для всего вокруг тебя, а не потребителем!!! Если ты ее пропустишь через себя, отдав всему вокруг, ты станешь надолго, а то и навсегда, проводником этой благодати! Но сама съешь – и никогда больше не получишь, слышишь?

Ага, щас! Прям бегу и плачу – отдавать! Я медленно качалась в такт волнам, легким, свободным, светлым, высоким, которые разливались во мне. Мне показали мою энергию? Значит, она моя. Никому не отдам.

Но если бы я хоть на секунду обратила внимание на то, что творится вокруг… Это был танец. Милана рядом со мной была вихрем энергий. Сверху с неба лилась золотистая, снизу от земли тянулась лазурно-изумрудная. Все это закручивалось потоком в девочке и, преобразованное радостью Миланы, разбрызгивалось вокруг фонтаном. Каждая эмоция Миланы – светлая, веселая – тут же преобразовывалась в вихрь, направленный всему вокруг, каждой травинке, каждой зверюшке. Они пытались подойти поближе: я видела и воробышка, и черепаху, и зайчика, – но побаивались меня, а только щурились от потоков светлых энергий, льющихся на них от Миланы. Энергия Старейшин была намного сильнее того смерча, который пап разбрасывал: она, немного полученная из небес и земли, внутри Старейшин преобразовывалась в громадной силищи вихрь, который тут же разбрасывался ими толчками в окружающее пространство. Но не только на эту планету, но и во многие миры вокруг. А растения… Они светились постоянно, неизменно, к ним шел тонкий поток извне, и они тут же отдавали всю полученную энергию тем людям, которые находились рядом. У каждого растения – поток своего вкуса, своей скорости. Насколько эти растения разные и нужные! Они добавляют. Они усиливают. Такое же происходило и от животных: каждый, даже самый маленький представитель планеты делился, преклонял голову перед генератором позитивных энергий – Человеком. Если бы я только это заметила… Но нет. Я была поглощена. Собой. Мы часто бываем настолько погружены в себя, что просто проходим мимо элементарного. Открой глаза и смотри. Вылезь из болота низких эмоций.

– Мы все, здесь живущие, должны делать добро еще и всему вокруг! Душа счастлива только тогда, когда она отдает, делится, а не забирает, вытягивает, ворует! Жадность и зацикленность на себе убивает душу! Именно это и уничтожает тебя! Отдай, стань источником, а не потребителем… – Милана повторяла и повторяла те слова, но я вообще не понимала. Толклась возле меня, пыталась достучаться… Дубинкой надо пытаться с такими, как я, а не словами… Скажи она попроще: «Смотри, тебе сейчас хорошо? Останься такой же веселой и счастливой для всех вокруг! Всегда будь вот такой! И именно это сделает всех вокруг тебя такими же счастливыми, как и ты!» Но она говорила какие-то не те слова, которые до меня потому и не дошли.

Подо мной, где-то низко-низко, начала сереть трава, радиальными кругами, падала пеплом. Ведь все – в тлен вокруг равнодушия. Круги расширялись. Все больше и больше пространства подо мной оказывалось неживым. Начало доходить и до деревьев…

И – оп! – фонтан для меня прикрылся. Волны потоков ушли, благодать испарилась, я снова – я. Или не я?.. Будто рыбу забрали из воды: она дышать водой хочет – а нет воды. Будто бросили меня в открытый космос: я дышать воздухом хочу – а нет воздуха…

…Так я… Так я все же… И тут до меня дошло. Душа может жить, может БЫТЬ только в той благодати. А она, та самая благодать, возникает именно благодаря правильным мыслям и хорошему настроению… И, вероятно, правильным поступкам и словам… Любви и радости… Милана же просила: отдай. А я не отдала. В себе зациклила. И вообще – я даже не знаю, как это – отдавать.

– …Надо было просто от себя отпустить. Просто отпустить. А не «съедать» все самой, – грустно сказала Милана.

А я… Я обрадовалась. Вот оно! Эврика! Именно в этот момент, именно сейчас я поняла, осознала, что есть Я. Я – ДУША!!! Потому что только этой благодатью могут жить души! Потоки были видимы только моему сердцу, не моим глазам. И именно они делали меня счастливой. А не то, что я ем, трогаю, покупаю – вот такие радости настолько временны и мелочны, как песчинка, что даже не считается. С потоками не сравнить. Душа может намного больше радости испытать и сгенерировать, и радость эта – качественная и огромная. А для того, чтобы Я – ТЕЛО – хоть немного могла получить той благодати, нужно заботиться. Творить радость. Отдавать любовь. Быть спокойным, ясным, чистым. Не вспоминать гадости. Не рыться в прошлом. Учиться у детей радости и легкости. Учиться думать без злобы. Смотреть спокойно на жизнь. Молчать и в мыслях. Не засорять собой, своими делами и мыслями все вокруг и жизни других вокруг. Относиться к животным как к детям. Давать им любовь.

Для меня и сейчас все это оказалось просто множеством слов. Но нужно начинать с малого. С первого шага. Вон, я траву испортила. Надо исправлять. Я оглянулась: ставшие для меня вдруг полупрозрачными фигуры Старейшин в медитации стали мне более открываться. Я даже решила, что у меня галлюцинации: мелькало и шевелилось все вокруг них и в них. Тогда я присмотрелась к одному из них, не отрывая только от него одного глаз. Я заметила, что мой подопытный старец видоизменялся на моих глазах за один миг. Вот он – совсем детка: бежит по лугу, его зовет мама, он ее любит. Вот он любит девушку с длинной косой. Вот он любит своих правнуков, и вот правнуки его искринку провожают – в долгий дальний, через огонь. Вот он уже искринкой этой золотистой – в Солнце, и снова решил пойти в любовь мамы, и снова его любит мама… А вокруг любви – то война, то землетрясение, то сплетни, и он любовью своей сжигает мысли в зародыше в головах тех, кто ту войну мог бы породить, ведь любовь важнее… Я прошла за несколько мгновений сотни жизней старца. Он по-прежнему оставался старцем с бородой перед моими глазами, но для моей души все это было неважно, ведь он открылся передо мной всепобеждающим лучиком любви.

Я оторвала луч своего сердца от старца. Неужели мы все – такие? Вот это все вытворяем… Как это все глубоко. И от нас зависит.

Итак, трава. Я ее сожгла. Мне отвечать. Я с горечью посмотрела вниз: ох, далековато. Как же я спущусь на ту землю и разрешит ли она на себя ступить, если я такая вредная и чудить могу как совершеннейший вирус…

Я огляделась. Милана смотрела на меня и ждала. Ну, да. Натворила. Сейчас пойду все и засею семенами. Где только мне их взять… Вопросик… На каждый вопрос есть ответ! Это я поняла, когда на меня стал нестись дракон. Да-да, не тот, который – Фея и крохотулечка, а огромный, с полпланеты, а крылья – так и целую планету бы обнял, не задумываясь! Испугалась и вознамерилась пищать. Но потом вспомнила, что драконы – живые существа с любящим сердцем. И…

– Он плюется! Милана, беги, он плюется! – Я орала, как потерпевшая. Дракон с радостью плевал в нас с Миланой и уже практически доплевал. Вот за что мне все это, а? Как мне из этого всего вылезти теперь?

То, что дракон выплевывал на нас, было каким-то разноцветным, радужным, похожим мне на…

– Окна! Лифты! Коридоры! Проходы! – Я хохотала от осознания, что дракон мне нестрашен, потому что он и есть производитель того стекла, которое здесь на планете пользуется повышенной популярностью. Дракон выдул огромный стеклянный шар, в котором поместились и я, и Милана. Мы стояли в центре этого прозрачного радужного шара, ожидая дальнейших действий. Дракон задул в шар горячий воздух из своих легких с какими-то примесями, который нас совсем не обжег, но сделал шар легким до такой степени, чтоб взлететь, и закрыл его – залепил окончательно.

И мы полетели. Внутри шара, вместе с драконом. Он был нашим проводником. Ну, и баскетболистом, потому что играл нашим шаром и, кажется, хохотал, насколько это могут делать драконы. Да хохочут, хохочут, сама слышала.

– А, вон и семена, – Милана разглядела что-то за горизонтом, хотя и я могла вполне себе это там же разглядеть. Я бы здесь и на Солнце смогла бы все разглядеть – так мне было легко все далеко и в деталях видеть. Нас отбаскетболили прямым ударом в самую гущу семян, которые вызрели на плато почти на гребне горы. А не твоя ли это мама, драконище, прилегла здесь на миллиончик лет поспать и травой заросла? Ого-го, кажись, я угадала, потому что наш дракончик мигом оживился и стал гребень обнюхивать, а потом на радостях таких стал подпрыгивать в воздухе, отчего поднял такие вихри, что мамуся-дракониха, уснувшая так надолго и мхом и лесами заросшая, недовольно заворочалась. Это вызвало волны под ногами у множества животных, которые землетрясение восприняли как новую игру и стали подпрыгивать и утаптывать ту землю каждый своим кто – копытцем, кто – пушистой лапкой. Мамуся-дракониха от этого совсем проснулась. Еще бы, щекочут тут, поспать не дают, местные надраконовы жители. На моих глазах поднималась гора, превращаясь в дракониху. Огромную, в несколько раз больше своего сынули. Она, вставая, не забывала бережно всем своим телом, дергая чешуйками, перемещать живность на себе в безопасное место, и растения, которые выросли за миллионы лет ее сна, осторожно сдвигать с себя в сторону, как живое одеяло. Так вот как просыпаются драконы! Бережно! Аккуратно! Оберегая! Пылинки с себя сдувая в виде мамонтов!

Нам просто в шар через прозрачное радужное его покрытие посыпались семена. Я не поверила своим глазам. Как? Этот шар такой легкопроникаемый? Проверю! Я протянула руку и… она прошла сквозь шар. Она снаружи! И он не порвался, не треснул! Удивительная сила поверхностного натяжения, я никогда таких материалов не встречала, которые не разрываются после контакта с чем-то еще… Да уж, драконы очень пригодились бы нам в наших жизнях… Впрочем, как и способности очень многих других животных… а мы их как?…

Сынуля от радости встречи с мамусей решил с нами далее не церемониться и просто дунул нас на нужное нам место. Да, к такому виду транспорта я не была морально готова. Все случилось настолько мгновенно, что я и моргнуть по привычке не успела. И зачем мы наизобретали все те виды транспорта, если все решил бы один радостный дракон…

Я, уже ни капли не боясь, высыпала свозь шар семена травы прямо на то серое пятно, которому была причиной. Семена как-то сразу освоились и стали просто на моих глазах прорастать. Как они все здесь это делают… А, ясно. Это Милана смотрит на них с таким восторгом и счастьем – им просто ничего другого не осталось делать, кроме как послушаться. Я стояла сбоку-припеку и думала.

Мне многое нужно осознать, Милана. Ты живешь в раю, потому что ты его реально заслуживаешь. Спокойная, любящая, дающая. А я сюда попала так внезапно, потому что, вероятно, у меня есть тут какое-то важное дело, меня сюда по-быстрому впустили – и на место, здесь я нежданный гость. На жизнь здесь я еще не имею ни малейшего права рассчитывать – не достойна. Надо учиться быть достойным рая. Начинать прямо сейчас.

Шар каким-то непостижимым образом совершенно без вмешательства дракона разделился на две сферы. Милана осталась с поврежденной мною травой, ее окончательно спасать и лысины на своей планете озеленять. А моя сфера полетела легко и свободно на вершину дальней горы, которая снова, вероятно, может оказаться чьей-то мамой. Лифты здесь – более продвинутый способ перемещения, а драконьи шары – это прям забава какая-то, дикая и веселая. Аттракцион, который я запрашивала. Интересно, каков план у этого моего шара? И не натворю ли я дел без Миланы, настолько безумных, что придется пылесосить всю планету?..

Мой шар пролетал мимо громадных домов. Теперь я смогла их воспринимать уже как живые деревья, которые разрешили людям в них жить. Я видела, как на вершине дерева сплетали ветки птицы. Гармонично, продуманно, они делали людям будущие стены и пол: ветви наберутся силы и толщины – и на них можно будет жить. А там что? Ух ты, так вот как делаются окна! Один из дракончиков, не такой огромный, как мамусин сынок, ползал по дереву-дому, цепляясь острыми когтями на лапах и крыльях и облизывал эти ветки. Из веток сочилась смола – ярко-красная, полупрозрачная, дурманяще пахнущая, явно – лакомство для драконов. Дракончик млел, нализывая ветки. Взамен оставлял после себя прозрачное, крепкое радужное стекло. Я чуть шею не свернула, на всю ту строительную работу глядючи. Как здоровски все придумано и продумано – просто используй то, что уже задумано в природе, себе во благо. Ничего не нарушая. Ничего не придумывая. Уже все изобретено. Просто используй это по предназначению. И не станешь сам пахать всю свою жизнь, а будут это за тебя делать специально обученные дракончики. Или… Даже паучки…

Мой шар, заметив, что я заинтересовалась строительством дома под ключ, немного приостановился. Я смогла разглядеть многое в этом дереве. И увидела того, кого боялась всю жизнь до дрожи и писка. Паучище. Причём огромный, с полтора метра. А рядом люди… И не пищат. Храбрые, наверное. Я – не такая. По-любасику бы распищалась. Паук тем временем, не обращая внимания на мои о нем пугательные мысли, наплел паутины в кроне дерева. Довольный, потирает лапки, отползает от своего кружева. Несколько человек тут же начинают наматывать его паутину на катушку, а одна женщина подошла к паучку и почесала его под брюшком:

– Ты наш мастеровой! Лучший дизайнер в мире! Сделал нам такие ткани! Будет теперь в чем людям ходить! – Так это что, они одежду из этой паутины делают? Нет. Не может быть. Это уже – за гранью… Но паучок тут же продемонстрировал свои умения: он осторожно, но очень быстро и ловко – петля за петлей, ниточка за ниточкой – сплел на женщине такое платье, что ни один кутюрье не смог бы придумать во всех своих самых смелых фантазиях. Он вплетал в паучье кружево цветы, которые держал в одной из лапок, а в еще одной из его лапок были красиво выгнутые прозрачные камни, в которых я узнала все ту же смолу из дерева. Но деревья ведь разные, потому цвет и качество сгущенного сока из них также совершенно разного цвета, консистенции и запахов. И вот на женщине – произведение искусства: цветы в паутине драгоценных камней из разноцветных смол деревьев, которое так пахнет, что даже я почувствовала, а я, между прочим, в шаре! Парфюм? Спросите у деревьев, они – самые лучшие парфюмеры. Люди так не могут. Тонко, изящно, разнообразно, стойко. Я любовалась платьем в драгоценных запахах. Паучок сам, вероятно, ползал по деревьям, выбирал эти драгоценные смолы, цеплял на свою спинку, делал им форму, и они стали украшением для красавицы! Я пригляделась: вся спинка у паучка – в драгоценных смолах! Ярко-голубые, алые, изумрудные, лазурные, они переливались под лучами Солнца и отбрасывали зайчики во все стороны. Производство платья оказалось веселым делом! Все смеялись и разговаривали с паучком, нахваливая его. Тот пыжился и порывался еще чего-нибудь наплести – так ощущал свою нужность. Все. Теперь я не боюсь паучков! Я поняла, зачем они. Женщина в красивейшем платье во всех мирах помахала мне рукой:

– Не бойся, они работяжки!

Да я уже вижу, что работяжки. И паук вон делает, что умеет, причем с удовольствием и без усталости, и дракончик вовсю старается – окно за окном образуется после его пролазки по веткам. Всех животных и их умения и способности можно ведь применить в нашу с тобой жизнь, для ее облегчения. Вот так я начала думать.

Мой шар остановился. Завис над землей, раздумывая, как поступить со мной. Я же все-таки – вирус, как ни присмотрись, невзирая на людской вроде вид. Но миссия есть миссия, и каждый должен выполнить то, на что его подписывали. Потому драконий мой транспортный шар лопнул с легким хлопком, а его брызги превратились в радугу, даже не дотрагиваясь к священной земле-матери всего. Я ждала. Здесь ничего не происходит просто так. Вероятно, и я здесь не просто так.

Я услышала хлопки крыльев за спиной. Кто-то мягко опустился на землю возле меня.

– Посмотри, в какое удивительно прекрасное место я попал. – Я услышала… голос папы. Резко повернулась: папа, это ты! Глаза залило слезами, но я боялась спугнуть, молча любовалась. Папа. Молодой, спокойный, счастливый, домашний, довольный. С усами, как обычно. Мы с ним стояли на вершине горы. Мне разрешили стоять на земле, но только рядом с папой.

– Здесь такой заботливый Отец-Свет и такая прекрасная Природа-Мать! Я люблю этот мир! – Папа обвел рукой все эти горы, будто погладил их все. Ты так любил природу. Всегда. Ты каждый день ходил в лес – он давал тебе силы. Ты старался оставить это ощущение тишины и покоя леса в своей жизни всегда, даже в самой гуще каких-то странных событий, которые тебя постоянно окружали из-за нас, суетливых и вечно копошащихся в каких-то неважных и мелочных делах и предметах. Ты – совсем другой, ты – из высших категорий, потому и я – немного другая, я же – твоя дочь. И вот ты достиг своей вершины. Или одной из своих вершин. Ты здесь.

– Хочешь, покажу? – Я хотела. Покажи мне свой рай! Покажи мне свой мир! Твой мир прекрасен.

Папа каким-то удивительным образом вскинул вверх руки, взмахнул мощно ими и… превратился в орла. Самого настоящего орла!!! Папа, я все свое детство думала, что ты – орел… Так это – правда?

Папа взлетал все выше и выше над своим миром. Какой прекрасный мир: каждый в нем может стать, кем только захочет… Папа летел высоко-высоко над своей прекрасной планетой, любуясь ею и охраняя ее. Точка в небе. Но это ты. Огромное твое сердце, что вместило в себе столько любви, что ты ее пронес и сохранил через всю свою короткую жизнь. Я любовалась и гордилась тобой.

Я влезла, втиснулась без страха в любезно подкатившийся ко мне по воздуху радужный шар: не отрываясь, следила глазами за папой, который летал огромными кругами над землей и показывал мне ее всю. Во всяком случае, я будто видела его глазами: он же хотел мне ее показать – вот и показывал. Я видела все до мельчайших подробностей удивительными глазами орла: каждую песчинку, каждую травинку. Как я рада, папа, что ты счастлив. Наконец-то ты счастлив. И свободен, как орел.

Я думала о папе. Я всегда думаю о папе. И не только о нем… К сожалению…

Драконий шар каким-то мне неведомым для данной планеты чудом снова выпустил меня на вершине следующей горы. Горы здесь были самым повторяемым участником ландшафта: высокие, местами пологие, полностью заросшие травой и деревьями, цветами самых разнообразных расцветок, с множеством плато, переходящим из одного в другое и по которым очень легко было взбираться всем вверх, к вершинам, чтоб полюбоваться. А любоваться было чем: стоя на вершине, я могла оглядеть все на многие километры вперед: гребни гор перекликались и соединялись друг с другом, напоминая, что теперь мне стало логично, ибо так оно и есть, спины дракона. Я смотрела вниз, и множество растений радовали мою душу. Оказывается, я очень люблю растения. Я и не знала. Каждая впадина между горами была заполнена озерами с прозрачнейшей водой. Вода шевелилась, копошилась, бегала волнами и плескалась в берегах: рыбки множества сортов и размеров играли друг с другом, прыгали вверх, ударяясь потом бочками о поверхность воды, и их серебряные тельца поднимали множество брызг. Олень, раззадоренный всем этим шумом и гамом, который поднимали в озерах рыбки, решил поучаствовать во всеобщем концерте и ударил воду своими копытцами. Поднял фонтан брызг, засмущался, испугался, бросился из воды – и тут я узнала, что олени издают такие же звуки, как и свинки. Это было для меня открытием, и я засмеялась: мало того, что у оленей рога пушистые, как у кошек, они еще и мурлыкать, как кошки, умеют, так ко всему же тому еще и хрюкают свинками. Удивительный мир.

И тут меня развернуло спиной от оленя. Я ощутила боль. Меня потянуло к пещере, которую я, выйдя из шара и окруженная множеством радуг от его взрыва, сначала не заметила. Я резко побежала туда. И увидела черный огромный то ли куб, то ли обрыв в никуда… Стена пещеры – и черная пустота всего – далее, за ней…

…Между каменной стеной пещеры, спиной к ней и лицом к бездне черного куба, видя перед собой только черную пустоту, стоял мальчик. Маленький, лет трех. Боже, сколько боли… Он упирался худенькими лопатками в холодные камни пещеры, лицом был повернут к пустоте, к НИЧЕМУ. Мальчика уже не было там, где он должен был быть. Здесь он потому, что места ему в положенном для него мире просто не стало. А дальше… Он не знает, что делать дальше. Он не видит перед собой ничего. Ему страшно. Ему холодно. Очень холодно. Он так долго шел. И ждал. В самом страшном холоде. А его предали. Не помогли. Он один.

Уже ничего не вернуть. И то, как тебе было холодно и столько лет одиноко. И то, что о тебе никто не захотел позаботиться. И то, как долго ты ждал – а тебя так жестоко бросили. Предали. Маленький мальчик. Огромная боль.

Я подошла ближе к ребенку. Он по-прежнему видел пустоту перед собой. Его бросили все. В голове пронеслись эти страшные цифры: 2017, 2018, 2019… Боль потери – она навсегда. Навеки.

Я заняла место пустоты. Закрыла спиной черное пустое. Стала перед ним, закрывая бездну равнодушия и бесчувствия. Взяла мальчика за руку. И вывела его на вершину горы.

Смотри, малыш. Теперь это – ТВОЙ МИР. Твоя планета. Твой Рай. Тебе уже только здесь есть место. Нигде больше. Извини. Смотри, как прекрасен этот твой мир. Здесь очень добрые люди. Здесь очень добрые животные. Здесь очень добрые растения. Здесь планета откликается на каждый твой звук. Здесь тебе будет хорошо. Здесь есть твой личный орел, который тебя сюда забрал по тропе боли. Твой личный орел будет заботиться о тебе здесь, ведь вы здесь уже оба. Вместе. Больше нету пустоты, дорогой. Ты приходишь ко мне все равно. На колыбельные. И я не буду больше плакать, потому что твой мир прекрасен, и нечего делать его соленым от моих слез.

(Мой сон в 2011 году. И в 2019 году.)