Читать книгу Лира в снежинках. Дольки - Оксана Оомс - Страница 3

– А что мы сделали с их самым драгоценным чувством, самым нежным и тонким, самым высоким!

– Это что у них такое, не любовь ли к деньгам?

– Именно! Только без второго слова. С любовью. Они же ее тысячелетия хранили и очищали, берегли и тряслись над нею. А мы ее за каких-то две сотни лет опошлили, опустили и растоптали. Мы старались! И у нас получилось!

– Да про любовь же – на каждом шагу… Ничего у нас не получилось…

– Ну, да, прям-таки. Их души знают, что они – про любовь. Но они совершенно не знают, какая именно она должна быть. Но ведь есть мы, духи, братики, мы же подскажем! Мы же объясним популярно и на пальцах, что любовь живет пару лет, и все. Что любовь – это только для молодых. Для их телесных развлечений. Что любовь – это про страдание, про предательство, про ревность, про выгорание, про крышесносящую страсть, про ноги – руки – талию – деньги – подарки – поездки, но уж никак не про душу.

– То есть мы у них из памяти совсем удалили, что любовь – это про спокойствие в семье, углубление в душу любимого, нежную улыбку, хорошее настроение, совместное творение, нежность во взгляде?

– Ой, этого всего они уже и не знают! Мы им совершенно противоположное понятие любви культивируем. Через наших биороботов, которые им двигающиеся картинки показывают.

– Кино, что ли?

– Оно, родное и незаменимое! Там их научат, толково растолкуют, что любовь – это когда девушка, как сумасшедшая, хочет замуж. А парень, очень осторожный, боится. Что девушке все равно, за кого, лишь бы выйти. И что она обязательно предаст, или он предаст – неважно. А потом – что у них будут бесконечные споры, выстраивание границ, невозможность договориться друг с другом, манипулирование ради того, чтоб нагнуть другого, подчинить себе, присвоить его себе. И что их ближайшие родственники – мамы и папы – это обязательно дураки и враги, которые жаждут их развести. А потом у нее проснется жажда денег, и он будет разрываться между семьей и двумя работами. А потом она начнет рожать детей. Вот где можно развернуться! Все эти физиологические подробности – чтоб побольше отвращения вызвать. Вся эта гипертрофированная усталость от их чад, психическое истощение, повод для ссор – нон-стоп. А потом – как кульминация сего действа – будет смерть любви: она обязана быть, мы ее и устроили всем этим одинаковым сюжетом на миллионы фильмов через наших биороботов, которых мы хорошо прикармливаем, чтоб они только такое и создавали.

– Мы им денег даем?

– Ну да. Они у нас – лучший стимул. Все богатики нас слушают. Все, кто нас слушает, имеет денег. А все остальные – имеют навязываемые нам фильмы об одинаковом сценарии любви. Где ее хоронят. Обязательно хоронят. Предательством, изменами, жадностью, недоговоренностью, спорами, усталостью от быта и работы, непониманием, как воспитывать и что вообще делать с детьми. Любовь на вынос! Вернее, ее труп. Мы же объясняем, что любовь никому не нужна. Что она только усложняет, мешает, в перспективе – убивает отношения. И вообще – что любовь живет какие-то там пару жалких месяцев, а потом адьес. И они ее сами и убивают, даже без нас, просто по нашему сценарию. Причем на пустом месте. Где можно было и перетерпеть, промолчать, помочь, восхититься, позаботиться, послушать. А они – каждый! – тянут одеяло на себя: ты меня обязан любить, ты мне должен всю свою жизнь без остатка, подчинись мне, сделай, как я хочу. А я тебе за это – печеньку. Так что любовь они закапывают сами, в своих семьях, своими же языками, действиями, желаниями. Уж лучше, в их понимании (наконец-то!) – холодный расчёт. Тут уж мы – во всей своей красе.

– Но ведь… Они же как-то живут вместе… Иногда – всю жизнь…

– Вот именно – как-то! Их представление о любви продиктовано нами. А не ими самими, чувством их душ. Они не соображают, атакуемые той информацией, которую навязываем им мы. Мы атакуем их одинаковым сценарием на все фильмы, которые в основном – драмы и споры. Мы атакуем их песнями, где сплошь – молодые жаждущие плотских утех тела, кричащие только об этом. Эти песни застревают в их головах, и их Мысль даже не имеет шансов пробиться, потому что наша низкая примитивная музыка сильнее! А ведь они уже давно забыли о музыке, которой поют их души – тонкой, высокой, нежной, чистой. Мы всеми силами им эту музыку затыкаем: бесконечной говорилкой, поиском денежек на существование! Они нам всю свою любовь и нежность продали за вот это дно, которое мы им предоставляем ежесекундно. Вот скажи: много песен, фильмов, книг о любви мамы и дочки? Сына и папы? Помощи Бога Человеку за его упорные труды, благодарение Бога за то, что Человек был верен, честен, сопереживателен, заботлив? Любви Человека и природы?

– Нет по ходу… Да, вообще нет. Есть только фильмы – о шулерах, которые идут по трупам, а потом получают радости жизни, причем все скопом… Но еще фильмов о подвигах много. Только там всегда геройствующий, проходя через много лишений, погибает. Вот втолковывают им, втолковывают: будете геройствовать – умрете, будете себя хорошо, смело и возвышенно вести – вас грохнут, нет же, ничего не понимают! Что за люди… Ведь этими фильмами мы показываем, что тот, кто предал, спрятался, убежал, никак себя по-хорошему не проявил – тот и выжил!

– А, это ты – про войну? Да, это тоже – наша разработка. Самая лучшая! Когда мы имеем право их уничтожать миллионами, внушив правителю, одному долбодятлу из сотен миллионов, мысль, что он имеет право на убийство соседней страны и отстрел его мирных жителей. И его идут – и слушают те сотни миллионов, хотя их души – не про убийства их руками, не про разрушения других жизней, не про послушание, чтоб ни за что, ни про что у людей их жизни отбирать! А их души – про любовь! Но они, сотнями миллионов, затыкают свои души ничего не стоящими бумажками, которые тратятся ни на что, и грязными тряпками какой-то лжи, манипуляции ими, врущих слов, и идут плотным строем, с радостью и весельем убивать! Ты видел души людей, идущих войной на другие страны? Там же – бравада, там же – счастье от задания стрелять, там же – предвкушение полета его личной пули в тело жизни души другого живого человека! Они же все, до последнего солдатика, до повара, им еду готовящего, до мамы, отправляющей сына в чужие страны, от жены, с платочком машущей, до детей его, знающих, чем папа им на их жизни зарабатывает, – они же все наши, наши родненькие, продавшие души за копеечку! От этого предательства они уже не отмоются никогда. Все – наши. Со всех сторон. И эти убиватели, и те, которым больно, которые страдают, потому что мы жрем их боль. Это же – такая сладкая жатва! Столько боли, сладкой боли, столько предательств, столько жертвоприношений! И это же – и сейчас, в этом мире, который они называют современным! Посреди их планеты льются реки сладкой нам крови из сладких нам жертв! И ведь никто из убивающих не останавливается! Называют это – «наш интернациональный долг». Красиво, на правда ли? А как тебе еще одна наша придумка – «супружеский долг»?

– Ну, да. Они же должны друг другу!

– Ну, да, должны. Должны нежно относиться, должны беречь чистоту души, должны давать возможность развивать творческие способности, должны поддерживать хорошее высокое настроение друг в друге. Женщина должна вкусно кормить, а мужчина тяжести носить. А мы же это все – оппа! – сократили до того, что мужчина должен ей пять минут, потому что долг у него, мученика. Мы – мастера по перекручиванию понятий! Мы – умнички!

Ля-ля «добреньких» духов.

А что делает Любовь в твоей жизни? Сидит на стульчике у порога и ждет от тебя хоть какого-то действия? Или уже готовиться к выносу ее тела из твоей жизни? Так полюби сначала себя. Балуй себя полезной едой, вкусными снами, спокойствием и нежностью в своем сердце, улыбкой на лице своем с утра и до утра. Порадуй себя звонком к маме и папе, они ждут. Посмейся с ними. Животных вокруг тебя – море, присмотрись и подари им внимание. И семена. Открой в себе талант – тот, о котором ты всю жизнь думаешь, но отодвигаешь его на потом: после фильма, завтра, когда зарплата придет… Пойми: ты не живешь завтра. Ты живешь сейчас. Проживи свое «СЕЙЧАС» в любви к себе. И потом тебя, с сердцем, знающим, как любить, полюбят и все остальные. Ведь ты им покажешь, научишь, как нужно любить ТЕБЯ. А потом – и ИХ. Так много чего и кого вокруг можно полюбить! Особенно нашу огромную, важную, круглую, самую добрую в твоей жизни Землю-Матушку!

…Зачем они поперлись в ту ветеринарную больницу? Непонятно. Особо нужды не было. Фея не болела. Фей тоже. Но нет – для профилактики ведь, животных нужно проверять ведь… Допроверялись. Уже три месяца длилась эта эпопея со смертельным заболеванием и с борьбой за жизнь самых дорогих их пушистых детей.

Началось все с того, что повели в ветеринарку Фею. Там ей решили измерить температуру термометром, который до этого впихивали всем приходящим животным. Как животным меряют температуру, не знаете? Ну, так поинтересуйтесь. И именно этим термометром с морем вирусов и бактерий подарили милой и самой дорогой кошечке в мире смертельный вирус. Выживаемость – 0,01%. Вот такой «подарок»…

Ян с Катюшей рыдали навзрыд. Гордан с Верой ходили белым полотном. Плакали, но не при детях. Фея, весь ротик которой покрылся огромными язвами, страдала и пряталась от всех. Под ее хвостом, куда ей пихали термометр, вырос огромный нарыв, с пять сантиметров, твердый и жуткий. У их маленькой миникошки.

В ветеринарку ходили каждый день Ветеринар, седого и мудрого вида человек, смотрел на Фею, делал умный вид, снова все тем же самым грязным термометром в мире проверял кошечке температуру, ничего не выписывал, никаких более процедур не делал и отпускал их восвояси, чтоб они пришли завтра в тот же час. Каждый прием стоил Гордану его 10% зарплаты. И завтра – снова тот же круг: термометр, щупание, оплата. И снова – «приходите завтра». Никаких анализов «врач» не делал. Никаких лекарств не назначал. Явно видимый профессор ветеринарных патологоанатомических наук.

На пятый прием «врач» случайно услышал, что у них есть еще один кот дома. Фей был здоров. От слова «был». «Врач» попросил принести его тоже, ведь кошечка ваша больна, а вдруг и кот тоже болен. А если «вдруг» нет, то мы ему эту болезнь организуем. «Врач» с наивностью, граничащей с идиотизмом, впихнул термометр сначала заболевшей Фее, а потом сразу же -здоровому Фею. Фей заболел на следующий день. Больных котов стало больше – за прием уже платилось 20% зарплаты в день, и это ведь прекрасно! Фея и Фей умирали. «Врач» предложил сделать Фее операцию, вырезать тот странный нарост под ее хвостом, который был уже величиной с ладонь Веры. Страшно, когда у твоей маленькой кошечки, молоденькой, здоровой, любимой, рядом – экспериментаторы, жаднющие до денег…

Операция прошла… неуспешно. Шов был сделан абы как. Все расползалось, все содержимое живота Феи вываливалось наружу и загнивало. Потому «врач» задумал через пару дней забацать еще одну операцию, пусть! На абум! Весело же, че? Лохи пришли, лохов доить, на кошках тренироваться, деньгу зашибать – огромную! А жизни животных? А че? Че они там, еще себе купят какую! Потому «врач» решил провести третью операцию. Фея после второго ужаса еще как-то думала жить. Но после третьего… Она уже даже не ходила: лежала на своей подушечке и готовилась. Маньячина отрезал Фее многое, разрезал многое, отдал ее готовиться. Фею тоже становилось все хуже.

…Вера во сне увидела двери, в которые они ходили уже месяц ежедневно. Они были во Тьму. И рядом – другие, светлые. И Вера утром пошла в интернет и стала обзванивать все клиники, которые там нашла. В их стране было не так уж много тех клиник. Все говорили страшное слово «эвтаназия». И больше никакого. Слов «лечение», «анализ, какой именно вирус», «правильный шов после операции» не говорил никто. И Вера позвонила в соседнюю страну. Первый звонок, второй… Никто не отвечал. В третьей клинике ей повезло: ей ответил мужской голос. Врач представился: Юрий Бетхер.

Еще раз, чтоб вы все тоже навсегда запомнили, как его помнят уже миллионы людей и животных: ЮРИЙ БЕТХЕР.

Juri Betcher. Tierarzt. Dortmund.

Вера, сбиваясь, волнуясь, крича, описала ситуацию.

– Вы делали анализ? Какой именно вирус?

Да никто не делал анализ! Просто каждый день нас в ту клинику тягали и болтали над котами!

– А операция? Там гноится все?

Да, там ужас, там кошмар, разложение, жуткий некроз…

– А Вы можете приехать?

Да хоть сейчас! Жизнь уже отсчитывает свои последние часы… А это совсем не вовремя. Коты живут не год, а намного больше.

Двести пятьдесят километров – это вовсе не расстояние, если измерять жизнью любимых котов. Они рванули всей семьей, собравшись за полчаса.

Юрий их встречал на пороге клиники. Молодой, с горящими глазами Доктор. Ангел – Хранитель наших живых котов.

– А кто это у нас? Фея. Ясно. – Быстрый осмотр профессионала. Кошка ослабла настолько, что уже кровь из носа идет. Доверчиво тянется к спасителю. – Делаем анализ на вирусы. Вот. У ваших котов обнаружен вот этот вирус, – анализ был сделан профессионально тут же, за несколько минут.

– С Феей… Здесь нужна помощь микрохирургов. У котов настолько тонкая кожа, что ее нужно шить совсем по-другому, чем вам вот это вот все сделали. Мы в нашей клинике не делаем такие операции. Сейчас я свяжусь с лучшей клиникой в нашей стране, это за сто километров от нас, они вас примут без очереди, здесь критический случай…

Я сейчас читаю эту главу. И Фея тут же ко мне пришла. Залезла на руки. И мурлыкает. Моя живая Фея. Моя Фея.

Юрий за несколько минут договорился с клиникой, в которой все было расписано на месяцы вперед. Зная о Юрии как о диагносте высочайшего класса, они поняли, что нужно спешить и спасать жизнь кошке.

Фея сидела в машине, кровь шла из носа, дети и взрослые неслись к хирургам спасать жизнь кошке. Фей остался с Юрием – его там любили, гладили и успокаивали. У семьи Юры тоже есть кошка. И ее тоже зовут Фея. Все Феи на Свете, живите, роднули!

Вера, как смогла, за десять минут рассказала о нескольких неделях мучений, которые довелось пережить кошечке. О том, как ее распотрошили. Отдали ее разрезанной, с открытым животом. И оставили вот так, с открытыми незашитыми ранами, умирать.

Фея смотрела горящими глазами на своих хозяев. Сидела на смотровом столе, вокруг которого собралась ее семья и десяток врачей, переводчиков, помощников… Никто не болтал, как в клинике в ее стране. Все говорили по сути. Все говорили, что шансы есть. Что кошка молодая. Что надеются, что выдержит.

Сумма за операцию была равна зарплате Гордана за месяц. Гордан был готов отдать и десять зарплат, лишь бы его любимого пушистого ребенка спасти. В клинике его страны они отдали, если подсчитать, уже шесть зарплат. Вот такие расценки в их стране были за болтовню и проданный воздух с окончательным словом «эвтаназия».

Они вышли в зал ожидания. Без Феи в руках. Было пусто. Было страшно. Их маленький пушистый комочек радости переживает уже четвертую операцию. И если вы слышите, ангелы пушистиков наших любимых, вот сейчас, сейчас пора вам открывать глаза и включаться в помощь! Она так необходима! Они нам так нужны!!!

Микрохирурги сказали, что операция по чистке ужасов от первых трех операций и по аккуратному зашиванию Феи будет длиться много часов, и нет резона им тут, в клинике, ждать. Они позвонят, когда операция завершится. Надеются, все будет хорошо.

Снова поехали к Юрию, который в это время спасал Фея. Кот, донедавна совершенно здоровый, был в очень угнетенном состоянии: он прекрасно видел, что Фею носили в кошмарное место, в котором из нее высасывали жизнь, а потом три раза убивали. А сейчас вообще ее увели непонятно куда, а его оставили на этого человека в месте, которое пахнет так же ужасно, как и там, где его заразили, но человек – он Человек, а не Нелюдь, как в том месте, потому можно немножко не бояться, а помурлыкать между делом.

Фей был осмотрен, поглажен, и вот тебе – мурлыкает. Ян бросился к нему и увидел довольного кота. Катюша засмеялась сквозь слезы:

– По-моему, мы нашли лучшего друга! – и подняла счастливые глаза на Юрия.

Юрий, ветеринарный врач, который любит спасать жизни животных. К нему тянулись они все. Как только пушистик заходил в клинику Юрия, он тут же успокаивался: тут ему помогали. Тут его спасали. Тут его не пугали словом «непонятно какая болезнь, лечить на знаю, чем» и особенно «эвтаназия». Тут тянули жизнь сразу на самый высокий уровень, потому что интуиция Юрия могла помочь выявить заболевание сразу, с начала болезни.

У Юрия была очередь. Люди за недели записывались к нему на прием. Настолько хороший специалист. Высочайшего класса. И это – с десятками ветеринарных клиник только в его городе. Все со всего большого города шли к нему. Ехали к нему даже с других стран.

Вера вовремя увидела тот сон.

В клинике Юрий был занят каждую секунду. Но постоянно находил время перезвонить в клинику микрохирургии, чтоб о Фее спросить. Операция идет… Идет… Все еще идет… Очень в плохом состоянии кошечку привезли…

Юра волновался наравне со всей семьей, став за одну минуту одним из них. Своей родной семьей. Родным человеком. Это – самое дорогое, что есть на свете, – вот такой родной человек, который делает, который включается, который понимает, что кошка – это твой ребенок. Самый-самый.

– Все хорошо! Операция прошла успешно! Она жива!!! – Юрий сказал это плачущим от счастья людям, у самого на глазах блестели слезы. Вот кто спас их котиков. Родной, самый умный в мире Доктор Пушистых Детей Юрий Бетхер!!!

Вся семья бросилась его обнимать. Все плакали. Фей, чувствуя, что с его сестрой все в порядке, затих в своей переноске.

– Сказали, что будут за ней наблюдать в течение пяти дней. Но все будет хорошо. Она справится.

Все ночи видела Вера свою Фею во снах. Она ее держала на руках, она ее гладила, она ее тянула изо всех сил в Жизнь. И Фея послушала свою хозяйку. Выжила.

Через пять дней поехали сначала в клинику за Феей, чтобы потом – заехать с ней к Юрию.

Огромное здание с полукруглым коридором с желтыми стенами, по которому гулко раздавались их шаги. Они очень спешили – пять дней не видели свою красавицу, свою Фею!

И тут… Они услышали крик. Радостный, счастливый, громкий крик живой Феи. Она почувствовала свою семью еще до того, как ее увидела, и стала звать. Маленькая, нежная миникошка Фея с огромным и ласковым сердцем. Я так люблю тебя, моя роднуля. Ты для меня – целая Вселенная.

– Фея! Нас Фея зовет!!! – Дети бросились бежать, Гордан с Верой – за ними. Их любимая Фея в переноске тянула лапки к ним, счастливая. Она улыбалась!

Худющая, одни медовые глаза остались, но живая!!!

Этот победный зов невозможно забыть. Зов Жизни. До сих пор в сердце.

– А кто это у нас? А это наша Фея, живая и здоровая! Ну, привет! – приговаривал Юрий, прижимая к себе Феюшку. Она знала: это он спас ей жизнь. Она теперь всю жизнь будет его знать, своего Ангела, который держит жизни пушистиков на этой Земле.

По возвращению домой заехали на пикник – уселись просто в чужом дворике меж многоэтажных домов, на травке. Высокие одуванчики и маргаритки, вокруг – цветущие кусты: май месяц дарил себя без остатка. И Фея. Худющая, ноги получились от этого длиннющие, глазищи медовые, ходит теми своими лапами по земле – и видно, что радуется жизни, счастливый живой ребенок. Мяукает призывно: смотрите, я живая, тут, меж одуванчиков, радую вас. А мы-то как радуемся! На всю жизнь – этот момент в душе остается! Живая наша Фея!!!

Катюша с Яном забросили читать «Шныра». Им было так больно вместе с Феей, что не до книг было. Катюша только как-то подошла к книгам, погладила их толстенькие умненькие бока и прошептала:

– Простите. Но не сейчас.

Но душа все равно требовала выхода эмоций, и Катюша взяла ручку и бумагу, а через полчаса вернулась со стихом для Феи. Первый раз ребенок стих написал, ау, радуйтесь!

Катюша взяла Фею на руки и стала ей читать:

Что же такое кошкины лапки?

Всем же понятно: вот лапки, вот хвост.

Что вы несете? Одни непонятки.

«Кошкины лапки». Что за вопрос?

Но для меня эти лапки чудесны!

С ними пушисто! Душевно! Тепло!

Жизнь с ними яркая, светлая, честная!

Где лапки ходят – тому повезло!

Кошкины лапки – еще и царапки.

Художники рук и художники ног!

Три ровных стрелки рисует той лапкой

На теле твоем. И Ван Гог бы не смог!

Кошкины лапки – топталки – массажки:

Только устройся и не шевелись —

Сразу являются лапки! И важно

Сделают качественней вашу жизнь.

Кошкины лапки шагают по дому:

В день чувствует дом их сто тысяч шагов.

Я восхищаюсь секрету простому:

Один кошкошаг – пять счастья часов!

И потому, что те лапки желают

Счастья нам – море, любви – океан,

Топчут массажно, мягко ступают,

Эверест счастья чтоб был нам всем дан.

Кошкина лапка ляжет в ладошку —

И вдохновенье придет в тот же миг.

В одну руку – ручку, в другую же – кошку,

Вот – намурлыкали ласковый стих!

Каждый чтоб жил и – поярче, подольше,

И – только счастье в стабильной судьбе,

Кошкиных лап!!! И побольше, побольше!!!

От чистого сердца желаю тебе.

Катюша вжалась носиком в шкурку Феи, покраснела там, слезки блестят – ведь от чистого сердца то написала своей мурлыке любимой. Слов у семьи не было: все просто подошли и прижались к Катюше, к Фее, к Яну, к Вере, к Гордану. Рук в объятиях – море, а любви – еще больше.

***

А впереди была очень длинная, очень тяжелая реабилитация. Четыре укола каждому в день – в холку. Вера умела делать уколы, но коты – это другое, это – тонкая, как папирус, кожа, и сразу же – тонкие мышцы. Сможет ли она сама делать их несколько месяцев? Конечно же. Витамины, антибиотики, поддерживающие… А главное – восстановление иммунитета. Это лекарство было очень сложно достать: как и все остальные, они были только по рецепту, но это лекарство требовало специального рецепта от Юрия, а еще его можно было перемещать только в холодильной установке. А доставка – из другой страны, из-за моря… Вот такие-то дела. «Дорого» – это не то слово, которое в эти месяцы думал Гордан. «Спасти» – вот слово. Цена жизни котиков – один год зарплат Гордана. Котики – живые. Их жизни – бесценны. Вот в чем ответ.

Пошли очень долгие месяцы уколов, медленного, по миллиметру, восстановления здоровья, кризисов и бессонных ночей. Вера делала уколы в несопротивляющиеся пушистые тельца, все по очереди следили за жизнями котиков, но Вера не спала уже несколько недель. Вернее, спала – по полчаса в сутки максимум. Ее организму тоже требовалась разгрузка, но это не было возможно: Фее было до сих пор плохо и, засыпая, она засыпала навсегда. Ее носик белел, головка безвольно падала, и все. Все поняли, что если она в эти первые недели уснет, то это навсегда. Спать ей не давали, хоть ее мозг хотел отключить это обессиленное тельце навеки. Нет. Не дадим. Множество бессонных ночей возле Феи, и Фей – как братик, как поддержка, как белая тень – рядом. Прижмется, силы дает Фее, тянет ее в Жизнь.

Однажды днем Вера уже не выдержала. Она попросила Катюшу посидеть с Феей и хотя бы пару часов дать ей поспать. Мамам тоже нужен отдых.

Вера не заснула – она упала в сон. И тут, через несколько минут в той черной бездне с яркими вспышками галактик переливающихся энергий, куда она упала, Вера услышала прекрасный, чистый, нежный женский голос:

– БЕГИ!!!!!

И Вера, все еще во сне, пробежала по лестнице на первый этаж, выбежала во дворик, где лежала на диване Фея, и увидела только ее тельце. Тормошить, тормошить, тормошить… Фея, не уходи, ты слышишь, ты мне нужна, ты моя Фея, вернись, слышишь, это же твоя душа меня позвала, у нее такой прекрасный голос, Фея, слышишь, ВЕРНИСЬ!!!

И Фея вернулась. Феи – они такие. Верные. Любимые. И сильные.

Много кризисов пережили они за время выздоровления. Много раз заказывали лекарство в морозильной камере из-за моря, восстанавливающее иммунитет, потому что его котикам подорвали полностью. И все время у них незримо, по телефону, в памяти, в благодарностях есть Юрий. Он – навсегда.

– Швы снимать? Легко! Фея, поднимай хвост! – Вера слушала инструкции Юрия по телефону: как именно разрезать нитки, как тянуть. Боялась страшно. Тоненькая кожица, ужас которой она уже видела, что расползается с каждым неправильным шевелением, была в сорока тоненьких черных ниточках вокруг той раны – все зажило без воспалений, все срослось, чуть только расползается. Фея ходит в пластмассовом воротнике и пытается его по-деловому каждую минуту содрать, подключает для этого дела Фея, тот тянет, рычит. Нетушки, ребят, знаю я тебя: сразу разорвешь те швы до шеи. Фей, брысь, Фея, держись.

Итак, ножницы, швы. Фея терпит. Умная, все знает. Время от времени прокусывает руку до кости – мстит за непонятки у нее под хвостом и за то, что Вера там у нее с ножницами орудует. Из-за отрезанной наполовину плоти и мышц хвост у Феи перетянуло на одну сторону. Она теперь выглядит как хулиганка, от которой можно ожидать всего: голова склонена, хвост набок – иди и бойся меня, я живая и знаю, как загрызть, чтоб выжить!

А еще Фея получила странный раж в придачу к выздоровлению. И этот раж руководил ею так: Фея обязана была загрызать всех живых животных рядом с ней, если она не сидит под одеялом с Верой. Вера, видя, что Фея впадает в этот странный раж, должна была срочно вытягивать из зажатых челюстей миникошки шею шокированного этим буйством котика Фея и отправляться скореньким бегом в спальню, где Фею нужно было прижать к себе, спрятать под одеяло, баюкать и успокаивать. И так – минимум сутки. Потом Фею попускало, и она снова становилась милой кошечкой с некоторыми невероятными странностями, которые вовсе не мешали ее любить больше всех на свете.

– Вера, вот смотри, какой парадокс. – Гордан зашел в комнату жены, где в это время Фея скрывалась от своего буйного ража под одеялом, в тепле и темноте – это работало против всяких там ражей прекрасно. – Когда я был отвратительным и делал твою жизнь невыносимой, почему ты терпела?

Вера вообще не поняла, к чему этот вопрос и в чем – парадокс.

– Ну, ты ведь не скандалила со мной. – Вера возразила, что от скандалов с буйными алкоголиками семьи остаются без мам, ведь мамы потом неожиданно становятся расчлененными или с дырами в телах, не совместимых с жизнями мам. Или немного (что редко, в основном – много) побитыми. Но все равно – после такого нечеловеческого отношения у детей мамы нет, там – трясущееся тело, и все. А если это тело еще и начнет свои проблемы на детях срывать… Руками или языком… По-любому: после рукоприкладства у детей мамы уже нет. Все.

– Ты меня не останавливала, – продолжал Гордан. Вера снова на это возразила, что Гордан ее по первому ее предложению с претензией раскатал бы в тесто. Вспомни себя, каким ты был. Ты ни слова возражения не потерпел бы.

– И ты от меня, от дурака такого, не уходила, хоть я и был отвратным мужем и отцом, – Гордан старался предложить всякие варианты, но Вера все их, вероятно, еще тогда, когда он дураком был, пересматривала. И выхода у нее не было.

– Я просто смирилась.

Гордан возразил:

– Ну как так? Я ведь сознательно уничтожал твою жизнь. Я ведь осознанно убивал нашу семью, оставляя за собой гору трупов: жизни детей, свою, твою… Ведь алкоголик – не просто беда семьи, это убийца всех вокруг. Он не дает им жить, он реально убивает их жизни – вот в чем беда. Впрочем, как любой скандалист в семье, любой обезбашенный истерик с выключенными тормозами на свои бешенные эмоции… А все сидят себе и молчат, прикрываясь каким-то смирением… Каким-то «Бог терпел, и нам велел» … О! Бог! Он создал нас, наших детей, чтоб мы что-то там терпели? Мы же его дети, а не терпилы какие-то. Он ведь – не садист. Он Отец, еще и любящий. По-моему, Бог создал нас, своих детей, создал нам животных в друзья, создал растения в радость, а потом пришел какой-то хмырь и придумал всем людям смирение. Вот.

Вера не знала, что сказать. Она тогда из ситуации жизни с агрессивным алкоголиком ничего не могла придумать. Одна мысль тогда стучала у нее в голове: уйти. И все. И навеки прекратить общение. Кардинально разрезать. Это ей стучало изнутри набатом, но все вокруг говорили про смирение… Хорошо, что изменился. Иначе ушла бы.

Что она и передала Гордану. Тот засмеялся:

– Я подозреваю, что, если от пьянчуг, каким я тогда был, уходят с детьми, эти пьянчуги в течение месяца себе заводят новую семью, новых детей и убивают и эту новую семью так же, как и прошлую. Только уже есть повод для бухания: вот, она ушла, она мне изменяла, она еще получит, она тварь, ну, и так далее… Но я не об этом хотел. Я вот о чем. Когда заболели котики, мы ведь вообще не смирились. Мы ведь стали так бороться, как никогда в жизни. Не сдавались ни на секунду. Верили в хороший, в живой, исход. И мы победили. Но отличие было в том, что этого хотели и мы, и коты. А я тогда не хотел… Но смотри: все, что мы делали эти долгие месяцы, – боролись. Делали. Действовали. И ни на секунду мы не подумали о смирении. Может быть, это смирение – это вообще нам всем не подвластно? Может, смирение – это не наше? Как будто навязанное. Как будто извне нас им хотят накрыть, потому что именно в эти месяцы мы все время действовали по сердцу, как душа просила. А сердце требовало спасать, бороться, действовать, искать решение, а не смиряться. Вот что я такое думаю.

Вера во время разговора ощупывала те чувства, которые ей пришлось пережить за эти месяцы. Там были отчаяние, злость, жалость, ярость, ужас, терпение, вера в лучшее, радость, еще много чего, но смирения – ни разу не проявилось. Действительно, так много чего нам навязано извне, и так много можно увидеть в себе, умея анализировать, а не… смириться.

– А почему ты начал пить? – вдруг спросила она мужа.

Гордан хотел ей припомнить, что она и замуж за него вышла, зная, что он пьет. Он до нее начал. Но стал думать. Она ведь его не упрекала, а спрашивала.

– Да вот… Смотри. Все пили. Все мои друзья, вся моя родня, все знакомые мне люди, кроме тебя почему-то. И я пил. Так было принято в моем окружении. И, по-моему, во многих окружениях. – Гордан начал быстро думать. – Смотри. Какая удача – за нее нужно выпить. Какая неудача – ее нужно залить спиртным. По телевизору все эти падения и взлеты, любые, по любому поводу, всегда сопровождают спиртным – свадьба ли, потеря или разрыв отношений… «Выпей! Поможет!» Это вплетается нам в жизнь – как воздухом дышать, будто все должны это делать, тем более, что поводов для этого – от рождения до смерти. Я думал, что это – просто нормально, понимаешь? Ты там квакала: не пей, а я ведь, раззадоренный спиртным, не понимал, я слышал: не дыши! Ведь это – как воздух, везде, – повторился Гордан. – А чувствовал я себя прям как на крыльях. Легко, весело, а ты тут врываешься в этот праздник жизни своими унылыми глазками… О. Вот. Смотри. Я сейчас чувствую себя точно так же, как тогда: легко и весело. Но мне для этого пришлось пройти очень длинный путь и очень сильно потрудиться: я работаю для семьи, я делаю для семьи, я спортом занимаюсь, я воспитываю детей хорошими, вкладывая в них душу, я очищаю свой организм травами и овощами, я слушаю нужные мне и моему сердцу лекции мудрых людей, я постоянно повышаю свой уровень кучей всего, проделанного мной. И сравни! Там можно было всего этого не делать и только стопку выпить – и ты резко на этом вот уровне, где «легко и весело»! Понимаешь, какая подмена? Или ты весь мир вокруг себя меняешь, всем хорошо делаешь, строишь кирпичиками – своими действиями – эту жизнь, или ты просто стопку выпил. Один путь – тяжелый, требующий множества затрат, а второй легкий и… приводящий во тьму. Потому большинство выбирает легкий путь. Не зная, что он – во тьму. И это касается не только алкоголя.

Вера подумала и радостно сказала:

– Ты не забывай еще про окружение! Оно делает нас больше, чем мы того хотим! У тебя тогда в друзьях и знакомых были одни мужики, бросившие семьи или живущие в отвратительных отношениях со своими женами.

– Этда, этбыло, – Гордан вспомнил, что его друзяки постоянно жаловались на своих жен и ни в грош их не ставили. Изменяли им налево и направо, да и вообще – такое понятие, как «женщина» было для них ругательским. Так. Прислуга, безобразная сварливая тетка, которая у них кровь пьет, вечно в претензии. Только такое восприятие человека рядом с ними. Даже на секунду ни у кого из них не возникал вопрос, что эта женщина рядом – личность, со своими интересами, что она тоже иногда имеет право на личные интересы, на отдых от бесконечных бытовых забот, на помощь сильного мужа, а не только на его вечные претензии и придирки…

– Я только теперь осознал, что мы тогда всем скопом наших жен просто убивали. И детей делали злыми и пустыми. Вот такое общество, вот это – мы все, – Гордан с болью переносил эти откровения. Ведь сам был долгое время тем преступником. Ох, совесть – совесть, когда ты есть, и тюрем не надо… – Зато сейчас наше окружение – сплошь успешные семьи, где все друг друга любят! Повезло ведь нам, правда?

Вера рассмеялась, вспоминая эту вереницу успешных:

– Ты вспомни, сколько мы с тобой работали над тем, чтоб они к нам с бутылками не ходили, чтоб друг с другом постоянно не скандалили, сколько нам приходилось с тобой примером перед всеми быть и показывать, как надо говорить и друг к другу относиться… Это тоже нужно строить, и это -большая работа. Зато успешно сделанная, что радует.

Фея, сидящая под одеялом и совершенно не согласная с присутствием Гордана в ее бешенные часы, вытянула мордочку из-под одеяла и, примеряясь и поворачивая голову для более удобного захвата челюстями, намерилась куснуть руку Гордана, чтоб знал.

Гордан и так знал. Потому он рывком дернул руку, на которой уже было повисла маленькая нежная бежевая кошечка, и рванул из комнаты под грозные рыки, потому что там за дверью еще и мелькало ничего не понимающее свеженькое и еще почему-то не укушенное и не прокушенное тельце Фея. Гордан резко изловил случайно живого, по мнению Феи, кота и рванул с ним восвояси. Восвояси были в саду, потому котику стало весело, а то он ведь очень хотел прибить – загрызть – затоптать рычащего в спальне хозяйки дракона.

А там папу уже поджидал Ян.

– Папа, а наша Фея теперь – тоже Атлант?

– Какие еще атланты, Ян? – Гордан держал Фея, который норовил его за руку цапнуть в знак поддержки сестры своей родной, Феи: та же начала дело, надо закончить.

– А ты что, не знаешь? – протянул Ян. – Ну, ладно, объясню. Атланты не говорят, Атланты делают. Многие ведь люди что-то одно говорят, что-то совсем другое делают, а хотят же они вообще не этого и особенно думают совершенно не об этом. Получается – четыре в одном. Вот такое размытие цельного Человека. А Атланты… Они цельные. Они перенесли много боли, и она их из этих четырех частей в одну собрала. Я знаю об одном Атланте. Это Миран. Он мне снился, помогал Фею вытягивать. Еще одна девочка все эти месяцы каждую ночь снилась, по-моему, Лада. У нее глаза Межмирье передают. Она сказала, что все будет хорошо. Я поверил.

Из Яви в Навь.

– Эй, Темные, как вы там, драконов новых не расплодили? – Малыш с девочкой с белесыми ресницами заглядывали в провал к Темным. Темные поджимали губы и презирали. Они любили попрезирать. И обсмеять. Обсмеянное доброе дело автоматически становилось вовсе не добрым делом, а просто поводом для дальнейшего смеха и издевательств. Темные этот метод хорошо использовали.

– А вы свой зверинец как съели – зажарив или в суп? Праздников уже навыдумывали, где в центре стола обязательно должна быть тушка зайца? – Темным было смешно. А Светлые от тех разговоров передергивались, как от ударов тока, уже совсем недовольные своей шутке о драконе с Темными. У Темных совсем иное чувство юмора: какое-то грязное, пошлое и кровавое.

– А практикум сегодня будет, малышня? – Темные уже собирались возле спиралевидной лестницы и заглядывали вверх. Женщина в платке все примерялась стать на ступеньку витой лестницы. Ногу то заносила, то опускала, не решаясь. У нее был свой собственный практикум. Развитие силы воли и права на действие.

– Ну, давайте, – малыши переглянулись, вокруг них поддержки взрослых не наблюдалось: интересно, а им одним, маленьким, можно проводить практикум без старца? Но раз они тоже называются Светлыми, то, вероятно, можно. Сегодня детям хотелось провести урок по борьбе с личными демонами – плохими чертами характера, которые людьми должны быть истреблены в себе в ноль.

– Давайте будем изучать закон: «Враг должен быть повержен» … – неуверенно начал было малыш.

– А давайте! Прекрасный закон! Можно назначить врагом всех вокруг – и истреблять их мгновенно и любыми способами! Все вокруг – враги и мою жизнь калечат! Все виноваты во всем! Все меня обижают, и я им покажу! Потому – ссоры! Война! Борьба! Противостояние! Соревнование! Поиск виноватых! Месть! Обвинения! Скандалы! Наговоры! Свое видение ситуации! Моральное уничтожение! Унижение! Обесценивание! – Темные возрадовались такому закону и такому их собственному, исковерканному истолкованию его, искривленному через их невероятно алогичную призму восприятия, и отпустили закон в своей этой искривленной и изуродованной интерпретации в Межмирье. Мысль, подкрепленная странной идеей, черной смолой ввинтилась и взорвалась в Межмирье, разбросав свои корни во все галактики энергий.

…Он сидел у окна, за которым удачно под унылое настроение лил дождь, и пил чай. Темно, мокро, осенне – и фонарь. Так модно было сейчас вот это восприятие себя на окне: грустинка, депрессинка, унылинка, нелюбимка. Вот такой он – загадочный и смотрящий вдаль. Вот ведь как не хватает сейчас стаи фотографов, которые исступленно будут снимать его, в теплом свитере, с поджатыми ногами – колени у лица – ведь это так модно. Меланхолия, уныние, депрессия, рассеянность, отрешенность, не восприятие в этом моменте себя, не допускание окружающих, желающих тебе добра, своими людьми – кем это навеяно, кем это возвеличено в достоинства? Он этого не знал. Но так было модно. Везде, во всех соцсетях именно такое времяпровождение и восприятие себя было навязано как истинно нормальное. Уныние возведено на пьедестал и перестало быть пороком. Стало – вместо любимого и нужного котенка: вот что нужно любить и лелеять.

Он вспомнил, как в детстве они всегда с мамой хохотали. От всего: от листика осеннего, который ему в капюшон залетел, от снежинки, которая на его нос прилетела, от зонтика одуванчика, который запутался в маминых волосах. Все, буквально все вызывало смех, такой заразительный, такой светлый и высокий, что внутри звенело все – как-то так высоко, как в небе. И расширялось все внутри. И казалось, что ты сам себе внутри – целая вселенная. И там живет еще кто-то намного светлее и выше, в той вселенной: вот еще немного похохочи, и ты его точно увидишь, вот-вот – и проявится.

С мамой – хохотунчики. А в школе – все такие мудрые, все такие серьезные, вдруг взрослые – и совсем не смешливые: надо делать вид, что тебе грустно, скучно и пусто, что ты – не от мира сего. Отмораживайся, одним словом. И вот он отмораживался, грустил, меланхолировал – и домеланхолировался: ему больше никогда не смешно. Колпак уныния надевается медленно, закрывая все радости жизни, обрезая их мощные потоки, а потом медным котлом – раз! – на голову, и больше не снимешь. Тяжелый. Плотный. Вокруг темно, уныло, одинаково. И что бы ни было до этого колпака уныния в твоей жизни – оно уже все отрезано, закрыто, потеряно, забыто. И мощные потоки не идут ни к тебе, ни от тебя. Закон жизни нарушен.

Мальчик с коленками у лица стал смотреть на капельки, бегущие по стеклу. Ведь у него на душе сейчас точно так же – все плачет. Стоп. Ведь был смех. Было солнце. А не только дождливо и пасмурно. Как это вернуть? Как это все забрать назад? Может, стоит не только уныло грустить, хоть это и сверхмодно, но и… смеятьс…….

Одинокая мысль, таким светлым лучом пронзившая его сердце, вдруг пропала, не додумавшись до конца. Потому что резко так, одномоментно, остро и единственно верно острой льдинкой Кая в сердце стало ведь все так очевидно, что нужно искать виноватых! Срочно, сию минуту нужно назначать виноватых! А кто это у нас виноват в моих проблемах? А кого я знаю? Ага. Мама! Точно! Ведь это мама во всем виновата! Это она – враг!

Мальчик тут же вспомнил, как его мама, насмотревшись на его друзей, которые одеваются в ультрасовременные, черные одежды с черепами, слушают тяжелый рок, очень модный в наше время, пыталась ему сказать, что то все ему не подходит и он – не такой. Он смеется, он пишет светлые стихи… И мальчик тут же забросил смеяться и писать стихи – фу, немодно! А сегодня его вообще не отпустили к друзьям – слушать новый альбом группы «Кости в гнилом черепе»! Это все мама виновата! И я ее уничтожу! Отомщу! Я буду скандалить по любому поводу, обвиняя ее и только ее во всех своих проблемах! Я буду творить дикие вещи в своей жизни, а потом буду перекладывать на нее решение этих проблем и ответственность за все эти ужасы! Я превращу ее жизнь в ад!

Готовый пингвинчик для форта Дионисия Белдо, из «Шныра» Дмитрия Емца, который будет рушить жизни за малейшие промахи, расколупывая их в памяти каждого, расширяя их до Мариинской впадины…

…Малыши в ужасе наблюдали за происходящим. Они вообще не ожидали таких страшных последствий практикума без взрослых с Темными. Темные потирали ручки: все было – норм, все было – топ, а как иначе: жизнь – борьба, в семьях должны быть проблемы, куда же без них, взрослые и дети – вечная война, так уж положено… Кем положено и почему – ответа у Темных не было. Жизнь так устроена. Кем? Так во всех книгах пишут. Почему? Так во всех фильмах показывают. Зачем? Может, чтоб развить эту негативную тему ссор и показать только такое поведение – нормальным? А именно нормальное, адекватное, доброе и позитивное поведение показать как немодное и дискредитировать его? Или вообще не показывать, не писать о нем, не говорить о нем, будто нормального и не существует в мире вовсе, а есть только все возможные виды зла и только зла???

– Но ведь закон «Враг должен быть повержен» вообще не о том!!! – Малыши уже почти рыдали. – Это – о внутреннем враге! Это о том, что человек должен побороть все свои негативные черты характера, все свои низкие стремления! Сам! Своей силой воли! Своим погружением в себя! Анализом своего поведения, реакций! Это даже нам, малышам, понятно, так почему это непонятно вам? Почему вы все перекручиваете, видите совсем не таким, какое оно на самом деле есть?

Слезки деточек не действовали на Темных взрослых. Ну, скривились, ну, пытаются манипулировать детскими моськами своими, и че?

– Странные вы, светлые. Вы вечно говорите мудрёными фразами, а если их не поняли – сразу же называете других дураками, потому что вы самые умные и все поняли. Говорите яснее! Ясно?

Малыши паниковали: ведь вообще непонятно, что за реакции в Яви вызовет это их желание практикума без взрослых с Темными. А если это будет заразно? А если все от мала до велика инфантильно станут перекладывать ответственность за свои слова и действия на окружающих, а те окружающие их остановить ведь не смогут – любят их, или не хотят скандалов и войн, думают, что инфантилов попустит когда-то… А их не попускает. И вот идет этот человек по жизни своей и других, обвиняет, обвиняет, делает больно, рушит жизни, унынием своим жизни других портит, не действует, сидит на месте, а вокруг – десятки, а то и сотни порушенных и уничтоженных им жизней… И он устраивает и усиливает только скандалы, придирки, разборки, и он читает в других только желание уничтожить его, такого печального, обиженного и недолюбленного всеми. А нет бы – подумай. Ремонтируй себя изнутри, тогда и снаружи жизнь отремонтируется. Соберись, возьми себя в руки, найди в себе ошибки восприятия и своего поведения, и иди делать свою жизнь сам. Тебе много раз повторяют многие люди одно и то же. Твоя реакция же – обида на это. Может, услышать родных людей рядом и попробовать измениться, а не только эмоционировать на их слова? Возьми ответственность за свою жизнь сам. Стань автором своей жизни. Осознай, что уныние, депрессия, грусть – это не просто не модно, а убийственно. Сними с себя эти эмоции, верни смех в свою жизнь, доверие и радость общения с родными. И ты проявишь свою жизнь, и ты ясно осознаешь ее высокое качество. И это все – работа внутри себя, с собой. «Полюби себя и жизнь свою». Наверное, так нужно было назвать этот закон… А не «Враг должен быть повержен»…

…А в царстве Нави были ни сном, ни духом о том ужасном происшествии. У Светлых было занятие поинтереснее: они впервые за тысячи лет пришли на собрание спящих. Пребывали на нем отрешенно и представляя из себя нечто намного выше всего этого.

Раньше теми собраниями никто не интересовался. Много тысячелетий спящие собирались в кучки в царстве Нави и внимательно, вникая всеми своими фибрами души, как возможно только во сне, слушали какие-то лекции каких-то приходящих спящих. Это выглядело забавно: лектор делал загадочный вид самого умного в мире человека, все пытались понять его многие и размытые слова, которые можно было интерпретировать двояко и по-всякому, все казались себе умными и причастными к священному действу.

Светлые спрашивали у Темных, или у них тоже есть эти вот все «собрания». Те отвечали: